Вот так вот ломается настоящая любовь
— Повезло Вам, Анна Станиславовна, – Нина Аркадьевна, проходя мимо палаты девушки, не могла не проведать одну из своих любимых пациенток, тем более, что та, уже без гипса и с почти незаметной хромотой на больную ногу, готовилась к выписке, собирая вещи, – сегодня уже домой пойдете, забудете нас...
— Вас невозможно забыть, Нина Аркадьевна! – Щербакова усмехнулась, пытаясь сдерживать свое внутреннее ликование по поводу долгожданного выхода из-под ареста в больничных стенах. – Тем более, я буду приходить на повторные осмотры, обследования. Мы же с вами еще договаривались чай с фирменным вареньем попить!
— Ну тогда я жду тебя, моя хорошая, – женщина улыбнулась и, подойдя ближе, принялась в качестве помощи снимать постельное белье с кровати, – слушай, а ты уже подала документы на социальный вычет, чтобы тебе 13 процентов от стоимости лечения вернули? Если нет, то поторопись; там сроки очень сжатые, можешь и не успеть.
— Какой социальный вычет? – брюнетка нахмурилась и с непониманием уставилась на медсестру. – У вас же какая-то программа действует, по которой операцию можно сделать бесплатно. Разве нет?
— Ну Вы что, Анна Станиславовна – у нас клиника частная, элитная. Сюда без денег не приходят! – Нина Аркадьевна сняла пододеяльник и, сложив его, бросила в специальный контейнер для грязного белья. – Да я и не помню, чтобы у нас вообще когда-то такие программы были – это же большие расходы для организации, на такое никто не пойдет.
Щербакова, внимательно выслушав женщину, медленно опустилась в кресло, сжимая косметичку в ладонях. Её охватило дикое негодование – Женя не только обманул её, но еще, пусть и косвенно, выставил посмешищем в глазах сотрудников, ведь девушка понимала: все, что узнает один, автоматически узнают все. На неё и так постоянно бросали косые взгляды по поводу излишней заботы со стороны Семененко, называя избранной пациенткой, а теперь, после подобных неосторожных высказываний по поводу денег, о неё могли подумать невесть что, и подобный расклад Аню абсолютно не устраивал.
— Нина Аркадьевна, я выписку забыла, – поднявшись с места, она бросила сумочку с косметикой в открытый чемодан и, натянув улыбку, направилась на выход, – пойду к Евгению Станиславовичу, заберу, а то не получится до дома добраться.
Медсестра согласно кивнула и ехидно ухмыльнулась, глядя вслед девушке. Про неё действительно ходило много слухов среди персонала; все-таки довольно теплое отношение доктора к пациентке наводило многих на подозрения, что между ними что-то есть, и Лана, о которой тоже все знали, не могла перетянуть одеяло внимания мужчины на себя. Ведь после поступления Щербаковой в стационар Евгений Станиславович стал задерживаться на работе еще дольше и чаще брал ночные смены, которые, к слову, коротал в одиночной палате, расположенной максимально близко к его кабинету. Совпадение? Многие были уверены, что нет. И эта уверенность выступала ясным объяснением поведению Леонида Макаровича, что в последнее время будто с цепи сорвался и пытался каждого опустить в грязь лицом, указывая на ошибки в оформлении документов или недостаточной квалифицированности в выполнении медицинских манипуляций.
Щербакова выскочила из своей палаты и решительно зашагала к кабинету Семененко, возле которого, несмотря на столь ранний час, уже собралась приличная очередь. Люди нервно перебирали результаты обследований и анализов, молча ожидая своего часа, но недовольные возгласы разнеслись по коридору, когда Аня, игнорируя сложившийся порядок посещения доктора, настойчиво зашла внутрь, громко хлопая за собой дверью.
— Зачем ты обманул меня? – уставив руки в бока, брюнетка своим видом явно ввела в заблуждение расположившегося на кушетке мужчину с бандажом на шее, из-за чего тот удивленно округлил глаза, но, не в силах пошевелиться, продолжил сидеть на месте, иступлено смотря на девушку.
— Анна Станиславовна, у меня прием, – Женя, подняв на Аню сдержанный взгляд, мастеровито держал лицо, хотя уже прекрасно понял, о чем шла речь, – давайте поговорим позже?
— Нет, мы поговорим именно сейчас! – Щербакова резко подошла к столу, за которым сидел Семененко, и, ударив ладонями по поверхности, оперлась о него, уставившись на парня. – Зачем ты это сделал? Никакой же программы отродясь не было!
— Тебе срочно требовалась операция, и я не мог поступить по-другому, – размеренно произнес Женя, также не сводя с девушки своего взгляда, – если бы ты имела возможность заплатить сама, то мне не пришлось придумывать эту историю с программой.
— Ты выставил меня бедняжкой без денег в глазах своей медсестры и, наверняка, всей клиники! – Аня явно не собиралась сбавлять обороты; её охватила непомерная ярость, которая лишала её рассудка, и поэтому присутствие другого пациента нисколько не ограничивало резкость её высказываний. – Меня так еще никто не опускал!
— Ну да, а муж вовсе не доводил тебя до алкоголизма и не вытирал об тебя ноги! – Семененко старательно сохранял вид интеллигентного человека, доктора, но, как и всему на свете, его терпению приходил верный конец. – Почему ты обвиняешь меня в том, что я помог тебе, но при этом пропускаешь мимо глаз многолетние унижения со стороны Глейхенгауза?
— Давай я со своим мужем сама разберусь? Сейчас мы говорим совершенно о другом! – упоминание о бывшем супруге, казалось, лишь усилило недовольство Ани, и она продолжила свои нападки. – Я тебя спрашиваю: почему ты сделал это?
— Да потому что я боюсь тебя потерять! – на одном дыхании выпалил Женя, и в кабинете установилось молчание. Щербакова, не моргая, смотрела на парня, что, тяжело выдохнув, провел ладонью по волосам, взъерошивая их. – Что? Мне казалось, это очевидный факт, но почему-то ты удивлена.
— Ты заплатил такую огромную сумму, чтобы удержать меня рядом с собой? – Аня нахмурено свела брови к переносице, заставив Семененко усмехнуться и, помотав головой, поджать губы.
— Ты, как всегда, все переворачиваешь, – проговорил парень, откинувшись на спинку кресла, – я заплатил такую огромную сумму, чтобы ты могла жить дальше, как все, а не оставаться в коляске до конца своих дней. Я отдал свои сбережения, чтобы ты улыбалась по-настоящему, а не выдавливала эмоции на людях, чтобы не вызывать жалость. А ты обвиняешь меня в обмане, в обмане на благо, прошу заметить.
— Я смотрю, ты научился говорить красиво, но меня этим не переубедишь, – девушка будто пропустила мимо ушей все фразы Жени и все также угрюмо смотрела на него, – Ты упал в моих глазах – моей ноги больше не будет в этом кабинете!
— Думай, что хочешь, но знай, что я не жалею ни о чем, – Семененко пожал плечами и, поднявшись с места, направился к кушетке, где пациент, невольно наблюдающий за ссорой между молодыми людьми, молча ожидал своей очереди внимания от врача, – а теперь извините, мне нужно заниматься работой.
Аня хотела что-то ответить, но обида, накрывшая её, не дала ей промолвить и слова, поэтому девушка резко развернулась на пятках и также, с характерным шумом, как и вошла, покинула кабинет. Врач слегка дернулся, но, улыбнувшись мужчине, принялся осматривать его, пытаясь забыть только что случившийся неприятный диалог. Он знал, что все тайное рано или поздно становится явным, но не ожидал подобной резкой реакции, потому что не видел в своем поступке ничего плохого. Безусловно, его задела эта ситуация, но, вопреки всем личным неприятностям, он продолжал быть врачом, а грамотный специалист всегда ставит благо пациентов выше собственного, поэтому парень сосредоточился на пальпации лимфатических узлов в области повреждения, предварительно сняв бандаж с шеи.
Но его в очередной раз прервали. Женские вопли и мужские ругательства раздались из коридора, и парень, чертыхнувшись себе под нос, резко снял перчатки и направился на источник шума, отвлекающего его от осмотра. Оказавшись в коридоре, Женя окинул всех вопросительным взглядом и не сразу заметил сборище журналистов, окруживших только что покинувшую его кабинет Щербакову.
— Анна Станиславовна, это правда, что вы злоупотребляете алкоголем и именно из-за этого ваш брак с Даниилом Глейхенгаузом разрушился? – женщина-корреспондент лет тридцати пяти тыкнула микрофоном в лицо девушки, что непонимающе смотрела вокруг, не сумев подобрать нужные слова.
— Анна Станиславовна, вы знаете, что Даниил Глейхенгауз объявил о своей помолвке с Алиной Загитовой, Вашей подруге и сокоманднице по тренерскому штабу в прошлом? – мужчина с другой стороны поднес диктофон к губам брюнетки, и камера запечатлела, как сильно округлились её глаза от столь неожиданной новости.
— Анна Станиславовна, у нас есть сведения, что вы обращались в наркологический диспансер несколько лет назад. Как вы прокомментируете это? У вас действительно есть проблемы с наркотиками? – последний вопрос поставил в ступор всех присутствовавших, в том числе и Семененко, что, казалось, был обескуражен услышанному. Он смотрел на Щербакову, которая, по всей видимости, забыла, как дышать, и, застыв в фазе глубокого вдоха, бегала взглядом от одного человека к другому, пытаясь найти в них хоть какое-то спасение от навалившегося на неё компрометирующих фактов.
— Извините, но в нашей клинике съемка запрещена, – голос Жени отчетливо разнесся по коридору, и операторы перевели объективы камер на него, что, решительно подойдя к Ане, слегка приобнял её за плечи, – покиньте наше учреждение, пожалуйста, иначе мне придется вызвать охрану.
— Но....
— Это не обсуждается! – прервав возмущения корреспондентки, Семененко наградил её суровым взглядом. – Вы сейчас нарушаете права человека на неприкосновенность личной жизни своими бестактными вопросами и съемкой без разрешения! Хотите получить проблемы с законом?
Недовольно рыкнув, начальница, по всей видимости, опустила микрофон и, развернувшись на каблуках, направилась на выход в сопровождении всех членов своей команды по сбору провокационных сплетен. Сидящие в коридоре пациенты начали перешептываться, ведь теперь все узнали в наглой девице, прошедшей без очереди, титулованную спортсменку и не могли не обсудить то, что им довелось услышать из уст журналистов. Женя слышал этот унизительный шепот и удивленные вздохи и знал, что Щербакова, прижавшаяся к нему как к единственному источнику спасения, тоже. Ему хотелось увести её отсюда, ограничить от грязных слухов, но девушка, как вкопанная, стояла на месте, устремляя свой взор в плитку, выложенную на полу.
— Все будет хорошо, – наклонившись к Ане, тихо произнес парень, успокаивающе поглаживая её волосы. Девушка усмехнулась, и непрошенные слезы блеснули в её глазах.
— Ничто и никогда теперь не будет хорошо...
***
— Ты знала, что Глейхенгауз изменяет тебе с Загитовой? – расположившись в кресле в новоиспеченной квартире Щербаковой, Семененко внимательно наблюдал за девушкой, хоть та и убеждала его в нормализации своего состояния. Он понимал, что сегодня её серьезно задели, сковырнули глубокие раны, и от этого на душе становилось еще сквернее, чем тогда, в больнице.
— У него было много женщин, – Аня пожала плечами, крепко сжимая ножку наполненного вином бокала, – но я не думала, что Алина тоже входит в список его любовниц.
— Ну, если верить свежим статьям, она занимала в нем первое место: они уже назначили дату свадьбы, приглашения начали рассылать, – осторожно произнес парень, боясь задеть её еще больше. Щербакова лишь усмехнулась, смаргивая застывшие слезинки в глазах.
— Ну, совет им и любовь, – брюнетка сделала глоток алкоголя и, шумно сглотнув, вновь подняла взгляд на обеспокоенного парня, – не бойся, вскрываться не буду – у меня голова на плечах все еще есть.
— Ну, обычно те, у кого она есть, выбирают быстрый способ умереть, чтобы не мучиться слишком долго, – Семененко развел руки в стороны и также немного пригубил, не отрывая своего взора от девушки. – вены вскрывают, с моста прыгают, таблетками травятся.... А ты что выбрала бы?
— Намекаешь на что-то? – Щербакова нахмурилась, но Женя лишь помотал головой, заставив её ухмыльнуться. – Да ладно тебе, я поняла, к чему ты клонишь... Хочешь узнать, являются ли те слова про наркотики правдой?
— Ну, я на это не намекал – прямо спрашивал, – парень выжидающе смотрел на собеседницу, обхватив бокал ладонями, – ну так что, расскажешь или придется из тебя это клещами вытягивать?
— А что здесь рассказывать? – девушка залпом выпила остатки алкоголя и, отставив сосуд в сторону, откинулась на спинку дивана, куда мужчина предварительно уложил её и накрыл теплым пледом. – Дурой была, вот и подсела; думала, что это сможет решить все мои проблемы, но, к сожалению, они только прибавились.... Я все это заслужила, однозначно.
— А если подробнее? – теперь уже Семененко твердо стоял на своем, так же, как и Аня днем, устраивая скандал в его кабинете. – Твои реплики обо всем и одновременно ни о чем меня не устраивают.
— А подробнее: Даня никогда не любил меня, – тяжело вздохнув, начала свой рассказ Щербакова, укутываясь в плед с головой, – возможно, поначалу между нами и была какая-то симпатия, которую оба приняли за более высокие чувства, но потом он быстро избавился от розовых очков, с которыми я, к сожалению, продолжала верить в иллюзию семейного счастья. Мне хотелось создать что-то похожее на то, что удалось моим родителям; я мечтала о детях, мечтала стать для них примерной и заботливой матерью. Наверное, в двадцать лет слишком рано думать об этом, но почему-то у меня была твердая уверенность в правильности этих мыслей – я же замужем, и планирование беременности не вызовет неодобрения со стороны близких мне людей. Да и честно сказать, я искала в ребенке отдушину, смысл своей дальнейшей жизни без спорта, без всего того, что осталось в прошлом. Мама говорила, что я слишком зациклена на этом, и с таким подходом у меня ничего не получится. Но вот, спустя какое-то время гинеколог подтвердила беременность; веришь или нет, моему счастью не было предела. И, наверное, оно ослепило меня так сильно, что я не замечала очевидных вещей в поведении моего супруга – ему этого не нужно, и он считал, что ребенком я пытаюсь его задержать около себя, чтобы он от меня никогда не ушел.... Да только никого ты ничем не удержишь – ни деньгами, ни ребенком, ни любовью; если человек захочет уйти, то он уйдет.
— Если тебе тяжело, то....
— Все в порядке! – Аня натянула улыбку и сквозь слезы продолжила. – В тот вечер я поняла суровую правду жизни – мы одиноки, несмотря на количество людей рядом. Каждый рождается в одиночестве и умирает тоже в одиночестве.... Я планировала остаться у родителей, но что-то внутри тянуло меня домой, хотя мама и просила никуда не ехать. Наверное, материнское сердце чувствовало, что если она меня отпустит, то все перевернется с ног на голову. Но я поехала; захожу в квартиру, а там другая, в мужской рубашке выхаживает, картины на стенах разглядывает. Естественно, у меня шок; хоть мы и постепенно отдалялись друг от друга, но мысли об изменах никогда не посещали меня.... Если честно, смутно помню подробности, но его фраза крепко засела в моей голове. Он сказал, что не видит меня матерью для своего ребенка, поэтому с таким явным нежеланием отзывался о моем стремлении поскорее забеременеть и создать настоящую семью.
— Козел, – процедил сквозь зубы Семененко, но, поймав бессвязный взгляд девушки, замолчал, понимая, что сейчас она буквально ломает себя заново, вспоминая эти ужасные события своей жизни.
— У меня случился выкидыш. Отец до сих пор ничего не знает об этой беременности и почему я так и не стала матерью, продолжает вести дела с Даней.... А я сорвалась; стала пить, тусить, и никто меня вразумить не мог. Саша с Аленой постоянно меня нравоучали, пытались вернуть к прежнему образу жизни, но я этого не хотела: мне казалось, что лучше приходить домой и ничего не помнить, чем видеть каждый раз его лицо и вспоминать сказанные им слова, которые всегда били в самое сердце. Когда алкоголь стал бесполезным, я переключилась на наркотики; сначала были легкие, но с каждым загулом доза увеличивалась, препараты усиливались.... В общем, меня с того света достали, и тогда уже пришлось папе взяться за дело. Я лежала в больнице, наблюдалась у психиатров и наркологов, и вроде как, это помогло – по крайней мере, сейчас я уже не хочу снова подсесть на это. Но сердце все равно болит, и поэтому иногда я срываюсь, напиваюсь до чертиков, а утром очень сильно об этом жалею, однако ничего поделать с этим не могу.
— Почему ты продолжала жить с ним? – услышав полную историю, Женя пребывал в состоянии шока; он не понимал, как девушке удалось справиться со всем этим дерьмом в одиночку, и еще больше вопросов вызывало её судорожное желание жить с этим монстром, убивающим её изнутри. – Почему ты так сильно держишься за человека, которому на тебя плевать?
— Я не знаю, – девушка сглотнула ком в горле и, глупо улыбаясь, утерла слезинки с глаз, – после Олимпиады мне было очень плохо; меня ломало, я не могла нормально существовать. Наверное, он просто оказался в нужное время и в нужном месте, помог избавиться от того ужасного состояния, и я приняла это за любовь, согласилась выйти за него, привязалась, думала, что без него я снова вернусь в то оцепенение, в котором жила до его появления.... Глупая!
— Боже мой, – парень тяжело выдохнул, прикрывая лицо рукой, – я не представляю, как ты смогла справиться с этим.... Черт, как это все неправильно!
— А как правильно? – прикусив губу, чтобы не разрыдаться еще больше, дрожащим голосом проговорила Щербакова. – Правильнее было бы остаться с тобой.... Пускай во всем только моя вина, но ты же знаешь, как я тебя любила.... Я так тебя ждала, каждую секундочку ждала! От дверей не отходила; думала, вот-вот ты зайдешь, посмотришь на меня, своей фирменной улыбочкой улыбнешься.... А ты все это время даже не искал, даже не искал меня! Ты не хотел увидеть меня?
— Да только этого я и хотел..., – не ожидая подобного признания, парень несколько растерялся, наблюдая, как наполняются горькими слезами её глаза, как в них начинает отражается сожаление и злость, отключающая все остальные эмоции, – но еще больше я не хотел, чтобы ты страдала.
— Но я страдала! – выкрикнула девушка, срываясь на рев. – Я страдала каждый день, Женечка, и пусть сама виновата во всем, но, уверяю, если бы ты пришел, то я без раздумий бросила все и поехала за тобой хоть на край света, потому что лучше, чем с тобой, мне никогда ни с кем не было!
— Я приезжал тогда... – тихо произнес Семененко, шумно выдыхая, и Аня, услышав это, замерла, непроизвольно всхлипывая от своих рыданий, – и именно потому, что ты бы пошла за мной в любом случае, я предпочел скрыть свое появление, и твой папа меня поддержал в этом желании.
***
Москва, июль 2022 года.
Женя торопился; спешно перебирая ногами, он рассматривал купленный только что букет любимых Аней пионов и, не обращая внимания на возмущающихся его рассеянностью прохожих, уже заворачивал во двор, где они в прошлом году частенько катались на качелях и в попытках спрятаться от Станислава Михайловича случился их первый, неловкий для обоих поцелуй. За эти пять месяцев разлуки парень понял, что, несмотря на многочисленные попытки забыть, все равно все сводится к этой безумной и испепеляющей все разумное внутри любви. И глупая причина расстаться по инициативе Ани казалось ему совершенно ничтожной – ради любимой он был готов свернуть горы, лишь бы остаться рядом навсегда.
— Женя! – мужской голос привлек внимание Семененко; около черного джипа, убирая ключи в карман, его окрикнул глава семейства Щербаковых и жестом подозвал к себе. Хоть жгучее желание поскорее увидеть её полностью поглощало его, однако проявление уважения к старшим все-таки заставило петербуржца остановиться и приблизиться к мужчине. – Здравствуй. Ты что здесь делаешь?
— Здравствуйте, Станислав Михайлович, – Женя пожал протянутую ему ладонь и глупо усмехнулся, не понимая необходимость заданного вопроса, – Да я к Ане приехал – она трубки не берет, а мне нужно ей кое-что важное сказать.
— Жень....
— Вы знаете, Станислав Михайлович, я без Вашей дочери жить не могу – люблю, и все, и ничего с этим поделать нельзя! – перебив мужчину, воодушевленно заговорил Семененко, крепко сжимая букет в ладони. - Я Вам обещаю, что сделаю её самой счастливой; я положу на это всю свою жизнь, если потребуется. Я влюбился, как сумасшедший, и....
— Женя, она выходит замуж через месяц! – заявил Щербаков, заставив парня прервать свою пламенную речь. Петербуржец замер на месте, пытаясь осознать услышанное, но, как это часто бывает, мозг отказывался верить в правдивость мужских слов.
Крах. Он только что потерял самый главный смысл своей жизни. Он буквально умер, оставшись тенью в мире, где его больше ничего и никогда не удержит.
— Я рад, – единственное, что удалось вымолвить, ведь застрявший ком в горле так и норовил вырваться в виде безудержного крика. Станислав Михайлович ободряюще похлопал его по плечу, даже не подозревая, как больно ударил парня в самое уязвимое место – в наполненное светлыми чувствами юношеское сердце.
— Прости, – тихо проговорил мужчина, заметив, как жидкость медленно заполнила пацанские глаза, и тот, быстро заморгав, судорожно замотал головой, протягивая взрослому букет.
— Пусть у неё все будет хорошо, – бросил парень и сорвался с места, скрываясь за аркой. Он не слышал, как Щербаков что-то кричал ему вслед, как ругательства от задетой случайно женщины посыпались в его адрес; он не чувствовал, как начавшийся сильный дождь каплями ударял по его телу, сливаясь с предательскими слезами, непроизвольно выливающимися из его глаз. Он не заметил, как оказался в подворотне и, промокший до нитки, скатился по стене вниз, утробно зарычав от собственного бессилия.
Вот так вот ломается настоящая любовь....