PHANTON

ЛИСА.
14 августа, 1944 .

В последние несколько месяцев я узнала много нового о Чонгуке. И хотя он не делился со мной некоторыми деталями своей работы, я задавала ему вопросы по поводу всего остального.
Однако так и не спросила, как он относится к сладостям.

Я достаю противень из духовки и ставлю его на плиту, уставившись на шоколадное печенье, словно это сороконожки — он признался, что они вызывают у него ужас и могут спугнуть.
Это всего лишь печенье, ради всего святого.
А что, если он его ненавидит? Вдруг он не любит шоколад? Мне стоило испечь сахарное печенье.
Я теряюсь в своих мыслях, перебирая один сценарий за другим и убеждаясь, что готовить выпечку для этого человека было большой ошибкой.

С тех пор как месяц назад он раздел меня прямо на этой кухне, мы проводим много времени, привыкая к прикосновениям друг друга. В основном это поцелуи и интенсивные ласки, поскольку он упорно отказывается двигаться дальше. И все же мои губы были слишком заняты, чтобы задать ему простой вопрос.
Ты любишь печенье?

Я увлеклась своими размышлениями, и, когда на плечо опускается что-то тяжелое, я кричу, чуть ли не роняя свою кофейную кружку.
Резко обернувшись, я вижу Чонгука, стоящего у меня за спиной, его брови почти соприкасаются с волосами, а на лице читается легкое удивление.
Я стою как вкопанная, будучи ошеломленной его неожиданным появлением. Мне сложно сделать вдох из-за бешено колотящегося сердца, застрявшего в горле.
На самом деле, я абсолютно уверена, что у меня сердечный приступ.
Его улыбка становится шире, и этого достаточно, чтобы вновь вернуть моему телу кислород.

— Это печенье оскорбило тебя, любовь моя?

Я выдыхаю, бросая на него недовольный взгляд.
— Вовсе нет. Не то чтобы тебя касались мои взаимоотношения со сладостями, — высокомерно отвечаю я, хотя в моих словах не хватает уверенности.

Если говорить откровенно, я совершенно подавлена.
Тем не менее, веселье, сверкающее в его взгляде, отвлекает, и я невольно погружаюсь в некий транс.
Он поделился множеством историй о своей службе в армии. О шрапнели, которая поразила его глаз после того, как его товарищ, стоявший рядом, выстрелил из ружья, не заметив препятствия в стволе. Он сказал, что в результате ружье взорвалось, и осколки полетели им прямо в лицо. Один из осколков полностью ослепил его товарища, но, к счастью, Чонгуку удалось избежать более серьезных последствий.
Ему невероятно повезло, что осколок был достаточно маленьким, чтобы полностью лишить его глаза, но повреждение все равно оказалось необратимым. Молочно-голубой оттенок его зрачков лишь немного светлее радужной оболочки, что придает ему необычный облик. Как ни странно, я нахожу это весьма привлекательным, в чем и призналась.

— Детка.

Кажется, ему весело. Это единственное слово возвращает меня в реальность, и мои щеки моментально краснеют.
Сегодня ты хочешь выглядеть полной идиоткой.

— Я… Что? — я моргаю, и он смеется.
Этот звук радует мои уши, словно мелодия Фрэнка Синатры.

— Печенье, — напоминает он.
— Ты приготовила его для меня? — он смотрит на противень, и я слежу за его взглядом, совершенно о нем позабыв.

— Да? — отвечаю я, хотя это звучит скорее как вопрос. Прочистив горло, я пробую снова.
— Ты любишь печенье?

На этот раз его улыбка не выглядит дразнящей, а скорее излучает тепло.
— Люблю.

Меня наполняет чувство облегчения, и вместо того, чтобы продолжать пялиться, как идиотка, я решаюсь действовать. Мне требуется всего две минуты, чтобы разложить свежеиспеченное печенье по тарелкам и подать ему.
На моем лице появляется робкая улыбка.

— Мне немного неловко готовить для тебя, — смущенно признаюсь я. — Сложно сделать так, чтобы Джон не заметил, что некоторые продукты исчезли. Или что остались остатки еды, но я постараюсь, чтобы это не бросалось в глаза.

Я съеживаюсь внутри, так как ненавижу вспоминать о своем муже. Это не всегда является болезненной для нас темой, но мы часто стараемся избегать таких разговоров. Я заметила, что каждый раз, когда я упоминаю имя Джона, глаза Чонгука темнеют и наполняются яростью. По очевидным причинам он никогда не испытывал восторга от того, что я замужем. Однако когда он узнал, что Джон причинил мне боль, это презрение переросло в убийственную ярость. Он старается контролировать свои эмоции, которые быстро меняются в его глазах. Но мне не нравится заставлять его переживать это снова.

Он наклоняется ко мне и нежно целует в губы. Затем отстраняется всего на несколько сантиметров, чтобы прошептать:
— Я всегда любил печенье. Возможно, это связано с тем, что мне нравятся сладости, которые тают на моем языке.

У него насыщенный глубокий голос с дьявольскими нотками. По моей спине пробегает дрожь, и я не могу не уловить непристойный подтекст его слов. Мне требуется несколько попыток, чтобы справиться с комом в горле.

— Они все твои, ты можешь их съесть, — выдыхаю я.

— Только мои? — спрашивает он, приближаясь, пока его тело не прижимается к моему. Я не могу оторвать от него взгляд.

— Да, — это прозвучало как писк, и мои щеки вспыхнули как от его близости, так и от потери контроля.

— Хорошо, — хриплым тоном говорит он. — Я умираю от голода, моя роза.

Внезапно пространство передо мной становится пустым, и я смотрю ему в спину, пока он уносит тарелку с угощениями на островок. Он не просто уходит — он неспешно прогуливается.
Я прищуриваюсь, волна решимости и раздражения берет верх над всем моим сопротивлением этому мужчине.

— Ты снова уходишь, — огрызаюсь я.

Он останавливается, оборачивается и смотрит на меня.
— Ты собираешься меня остановить, любовь моя?

— Почему ты вынуждаешь меня гоняться за тобой? — парирую я.

Он молча ставит тарелку на стол, а затем снова приближается. Он останавливается в футе от меня, на этот раз сознательно избегая прикосновений.

— Потому что я не уверен, что смог бы вынести, если бы ты сбежала, — говорит он, стараясь звучать непринужденно.
Я хмурюсь, не совсем понимая, что он имеет в виду.
— Я бы последовал за тобой в любую точку мира, Лиса. Если бы ты оказалась на краю света и собиралась упасть, я бы остановил тебя лишь для того, чтобы взять за руку и отправиться вместе с тобой. Нет такой жизни, в которой я не был бы твоим призраком, и нет смерти, в которой я не стал бы твоим жнецом.

Он прижимает ладонь к моей груди, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки.
— Даже если бы ты попыталась, не уверен, что позволил бы тебе сбежать от меня. Я бы сделал все возможное, чтобы ты осталась. Иногда я испытываю желание… сделать с тобой то, что могло бы заставить тебя убежать. И мне страшно, поэтому я отступаю первым.

Я хватаю его запястье и отбрасываю от своей груди, затем прижимаюсь к нему, вдыхая его пьянящий аромат.

— Почему ты считаешь, что я могла бы сбежать? — спрашиваю я, мой голос едва слышен.
— Откуда тебе известно, что я не стала бы умолять о том, что ты собираешься со мной сделать?

Его верхняя губа искривляется в усмешке, и он отводит взгляд, в то время как его глаза наполняются диким желанием. Он старается взять себя в руки, вероятно, прежде чем утратит самообладание.
Тем не менее, именно эта реакция заставляет меня чувствовать себя на грани, и я сдерживаюсь не лучше, чем он делает вид.

— Лиса, — произносит он, по-прежнему избегая моего взгляда. Я прижимаюсь к нему, стараясь соприкасаться с ним каждым дюймом.
Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, когда мои губы шепчут ему в шею.

— Ты считаешь, что сможешь меня напугать и заставить кричать. Но именно это я и хотела бы сделать, Чонгук. Кричать для тебя.

Он ломается, и прежде чем я успеваю вдохнуть, его руки берут мою челюсть в плен с обеих сторон, а его губы прижимаются к моим.
Я не успеваю потерять голову из-за этого мужчины. Все происходит так быстро, словно в одно мгновение. Я отвечаю на его поцелуй с той же страстью, разрывая его рубашку, и пуговицы разлетаются по кафелю.
Как только порванная ткань падает на пол, он поднимает меня на руки, и я обвиваю его ногами вокруг талии, пока он несет меня к одному из красных бархатных диванов в гостиной.
Я лежу на спине, когда он нависает надо мной, касаясь губами моего подбородка, а затем прикусывает нежную кожу под ухом. Я выгибаюсь навстречу, и из моего горла вырывается стон.

— Чонгук, — умоляю я, испытывая острую потребность. Потребность в нем.

Он отстраняется, чтобы взглянуть на меня сверху вниз, и мы оба тяжело дышим, наши вдохи прерывисты и наполнены напряжением.

— Мы не станем торопиться, — приказывает он.
Я качаю головой, не дожидаясь, пока он закончит, будучи ослепленной вожделением. Если этот мужчина снова посмеет уйти, я…
— Я не оставлю тебя нуждающейся Лиса, — клянется он.
Он наклоняет голову, чтобы нежно поцеловать изгиб моей груди, чуть выше выреза платья.
— Но сегодня все будет только для тебя.

Я эгоистична и жажду всего, но в то же время я достаточно отчаянна, чтобы принять от него даже самую малость.

— Хорошо, — выдыхаю я, касаясь каждой части его тела, до которой могу дотянуться. Его грудь, плечи, руки — мне хочется почувствовать его целиком.

Он садится, потянув меня за собой. В замешательстве я наблюдаю, как он устраивается на диване и расставляет ноги.
Он похлопывает себя по коленям, и на его губах появляется дьявольская ухмылка.

— Сядь ко мне на колени, красавица, и позволь позаботиться о тебе.