Глава 7. Цена блестяшек
Ледяные пальцы страха сжали горло, когда резкий хлопок аппарации разорвал тишину скал. Звук был похож на удар хлыста по воздуху — сухой, злой, окончательный. Ещё один хлопок. Потом третий. Законники здесь. За ней.
Паника — роскошь. Роскошь, которой у неё не было.
«Дыши, Морроу, дыши».
Виолетта заставила себя сделать медленный, глубокий вдох, вдыхая солёный воздух, пропитанный запахом водорослей и мокрого камня. Сердце колотилось о рёбра, как пойманная птица, а во рту пересохло так, что язык прилип к нёбу. Внутри неё металась, билась о прутья ментальной клетки сорока, чуя опасность и требуя немедленно сорваться с места, раствориться в небе.
Нет. Нельзя.
Морроу медленно, почти незаметно, стянула с запястья влажный от пота лист пергамента с кровавыми рунами и сунула его в карман джинсов.
«Браслетик с рунами пора менять, — мелькнула холодная мысль. — Скоро даже магл учует застарелый запах крови», — последнее, что ей было нужно, — это вопросов о сомнительной магии. Затем Виолетта заставила себя расслабить плечи и собрала на лице маску, отточенную годами практики: оскорблённое недоумение подростка, чей покой бесцеремонно нарушили.
Девушка резко встала, отряхивая песок с джинсов, и повернулась к трём фигурам в форменных мантиях аврората. Ветер с моря трепал их красные плащи, и в воздухе пахло озоном от недавно использованной магии.
«Почему аврорат?!»
Но Морроу не позволила себе застыть.
— Да вы издеваетесь! — её голос прозвучал именно так, как нужно: звонко, раздражённо, на грани срыва. Виолетта упёрла руки в бока, гневно глядя на опешивших мужчин. — Это что, проходной двор? Я специально ушла от маглов, нашла идеальное место для медитации, и что в итоге?
Младший из авроров, совсем ещё юнец с веснушками, смущённо моргнул. Средний нервно кашлянул. А старший...
Виолетта почувствовала, как мир на секунду качнулся. Тёмные волосы, серые глаза, шрам на левой щеке.
Маркус Стоун.
Выдох-вдох. Пульс ровнее.
Аврор, которого она убила в восьмой петле в тяжелейшей дуэли. Которого она видела умирающим, с пробитой её проклятием грудью, шепчущим: «Мама... мама, прости...»
— Мисс, — голос Стоуна был именно таким, каким Морроу его помнила: низким, спокойным, с лёгкой хрипотцой. — Аврор Маркус Стоун, Департамент магического правопорядка. Мы расследуем всплеск нелицензированной аппарации в этом районе.
В тот же миг от его голоса её правый бок пронзило фантомной болью того его проклятья из прошлой жизни. Морроу успела превратить невольный спазм в раздражённый жест, будто смахивала с одежды невидимую пылинку.
Это девятый цикл. Не восьмой. Девятый.
Стоун жив. Он здесь. Он не помнит, как умирал от её руки.
— Нелицензированной? — Виолетта картинно всплеснула руками, вкладывая в жест всё своё актёрское мастерство и заодно скрывая лёгкую дрожь пальцев. — Так это у вас тут официальная точка для аппарации, да? Прекрасно! Просто замечательно! Только предупреждать надо!
— Это не точка аппарации, — нахмурился Стоун, и Виолетта с болезненной ясностью вспомнила, как именно он хмурился перед тем, как запустить в неё проклятие. Мужчина поправил воротник алой мантии, давая ей секунду на ответ. Юнец рядом с ним открыл было рот, но тут же захлопнул его под суровым взглядом старшего товарища. — Вы кого-нибудь видели?
Воздух вокруг них был пропитан запахом магии — металлическим, острым, как озон перед грозой. Морроу фыркнула, скрестив руки на груди и стараясь не смотреть на шрам на его щеке.
— А то! Я тут уже час сижу... Села, значит, медитирую. И тут — хлопок! — она хлопнула в ладоши, и все трое авроров вздрогнули. — Прямо над ухом! Какой-то идиот в серой мантии появляется, и тут же в меня летит Конфундус! Еле увернулась!
Девушка сделала паузу, переводя дух. Авроры переглянулись, и Виолетта поймала взгляд Стоуна — внимательный, изучающий.
Маркус — хороший аврор. Был. Будет. Если она не сломает и эту петлю.
— Ну я ему и высказала всё, что думаю о таких вот... аппарирующих, — продолжила Морроу. — Он что-то буркнул и исчез. Я думаю, ладно, с кем не бывает. Снова пытаюсь сконцентрироваться. Вы вообще пробовали с чакрами работать? Там нужна такая сосредоточенность, а этот придурок мне весь поток сбил!..
— Мисс, ближе к делу, пожалуйста, — мягко, но настойчиво прервал её Стоун, и в его голосе прозвучали те же нотки терпеливой вежливости, которые она помнила из восьмой петли.
— К делу? — девушка язвительно прищурилась. — Минут десять назад был ещё один хлопок. Потом почти сразу второй. А потом появились вы. Так что да, я слышала. И я настаиваю, повесьте тут табличку: «Осторожно, точка аппарирования!»
Пока Виолетта произносила свой праведный монолог, авроры уже начали действовать. Плотный мужчина взмахнул палочкой, и воздух замерцал от диагностических заклинаний. Запах магии усилился, стал почти ощутимым.
— Не похоже на обычный расщеп, сэр, — доложил аврор, опуская палочку. — След почти полностью стёрт. Очень профессионально. Похоже на передачу.
— Всё так, — поддакнул молодой веснушчатый аврор. — Ещё и эта пиковая амплитуда на датчиках в Министерстве. Поэтому и вызвали нас, а не обычный патруль.
— Он что-нибудь оставлял? — повернулся к ней Маркус, и Виолетта почувствовала, как её сердце пропускает удар. — Тот, первый, который вас чуть не оглушил.
«Не смотри на шрам. Не вспоминай».
Морроу изобразила растерянность, покачав головой.
— Понятия не имею. Меня чуть заклятием не пришибли, я как-то не горела желанием подходить к тому месту. Да у меня и свои заботы есть.
Девушка тяжело вздохнула, завершая спектакль.
— Всё, я поняла. Место проклято. Здесь не сконцентрироваться.
Морроу подхватила с земли свою сумку и посмотрела на авроров выжидающе. Ветер усилился, принося с моря запах соли.
— Вопросы ещё есть? А то мне, знаете ли, нужно новое место найти.
Стоун устало покачал головой, и на мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Нет, мисс. Вы свободны. Спасибо за информацию.
«Удобно быть ребёнком», — мысленно усмехнулась Морроу, разворачиваясь и нарочито раздражённо топая прочь. Сердце всё ещё билось где-то в горле, но маска холодной ярости держалась идеально. Угроза была не в Азкабане — за такое правонарушение ей, скорее всего, грозил бы лишь неподъёмный сейчас штраф. Возможно, Виолетта даже смогла бы разжалобить, сослаться на случайность и стихийность. Настоящий ужас заключался в другом: в одном шаге от провала, от личного досмотра, который обнаружил бы пергаменты с кровавыми рунами и привлёк бы к ней нежелательное, фатальное внимание авроров.
И в том, что Морроу снова увидела лицо человека, которого убила собственными руками.
Только спустившись на людный пляж и смешавшись с толпой отдыхающих, пахнущей солнцезащитным кремом и фруктами с ноткой алкоголя из бара неподалёку, под зажигающую музыку, девушка позволила себе немного расслабиться.
Виолетта забрала свой старый чемодан и медленно побрела в сторону города. Внутри неё всё ещё трепетала идиотская птица, пьяная от пережитого страха и азарта.
В седьмой петле, после особенно катастрофического срыва сороки-воровки, Морроу была вынуждена выстроить в своём сознании настоящую клетку, чтобы запереть там сорочьи инстинкты. Годами она держала её взаперти. И вот, стоило лишь немного приоткрыть дверцу, как сорока чуть не привлекла внимание авроров.
Окклюменция тяжёлым ледяным панцирем вновь сковала птицу, погружая её вглубь сознания, где девушка слышала её стрекот, но сорока уже не влияла на неё. Морроу чувствовала, что ей нужно немного отдохнуть от неё и восстановиться.
Виолетта нашла уединённую скамейку с видом на море и наконец заглянула в свою сумку. Внутри переливалась и сверкала целая гора добычи. Настоящее сокровище для сороки, но для человека — по большей части мусор. Девушка высыпала содержимое на платок, расстеленный на коленях, и принялась за дело: сортировку.
Её пальцы двигались быстро и точно, разделяя улов на две кучки.
В левую, большую, отправлялось всё, что радовало глаз, но не кошелёк. Осколок синего бутылочного стекла, отполированный морем до гладкости драгоценного камня. Блестящая пуговица с якорем. Несколько монет из игровых автоматов. Страза, выпавшая из чьей-то дешёвой бижутерии, кучка фантиков и фольги. Это была добыча сороки — её личная, иррациональная коллекция, корм для птицы, сидящей внутри. Виолетта аккуратно завязала платок с «сокровищами» и спрятала вглубь чемодана.
На коленях осталась правая кучка. Маленькая, но весомая. Одинокая серебряная серёжка. Порванная золотая цепочка. Золотое колечко. И главный улов — изящный золотой браслет. Глядя на эти предметы, Виолетта не чувствовала радости обладания, только холодный расчёт. Это были не блестяшки. Это был задел для более крупной сделки. Девушка пересыпала их в отдельный карман. Именно с ними она и направилась в город.
По пути Морроу достала из кармана главную находку — старинную серебряную брошь в виде стрекозы с крыльями из перламутровой эмали. Сорока встрепенулась, издав требовательный и собственнический стрекот. Виолетта крепко сжала украшение в ладони.
«Да. Это наше».
Морроу не продаст её. Ни за что. Даже если останется нищей. Это первый экспонат. Первое сокровище в новой коллекции для её гнезда. Символ её первого дела. Надо будет только отреставрировать и почистить, чтобы сильнее блестела.
Ломбард нашёлся на боковой улочке утомлённого солнцем приморского городка. Над обшарпанной дверью тускло звенел колокольчик. Внутри пахло пылью, затхлой тканью и дешёвым машинным маслом. За заваленным всяким хламом прилавком сидел мужчина с жирными волосами и цепким, оценивающим взглядом, который скользнул по её скромной одежде и тут же потерял всякий интерес. Идеально.
Виолетта подошла к прилавку, и каждый шаг давался с трудом. Запертая сорока билась о прутья ментальной клетки, предчувствуя святотатство. Девушка извлекла из кармана тот самый лист пергамента, который подписали для неё Харрисы, и расстелила его на грязном стекле прилавка, рунами и подписью вниз. На эту импровизированную подложку она и высыпала свой улов. Не брошь. Остальное. Одинокая серебряная серёжка, порванная цепочка, колечко и самая ценная находка — тонкий, но целый золотой браслет без застёжки. Лом. Мусор для обычного человека, но для птицы внутри — сокровища.
Мужчина лениво потыкал в вещицы пальцем.
— Старьё, — пробурчал он, даже не поднимая глаз. — Десять фунтов за всё.
Птица внутри закричала от негодования. Виолетта проигнорировала её. Это было ожидаемо. Но ей нужна была справедливая цена, а потому совесть её молчала, когда девушка едва заметно коснулась пальцем края пергамента, вливая крошечную искру магии в скрытые руны. Никакого света, никакого звука — лишь лёгкое, почти неощутимое тепло под подушечкой пальца. И резкое головокружение и дрожь в ногах от слабости. Но Морроу лишь на миг закрыла глаза, сделала глубокий вдох, чтобы взять под контроль тело, и указала на самую ценную вещь в кучке.
— Пожалуйста, сэр... — её голос дрогнул, став на несколько тонов выше и жалобнее. — Посмотрите на браслет. Он ведь золотой. Я несколько дней ходила по пляжам, чтобы заработать на подарок опекунам. Они так много для меня сделали.
Взгляд мужчины расфокусировался. Он моргнул — раз, другой, судорожно потёр виски, будто у него внезапно разболелась голова, снова уставился на браслет, который теперь, под действием Конфундуса, казался ему гораздо более весомым и ценным. Логика утонула в магическом тумане, а жалостливая история девочки дала его мозгу простое и понятное объяснение, почему он должен быть щедрее.
— А... кхм... — протянул ломбардщик, смущённо глядя на неё и моргая, словно пытаясь прогнать наваждение. — Да, браслет... Проглядел. Погорячился, девочка. Ну... скажем, сорок фунтов.
Внутренняя сорока всё ещё требовала забрать всё и бежать, но Виолетта видела, что клиент «поплыл».
— Пятьдесят, — сказала Морроу тихо, но твёрдо. — Пожалуйста.
Мужчина вздохнул, не в силах спорить с этой странной, тихой настойчивостью, и, что-то бормоча себе под нос про наглую молодёжь, отсчитал ей пять десятифунтовых купюр.
Виолетта сгребла деньги, вытянула пергамент, сердечно поблагодарила за щедрость так, что мужчина аж в улыбке расплылся, и выскользнула за дверь.
Пятьдесят фунтов. Холодные, реальные, пахнущие чужой жадностью. В кармане — деньги, в руке — заветная брошь-трофей. Птица внутри обиженно притихла, оплакивая потерю, но это была необходимая жертва. Виолетта шла по улице, и на её губах играла тень мрачного удовлетворения. Бабушкина присказка сама собой всплыла в памяти:
Сорока-воровка летает по саду,
Блестяшки находит — и этому рада!
Впереди ждал Лондон. Первый фронт в её войне за капитал был открыт, и первая битва осталась за ней.