PHANTON

ПРИЗРАК.

Лиса смотрит на меня своими слезящимися голубыми глазами.

— Почему ты зовешь меня так? Моя роза?

Я хватаю ее за руку и оставляю на ней поцелуй, прежде чем дать ей возможность продолжить ласкать пальцами мою кожу. Невозможно выразить словами, как трогательно осознавать, что она пережила нечто ужасное, но все равно жаждет моего прикосновения.

— Моя мать поделилась со мной историей о том, как отец пригласил ее на их первое свидание. Он был в нее влюблен и бегал за ней повсюду, куда бы она ни направилась. Она отметила, что он уже тысячу раз приглашал ее на свидания, и каждый раз она интересовалась, почему. Он приводил такие незначительные доводы, как ее красота или улыбка и тому подобное. И в итоге, она ответила “нет”. Затем, однажды, он подошел к ней с одной единственной розой в руках, шипы которой были оторваны от стебля. Он подарил ей розу и вновь пригласил на свидание. Когда она поинтересовалась, почему он это сделал, он признался, что был бедным и украл цветок из сада соседа. Хозяин заметил и выстрелил в него за незаконное проникновение. Очевидно, он остался цел и невредим, если не учитывать кровоточащую руку. Он поранился о шипы и не понимал, как можно подарить моей матери эту розу, если она может ей навредить. Поэтому он срезал шипы со стебля и поспешил прямо к ней. И сказал, что, несмотря на то, что находился на грани жизни и смерти, он снова готов это сделать. Сказал, что прошел через ад, лишь бы увидеть ее улыбку. И что готов взять на себя всю ее боль, чтобы она никогда не испытывала страданий.

Когда заканчиваю, я опускаю взгляд и вижу, что Лиса смотрит на меня с глазами, полными слез.

— Она ответила “да”, не так ли? Она не подтолкнула его к тому, чтобы попробовать снова?

Я ухмыляюсь.
— Как она могла отказать?

Она улыбается.
— Если ты хоть немного унаследовал черты отца, то, полагаю, она бы не смогла.

Я убираю локон с ее лица, наслаждаясь прикосновением к ее нежной коже.

— Я называю тебя своей розой, потому что готов взять на себя всю твою боль, лишь бы ты не страдала, — шепчу я. — Ради тебя я готов пройти через ад. Умереть. Выполнить любое твое желание. Я люблю тебя, моя роза. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Она улыбается — хотя и неуверенно — и одинокая слезинка скатывается по ее щеке.

— Ты умеешь петь, Чонгук?

Я поражен ее вопросом, но знаю, что, несмотря на все, что я мог бы для нее сделать, ей все еще больно. Поэтому, если пение сможет хоть как-то помочь, я выполню ее просьбу.
Спустя несколько секунд я отвечаю: — Немного.

— Не мог бы ты спеть для меня? Обещаю, что когда-нибудь отплачу тебе тем же.

Я никогда не смог бы ей отказать.
Я устраиваюсь поудобнее на диване, и нам становится намного уютнее. Она кладет голову мне на грудь, а я напеваю ей на ухо строки из “Я видел, как ты плачешь” Альфредо Клеричи.
Печальная мелодия убаюкивает ее, но я, вероятно, не смогу обрести ни минуты покоя, пока Джон Парсонс не перестанет дышать.
И поскольку я обязан сдержать обещание, данное Лисе, мне остается лишь проводить каждую минуту бодрствования, даря ей ту любовь, которую она заслуживает.

ЛИСА ( Дневник).
8 июня, 1944.

Мне кажется, что я испытываю чувства к Чонгуку.
Это еще одна ужасная вещь, которую я пишу, будучи замужней женщиной. Тем не менее, я не сожалею о том, что написала.
Перед тем как появился Чонгук, я испытывала невыносимую боль из-за того, что Джон сделал со мной прошлой ночью. Честно говоря, я все еще пыталась осознать, что произошло. Искала способы оправдать его поступки в своей голове, чтобы мне стало легче.
Я его жена, и он не сделал ничего такого, что я бы не разрешала ему делать ранее. И все же это не помогло мне почувствовать себя менее опустошенной. Это не избавило меня от глубокого негатива, который заполнил мой разум и душу. Я почувствовала желание вырваться из собственной кожи. Впервые в жизни мне по-настоящему хотелось умереть, лишь бы все это прекратилось.
Если бы я исчезла в небытие, я бы только обрадовалась. Но потом появился Чонгук.
Хотя эти эмоции не исчезли как по волшебству, мне все же удалось найти небольшой лучик света во тьме, что терзала мой разум.
Когда он обнял меня и поделился трогательной историей любви своих родителей, это немного успокоило мое ноющее сердце. И в тот момент, когда он взглянул на меня, с его уст слетели еще более удивительные слова, превратившиеся в мелодию.
Я не удержалась и попросила его спеть. Мне было любопытно, совпадает ли его голос с мелодией, которая звучит в моем сердце.
Так и вышло.

***
7 июля, 1944.

Мое сердце бешено колотится в груди, и я пока не совсем понимаю, в чем же причина.
Ложь. Ты все прекрасно понимаешь.
Давненько я так не нервничала. Бабочки в животе — мои давние друзья, и в последний раз они навещали меня на первом свидании с Джоном. Мне казалось, что после этого они исчезнут, но, похоже, они вернулись за реваншем.
Я уже дважды подкрашивала губы красной помадой. С тех пор, как Сера ушла в школу, прошло всего около часа. Она посещает летние курсы, чтобы закончить учебу пораньше. В свободное время она либо работает в гастрономе, либо проводит время с лучшей подругой Мартой и ее семьей.

Марта — старшая из детей, и в прошлом году ей пришлось оставить школу, чтобы заботиться о младших братьях и сестрах, пока родители на работе. Они не очень богатые люди, поэтому Сера решилась на подработку, чтобы их поддержать. Когда она впервые рассказала мне эту новость, я разрыдалась, как маленький ребенок.
Я была счастлива, что моя дочь стала такой самоотверженной.
В отличие от своей матери.
Тем не менее, я просила ее откладывать большую часть дохода, подчеркивая значимость сбережений. Я не упомянула, что меня тревожит мысль о том, что эти деньги могут ей понадобиться, если Джон решит выставить нас на улицу.

Вздохнув, я заставляю себя держать язык за зубами. Меня мучает паранойя из-за того, что помада размазалась по зубам, поэтому я постоянно их облизываю.
Я веду себя как дура. Влюбленная дура.
С тех пор как Чонгук узнал о поступке Джона, он старался навещать меня каждую неделю на протяжении последнего месяца. Мы много времени проводили вместе, узнавая друг о друге — делились воспоминаниями о детстве и историями из юности. Если не считать нескольких украденных поцелуев и его объятий, он старался не слишком распускать свои руки. Сначала я была благодарна, поскольку была слишком шокирована, чтобы даже думать о прикосновениях. Но теперь все иначе. Мне хочется, чтобы он стер те ужасные воспоминания.

К счастью, с тех пор Джон больше не беспокоил меня, но несколько раз он терял контроль и проявлял агрессию, швыряя вещи в приступах нетрезвой ярости. Однажды ночью он пробил дыру в стене, а затем на прошлых выходных поспешил ее заделать.
Джон непредсказуем, но есть один аспект, который я держу под контролем — это привязанность Чонгука. Мне интересно узнать, каково это — быть по-настоящему любимой Чонгуком. И я хочу, чтобы он осознал, что значит быть искренне любимым мной.
И сегодня я собираюсь это выяснить.

Я прижимаю ладонь к лбу, осуждающе качая головой. Свободной рукой я опираюсь на кухонный стол. Нервозность нарастает, хотя, возможно, это напрасно. Нет никаких гарантий, что он сегодня появится…

Парадная дверь открывается, а затем с щелчком захлопывается у меня за спиной. Мое сердце замирает, а мышцы напрягаются. Холодок пробегает по спине, заставляя меня выпрямиться.
Он медленно приближается. Я не могу его видеть, но, Боже мой, я чувствую его присутствие.
Как можно сделать вдох, когда тот, кто контролирует твои легкие, находится у тебя за спиной?
Мне требуется минутка, чтобы взять себя в руки и взглянуть на него. У меня перехватывает дыхание. Прошло столько времени, а я все еще не могу привыкнуть к тому, что он такой высокий и импозантный мужчина.
Сегодня на нем лишь черная рубашка с пуговицами, брюки в тон и фетровая шляпа, однако его проницательный взгляд привлекает мое внимание.
Боже мой, я до сих пор не могу свыкнуться с тем, насколько он невероятно красив.

— Чонгук, — выдыхаю я, его имя с легкостью срывается с моего языка, словно я произносила его всю свою жизнь.

Уголок его рта слегка приподнимается, затрудняя поступление кислорода в мои легкие. Этот человек… он станет моей погибелью. Это так же ясно, как восход луны.

— Моя роза, — приветствует он, его голос напоминает вулкан: одновременно плавный, как лава, и жесткий, как скала, из которой он создан.

Моя рука тянется к горлу, где пульс бьется с удвоенной силой. Я чувствую, как кожа в этом месте краснеет, а тело пылает под его жгучим взглядом.
Когда он приближается, эхо его шагов отдается в каждом биении моего сердца. Когда он оказывается рядом, моя грудь вздымается, и я вдыхаю его потрясающий аромат.

— Ты выглядишь так, будто что-то задумала, — небрежно произносит он.

— Я люблю тебя, — слова вырвались из меня, как вода из пробитой трубы. Это не совсем то, что я планировала сказать, но сдерживать свои чувства уже невозможно.
В его глазах мелькают различные эмоции: удивление, восторг, а затем — неутолимый голод.
— Надеюсь, ты не ожидал романтического момента, — бормочу я. — Потому что с моей стороны это было абсолютно не романтично. Мне немного неловко, что…

— Если бы у меня была такая возможность, я бы встал на одно колено на этом кафельном полу и попросил твоей руки. Возможно, это выглядело бы не очень романтично с моей стороны, но это бы меня не остановило.

Я прикусываю губу, и мне кажется, что все мое счастье заполнило воздушный шарик внутри меня. Он поднимается к горлу, распирая грудь, и я начинаю опасаться, что она вот-вот лопнет.

— Любовь не способна выразить то, что я испытываю к тебе. Но я постараюсь передать это словами и продемонстрировать свои чувства через поступки, — шепчет он.

Он сгибает палец и проводит им по моей скуле, создавая в воздухе вихрь молний и вызывая мурашки на коже.

— Сегодня ты выглядишь просто божественно, любовь моя, — мурлычет он. Мои ресницы трепещут от его прикосновений, а по коже пробегают мурашки, когда он кладет руку мне на голову, крепко сжимая затылок.

— Насколько божественно? — шепчу я, затаив дыхание.

— Достаточно, чтобы полакомиться, — хриплым тоном отвечает он.

Однако затем он отстраняется, и мое сердце начинает биться быстрее. Я хватаю его за руку — прежде чем он успевает отступить — застигнув его врасплох.

— Тогда докажи это, — требую я дрожащим тоном, прежде чем прикусить нижнюю губу.

Боже, я так волнуюсь.
Очень волнуюсь.
Хотя я точно знаю, чего хочу.