Глава 18. Свидание с могилой
Вот угораздит же кого-то заболеть летом, когда этого не хочется ни тебе, ни организму... Это случилось с Бэнио. Симптомы болезни были несерьëзными и поддающиеся домашнему лечению: боль в горле при глотании, кашель, насморк ручьями, но зато отсутствие температуры. Тем не менее, постельный режим рекомендуется даже при обычной простуде, поэтому еë старшие брат и сестра запретили ей вылезать из-под одеяла без нужды, а сами отправились на луг, чтобы собрать лечебных трав для неë. Цугуме очень хорошо разбирался ещё и в травах, то бишь и сам ими лечился, когда заболевал, так что он чëтко знал, какие травы им нужны. От горла помогает тысячелистник, которым принято полоскать горло, а также чебрец - он тоже от боли в горле, а также для укрепления нервов его полезно пить.
На ещё нетронутом косарями лугу росла не только трава, но и цветы - красивые и приятные на запах. Ксуфирия постоянно морщилась от цветов, когда разглядывала в их пестиках или бутонах ползающих мошек, поэтому и нюхать их не решалась, боясь вдохнуть и подавиться хоть и мелким, но насекомым. А чувство, что у тебя в носу кто-то ползает... Б-р-р-р, мерзость!.. Только вот еë сестрëнка-Бэнио была иного мнения и нюхала цветы, даже не срывая их, часто приносила маленькие букетики домой, что не одобряла Ксуфиру, Цугуме же было по барабану как и на цветы, так и на их споры. Мальчики хоть и знают, что девочки любят цветы, и это знал Цугуме, но реакция Ксуфирии на цветы его удивляла по первобытности, но потом свыкся, думая, что она странная. Эх, знал бы он про такую штуку, как индивидуальность...
На луг они попали через лес, где находили немного земляники, и начали собирать травы в общую корзинку. Луг располагался на горе, поэтому и ветер хорошо ощущался на лице, а в такую жару он спасал людей, которые не носили головные уборы. Да, было просто фантастически приятно чувствовать, как потный лоб обдувает ветер и охлаждает бледную кожу. Солнце, как уже говорилось, редко появлялось из-за туч, но сегодняшний день стал исключением. Возможно, было непривычно морщиться, смотря на голубое небо, и ощущать тепло солнечных лучей на коже, но люди были рады таким редким изменениям погоды. Если весь день под солнцем поваляться, можно либо солнечный удар получить, либо немного загореть и поиметь нормальный оттенок кожи.
Дети, собирая травы, увидели за лесом странное явление: к небу стремительно улетали пять шариков разных цветов. Мальчик удивился, видя такое впервые.
- Что это? - спросил он наивно у Ксуфирии, которая сразу же дала ему ответ.
- Это воздушные шары. Их покупают детям для игр. Наверное, барин купил их своей дочке, да она их, растяпа, отпустила. Только деньги зря потратил. - Слова девочки были настолько холодны, что можно было почувствовать этот холод кончиком пальцев. Было видно, что ей не нравится говорить о своей настоящей семье и вообще вспоминать о ней. Поэтому Цугуме решил сменить тему, указав пальцем за спину Ксуфиру.
- Смотри! Там Такушиби! - сообщил он, и девочка обернулась. Действительно, они были не одни на лугу и неподалёку от них стоял мужчина, которого мальчик опознал, а девочка нет, то бишь тот был дальнозорким.
Такушиби собирал букет из полевых цветов. На свиданку, что ли, намылился? Или маму навестить собрался? Во всяком случае дети пригнулись, дабы он их не заметил. Видимо, они его не заметили, потому что он либо лежал и отдыхал, либо долго и упорно рассматривал какой-то цветок, раз так долго скрывался за высокой травой. А он ведь был не так уж и далеко, на расстоянии не больше двадцати шагов, так что его сложно было не заметить, если бы он стоял. И всë же дети были заинтересованы, для кого был предназначен букет. Можно было, конечно, подойти и спросить напрямую, Ксуфиру вполне бы хватило для этого смелости, но ей было плевать, еë это не колышело, сколько бы Цугуме еë не уговаривал это сделать.
- Струсила, да?
- А сам-то, хотя мужиком вроде как родился, - в отместку отвечала она, когда они уже были на пути домой и шли по лесу.
- Что значит «вроде как»?
- Ну я ж тебе в штаны не заглядывала...
- Эй! Я тебе не баба, ясно?! - подойдя к ней вплотную, устрашающим тоном сказал Цугуме. - Хочешь, докажу? На, смотри, - и снял штаны.
- Цугуме...! Фу, блин... - сразу отвернулась Ксуфиру, мельком разглядев то, что скрывалось под его нижней одеждой. - Придурок!
- Ну, обедилась?
- Да-да, спрячь уже свою висюльку обратно, - схватившись за рот, недовольно сказала девочка, махая ему рукой в отмахивающемся жесте. - Господи...
- Ты же не веришь в Бога. С чего вдруг так говоришь? - одевшись, вопросил пацан.
- Блин, сказать уже нельзя? - нахмурилась. - Чего пристал? Пошли домой, хватит тут меня пугать.
- Эй, Цугуме, Ксуфиру, - окликнул их Такушиби, явившийся, откуда не возьмись, - постойте-ка!
Подойдя к ним широкими шагами, мальчик насторожился в его присутствии и сжал покрепче корзинку. Девочка же стояла спокойно и молчала, ожидая узнать, чего ему нужно от них. В руках у него был свежий букет из полевых цветов.
- Вы домой? А трава зачем?
- Это для Бэнио, она приболела. - На очевидный вопрос Ксуфирия решила не отвечать.
- Вот как... Что ж, вы молодцы, что заботитесь о младших, - неожиданно заподлизывался к ним Такушиби, словно какой-то озабоченный маньячело.
- Чего надо-то?
- Ничего, я просто хотел тебе, Ксуфиру, предложить съездить вместе со мной навестить кое-кого, - серьëзным тоном говорил мужчина.
- И кого?
- Твою маму.
Эта фраза эхом прозвучала в головах обоих детей. Оба никогда не видели своих матерей, но если Цугуме мать бросила, у Ксуфирии же она умерла, желая забрать еë с собой. Она знала эту жестокую истину про мать, ей об этом поведала мачеха, желая сделать девочке больно, но это была всего лишь правда. Порой слова острее ножей: пронзают глубже и прямо в цель. Брошенный ребëнок знал это чуть ли не с пелëнок.
- Я согласна.
На этом и порешали. Ксуфирия перед этим пришла домой вместе с Цугуме, оповестила Бэнио о своей поездке и пошла к Такушиби, который дожидался еë у конюшни. Они поедут на коне вместе. Приказчик сказал, что еë мать ждëт их на горе, недалеко от соседней деревни. Думая о своей матери, Ксуфирия представила себе женщину с жалобным лицом в безвкусном платье, а на еë лице играла фальшивая улыбка. Почему именно такое представление? Потому что незнакомые люди для девочки все кажутся неприятными. Если еë мать действительно так выглядела, Ксуфирия сама бы сбежала из дома, лишь бы никогда не видеть эту женщину. Иными словами говоря, она была плохого мнения о матери, хотя толком ничего не знала о ней, даже имени.
Такушиби помог ей забраться на коня и усадил еë впереди себя, чтобы не бояться, что она ненароком свалится с коня. И они отправились в путь, не забыв захватить букет цветов. На встречу и без букета? Непростительно. Букет он отдал девочке, которая спиной прижалась к позади сидящему мужчине из-за боязни увидеть в пестиках мошек. Она ненавидела насекомых даже больше мачехи.
Поскакали они по известной всеми дороге, по которой барин ездил в город. Ксуфирии было некомфортно, ибо она была впервые верхом на коне, поэтому Такушиби придерживал еë одной рукой. По пути им попадались сенокосцы с телегами собранного сена, из которых кто-то ехал, кто-то шëл с косой на плече. Узнав приказчика, они ему немо кивали или легко кланились, удивляясь впереди сидящей девочке. Еë либо не знали, либо узнавали, предполагая, куда это они вместе отправились. Но когда же они преодолели уже полпути, у Ксуфиру засияли глаза, ибо никогда она не видела такого простора: вокруг зелëные поля, чуть дальше полей леса, кустарники и не видно домов. Для девочки, что стала впоследствии обычной крепостной, мир казался клеткой, из которой ей не выбраться, но при этом она знала о существовании свободы, которая доступна лишь вольным людям. Быть свободной - это как быть дикой птицей, которая может полететь куда угодно и когда угодно. А ей это недоступно. Животные и то вольнее, чем она, даже как-то завидно... Думая о свободе, Ксуфирия всегда сравнивает себя с диким животным, который не только свободен, но и силëн. Например, тот же волк; будь она волком, она могла бы убить человека и сделала бы она это прежде всего со своим отцом. Медведь, волк, кабан вполне могут покуситься на жизнь человека, если тот окажется безоружным. Дикость зверей выражается в их свободе, а не дикости в поведении. Дикая свобода - то, чего жаждет Ксуфирия всем сердцем.
Простор, красота и другой на запах воздух - всë это было в новинку для девчонки, ибо она ещё ни разу не покидала владения Рекмунда Фуда. Если бы только Цугуме и Бэнио были с ней... При возвращении она обязательно расскажет им об увиденном.
И вот, они прибыли. Конь затормозил по команде наездника, который запыхался при подъëме на гору. Теперь Ксуфиру видела не простор, а что-то невидомое никогда ею прежде. Она не знала, как это называется: округлый забор, за которым стоял не дом, а воткнутые в бугорки земли палки. Что-то за гранью вообразимого.
- Это кладбище, - разъяснил Такушиби, увидев возбуждëнный взгляд ребëнка. - Здесь хоронят тела умерших людей.
Он помог ей спуститься с коня и повëл ко входу. От этого места исходила аура, которая отпугивала живых людей отсюда. Было жутко. Было неохота даже заходить, но надо было, иначе бы приезд сюда стал напрасным. Поэтому Ксуфирия последовала за попечителем вслед, не отставая и не перегоняя его. Они проходили мимо чужих могил, на которых стояли одинаковые по форме кресты, но разные по цвету: чем ярче крест, тем свежее могила, а чем темнее - тем старее. У некоторых, особенно со светлыми крестами, лежали блины и даже конфеты, ещё было разбросано зерно для птиц, где-то даже стояли пустые рюмки. Еда лежала не просто так, чтобы портиться, - еë оставляли на могилах для нищебродов, которые часто ошивались по таким местам в поисках пропитания, и кладбище было для них местом бесплатного питания. Ксуфирия не удержалась перед соблазном и подбирала кушанье с могил, пряча конфеты по карманам, а блины целиком проглатывая. «Не, ну, а чë? Птичкам и нищим можно, а мне нельзя?», - именно такой мыслью успокаивала себя она, тайком от приказчика подпитываясь бесплатной пищей.
Такушиби всë же краем глаза замечал, как девочка тянет руки к еде, и делал вид, что не замечал. По сути сейчас его взгляд был сосредоточен на поисках нужной могилы с табличкой со знакомым именем. Хоть он и навещал это место раз в год, кладбище всë равно было и оставалось для него целым лабиринтом, в котором можно пропасть и сгинуть. Поэтому он и следил за ребëнком, что шëл позади и подбирал сладости с могил.
- А вот и она! - в голос сказал мужчина и направился в сторону находки. Ксуфиру поспешила за ним.
Он остановился у ничем не отличающейся могилы от других, разве что именем, которое было вычерчено на табличке, а не на самом кресте. Но эту могилу украшали разноцветные камушки, что аккуратно выложены вокруг могилы, и выделяли еë границы. Наверняка это сам приказчик постарался, только от него такой инициативы можно ожидать. В это время Ксуфиру пыталась по слогам прочитать имя на табличке, а также распознать числа: дату рождения и смерти.
- Айсунара Фуд, - прочитала девочка, переключившись взглядом на числа. - Тринадцать, ноль, четыре, один... - и всë, больше ничего не могла сказать, так как не знакома с тысячами.
- Родилась: 13-го апреля 1841-го года, умерла: 16-го января 1860-го года, - расшифровал специально для Ксуфиру приказчик, положив после этого цветы на могилу. Он уважительно перекрестился.
Девочка, сидя на корточках возле Такушиби, смотрела то на имя на табличке, то на землю, под которой лежал гроб, а в гробу - тело покойной матери. Она была уже мертва, ненавидеть еë было уже поздно, хотя и было за что. Айсунара прожила недолго, но смогла оставить частичку себя в мире живых - свою дочь, о которой бы заботилась до конца своих дней, если бы не желание мужа и еë суицид... Оба родителя еë чуть не угробили, Ксуфирию, и у неë есть все основания их ненавидеть. Из-за мыслей о ненависти в голове стало пусто, глухо, как в тайге, поэтому она не думала, не знала, что думать...
- Даже ничего не скажешь? - спросил еë приказчик, не заметив перемен на лице девчонки. Ксуфиру, всë так же смотря на землю, ответила ему просто, в своей манере, как и должен говорить хладнокровный человек:
- Я не настолько безумна, чтобы разговаривать с могилой.
