Алый лис

| к этой части подойдет песня лампабикт - разодрать себе грудь; novo amor - anchor. | 

__Осторожно с этой главой, присутствуют пошло-кринжовые  сцены. Приятного чтения! :)__

Pov: Эд

Ветер бил в спину, а контролировать свой вес, тянущий вниз, было сложно. Я бы мог, конечно, превратиться в лиса и запросто упрыгать, но так было неинтересно.

— Почти на месте.
— Эд, я не чувствую холода под ногами, — озадаченно ответил Нугзар, сжав мою ладонь сильнее.
— А что ты чувствуешь? — С насмешкой спросил я.
— Траву.

Я спускался в самый низ холма, где всё ещё попадалась свежая трава, не засыпанная снегом и сажей. Да, намного лучше было бы как раз взобраться поверх холма, оттуда вид лучше. Но там мне пришлось нести Херейда аж на руках, поскольку местами искры от пожара не затухали. Я завязал человеку глаза поясом собственного хаори и всю эту дорогу вёл за собой. Показать то, что я давно обещал.

Когда склон был преодолен, я задрал голову с улыбкой на небо. Да, местами ещё лежал снег, но именно на этой долине он оттаял от пожара. Трава же оказалась, на удивление, сухой. Я встал сзади человека, слегка обхватив его.
— Пришли?
— Пришли, — кивнул я, закрыв глаза. — Готовься.

Я положил руку на его подбородок, поднимая чужую голову на небо, пока другая рука освободила брюнета от повязки.

Я аккуратно убрал руки от него, стоя позади, также раскрыв глаза. Только парень смотрел на небо, а я на него.

Медленно. Медленно по темному небу, лишь с маленьким оттенком малинового, тянулся светлый млечный путь. В нём, да и вокруг, оказались распыленны маленькие белые точки. И жирные, и едва заметные, и самые-самые разные. На самом деле оказалось не так темно, поэтому оливковая цветом долина оказалась светлой, можно было даже разглядеть несколько колосков. И снег глаз не резал. Легкий теплый ветер пригонял аромат сакур неподалеку. Красота чистого, абсолютно чистого, звездного неба оставляла легкость в теле, завораживая своей красотой, как и Нугзар. Его черные кудри, собирающие все оттенки неба, едва двигались из-за ветра, как и черное кимоно. Хоть небо и было таким же черным, но Херейд выделялся на нём. Как птица на небе. Он аккуратно дышал, будто боялся спугнуть всю эту красоту, как лесных мотыльков, которые сгорели все до единого. Тишина звучала плавно и красиво, словно мелодия, в ритм которой звучало сердце или протяжное дыхание. В груди стало тепло.

Мы лежали. Эта трава была для меня простыней, отдавая самыми разными запахами. Не гарью, не лабораторией, не персиковыми амулетами, не павлинами или псинами, а свежестью, звездным небом и моим человеком. Я медленно и аккуратно дышал, как будто медитировал или боялся обжечь легкие этим удивительно чистым воздухом. Земля магнитом вытягивала из меня всю тяжесть, усталость и гниющие мысли, хоть я чувствовал, как в собственных недрах билось эта противная жажда крови. Я держал человека за руку, медленно отдавая ему всю свою чудовищную любовь по венам, как капельница. Держал такую теплую, гладкую и нежную руку, которую могут исследовать мои безобразные черные когти монстра. Сердце обливалось кровью, когда я подушечкой пальца медленно проводил по тыльной части ладони, переходя на большой его палец с нежностью и любовью. Тем временем остальные пальцы переплелись с чужими, что давало груди что-то посильнее кислорода. Я изучал так медленно, будто скорость плечного пути, каждый изгиб, каждую выпирающую вену, каждую царапину на руке Херейда. Он тоже без замысла ласкал меня, укладывая ладонную впадину на мои холмики Юпитера, Сатурна и Аполлона. Он также тянулся подушечками пальцев дальше, поглаживая мою тыльную часть невидимыми узорами, отчего во внутренней становилось теснее и теплее. И пальцы такими движениями медленно переплетались. Внутри меня резвился маленький лисенок, будто на солнышке. Я ощущал трение между ладонями, что гоняло искры по венам. Я смотрел на звезды, чувствуя, как держу их. Не раскаленный колючий мусор, а нежно-светлого греющего светлячка, что заставляло сердце подвергнуться плавлению.

Я медленно раскрыл глаз, рассматривая, как темное небо начинало понемногу светлеть с пастельно-розовым оттенком, будто из последних сил опылял весь радиус яркими звездами. Прохладный ветер погладил лицо, а окончательно меня поглотила земля. Рука Херейда напряглась.

— Эд, какое твоё любимое животное? — Сладким шепотом спросил он, будто опасаясь кого-то разбудить. Кого-то злого, голодного и страшного. Как будто боялся выдать себя звёздам, подобным пугливым мотылькам, за которыми мы следим.

— Моё любимое животное? Птицы, — без размышлений ответил я, медленно выпуская воздух из груди.

— Птицы? Ты любишь небо? — Сплетал слабый логикой комок выводов Нугзар. Но этот комок был не подобен гадкому липкому червю или бычьему цепню, а нежно-шерстяной пряди, которую он собирал всё это время, исходя из моих ответов.

— Небо? Я люблю звезды, — немного повернул голову я, чтобы рассмотреть их с другого ракурса. Вроде по правому ушку карабкалась какая-то тварь, и я одним движением смахнул её, как и тревожные мысли. — Звёзды же, на самом деле, это космический мусор. Но люди научились видеть в нём красоту.

— Ты говорил, звёзды - это искры.

— Да, — просто ответил я. — Знаешь, если ты идёшь по полю, и ругаешься, кто оставил мусор, то ты не чуть не лучше их самих. Ты мог бы оставить свое внимание на поле, небе, звездах, тропинке и восхититься. Но ты уделил свое драгоценное время и внимание мусору, к тому же, разозлившись ещё больше. Если бы он тебя действительно волновал, ты бы его убрал с улыбкой, заботясь о природе.

— Эд, мне жаль, — неожиданно вздохнул Херейд. — Мы в деревне каждый месяц запускали в небо фонарики. Мы считали, это красиво. Мы считали звезды мусором, заменяя их настоящим мусором...

— Ты знаешь, — я немного ускорил свои незаметные движение в пальцах, — люди состоят из воды. Вода - покой, океан, равновесие. Люди созданы с холодной головой для глубоких, как океан, идей. Но их всегда тянуло к противоположному - огню. К теплу, безумию, страсти и гневу. И это хорошо, пусть глубокий человек тянется к пожару эмоций, вроде тепла или радости, но человек не должен состоять из огня, то есть, гнева. 

Тишина продолжала баюкать, разрешая таким мыслям залезть в щели головы. В каком-то смысле, это дарило новый лиловый пожар в груди, переворачивая мир.

— Кажется, я понял, как из такого кровожадного кицунэ вырос чувствительный парень,— медленно, будто по слогам, говорил Нугзар, пока я ощущал его мягкие руки.

— Медитация, — вздохнул я, снова закрыв глаза. — Простая медитация. Каждый вечер и, если надо, утро. За те десять минут выливаются все мысли и тревоги, все обиды и злости. Каждый день прощаешь любую неудачу и смотришь на её, как на пыль под ногами. И каждый день прощаешь и принимаешь себя, каждый день анализируешь и меняешься, — без колебаний рассказывал я. — Но глупые дети слишком ещё злые на весь мир, чтобы начать принимать его, как я раньше... Они считают себя героем, против которого весь мир, даже звёзды. Но они не понимают, что мир только внутри них, что звезды внутри. И это нормально. Скажи сейчас я себе: "медитируй" в возрасте десяти лет, мелкий я бы также послал бы эту идею, потому что не воспитанный. А ведь, знаешь, если бы сейчас люди учили медитировать детей с восьми лет, общество бы, может, изменилось. Например, не пыталось бы убить меня.

— Мы с Наташей тоже учились медитировать, — неспеша добавил Нугзар. Я ощутил сладость на языке. Но внутри груди как-будто что-то старалось выбраться наружу. Какой-то зверь, цепляющийся своими когтями за мои легкие, который вот-вот вырвется из горла, как противный ком. Но я не отвлекался от спокойного, будто шум волн, голоса возлюбленного. — Она бросила первая. Говорила, что времени нет.

— Это смешно, — едва кивнул я. — Что может быть важнее, чем принять себя, познать свой мир и успокоить голову? Это неуважение, это просто отговорка.

— Эд, — он позвал меня, но тут же замолк, будто его голос затерялся в пропасти, отдавая приятным эхом. Я дернул ушком, открыв глаза. Ветер практически унёс звезды, а небо поделилось на две части: нежно фиолетовую и светло-розовую, почти персиковую. Даже луна едва виднелась.

— Что? — тихо спросил я.

— Люблю тебя.

Я медленно поднял спину, оборачиваясь на человека. Руки остались также переплетены. Ветер снова обдул мои и его волосы, не забывая о низкой траве. Я едва улыбнулся, хоть в груди что-то болело. Болело и паразитировало мозг, пробуждая этот голод к крови, плоти и ярости. И от этого хотелось плакать, но я до сих пор сидел и только через влажный глаз смотрел на Нугзара.

— Ты знаешь, кто такой Маленький Принц? — Беззаботно спросил я.

— Знаю. И ты меня почему-то так называл, Лис.

Я расплылся в грустной улыбке, подползая к человеку ближе. Он же намёк понял и сам приглашающе раздвинул руки. В голове сразу пронеслись две мысли: "Боже, я могу лечь на эту грудь"; и "Черт, разодрать бы её с кишками." Но я осторожно лёг на него, стараясь придержать вес. Но Херейд заботливо накрыл меня руками, поглаживая. Я вздохнул, прикрыв глаза. Ветер снова подул.

— У тебя цветы в волосах, Лис, — с забавой сказал Нугзар, смахивая их.

— А остальные бы сказали "грязь", как и звезды с мусором, Маленький Принц, — ответил я.

— Почему я Маленький Принц?

— Потому что никто не приручил Лиса, а ты смог.

Молчание продолжало ласкать слух, хоть у меня начал стоять шум в них. Я старался забыться в объятьях человека, который так тепло, так нежно принимал и ласкал меня. Я аж хвостиками замахал.

— Но Маленький Принц любил Розу, а не Лиса, — добавил Херейд.

— У нас другая сказка.

— Я ж тебя всегда сравнивал с цветком, — погладила мои волосы и ушки чужая рука. А его грудь подо мной раскрывалась от милого смешка. Я тоже улыбнулся. — Ясенец.

Молчание медленно лечило нас, ещё больше окутывая в этой нежности и любви, которая вот-вот закончиться. Скользкий паразит проник в мою голову.

"Но ведь Маленький Принц умер. Суицид."

Я тяжело вздохнул, зарываясь носом в плечо Херейда ещё глубже, лишь бы спрятать мокрый глаз.

— У нас другая сказка, — случайно вслух вырвалось из меня.

— Что?

— Солнце, — я поднялся, оборачиваясь на небо. Небо рассвета. — Солнце поднимается. Мы это сделали, Херейд, — я обернулся на него с улыбкой. Его образ, лежачий в траве в нежном свете рассвета, с распущенными черными волосами и таким же кимоно, влюблял меня всё больше и отгонял этих паразитов, как медитация. Я заметил, как он хотел тоже подняться, и я подал ему руку. Он её взял, как принц, и я притянул его к себе. Лоб стукнулся о лоб, глаза в глаз и ток по телу. Я крепко сжал его руку в том же сидячем положении, улыбаясь.

— Домой?

— Да, — кивнул я, от души лизнув лицо парня как лисенок.

Это было довольно дико и удивительно - наблюдать за светлым небом и первыми солнечными лучами спустя такое долгое время. Клянусь, я ощущал себя не лисом, а кротом. Но это не отменяло такого щекочущего ощущения в груди и радости. Я никогда не думал, что мы сможем какими-то нежностями поднять солнце. Эту огромную звезду, состоящую из других звезд, искр. Но я не радовался так сильно, поскольку солнца толком мы ещё не видели, не факт, что дело доведено до конца. 

В голове продолжал вертеться тот же вопрос:"А что будет дальше?" Я не представляю, что делать с Наташей, также не представляю, что будет делать Херейд. Он один, деревни толком нет. Жителей нет. Может быть какая-нибудь Гречка выбралась из Леса, да, но не более. Да и инстинктивная ярость начинала вырываться всё чаще, заставляя меня контролировать это. Все мы, трое, напуганные дети. Всё ещё дети. Я не видел перспектив вообще. Главной целью было выжить и окончательно поднять солнце. А что будет дальше... В идеале бы вернуть Наташу в чувство или привести ей психолога. И когда эта дура перестанет хотеть сожрать луну, они с Херейдом могли бы отправиться в город. Да, просто переехать жить в город с Дедом, поступить в колледж и наслаждаться жизнью.А я пристроюсь на другом берегу Леса, и все мы забудем о этой мифической истории и о существовании мистики в целом.

Но перед этим хотелось мне одно дельце сделать.

Целовались мы с Нугзаром два раза. Это будило самые мощные искры. Невольно я задумался, а что бы было, если бы мы переспали? Я представлял какой поток искр исходил бы от нас обоих, поэтому именно это "дельце" и могло окончательно вернуть солнце.

— Хей, — я слегка толкнул парня плечом. — Не хочешь выпить "Слёз Солнца?"

— Ты думаешь, они сохранились? — Нугзар озадаченно поднял взгляд. — После того, как тебя раскусили, твой дом перевернули вверх-дном.

— Не бойся, — я похлопал того по плечу. — Я знаю, как их добыть.

Поскольку в доме Херейдика у нас "гостья", то свой коварно-пошлый план я проворачивал уже у себя. Да, люди и пожар неплохо так потрепали мой дом, но так оказалось даже романтичнее. Нугзар же невысоко оценил мою романтику в виде скрипящей двери, порушенного камина, запаха гари, каких-то людских надписей, стен в саже, как и пола. Но зато футон не пострадал. Мне стоило только щелкнуть пальцем, как камин тут же начал мерцать алым огнем, зимняя свежесть наполнила дом, пол оказался в идеальном состоянии, а футон переместился в уютный уголок. Это не стало похоже на пятизвездочный отель, это стало более комфортно и тихо. У меня мурашки пошли только от мысли, что в таком алом полумраке можно отдаваться друг другу на прохладном футоне, поплескивая саке.

— Знаешь, я думал будет по-другому, — прищурился Херейд, пока я отжимал своё хаори.

— Ха, — пожал плечами я. — Я говорил, что знаю. Но не говорил, что тебе понравится.

Над хрустальной японской чашей я со всей лисьей силой отжимал свое окровавленное алое хаори, предварительно смочив его. Алые капли звонко капали одна за другой, образовывая лужу чистой крови. Иногда я ловил взгляд человека на своем обнаженном верху.

— Ты уверен, что это хорошая мысль? — Потирал шею Херейд. — Типа там твой пот, грязь, шерсть...

— Ты видел мою шерсть? — Дернул ушком я. — Она в идеальном состоянии после теплого источника, да и я её вылизываю волшебной слюней. Хаори то же самое, что шерсть.

Херейд ненадолго замер, и я повернулся на него, выжимая кровь.

— Кимоно Натахи тоже равносильно ее голубым перьям, — добавил я, изучая черное переливающиеся кимоно Нугзара.

— Ладно, — кивнул он. — А саке у тебя откуда?

— Ох, — закатил глаза я. — Чего, а его у меня точно всегда полно. Да и мы немного будем пить. Так, освежимся.

При виде аппетитной крови на дне чаши адреналин бегал уже по собственной, будто вены - это горки аквапарка для него. Я прикусил язык, из воздуха образовывая фляжку саке. Легким движением смахнул крышку, неаккуратно разливая алкоголь, как бензин. И то, и другое - отличный проводник огня. В нашем случае, этот огонек будет соревноваться по скорости с адреналином в крови. Я тщательно перемешивал всё это дело, а несколько капель попадали на обнаженный торс.

— Я никогда не заострял внимание на твоих татуировках, — вдруг подал голос Херейд. Я едва бросил взгляд на расписанную грудь и руку. — Где ты их успел набить, и что они значат?

— Я их сам выцарапал, — негромко ответил я, пожав плечами.

— "Выцарапал"?..

— Ну да, — закатил глаза я. Не хотелось вспоминать тот подростковый возраст. — Мелким был, не понимал. Взял и отрастил себе когти, поострее, что сейчас. Ну и стал себе калякать всё, что было в голове...

Перед глазами снова вспыли воспоминания дикого зверя, как я рвал плоть и кровью людей рисовал на их собственной коже. И было это недавно, считай. Лет всего лишь пять назад. Я сжал зубы. Монстр опять затмевает мозг, и эти воспоминания оказались подобны зуду.

Я разлил долгожданный напиток по двум отёко, разворачиваясь к Херейду. Он до чертиков оказался красивым, сидя на футоне при таком алом освещении от огня. Я торжественно плюхнулся возле него, протягивая чашу. И сел я специально близко, специально коснулся своим телом его. Улыбка сама нарисовалась, но не та теплая, а самого настоящего голодного зверя, как в одну из наших ночей в Лиловом Лесу. Нугзар сделал первый глоток, который явно закружил ему голову. Я с прикрытыми веками наблюдал за ним, затем ткнул пальцем на свою грудь.

— Здесь я выцарапывал самого Алого Лиса, — проводил экскурсию по тату я. — Олицетворения монстра.

Херейдик немного нагнулся, чтобы рассмотреть рисунок получше. Его дыхание разлилось моей по коже, что заставило немного втянуть живот от удовольствия. Сам я не опускал головы, не желая смотреть на тату. И так прекрасно помню, насколько безобразный кицунэ раскинул девять огромных хвостов по всей груди, устрашающе выгнув спину, с острыми, кривыми клыками, торчащими из узкой пасти. А лапы походили на щупальца или переломанные ветки с огромными когтями, которые оставляли след на коже. На самом деле Лис затерялся в рисунке, поскольку вокруг были другие кошмары, вроде японских пугающих слов, солнца и огня. Взгляд Маленького Принца метался от тату к моему лицу. Он поджал уста.

— Должен сказать, ты и Лис - разные вещи...

— Я так видел зверя. Или себя... Но я основывался на слух людей. Таким они видели меня. Таким они меня сделали.

— В лаборатории ты выглядел похоже, — негромко добавил брюнет. — Правда, люди сделали тебя таким, каким и представляли... Только разумные могут красоту превратить в кошмар.

— Как звезды в мусор.

Весь этот рисунок дополняла некая нить, как узор, но выглядела она как противный огромный червь или развернутый кишечник. Но я называл ее колючей проволокой, которая являлась олицетворением всех страшных мыслей в голове, в которые зачастую попадает Лис. Она тянулась на правую руку, складываясь уже в узор.На руке же творилась полная неразбериха. Это был ночной бред несчастного подростка-лиса, до смерти запуганного жестокими людьми. На руке красовались шестеренки, которые передавили крылья мотыльку, словно плотная пасть лиса зажала что-то столь прекрасное и легкое. Вслед за ними шел острый меч, вокруг которого закрутилась эта проволока, словно назойливый вьюн. Вроде это означало, что такого кровожадного лиса смогли обвить такие противные люди. На тыльной части ладони красовался цветок, брызгающий кровью. Пожалуй, это были все рисунки, всё остальное пространство заполняли японские надписи сумасшедшего, кривые линии солнечных лучей, все девять хвостов и эта проволока. Херейд внимательно всматривался в это, аккуратно проводя пальцем, как будто читает строчки книг. Я отпил "Слез Солнца".

— Тебе небольно?

— Почему мне должно быть больно, когда твои руки гуляют по моему телу? — Поднял бровь я.

— Просто... "Выцарапал"... У меня до сих пор не укладывается. То есть, эти тату всего лишь царапины?

— Не совсем, — дернул ушком я, обвивая хвостом тело человека. Мозг начал туманиться. — Я выцарапал как бы набросок. Как карандашом. И потом уже чужой кровью, как трафарет, залил это всё. Кровь застыла и со временем потемнела. И тут же я со своими лисьими приколами запечатал её окончательно на себе.

— Почему ты изобразил Лиса именно на груди? — Шепотом спросил Херейд, почти усаживаясь на меня. Он явно тоже пьянел от одного стаканчика.

— Потому что... Потому что он там живет, — я отвел взгляд. — Нугзар, как бы я не старался быть "хорошим", на самом деле я зверь. Я монстр, по истине монстр. И самое истинное живет в сердце, в груди, — я с мерзопакостью отвернулся. — Вот и всё.

— Хей, — он взял меня за скулы, повернув глаза к глазам. — Но сейчас ты не такой.

Я смотрел прямиком в его завораживающие глаза, которые сеяли надежду в груди. Затем внутри снова забурлил этот вулкан, доказывающий обратное.

— Как знать.

Его улыбка начинала меня раздражать. Так и хотелось вцепиться в его уста, пока его руки на моих скулах. Внутренний голос настойчиво шептал:"Ну же, притяни меня к себе. Давай, поцелуй меня. Я в твоих руках." Сердце вдруг подпрыгнуло, когда в его руках почувствовалось напряжение.

— Эд, ты скоро сойдешь с ума? — Неожиданно. Я был уверен, что это алкоголь говорит в нем. Я немного поднялся, чтобы столкнуться с чужим гладким лбом.

— Я просто очень сильно разозлюсь, — с слабой улыбкой ответил я, опуская веки. — Не бойся.

— Сколько можно говорить? Я не боюсь тебя. Я боюсь за тебя, — его пальцы ласкали мою бородку, окончательно устраиваясь впритык ко мне. Его свежее и томное дыхание завело механизм внутри.

— А ещё, — мои руки вдруг под действиям алкоголя (какой же он крепкий) обхватили талию парня, учитывая, что он и так обвит хвостами. — Я разозлюсь, если ты меня не поцелуешь.

Захотелось дать самому себе пощечину, только вот руки заняты. Ухмылка выросла на лице напротив.

— А ты приглашаешь?

— Я молю, — на выдохе простонал я, после чего последовал поцелуй.

И он был плотный, желанный. Я как будто был голодным лисом и вот насытился. Целоваться с ним было слишком головокружительно. Особенно под спокойное сердцебиение, когда мы оба знаем, что никакие охотники нас не тронут, хоть у обоих сейчас вертеться вопрос:

"А если он убьет меня"?

Но несмотря на это, хотелось ещё и ещё.

Мои руки сползли с талии на черный пояс, который тут же оказался на полу. Я без замедлений аккуратно распахнул его кимоно, начиная трогать его обнаженный торс, пока его руки в это время едва царапали мою и так свободную спину. Человек прижался ко мне плотнее, едва взбираясь аж на колени, продолжая целовать. Но не нежно, а уже с оттенком пошлости. И мне это нравилось. Простите, конечно, но мне голову кружила редкая слюна, подливающая бензина. Это было так сладко. Но особым удовольствием был процесс, когда он стал стягивать тесные хаками. Внутри меня пел зверь, что я аж упал полностью на футон. Херейд сдул прядь с волос, красный наблюдая за мной. Я тоже часто дышал, бросая взгляд на его положение. Пах между его ног.

— Оседлал лиса? — Улыбнулся я.

— Я зоофил, — не мог отдышаться парень.

— Я же согласился, — помотал головой я.

— На что?

Я прикусил уста, разглядывая человека с ног до головы. Кимоно до сих пор на плечах, но уже не скрывает часть пресса и обнаженных ног.

— Сам знаешь.

— Я же даже не павлин, — закатил глаза тот со смущенной улыбкой.

— Ты брат павлина, — резко оттолкнулся от своего локтя я, оказавшись носом к носу Гибадуллина.

Я не успел его поцеловать, как он сделал это первым. Ток пошел по коже, когда Херейд не удержался и всё же сел на меня, прям на пах, что пробудило внутренний стон. Голова закружилась. Я уже без всякого стеснения стянул кимоно с него, и этот образ надолго залёг в моей пьяной голове. Хотя, наверное, не столь пьяной. Мы больше прикидывались пьяными, вместо того, чтобы признать свои желания.Словно кубики льда с шумом упали в мой желудок, когда его обнаженный торс соприкоснулся с моим. У меня как будто возникла зависимость, отчего я прижал парня плотнее, подключая хвосты. Они - голодные змеи, сжимающие в плотные кольца талию человека в алом полумраке, бесконечно ласкающие его, что будило легкий стон из его не менее голодных уст. Его ноги оказались холодные, что точно выстрелило в голову, когда он вдруг обвил ими меня, тем самым запрыгивая ещё больше. Ох, кажется, мы поглощали друг друга. Шелковое черное кимоно оказалось на футоне, и убирать его мне не хотелось совсем, потому что в этой похоти касаться шелка - кайф для кожи и души. Мурашки так и накрывали кожу, потому что огонь в камине начал медленно потухать. Но точно не в нас. Я проскользил голодным взглядом по Херейду.

— Когда погаснет свет, ты будешь в моей власти, — шептал я, уже немного потираясь своим пахом о его.

— Я только за, — улыбнулся похотливый чертенок. Он еле держался от стона.

— Но помни, что я ещё хорошо работаю языком, — кинул предупреждение я.

Перед тем как свет потух, Херейдик всё же простонал внутрь себя, немного откинув голову. И я принял вызов, впиваясь в желанную шею. Почему-то я ожидал, что брызнет кровь, и он закричит, но нет... он до сих пор извивался подо мной, хватая воздух ртом. Я снова ощутил знакомый пульс под языком.

— Ну давай же, — простонал парень, и я только сейчас сообразил, что свет потух.

В темноте оказалось тесно. И это восхищало. Я не отлипал от шеи любимого, не оставляя там свободного места. Затем довольно грубо прислонил его к стенке, а сам он сидел на своем же кимоно, как и я. Мои руки спустились к его ногам, начиная развязывать нижнее белье или фундоси. Мурашки явно накрыли его, но его руки вдруг стали зеркалить меня. Поскольку глаза не привыкли к темноте, а единственное окно оказалось в саже, делалось это всё наощупь, что сносило голову сильнее. Когда я освободил орган брюнета, откинув всё лишнее, руки перешли на его ноги. Я уложил подбородок на его плечо, шепча в самое ухо.

— Готов?

— Конечно.

— Помни, я зверь.

— Я знаю.

— И я голоден.

— Действуй.

Тогда я подхватил его ноги, которые он уже благополучно раздвинул. Я не знал, куда и что делать в темноте, это произошло довольно быстро, когда мой член "просто угадал", куда надо. Наверное, в этот момент на небе произошел фейерверк, как из уст Нугзара такой сладкий глухой стон. Он обхватил мою спину, как мои хвосты обвили, зажимали и ласкали его, а сам он смело насаживался. Я сам прижимался к нему, лежа также на плече, поэтому он вдалбливался в стену всё сильнее. Дыхание перебивалось в перемешку с тихими стонами Херейда сквозь зубы, что заставляло живот урчать ещё сильнее.

Во прикол будет, если я его сожру.

Мой орган всё скользил глубже в него, отчего тянуло вниз, когда его орган пульсировал на моем прессе. И мысль о смазке или презике посетила меня только сейчас. Но было уже поздно, да и не очень-то нужно было. Я продолжал держать одну руку на его ноге, когда другая пошла дразнить его писюн, который я даже не знаю, каких размеров из-за темноты. С перебоями он выстанывал мое имя с какими-то непонятными словами, а пальцы на спине сжимались плотнее, что будило зверя. Голодного зверя. И я делал это быстро, я толкал быстро и глубоко без особого вкуса, потому что у зверей всё именно так. И когда у меня пискнула разрядка, я тут же вышел, оставив парня ослабевшего самостоятельно отдышаться. Я без стеснения кончил на пол, украдкой поглядывая на Херейда.

— Ты всё? — Запаренный спросил тот, томно выдыхая.

— Ага, — с оскалом кивнул я.

— А я нет, — как бы с досадой ответил человек, хватаясь двумя пальцами о свой член, но я его остановил.

— Стой, — я стукнулся носом о его. — Есть ещё кое-что.

— Что?

— Возможно тебя от этого вывернет наизнанку, — облизнулся я, — но ляг.

Херейд, судя по шорохам, послушно лёг. Я же с улыбкой подполз к нему, тоже укладываясь, но на живот. Как бы извращенно это не звучало, но мое лицо оказалось между его ног.

— Что ты собираешься делать? — Озадаченно, но без капли страха спросил Нугзар.

— Начинается на "К", заканчивается на "И", — с улыбкой сказал я, приложив два пальца ко рту и просовывая свой тонкий шаловливый язычок между ними.

И я приступил. Довольно быстро, что Херейд почти подпрыгнул. Я ощутил, как он схватился за кимоно на футоне, пока я, простите, изучал все его внутренности языком. Такое я и с павлинами проворачивал.

Именно это я называл "голодом". И сейчас я "ел" Херейдика.

Я углублял слюнявый язык, я продолжал наслаждаться его вкусом, который многим покажется тошнотворным. Особое удовольствие приносили его стоны сквозь зубы и частое дыхание, что заставляло меня ускориться. У меня, и явно у него, сводило живот, он немного ерзал, что приносило удовольствие обоим. Мои хвосты снова принялись ласкать его, что хоть немного расслабило парня. В темноте, со стонами и тихими всхлипами, действовать так быстро, было довольно пошло. Прям очень. И нам это зверство нравилось. Наверное, мы выйдем, и Япония превратилась в пустыню от раскаленного солнца. Моя ладонь всё же нащупала хорошо набухший орган Херейда, начиная ласкать его. Но ещё больше мне нравилось, когда колени человека невольно дергались, зажимая мою голову между ними.

По итогу я оставил хорошую слюну внутри парня, перед тем как выбраться. И те два пальца в кольце продолжали массировать член Херейда, который благополучно обкончал себя и немного собственное кимоно. Я с выдохом вытер пот, падая рядом с человеком, который с улыбкой закрыл глаза локтем.

"Три минуты. Это будет длиться три минуты. Всего лишь три минуты. 180. Попробуй досчитать всего лишь до 180," - говорил себе я, ощущая, как вот-вот инстинкты возьмут верх.

Медленный рассвет всё ещё окрашивал Лес и Ханты удивительным розовым цветом, пока мы с Херейдом добирались до его дома. Перед этим, конечно же, отдохнули и оделись. Алкоголь должен был выйти из крови ещё давно. Кстати, Нугзар пытался оттереть собственную кончину от кимоно, но одно белое пятно до сих пор слабо виднелось. Я дышал свежим воздухом, задирая голову на небо с пушистыми алыми облаками. Сомнений нет - солнце окончательно родилось снова.

Мы за друг другом поднялись на ступени дома, но тут нас ждал сюрприз.

Возле Натахи в полумраке (окна в саже) стоял какой-то парень. Как только он нас увидел, отскочил от девушки с поднятыми руками. Вроде он что-то держал. Мой один глаз не позволял хорошо рассмотреть, что.

— Банан? — Воскликнул Херейд.

— Херейд, ты на месте, — "гость" явно выдохнул с облегчением. Мой человек подошел к нему, кивнув мне, давая понять, что парень не чужак. Но он мне не нравился. Пахло от него лабораторией.

— Что за внезапный визит? — Гибадуллин сложил руки, пока я стал рассматривать Натаху. Ее взгляд нельзя было назвать живым. Но и мертвым тоже... Запястья и шея оказались также прикованы. Тогда я обернулся на парней, но шепот Натахи меня остановил.

— Отстань от моего брата... — она буквально скрипела. — Как ты запудрил ему мозги...Что ты с ним делал?

— Возвращал солнце, — сухо ответил я, а сам подумал:"Я и твой брат играли в раздевашки у меня дома. А ещё я делал ему к*ни." Затем развернулся к парням.

— Дед пришел в сознание, — резко ответил парень с кличкой "Банан". Мы оба изумились, а Нугзар взял какое-то письмо, врученное Бананом. — Я отправился тебе сообщить...

— Как ты понял, где я живу? — Поднял бровь тот, раскрывая письмо. Хвосты самостоятельно завертелись.

— Пх, Костя часто вёл переговоры с Дедом. У него был его адрес, вот и подумал, может, его жена здесь, а тут...

Мы оба осмотрелись. Да, домик не похож на тот, что мог себе прикинуть парень, например, с заботливой старушкой. Сгоревшая халупа с полуживой девушкой на цепях.

— Это всё?

— Да, — кивнул тот.— Хотел, значит, деревушку посмотреть...

— От деревушки тут только название, — отмахнулся Херейд.

— Всё из-за лиса, — вдруг проскрипела висящая Натаха, подняв голову. Её голос напоминал паутину. — Я убью тебя...

— Малой, шёл бы ты отсюда, — повернулся к напуганному Банану я, пока Нугзар вчитывался в письмо.

— Как раз собирался, — кивнул тот, начиная идти.

— Спасибо, — прижав пальцы ко рту, сказал Херейд вслед "почтальону". Тот же, не оборачиваясь, что-то буркнул в ответ.

И ушёл.

— Откуда он? — Повернулся я к Нугзару, убедившись, что парень уже далеко.

— Из Киото. Его заставили работать на твоего мученика, — не отрываясь от письма, сказал Херейд. — Он, кстати, хорошо так помог спасти тебя.

— Он дорогу хоть знает?

— Не заблудится.

Я прошел мимо Херейда, бросив взгляд на записку. На самом деле, ничего такого интересного. Просто медицинская бумажка, где расписано, где и что у Деда болит, и когда его возможно выпишут. По лицу Херейда можно было понять, что он переживает за родственника.Чего не скажешь о Натахе.

В сон клонило обоих. Я бы с огромный удовольствием лёг спать с Херейдом в обнимку, но я постоянно рыпался. Зверь, словно зуд, не давал мне покоя, заставляя в тошноте вскакивать с футона. И сейчас было не исключение.

Я часто дышал, оперевшись когтями о футон. Внутри рвало на куски. Я чувствовал, чувствовал, как он лезет и рвёт мою плоть, выбираясь из груди. Распороть бы её. Чертов гипноз и инстинкты. Причина, по которой мозг не захватывают звери - рассудок. Но его уничтожил тот опарыш. 3 минуты. Всего лишь три минуты.

— Эд? — Ладонь легла на мое плечо. Ток побежал по позвоночнику, а вместе с ним и боль. Я до боли сжал зубы и зажмурил глаз. Держаться. Только держаться.

— Херейд, пожалуйста... — выдавил из себя я. — Выйди из дома.

Я ожидал, что инстинкт настигнет именно сейчас, поэтому и попросил Херейда уйти. Сам же я ходить был сейчас не в состоянии, а если и так, то озверев, я точно побегу к их дому. Лис всё помнит. А так я не узнаю, где он.

Два раза повторять не пришлось. Херейд мигом понял и покинул дом.

И мучался я до самого вечера.

Когда солнце уже зашло за горизонт, я вдруг успокоился. Всё зверство и эти паразитные мысли покинули меня. Конечно, это обрадовало. Неужели всё? Я не поддался гневу, а просто вытерпел? Хорошо. Я был просто уверен, что этого больше не повториться, потому что ощущал я себя на все сто. Да и радовался я, поскольку в Японии за последний месяц прошел целый солнечный день. Теперь всё стало нормально. Часы тоже принялись ходить. И это радовало. Мы справились.

Вам может показаться, что весь этот день я провалялся на футоне и совсем не устал. Но нет. Я метался от боли и безумия по всем углам дома, и Натаха может подтвердить. Я даже оставил след когтей на стенах, весь день я боролся с собой. И это ужасно вымотало, поэтому я соизволил бы сегодня ночью поспать.

А Херейд сам придет, когда надо. Я уверен.

Проснулся я от адской боли. 

Мне в череп вонзилось что-то острое и короткое, что я тут же на частом дыхании вскочил. Воздуха перестало хватать. В левом виске ужасно болело, как будто кислотой плеснули, в этом же ухе страшно гудело, а в глаз попала собственная кровь. Я дрожащей рукой в ту же секунду зажал рану, пытаясь в темноте разглядеть мученика. От такого удара хотелось потерять сознание, но, кажется, полушарие всего лишь как будто перевернулось. В темноте упал блик на какую-то фигуру, похожую на клюв.

Тогда я всё понял.

— Как ты выбралась?! — Не узнал свой голос я, поднимаясь на ноги.

— Банан успел расстегнуть кольцо на шее, а я просто прикинулась, — раздался крик из темноты в ответ. Натахина слепота всегда бесила меня.

Вдруг острые птичьи когти неожиданно приземлились на моё лицо, сбивая с ног. Я оказался на полу, прижатый пташкой, которая уже замахнулась клювом на мою грудь.

Я не стал терять время и тоже в искрах принял облик лиса, успев схватить пастью цевку Натахи перед её ударом. Да, она завизжала, но клюв успел разбиться о грудь. Было больно. И тут от удара и в грудь, и в голову, мозг стал туманиться.

Я слышал, как поднялся ветер. Я едва перегрыз ей ногу, но она тут же замахнулась клювом в мою макушку. И тут я отцепился от неё, совершив кувырок.

Я на лапах выгнул спину в углу дома, тут же разгораясь огнем. Гнев принялся душить, как и щекочущий голод внизу живота. Свет пробежал по комнате, и я успел увидеть, как будто ангел смерти несется на меня.

Натаха со всей силой впечатала меня в стену. Я сжал зубы, перестав контролировать тело. Тогда задние лапы со всей силой оттолкнули её, а сам я обезумевший упал.

Давай. Всего лишь три минуты. 180.

Раз. Два...

Вдруг я бросился на птицу, которая во время прикрылась павлиньим хвостом. Тогда я стал невидимым, подкрадываясь сзади. Пока работают мозги, я могу выиграть с помощью сил хвостов. Потом я забуду про них.

Натаха вдруг брызнула водой, затопив мое освещение. Пока я был в замешательстве, она вцепилась когтями мне в спину, пытаясь утащить, как коршун котенка. Но я кувыркнулся в воздухе, сбросив птицу.

Десять, одиннадцать...

Вдруг девушка со всей скорости зарядила мне клювом по голове, что я шарахнулся о стену. Глаз начала заполнять кровь и ярость.

Пятнадцать...

Я набросился с раскрытой пастью на павлина, захватив хвосты. Она завопила, пока я со всей дури тащил ее к выходу, но птица вдруг взлетела, хлестая перьями. Тогда я налету вцепился клыками в её тушу, швырнув головой о пол.

Тридцать пять, тридцать шесть...

Натаха подо мной ослепила искрами, затем превратилась в человека, начиная собственными когтями царапать мою шею,морду, будто лезвиями. Я зажмурился, отскочив, а она наступила на мои хвосты, начиная их "выдирать." Ветер чуть не снес крышу дома, а я с диким воплем набросился на грудь синеволосой. И вопля я не слышал, только жар растекся по горлу. Я обезумел полностью.

Пятьдесят три... пятьдесят четыре...

Я с хрустом перекусил её тонкую шею, а она замерла совсем. Я не отпускал её шею, продолжая когтями царапать её белую грудь. Тогда птица закричала и заплакала, хватаясь руками за мои уши. Одно из них слегка порезано ее же стрелой. Она их чуть не оторвала с корнем своими ногтями, поэтому мне пришлось выпустить жертву. Я не успел перекусить ей запястья, как они превратились в перья, хлестая по морде. Вдруг вода окатила меня, заставляя кувыркнуться через себя в угол дома.

Восемьдесят восемь... восемьдесят девять...

Я едва под пеленой безумия увидел, как девушка с окровавленной шеей сидела в углу. Вдруг снова ослепило, и сбоку кто-то клюнул. Ох, ее быстрая юная регенерация и скорость...

Я подпрыгнул, растопырив когти на лапах, но птица снесла меня своим хвостом, сразу же напрыгнув. Ее кровь капала мне на морду, и я от удовольствия облизнулся.

Сто пять... сто шесть...

Голова шла кругом, но хвосты беспрерывно виляли. Клюв снова со всей дури дал по груди, и я взывл. Тогда когти схватились за тушу птицы, но тогда клюв стал клевать и их, а она растопырила крылья для устрашающего вида.

Сто двадцать, сто двадцать один...

Я поджегся, но вода павлина тут же потушила меня. Тогда я спрятал когти, начиная задыхаться. От ветра скрипнули доски в доме, будто кто-то пришел и убежал, и я от безумия стал создавать миллион иллюзий. Но Натаху они не волновали. Её цель прямо сейчас у нее под клювом и лапами.

Сто тридцать пять...

Она зажала мне морду своими когтями на лапах, расклевывая грудь. Тогда я мигом перевернулся на бок, скинув птицу. Она, конечно, удержалась за счет крыльев, но я успел подняться и скрыться в темноте под невидимостью.

Сто пятьдесят...

Я облизал кровавую морду, желая заполучить ещё. И я бросился на птицу с почти раскрытой грудью, ослабевший с исцарапанный мордой. Гнев. Голод. Инстинкты. Монстр.

Только павлин оказался моей собственной иллюзией.

А когда я шлепнулся о пол, Натаха придавила своими острыми когтями меня к полу.

Сто шестьдесят...

Я ощущал, как горячая кровь льется из лопаток. Я не успел даже подумать об огне, как вода окатила меня. Силы медленно покидали меня, а ветер снаружи чуть не снёс дом. С курлыканьем павлина глухо слышался смех девушки.

Сто семьдесят пять...

Она явно замахнулась шеей, чтобы дать контрольной клев клювом в голову, но вдруг какой-то звук её остановил. Или не звук...

Сто восемьдесят. Сто восемьдесят!

Хватка на лопатках резко ослабла, и легкое тело с грохотом упало. Мозг прояснился.

Зверство прошло.

Под искры я превратился в человека, с трудом поднявшись с пола. Болела каждая часть тела. Вдруг под синии искры я увидел, как павлин превращается в девушку. Натаха оказалась без движений на полу с раскрытыми глазами. Они закатились и лили прозрачными слезами. Шея девушки оказалась вся обкусанная и кровавая, грудь не менее разодрана, лицо с потекшей тушью, кровью и мертвой красотой. Но это симпатичное лицо устрашала стрела. Стрела, торчащая из ее голубого кимоно глубоко из груди. А под ней растекалось алое пятно крови. Когда я окончательно понял, что меня чуть не убили, ветер вдруг стих, Натаха не дышит, её глаза закатились и стали белыми, и стрела... Мне стало резко холодно, а зрачки сузились.

Я тут же развернулся ко входу, откуда могла прилететь стрела.

Ох, черт.

Лунный свет бил ему в спину, делая героя ещё более прекрасным. Нугзар дрожал, а слезы так и блестели на его лице. Он держал огромный лук в руках без единой стрелы. Она была одна... Он побледнел. Я моментально подбежал к нему, спотыкаясь, но он первый сделал шаг в дом, швырнув лук с грохотом в сторону. По венам побежал холод.

— Нуг-

— Я вернулся и увидел, как тебя душит и царапает Наташа, — сухо перебил он меня. Казалось, он лишился эмоций. Сердце бешено стучало. — Убежал в Бакико. Но не от страха. А за оружием, — он поднял на меня глаза, наполненные предательскими слезами, которые он грубо смахнул. У меня задрожали руки. 

Я схватил Херейда за лицо, контролируя уже свои слезы, вытирая его.

— Нугзар... — я не мог перейти на нормальный голос, поэтому в панике шептал. — Мальчик мой... я.. Ты же.. Зачем?

— А что мне было делать?! — Воскликнул он. — Смотреть, как тебя убьет моя сестра?! Вы два бога!

— Херейд, — его слезы, черт, уже белые, накрыли мои ладони. Глаза забегали по его образу. Такому разбитому. — Ты же... Нет...

— Я знаю, — сплюнул он. Затем опустил голову, сжав кулаки. Я чувствовал, как он начинает холодеть и переполняться той самой силой. Затем вдохнул полной грудью, подняв на меня глаза, наполненные сочувствием и любовью. — Эд, прости.

Я не успел открыть рот, как вдруг его глаза закатились, оставляя тот же белый цвет. У меня дрогнули руки, отчего парень сначала упал на колени, а там я упал к нему, обхватив.

Его бездыханное тело полностью обмякло, пока я носом упирался в его плечо, вонзив когти в лопатки. Прижал, как можно плотнее, будто это спасет его. Я дрожал. Взгляд был направлен в никуда. Сердце бешено стучало только у меня. К горлу подкатил страшный ком, почти тошнотворный. Стало очень холодно, крик застрял в горле. Вся боль на коже вдруг перекрылась моральной, на которую столько слез не хватит. Я дрожал. Я не дышал, уткнувшись носом в его плечо. Тишина резала слух. Этой ночью он даже не пролил кровь. Я не задел его. Тогда, почему всё так?..

Какой же он дурак.

Он убил Наташу, чтобы спасти обезумевшего меня.

Натаха убита.

Её дар воды и луны передался сразу же ему.

И он не выдержал.