Заложница времени

Виолетта сошла с автобуса на окраине Гластонбери, и первое, что ударило в нос, — запах мокрой земли, смешанный с выхлопными газами и чем-то сладковатым, похожим на перебродившее пиво. Тёплый воздух пробирался под тонкую ветровку, липкий от утренней влажности. Девушка поправила лямку школьной сумки, в которой теперь лежало всё самое необходимое, и пошла по раскисшей от ночного дождя тропинке, таща за собой чемодан. Колёсики чавкали по лужам, ручка впивалась в ладонь, но Морроу не обращала внимания. Солнце припекало макушку, пробиваясь сквозь редкие облака. Пот стекал по вискам, но мысли уносились вдаль.

Неспешная прогулка давала время подумать. Деньги. Они нужны, как воздух. Опекуны сунули ей несколько мятых фунтов перед отъездом, но на эти крохи не то что планы не построить — даже неделю не протянуть. А планы у неё были грандиозные. Ну, или хотя бы достаточно смелые.

Виолетта вздохнула, глядя на проезжающий мимо грузовик, который взревел мотором и окутал её облаком горячей пыли и запаха солярки. В прошлой петле, когда гнев застилал ей глаза, она разыграла карту лотереи. Просто взяла и назвала выигрышную комбинацию, которую знала наизусть из другого цикла. Тогда пришлось попотеть, доказывая аврорам, что это не зелье удачи и не магические махинации. Они копали, допрашивали, но в итоге отстали — петля времени была не по их зубам. И всё же...

Виолетта поморщилась, вспомнив холодные глаза следователя, его пальцы, что барабанили по столу, пока он пытался найти в её истории дыру. Тогда ей было плевать на всё, включая себя. Сейчас она тоже не сказать чтобы пылала любовью к миру, но отбирать чужой выигрыш не вариант. Возможно, для этого человека счастливый билет стал бы спасательным кругом. Да и Виолетта хотела играть по своим правилам. Хотела испытать себя. Лишнее внимание авроров ей тоже ни к чему.

«Но это не значит, что я откажусь от своих козырей», — подумала Морроу, и уголки её губ дрогнули в лёгкой усмешке. Информация — её оружие. А знала она многое. Дамблдор, её наставник в одной из жизней, даже познакомил её с одним типом из гильдии оценщиков и антикваров — скользким, но полезным. Девушка помнила его проницательные глаза, оценивающие каждое её движение, слово, как ростовщик — заложенное кольцо.

Морроу задумалась, теребя ремешок сумки. Опять связаться с гильдией? Рискованно. Тогда у неё было прикрытие Дамблдора. А сейчас она — просто грязнокровка с обычной школьной палочкой, которая и слушаться будет через раз. Да и тело... Виолетта скривилась, чувствуя, как ноют ноги, как тянет поясницу от тяжести чемодана. Это тело не знало тренировок, не держало ударов. Мышцы были слабыми, реакция — медленной. Если что-то пойдёт не так, она не сможет ни отбиться, ни сбежать. С грязнокровкой-сиротой разговор будет коротким.

«И всё-таки... выход есть», — Виолетта остановилась, глядя на очередной автомобиль, что промчался мимо, подняв облако пыли. Гоблины. Гринготтс. Зеленошкурые — те ещё жулики, но с ними можно играть. Если правильно составить договор, он станет её щитом и плащом-невидимкой в одном. Продать информацию через гоблинов — прямо в руки заинтересованным аристократам, без гильдии и лишних глаз. Это риск, конечно. Гоблины не любят магов, особенно таких, как она. Но их жадность — её союзник. Главное, не дать им накрутить цену за услуги.

Вот только для договора нужны деньги. Не целое состояние, но больше, чем те жалкие фунты, что лежали в её кармане и шуршали при каждом шаге.

И поэтому она здесь.

Впереди расстилалось огромное поле — место, где всего день назад отгремел легендарный фестиваль. Теперь оно было похоже на поле боя после капитуляции: примятая трава хлюпала под ногами, горы мусора источали кислый запах пролитого пива и гниющих остатков еды. Брошенные палатки хлопали на ветру, как флаги побеждённой армии. Одинокие фигуры рабочих в ярких жилетах уже начинали уборку, их голоса терялись в утреннем воздухе, смешиваясь с гулом мусоровозов.

Виолетта нашла густые заросли кустарника на окраине. Сняв из-за жары куртку, девушка сложила её в чемодан и вытащила из него пару пергаментов, а из сумки складной ножик. На мгновение она замерла, глядя на лезвие, которое холодно блеснуло в утреннем свете, затем решительно оцарапала палец. Острая боль кольнула, и капля крови, тёмная и густая, выступила из ранки.

Движения её были быстрыми, привычными. Сколько раз за все циклы ей приходилось рисовать эту цепочку. Кончиком ножа Виолетта чертила кровью вязь рун — сложную, многослойную, предназначенную для одной цели: отвлечения внимания. Чтобы случайный прохожий, взглянув на неё, видел лишь обычную девушку, возможно, потерявшую что-то в траве. Чтобы, посмотрев на кусты, где спрятан чемодан, видел лишь заросли крапивы.

Кровь быстро густела на пергаменте, оставляя тёмные, почти чёрные линии. Закончив с двумя пергаментами, Морроу одну полоску с рунами прикрепила к ручке чемодана, зафиксировав нашедшейся скрепкой. Вторую аккуратно сложила несколько раз и обернула вокруг запястья, закрепив парой невидимок. Так получился пусть и неказистый, но действенный браслет. Осталось активировать.

Всего лишь тонкая нить магии, чтобы запустить руны... И голова загудела тупой, пульсирующей болью, которая билась в висках в такт сердцебиению. В теле вновь растеклась лёгкая слабость, будто кто-то высосал часть её жизненных сил. Магия, созданная наспех и на крови, всегда брала своё. Виолетта лишь поморщилась, потерев виски. Это была приемлемая плата. Да и пройдёт ещё немного времени и её организм научится с этим справляться. Но перед охотой нужно было восстановиться.

Спрятав чемодан в кустах, Виолетта уселась под дерево на прохладную землю и достала булочку и бутылку с чаем, которые утром ей в руки всунула миссис Харрис. Выпечка была ещё тёплой, с корочкой, что хрустела под зубами, а чай — крепким, бодрящим, но остывшим.

Спустя полчаса, почувствовав, как боль в голове притупилась, а силы вернулись, Виолетта вышла на поле. Она могла бы обернуться сорокой полностью, взмыть в небо и высматривать добычу с высоты. Так было проще. Но для охоты ей нужно было не тело. Ей нужен был разум. Её собственный, человеческий, скрещённый с диким, азартным инстинктом птицы. Иначе сорока устроит здесь блестящий хаос, притащит всё, что сверкает, включая фольгу от сигарет и осколки бутылок. Так работала её сломанная магия — её маленькое личное проклятие и её единственное оружие.

Морроу закрыла глаза, позволяя сороке-воровке проникнуть в её сознание. Мир взорвался ощущениями. Запахи стали острее: прелая трава, сырая земля, сигаретный дым от рабочих, сладковатый аромат гниющих фруктов. Слух уловил шелест ветра в листьях, далёкий гул машин, чьи-то голоса, звон металла о металл. Её голова инстинктивно склонилась набок, а движения стали более резкими, птичьими. Зрачки расширились, жадно ловя каждый отблеск, каждую искорку света на мокрой траве.

Сорока-воровка рвалась на волю.

Магия, лёгкая и щекочущая, как тёплый ветерок, потекла из кончиков её пальцев, невидимыми нитями расползаясь по полю. Виолетта пошла вперёд, и мир превратился в карту сокровищ. Вот, под комком грязи блеснула монетка в десять пенсов, потемневшая от влаги. Магия мягко потянула её, и монетка, подпрыгивая и звякая, покатилась к её ногам. В паре шагов, запутавшись в траве, сверкнула серебряная серёжка-гвоздик с маленьким камушком. Она тоже последовала за своей новой хозяйкой, оставляя за собой тонкую бороздку в мокрой земле.

Сорока внутри неё стрекотала от восторга, её радость была такой яркой, что губы Виолетты невольно кривились в улыбке. Человеческая часть сознания, холодная и отстранённая, лишь направляла этот азарт, заставляя обходить стороной совсем уж бесполезный мусор вроде фольги от жвачек. Но фантики всё равно увязывались следом, шурша и переливаясь на солнце. Периодически Виолетта отходила в сторону, присаживалась на корточки и быстро перебирала «улов», ссыпая ценное в сумку на плече. А возмущённая сорока настойчиво стрекотала в голове, требуя и другие сокровища забрать. Было действительно сложно не складывать в сумку упаковки от чипсов и конфетные фантики, которые так красиво блестели.

Два часа такой «охоты» измотали её до предела. Ментальное напряжение от контроля над сорокой было хуже любой физической нагрузки. Каждая минута была борьбой, каждое решение — что брать, а что оставить — давалось с трудом.

Виолетта посмотрела на ещё не пройденное поле, на мусор, что блестел в траве, на рабочих, которые всё ближе подбирались к её участку. Вздохнула. И сдалась. Голова зверски гудела, и сдерживать сороку становилось всё сложнее. Ещё немного — и она потеряет контроль, начнёт хватать всё подряд, включая осколки стекла.

Девушка поковыляла к кустам, где забрала чемодан, который теперь казался неподъёмным, и побрела к автобусной остановке. Её ноги подгибались от усталости.

По пути в маленьком придорожном кафе, где пахло жареным луком и кофе, Морроу купила хот-дог и бутылку воды. Сидя в дребезжащем автобусе, что вёз её к побережью, Виолетта ела, чувствуя, как с каждым куском возвращаются силы. Хот-дог был горячим, с острой горчицей, которая обожгла язык, но это было именно то, что нужно. Но этого было мало. Недовольная сорока тоже не добавляла энергии, и её стрекот где-то глубоко внутри Виолетты болезненно отдавался в голове. Вздохнув, девушка прислонилась к стеклу, чувствуя его прохладу на щеке, и заставила себя задремать, чтобы восстановить силы.

Борнмут встретил её криками чаек и солёным ветром, который тут же взъерошил волосы и принёс запах моря — йода, водорослей и чего-то свежего, живого. Контраст с унылым полем был разительным. Пляж кипел жизнью: смех детей, музыка из радиоприёмников, плеск волн о берег. Сотни людей — семьи с детьми, подростки с мячами, пожилые пары под зонтиками — сотни потенциальных «блестяшек». Сорока внутри неё снова встрепенулась, предвкушая новую игру.

Виолетта нашла укромное место за большим валуном, снова спрятала чемодан и вышла на залитый солнцем песок, который был тёплым под ногами и скрипел при каждом шаге. Здесь азарт захлестнул её с новой силой. Сорока срывалась в радостное, безумное стрекотание, как радио, поймавшее золото в эфире. Магия тянула к ней монетки, потерянные заколки, дешёвые колечки. Карманы тяжелели, звякая при каждом движении. Девушка уже почти закончила свой обход, когда почувствовала особенно сильный, настойчивый рывок. Что-то крупное. Ценное. Что-то, что заставило сороку в её голове замереть от восторга.

Морроу пошла на зов магии и увидела её. У самой кромки воды, где волны оставляли белую пену, лежала полузарытая в песке старинная брошь в виде стрекозы. Её серебряные крылья с остатками лазурной эмали тускло поблёскивали на солнце, а тонкая работа мастера была видна даже под слоем песка. Это был джекпот. Настоящее сокровище. Сорока в её голове зашлась в ликующем, беззвучном стрекоте, требуя немедленно схватить находку.

Азарт, помноженный на усталость, оказался убийственным коктейлем. Виолетта должна была забрать чемодан и уйти. Спокойно, методично, как планировала. Но мысль о том, чтобы тащиться с этой драгоценностью через весь пляж, мимо сотен глаз, показалась невыносимой. Нужно было лишь на секунду переместиться туда, за те скалы, в уединение. Быстро. Никто не заметит. Сорока стрекотала в её голове, требуя действий, и человеческий разум дрогнул.

Секунда концентрации. Резкий рывок в пупке, знакомое ощущение, будто мир сжимается в точку.

Пространство сжалось и тут же развернулось, выплюнув её на песок в тени скал. Воздух здесь был прохладнее, пах солью и водорослями. И в тот же миг её обдало ледяным холодом осознания.

Нелицензированная аппарация. След.

Министерство засечёт.

— Идиотская птица! — прошипела Виолетта, падая на колени. Песок был холодным и влажным, прилипал к рукам. Руки дрожали. Морроу пальцами быстро начертила на мокром песке руну рассеивания, вливая в неё последние крохи магии. Голова закружилась, мир поплыл перед глазами, краски стали блёклыми. Руна мигнула слабым светом и тут же погасла. След исчез.

Виолетта вскочила, покачнулась, но удержалась. Быстро смахнула ногой руну, стирая её следы, и рванула за скалы. Сердце колотилось о рёбра, как пойманная птица, дыхание сбилось.

Тишина. Только шум волн, мерный и успокаивающий. Крики чаек вдалеке. Смех детей с пляжа.

И тут — первый хлопок. Как выстрел. За ним второй. Третий. Всё ближе. Воздух дрогнул.

Законники были здесь.