4 Глава
Шамиль сажает меня в машину, и я ловлю на себе его обеспокоенный взгляд. Внутри что-то сжимается — Аллах Аллах, что ещё произошло? Он трогается с места, но не говорит ни слова, и это начинает меня всерьёз настораживать.
— Говори, если есть что сказать. К чему это молчание?
Шамиль тяжело выдыхает. И следующая фраза выбешивает меня до мозга костей.
— Николь, приказано доставить тебя домой и не выпускать. Он сказал, что вечером хочет с тобой поговорить, и... отпустил всю охрану.
Этот ублюдок совсем с ума сошёл. Я с трудом сдерживаю поток брани. Взгляд устремляется за окно, где за стеклом проносится холодный Стамбул. Что ему ещё от меня нужно? После вчерашнего он хотя бы пять дней не должен ко мне прикасаться — врач предупредил. Садист грёбаный.
— Какого чёрта он распоряжается в МОЁМ доме, Шамиль?! — голос сорвался на яростный шёпот. — Сегодня никто никуда не уходит. Все работают в штатном режиме. А ты — остаёшься в доме. Мне не хватало только помереть, у меня ещё куча дел.
— Аллах помилуй... О какой смерти ты говоришь, Николь? — Шамиль резко жмёт на тормоза, оборачиваясь ко мне.
Я бросаю на него острый взгляд.
— Езжай. И не обращай внимания.
— Николь...
— Успокойся. Не умру я у тебя на руках, — сухо бросаю я. — Только веди аккуратнее и побыстрее.
Дорога до дома кажется бесконечно долгой. Я пытаюсь понять, что задумал Дагман, но это бесполезно — у него нет логики, нет правил. Он играет по своим больным, извращённым законам. Телефон в моей руке горит от попыток дозвониться до него, но он, сволочь, просто сбрасывает вызовы.
Ничего, Дагман. Достанет тебя кара небесная. Или шайтанская.
Когда машина въезжает во двор, я тут же выхожу, не дожидаясь, пока Шамиль припаркуется. Охрана выстраивается передо мной, выжидая. Они ждут, что я их отпущу, но... вот облом.
— Чего стоите?! Работа надоела? Кто сейчас уйдёт — может не возвращаться. Уволены. Сегодня все работают в штатном режиме. А кто боится моего мужа — свободны. Мне тут ссыкуны не нужны! Чего встали?!
Мгновение замешательства — и охрана безропотно расходится по своим постам. А я, довольная, захожу в дом.
Несмотря на всю боль, я — глава мафии. Меня боятся не меньше брата. Дагман избивает меня, чтобы сломить, чтобы я не смогла дать отпор. Но я живучая.
Самое счастливое время было, когда после свадьбы мне пришлось уехать в Ниццу на два месяца. Полгода супружеской жизни дали о себе знать, и я была в критическом состоянии. Французские врачи собирали меня по кусочкам, сшивали мои раздробленные кости. Они говорили, что я ненормальная, что с такими травмами люди лечатся месяцами... но через неделю я уже встала на ноги. Потому что у меня не было времени. Потому что я хотела хотя бы немного насладиться свободой.
Когда я вернулась в Стамбул, Дагман снова поднял на меня руку. Тогда я впервые выстрелила в него в упор. Но не убила. Не смогла.
С тех пор я терплю. Терплю, потому что знаю — он не хочет меня убить. Он хочет контролировать меня.Урод.
Меня выдёргивает из мыслей звонок. Мама.
«Алло, да, мамочка, слушаю тебя.»
«Дочка... как ты? Прости меня. Я не знала...»
«К чему извинения? Сегодня, завтра — я бы всё равно узнала, что он возвращается. Просто папа как будто специально дразнит Дагмана. Неужели он так хочет навестить мою могилу?»
«Твой отец совсем с ума сошёл, Николь. Меня он уже ни во что не ставит, с Мурадом постоянно ссорится, перечит ему. Ты представляешь? Он стар, но не отходит от дел. Лишь бы власть не потерять. Я не знаю, что с ним делать...»
«Маразм разыгрался на фоне вседозволенности. Не был бы он моим отцом, я бы давно сдала его в полицию. С его махинациями. С Дагманом. Уверена, есть дела, о которых даже Мурад не знает. Но не переживай, мама. Скоро этому всему придёт конец. И я поспособствую.»
Мама замолкает. А потом говорит то, чего я никак не ожидаю.
«Николь... я хочу перед тобой извиниться. Выслушай меня до конца. Я никогда тебе этого не говорила, но... мне жаль. Я чувствую себя виноватой за то, что сломала тебе жизнь. И я надеюсь... надеюсь, что Явуз Демироглу убьёт Дагмана. И накажет твоего отца.»
В груди что-то срывается. Пустота, застывшая внутри меня годами, вдруг сотрясается.
«Мама, знай... если он убьёт отца, я даже плакать не буду. Он за всю жизнь не сделал для меня ничего хорошего.»
Тишина. А потом — едва слышный голос:
«Дочка... живи. Живи, девочка моя.»
Я горько усмехаюсь.
«Твоей «девочке» двадцать семь. Она пять лет замужем за тираном. Ты правда думаешь, что мне хочется жить?»
«Николь...»
Я сбрасываю звонок. Это правда. На похоронах отца я не пророню ни слезинки.
Единственное, за что я ему благодарна, — это Мурад. Единственный мужчина, которому я могу доверять. Но сейчас мне не до семьи. Сейчас мне нужно уйти в работу.
Я поднимаюсь в кабинет, закрываю дверь и набираю французских партнёров.
Может, в работе мне удастся хоть на время забыться.
Ночь окутала особняк густым покрывалом тьмы. В доме царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь приглушёнными голосами в динамике телефона. Николь сидела в своём кабинете, закинув ногу на ногу, и лениво водила пальцем по краю бокала с виски. Лёгкое головокружение, слабый привкус алкоголя на губах — всё это помогало ей держать себя в руках, не позволяя эмоциям захлестнуть разум.
— Жан-Пьер, я не собираюсь повторять дважды, — её голос звучал ровно, но в нём слышалась сталь. — Если поставка не дойдёт вовремя, тебе не просто придётся искать новых клиентов. Тебе придётся искать, куда спрятать своё грёбаное тело.
На том конце провода повисла тишина, а затем француз пробормотал что-то невнятное, обещая разобраться. Николь устало прикрыла глаза, выдохнула и сделала небольшой глоток виски, позволяя горькому вкусу обжечь горло.
Именно в этот момент дверь кабинета распахнулась с оглушительным грохотом.
Николь не вздрогнула. Даже не повернула головы в сторону. Она лишь медленно поставила бокал на стол и с каким-то ленивым равнодушием перевела взгляд на вошедшего.
Дагман.
Он не просто вошёл — он ворвался, как ураган, оставляя за собой ощущение тяжести и неминуемой бури. Его взгляд был холодным, движения — резкими, будто он уже знал, что этот разговор не принесёт ему удовольствия.
— Нам нужно поговорить, — сказал он низким голосом, перекрывая гулкий звук её собеседника в телефоне.
Николь приподняла бровь, совершенно не впечатлённая его появлением, затем, не торопясь, вернула внимание к разговору.
— Жан-Пьер, у нас тут незваный гость. Перезвоню.
Она обрубила вызов и, неспешно отложив телефон, наконец-то встала.
— Выйди, — спокойно, но твёрдо произнесла она.
Дагман усмехнулся, качнув головой. Он сделал шаг ближе, заходя в её кабинет так, словно имел на это право.
— Я сказал, нам нужно поговорить, Николь.
— Когда я решу, что мы поговорим, тогда мы и поговорим, — её тон оставался ледяным, в голосе не было ни капли уступчивости.
Дагман сжал кулаки. Его тёмные глаза полыхнули раздражением. Он знал, что Николь не боится его, и это бесило его до чёртиков.
— Ты совсем страх потеряла? — его голос стал тише, опаснее.
— А ты совсем границы попутал, если считаешь, что можешь мне приказывать, — усмехнулась она.
Между ними повисло напряжение, почти осязаемое, как натянутая струна, готовая порваться в любую секунду. Он шагнул ещё ближе, вторгаясь в её личное пространство, но Николь не шелохнулась, лишь с холодной насмешкой наблюдая за ним.
— Мне не до твоих игр, дорогая. — зарычал он.
— А знаешь, что меня раздражает больше всего? — её голос стал почти ласковым, но за этой мягкостью прятался хищный оскал.
Она сделала шаг вперёд, наклоняя голову, словно изучая его, как любопытная кошка изучает попавшую в лапы мышь.
— Ты живёшь в иллюзии, будто контролируешь меня. Будто своими пытками ты сможешь сломать меня но ты жалок. Ты жалкая шавка моего отца, и трахаешь ты меня только когда я пошевелиться от боли не могу...хах, ничтожество.
Дагман не ответил. Его челюсть дёрнулась, пальцы сжались, будто он с трудом удерживал себя от действий, которые могли бы перерасти в нечто большее.
Но он не ударил её.
Не схватил.
Потому что знал — она может выстрелить.
— ВЫЙДИ СУКА! — повторила она.
На этот раз её голос прозвучал мягко, почти нежно, но в нём слышалось окончательное решение.
Он смотрел на неё ещё несколько секунд, затем развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью.
Николь не спешила следовать за ним. Она допила свой виски, закрыла папку с документами и лишь потом, не торопясь, спустилась вниз.
Дагман ждал её в гостиной. Он сидел на диване, его поза была напряжённой, взгляд — мрачным. Когда она вошла, он поднял на неё глаза, полные едва сдерживаемой ярости.
— Ты в моём доме, — спокойно сказала она.
Он ухмыльнулся, но в этой ухмылке не было веселья.
— Здесь только я отдаю приказы, — продолжила Николь, встречаясь с ним взглядом.
Он встал, нависая над ней.
— Ты играешь с огнём, Николь.
Она не отступила.
— Ты никто, Дагман. — Её голос был мягким, но от этого звучал ещё опаснее. — У тебя нет власти. Ни здесь, ни в моей жизни. Ты — ничто и зовут тебя никак! Сколько не бей меня, не ломай, ты всё равно будешь просто мужем Николь Фонтен. Мой отец ошибся когда подумал что ты сможешь быть нам полезен, но я решу и этот вопрос мужинёк...
Он стиснул зубы, его пальцы дрогнули.
Он хотел сказать что-то, но не сказал.
Потому что понимал — она сказала правду.
— До меня дошли слухи, дорогая. Слухи о том, что между тобой и Шайтаном когда-то было... нечто.
Николь отвернулась от мужа, пытаясь скрыть своё волнение и тревожный взгляд.
"Неужели папа настолько помешался на этом Дагмане, что рассказал ему об этом?"
— Многие говорят, что ты чуть ли не каждый день ходишь в бордель "Чёрный Лебедь." Мне тоже нужно верить этим слухам?
Дагман резко схватил жену за плечи и развернул к себе, сверля её звериным взглядом.
— Эти слухи распускают девицы, которые хотят быть со мной. А о тебе мне рассказал Давуд. Не думаю, что твой отец стал бы мне врать... да ещё и предупреждать, что тебя нужно держать рядом с семьёй. Но не переживай, любимая. Когда я убью его, ты сможешь за этим понаблюдать.
Перспектива Николь
Его слова ударяют меня, словно молния. Даже если он сейчас меня ударит — из-за опьянения я не почувствую сильной боли, так что держать язык за зубами не собираюсь.
— Его не смогли убить даже главы кланов Дальнего Востока. Ты правда думаешь, что какие-то жалкие "Аллах помилуй" мужики смогут с ним справиться? Не заблуждайся, Дагман, проснись! Это не кино, где хлюпики выживают. Ты подохнешь, а я станцую халай на твоей могиле.
Предсказуемо. Я чувствую, как моё тело падает на пол, а лицо начинает гореть от боли. Дагман дал мне пощёчину и, судя по всему, собирался ударить ещё раз, но в дом ворвался Шамиль. Он оттолкнул Дагмана от меня, поднял меня на руки и унёс в спальню.
Вслед Дагман выругался и крикнул с угрозой:
— Жена, увижу тебя рядом с Явузом Демироглу на банкете — копай могилу! Я убью и тебя, и его!
Шамиль аккуратно уложил меня на кровать, придерживая затылок, чтобы я не ударилась. Его движения были привычно осторожными, но в них чувствовалась сдержанная злость — та, что всегда появлялась в его взгляде, когда он видел мои новые раны. Он молча потянулся к прикроватной тумбе и достал тюбик с заживляющим гелем, который спасал меня от следов, которые не должны были быть замечены посторонними.
— Это уже привычка, да? — пробормотал он, выдавливая холодный состав на пальцы.
Я не ответила. Просто смотрела, как он склонился ближе, осторожно смазывая гель по моим запястьям.
Прикосновения были бережными, почти ласковыми, но в каждом движении ощущалось напряжение. Шамиль сжал челюсти, когда увидел, как нежная кожа под его пальцами темнеет, превращаясь в болезненный синяк.
— Очередной подарок от твоего мужа... — его голос был хриплым, сдавленным от злости. Он провёл пальцем по покрасневшей коже, будто пытался стереть следы Дагмана.
Я не отдёрнула руки, не отвернулась, просто позволила ему продолжать.
Через секунду его пальцы мягко коснулись моей губы. Он осторожно провёл по ней подушечкой пальца, едва касаясь, как будто проверяя, насколько сильно она болит.
— Этот ублюдок совсем берега попутал, — его голос прозвучал низко и угрожающе. — Надеюсь, он сдохнет раньше, чем я успею испачкать в его крови руки.
Я не отвела взгляд.
Шамиль ненавидел его. За каждое слово. За каждый удар. За каждую рану, что оставалась на моей коже.
— Шамиль... — мой голос прозвучал тише, чем хотелось. — Почему? Почему ты тогда остался со мной, а не пошёл за ним?
Он медленно отстранился, задержавшись взглядом на моей руке. Я видела, как в его глазах мелькнула тень — та, которую он никогда не показывал никому.
Пять лет. Пять лет я думала об этом, но впервые спросила вслух.
Шамиль не ответил сразу. Он выдохнул, закрыл тюбик и только тогда посмотрел на меня.
— Хозяин справился и без меня, — произнёс он ровно. — Я знал это.
Он сделал паузу, словно решая, стоит ли говорить дальше, но продолжил:
— Когда я услышал, что Давуд хочет выдать тебя за Дагмана, я первым делом узнал, что он за человек. Я не прощу себе, если мой хозяин останется без тебя... — он вдруг усмехнулся, но в этом не было ни тени веселья. — Знаешь, на самом деле лучше видеть любимую женщину рядом с врагом, чем приходить на её могилу.
Я напряглась.
Любимая женщина?
Я не была уверена, что для него это настолько глубоко. Но сейчас... мне было легче услышать эту ложь, чем горькую правду.
Лучше получить пулю от лучшего друга и умереть быстро, чем медленно умирать от рук Дагмана.
Но я никогда не думала о том, что Явуз оставил Шамиля рядом со мной только для того, чтобы в один день он меня убил.
— Хорошо врёшь, друг мой, — произнесла я холодно.
Шамиль убрал гель обратно в тумбу и направился к двери. В его движениях чувствовалась непривычная резкость.
— Думай, что это враньё. Может, тебе так легче. Может, так совесть не мучает, — он вдруг замер у выхода и обернулся. — Но если бы ты тогда рассказала хозяину всю правду, сейчас ты была бы как минимум счастливой женщиной. А как максимум... женой Шайтана и матерью его детей.
Его слова ударили сильнее, чем все удары Дагмана.
Боль пронзила тело, сердце сжалось, забилось медленнее, словно проваливаясь в пустоту.
— Свали в туман, Шамиль, — выдохнула я, не узнавая собственного голоса. — Если узнаю, что все эти годы ты докладывал ему обо мне... Элиф будет отмывать стены от твоей крови и оплакивать тебя.
Он усмехнулся.
— Не обольщайся. Он и слышать о тебе не хочет с того самого дня. Ты для него — пустое место. Как бы грубо это ни звучало... Госпожа.
Я не шелохнулась.
Просто смотрела, как дверь за ним закрылась, а пустота внутри стала ещё холоднее.