PHANTON

ЛИСА. (Дневник).
26 мая, 1944.

Моя мама всегда утверждала, что я отличаюсь от других. Она произносила это с отвращением, будто у нее во рту оказался испорченный фрукт.
Я полагала, что это связано с моей глубокой привязанностью к готической литературе. Ей было сложно оторвать меня от "Франкенштейна" Мэри Шелли или моих любимых произведений Эдгара Аллана По.
В детстве я призналась ей, что мечтаю о доме, который был бы построен в соответствии с тем, как устроен их разум. Готический. Мрачный. А если быть честной, то даже слегка жутковатый. Моя мама ужаснулась и назвала меня сумасшедшей. Она использовала множество других гадких слов в мой адрес, но я не собираюсь доставлять ей удовольствие, повторяя их, даже на бумаге.
Но что она могла бы подумать сейчас?
Она скончалась, когда мне было двадцать три, но даже с того света я могу чувствовать ее осуждение.
Я впустила в свой дом мужчину и поцеловала его. Мужчину, который не являлся моим мужем.
Мужчину, который неделями стоял под моим окном, наблюдая за мной издалека.
С ним что-то не так.
Похоже, что и у меня тоже не все в порядке.

ПРИЗРАК.
18 марта, 1944.

Сегодня это будет третий мужчина, которого я собираюсь прикончить, и мне уже осточертело выслушивать их бесполезные мольбы.
Обычно я оставляю эту работу головорезам из семьи Сальваторе, но прерывание человеческой жизни приносит удовлетворение, которое несравнимо ни с одним другим пороком. Сигары, виски, птички — ничто из этого не дарует такого ощущения.
Эта проклятая болтовня ставит под угрозу спокойствие, которое я обретаю после того, как заставляю их сердце остановиться.

— Нет, нет, подожди! Позволь мне объясниться! — умоляет паренек, его гнусавый голос срывается от страха.

Уже за полночь. Мы стоим на мосту Авроры, замерзшие и окутанные туманом.
Отчаяние берет над ним верх, и он пытается атаковать меня слева. Этот парень наивен, если считает, что я не сталкивался с тем, что мужчины пытаются воспользоваться моей инвалидностью.

Я с легкостью отвожу его кулак в сторону, а затем наношу удар в нос за то, что он посмел попытаться.
Из его ноздрей струится кровь, и пока он стонет и бормочет оскорбления, я обматываю его лодыжки веревками и завязываю их тугим узлом. Его длинные волосы прилипли ко лбу от пота и смазки, а на темно-синем комбинезоне остались пятна от машинного масла, к которым добавилась кровь из носа. По профессии он механик, но его интересы всегда были связаны с мафией.
У его матери были связи с семьей в Нью-Йорке, но она не желала вовлекать его в семейный бизнес. Он является кузеном. В последние месяцы он усердно трудился и поклялся в верности семье Сальваторе.
Однако эту клятву он не сдержал.
Вот почему я привязал к его ногам цементные блоки. Если кто-то найдет его тело, то обнаружит сквозное отверстие от пули у него во рту — явное доказательство его вины.

— Ты крыса, Червь. Ты передавал информацию Балделли, — холодным тоном напоминаю я.

Анджело дал ему это прозвище из-за его угловатых черт лица и скрипучего голоса. Не знаю, как его зовут на самом деле, но уверен, что его некролог в воскресном выпуске газеты “Сиэтл Таймс” это подтвердит, если, конечно, его когда-нибудь удастся найти.
СМИ распознают послание и поймут, что его смерть была связана с организованной преступностью. И общественность, безусловно, обратит внимание на Сальваторе.

Анджело управляет Сиэтлом на протяжении двух десятилетий и был объявлен капо di tutti i capi. Он разрешил другим семьям вести бизнес в Сиэтле, при этом, разумеется, ожидая свою долю от их доходов.

Тем не менее, пять лет назад Дон Мэнни Балделли выявил проблему по этому поводу. Он заявил, что его прадедушка первым переехал из Сицилии в Сиэтл, что дает ему основание считать себя полноправным владельцем города. После поползли слухи о том, что Мэнни удерживает дань Анджело и тайно занимается торговлей оружием. С тех пор началась война, и люди продолжают погибать один за другим. Семьи выбирают стороны, а Анджело по сей день с утра до ночи находится в компании телохранителей.
Сейчас довольно опасное время, и никто из нас не ходит по улицам, не оглядываясь по сторонам.

— Меня подставили! — яростно настаивает Червь. — Я не крыса, Чонгук, ты же меня знаешь! Балделли насильно затолкали меня в ту машину, но я им ничего не сказал. Прошу, ты должен мне верить!

Один из наших солдатов, Ллойд, заметил, что два дня назад он садился в машину Балделли. А вчера Червь заявился в дорогом костюме и с новенькими “Ролекс” на запястье. Время было выбрано не случайно, и парень четко дал понять, что конкурирующая семья его подкупила.

— Не называй меня Чонгуком, — рявкаю я.

Это все, что я удосуживаюсь ему ответить. Спорить с этим парнем бесполезно — он уже под прицелом. Если я не стану тем, кто прижмет его к стенке, это сделает один из головорезов Анджело.

Червь вновь открывает рот, чтобы еще раз подтвердить свою правоту, однако, пользуясь случаем, я засовываю пистолет ему в рот и нажимаю на курок. Мимо проезжает автомобиль, но вместо того, чтобы притормозить, они наоборот увеличивают скорость.
Я снимаю “Ролекс” с его запястья и прячу в карман. Позже я верну их Балделли, чтобы они поняли, что их инвестиции оказались напрасными. Затем я наклоняюсь через перила, поднимаю цементные блоки и сбрасываю их вниз. Его тело переваливается через край и падает в канал, а следующий за этим всплеск эхом разносится в ночной тишине.
Наконец-то.
Немного чертовой тишины и спокойствия.

Я разминаю шею, чтобы облегчить напряжение в плечах. Их мольбы не только бесполезны, но и довольно утомительны.
Возвращаясь к своей машине, припаркованной на противоположной стороне моста, я насвистываю мелодию “Всего лишь еще один шанс” Бинга Кросби.

***
18 марта, 1944 .

— Тупица был подшофе и проиграл Томми триста долларов, но разве это остановило его от того, чтобы сыграть еще один раунд? Конечно же, нет! Теперь его долг перед Томми составляет пятьсот долларов.

Утро близится к полудню, и я направляюсь доложить Анджело о том, что прошлой ночью контракт с Червем был расторгнут, как вдруг мое внимание привлекают слова Сантино, доносящиеся из гостиной в поместье Анджело.
Я спешу к нему, пряча мешочек с окровавленным “Ролексом” Червя во внутренний нагрудный карман своего пальто. Я взял на себя обязательство следить за всем, что касается семьи. Томми и Сантино — двоюродные братья Анджело, поэтому если кто-то задолжал Томми, это означает, что он также задолжал Анджело.

Я поворачиваю за угол и прислоняюсь к дверному косяку, привлекая внимание Сантино. Он сидит на диване рядом со своей матерью, Кей, которая насмехается над болваном, задолжавшим Сальваторе довольно крупную сумму.

— О ком ты говоришь? — спрашиваю я, скрестив руки на груди.

Сантино всего семнадцать, и хотя он инвестировал в семейное дело, он тот еще болтун. Сегодня из этого можно извлечь пользу, но в будущем его язык может свести его в могилу.
Но это в том случае, если он вообще вернется домой с войны после того, как его призовут в армию через несколько месяцев.

— Его зовут Джон Парсонс. В последние месяцы он и его друг-детектив Фрэнк Уильямс часто бывали в лаундже. Сначала Джон был при деньгах, но теперь придурок пытается их вернуть, будучи не в состоянии расплатиться. Вчера вечером Томми пригласил их сыграть в покер, и, похоже, Джон не мог держать себя в руках.

Я с удивлением приподнимаю бровь, пораженный тем, что кузен Анджело играет с Фрэнком.
Он занимает одну из ведущих позиций среди детективов отдела по расследованию убийств в Сиэтле и обычно занимается делами, связанными с противостоянием мафиозных семей.
Кроме того, он тесно связан с Анджело и прекрасно знает нас обоих, о чем Джон даже не догадывается.

— Томми играл в покер с легавым?

Сантино ухмыляется.
— Никто никогда не считал его гением, Чонгук.

Меня так и тянет накричать на него, но узнать больше о Парсонсе гораздо важнее, чем спорить с этим мальчишкой. Из-за этого я надавал подзатыльники каждому мужчине в нашей семье, и все они страдают от кратковременной потери памяти.
Я всегда испытывал неприязнь к этому имени. Оно напоминает о моем отце, которого звали так же, и даже сейчас воспоминания о нем довольно болезненны.
Отец Анджело называл меня так с самого детства, и это продолжается до сих пор благодаря его сыну. Остальные члены семьи тоже не отстают, несмотря на мое дурное предчувствие.

— Джон Парсонс, — говорю я, возвращая его внимание к актуальной проблеме. — Кто он такой?

Сантино пожимает плечами.
— Не могу сказать точно. Мне лишь известно, что он не отдал Томми ни цента. Пообещал вернуть деньги позже, но, думаю, мы все понимаем, как это обычно бывает на самом деле.

— Можешь сказать о нем что-то еще? — спрашиваю я.

— Он владеет поместьем Парсонс, расположенным недалеко от залива. Он продолжал болтать о нем, пока опустошал бутылку виски, — раздраженным тоном отвечает Сантино. — Парень тот еще трепач.

Я отталкиваюсь от дверного косяка и направляюсь к главному входу в поместье Анджело. Мне придется отчитаться перед Анджело позже.

— Эй, Чонгук, если ты собираешься его прикончить, позволь мне пойти вместо тебя, хорошо? — кричит он мне вслед.

— Сантино, — предостерегает Кей.

Я не утруждаю себя ответом. Если бы мне хотелось, чтобы кто-то из солдатов Анджело разобрался с ситуацией вместо меня, я бы, черт возьми, не стал нанимать для этого мальчишку.
Довольно скоро он приобретет опыт в стрельбе, и лучше ему целиться в нациста, чем в кого-то вроде Джона Парсонса.
У Сантино есть дела поважнее, чем организация. Ему следует беспокоиться о войне.