Тайная дружба.
Прошли недели. Для Феликса они тянулись особенно медленно. Его дни были похожи друг на друга: книги, одиночество и редкие разговоры с Мирой, ставшей ему почти родной. Но, несмотря на болезнь, мальчик всё чаще подходил к старым оконцам в дальнем коридоре, смотрел на огромный дворец и невольно мечтал… о свободе.
И однажды его жизнь изменилась.
Это случилось случайно — или, может быть, так было суждено.
Маленькая Фелиция, та самая рыжеволосая девочка с горящими глазами, чьё имя уже с первых дней жизни шептали по коридорам замка как имя будущей правительницы Эверана, вновь сбежала от своих уставших нянек. Неугомонная, любознательная и упрямая, она была словно ветер — свободная и непредсказуемая. На этот раз её неугасимое любопытство и врождённая тяга к запретному привели её туда, где даже взрослые слуги старались не задерживаться. В дальние, затенённые коридоры замка, где стены будто хранили свои собственные тайны, а тишина звенела слишком громко. Там, где пахло пылью, камнем и чем-то ещё… важным, но забытым.
Тонкие детские шаги по каменному полу. Тихий смешок. И вдруг… она увидела его.
Мальчик сидел на полу с раскрытой книгой в руках. Худенький, бледный, с большими глазами, в которых было столько одиночества и мудрости для его возраста.
— А ты кто такой? — с любопытством спросила она, склонив голову набок, внимательно глядя на мальчика, затаившегося в полутени.
Феликс молчал. Он не испугался — просто не знал, что сказать. Он знал, кто она. Знал с самого начала. Эти глаза, этот оттенок волос — они были как отражение его самого. Его сестра. Его родная кровь. Та, что появилась на свет рядом с ним — в ту же ночь, в тот же час. Их разлучили почти сразу, но память младенца не стерлась полностью. Он помнил — обрывками, смутно, как сон, но помнил. Тёплое прикосновение, дыхание рядом, маленькую ладошку, которая когда-то сжимала его пальцы. И теперь она стояла перед ним — настоящая, живая, такая близкая и такая далекая.
— Я… Феликс, — наконец ответил он тихо.
Фелиция моргнула.
— А я — Фелиция.
И вдруг они оба засмеялись — негромко, но так искренне, словно этот смех был храним в них с самого рождения. Словно долгие годы молчания и одиночества наконец нашли выход в этом кратком мгновении. Они смеялись, не зная, почему, просто потому что это было легче, чем молчать. Потому что рядом — тот, кто чувствуется ближе, чем кто-либо другой. Их смех прозвучал тихо, почти шёпотом, но в нём было больше понимания, чем в сотне слов.
С тех самых пор их встречи превратились в тщательно охраняемую тайну. Они выбирали укромные уголки замка, где не ступала нога прислуги, шептались в коридорах и исчезали за тяжёлыми драпировками. Ни няньки, ни придворные не догадывались о том, что два ребёнка, рождённые в одну ночь, снова нашли друг друга. Лишь Мира, казалось, что-то чувствовала — порой она бросала на Феликса внимательный, почти заговорщический взгляд и чуть заметно улыбалась, когда он возвращался с сияющими глазами и лёгкой походкой, как будто мир стал для него немного теплее.
Дети играли в забытых уголках замка, придумывали истории, строили планы, делились мечтами. Они были такими разными — Фелиция громкая, упрямая, озорная… и Феликс — тихий, наблюдательный, добрый. Но что-то их крепко связывало с первых минут.
А главное — они знали правду.
— Мы ведь… родные, да? — шептала Фелиция, глядя ему прямо в глаза с трепетом, в котором смешались страх и надежда. — Ты мой брат… правда?
Феликс не отвёл взгляда, кивнул медленно, будто подтверждая не только слова, но и всё то, что чувствовал в этот миг.
— Да, — произнёс он спокойно, но с глубиной, не свойственной ребёнку. — А ты — моя сестра.
Им было всё равно на приказы отца, на тайны взрослых и холод дворцовых стен. В их маленьком мире были только они — два ребёнка с одинаковыми чертами лиц и одинаковым огоньком в глазах.
И это была их великая тайная дружба.