Глава 3: Носи в рукаве платок
Складывать оригами было не сложнее, чем заваривать чай — свернуть здесь, подрезать там, поправить вот тут — и я дарю тетушке в пять лет первое оригами, в виде журавля. Бумажная птичка ложится на полку, где стоит мое и Дадли фото, где нам по три года, и мы бежим к тете Марджори, которая в начале относилась ко мне с легким пренебрежением, но после потеплела — конечно, шел я только после семьи Дурсль и ее бульдогов.
Дадли, как и Анне, очень нравился мой «Зоопарк», где небольшие бумажные львы выглядели мило и мягко, как и маленькие кролики и более масштабные динозавры, которых мне показывала Анна. А когда все они уходили, а мне не хотелось обучаться, я мог позволить льстивой кошке-магии пройтись по кончикам пальцев и осесть возле бумажных животных, позволяя тем совершенно бездумно ходить, скалиться друг на друга — мне казалось это интересным, и я был уверен, что это не проделки мелких, но наглых ёкаев, а совершенно точно мои действия и желания. Мог ли я быть ёкаем? Исключено. Потому что я совершенно точно человек — церковь не изгоняла меня, хотя, может быть, это издержки религии...? Впрочем, это не было особо важным для меня, ибо я практиковался, учился — спонтанно у меня практически никогда не выходило создавать что-то.
Прямо сейчас я с интересом смотрел на фортепиано, на котором нас учила играть Миссис Сальва, учительница пения. Уроки закончились пару минут назад, и... Почему бы и не попробовать? Иногда можно воспользоваться своим положением лучшего ученика, сказав что «Я практиковался к следующему занятию, миссис Сальва». Прикрыв в согласии с собой и примирению со своим решением глаза, я осторожно сел на белую банкетку перед черным, старым фортепиано, вдыхая воздух. Нотная грамота — это сложно, но интересно, играть здесь было не менее интересно. В воспоминаниях вспыхнула колыбельная, которую мне, еще ребенку, пела старшая, которая присматривала за детьми, и была нашей сэмпаем. Она любила петь, и обучила этому нас — пускай сейчас мой голос более детский, думаю, я сумею полностью спеть ее на фортепиано?
— Natsuhiboshi naze akai?
Почему ты красная, Летняя Звезда?
Yuube kanashii yume wo mita
Прошлой ночью мне приснился страшный сон.
Naite hanashita
Я плакал и говорил.
Akai me yo
С красными глазами
Natsuhiboshi naze mayou?
Почему летняя звезда потеряла свой путь?
Kieta warashi wo sagashiteru
Я знаю такие детские истории.
Dakara kanashii yume wo miru.
Вот почему мне снятся страшные сны.
— Что ты пел?!
Я отвлекся от фортепиано, допев последнюю секунду, и посмотрел на девочку в дверях. Честно говоря, я ожидал увидеть, по крайней мере, учителя.
Невысокая девочка с недовольством смотрела на меня — в карих глазах плескалось непонимание и почти детская обида. Смуглая кожа была немного темнее моей, у нее чуть выпирали передние зубы, делая ее похожей на бобренка. Была ли эта девочка трудолюбивой и прилежной, имела ли она чувство солидарности? Пышная копна завивающихся кудрявых волос вводила меня, бывшего Таю, который не мог отрастить за восемь лет приемлемую длину волос, в уныние — разве может девушка так не следить за собственными волосами? Может позволить себе не пригладить волосы? Дети этого времени вводили меня в непонимание и эстетический ужас, по большей части. Одета девочка была добротно, не дорого, но не как я — с чужого плеча — белая футболка и детские брюки черного цвета. Весь ее вид выказывал недовольство.
— Колыбельную, — легко ответил я, слегка улыбнувшись девочке. — На японском, — уточнил я, предвидя будущий вопрос.
— Врешь, ты не можешь знать японский! — удивленно и вновь недовольно произнесла девочка. — Тебе не больше семи, я уверена! И почему ты играешь на фортепиано, когда нет учителя? Это неправильно!
— Прости, — кивнул я, опешившей девушке. — Вероятно, ты права, но я учил японский с детства. Это легко, можешь даже попробовать. Но, увы, мне стоит поспешить, если я не хочу чтобы учитель увидел нас здесь. Поэтому, пока-пока, Mishiranu hito- Chan, — произнес я, поспешив уйти из кабинета.
В игре я несколько раз сбилась. Стоит подучиться...
***
Если я ожидал встретиться с мистером Гриблисом сегодня, то только вместе с Дадли, если бы тот потянул меня в свои битвы, как зрителя и судью — но возле меня не было кузена, а Алекс лежал возле библиотеки, где через час должна быть Анна, в состоянии близком к «Потеряю сознание от боли». По крайней мере кровь с носа у парня текла так, будто его ему качественно сломали, не жалея сил на это действие.
Мистер Гриблис был... Не японцем, с нашей простой красотой и золотыми украшениями, цветными кимоно — он был красив по- иностранному, как мое новое тело.
Парень был бледным, с короткими золотистыми волосами, и одет он всегда хорошо и красиво, безукоризненно официально — его родители работали в какой-то известной фирме, и жил он здесь только из-за «спокойного района», как я думаю. Глаза у него были яркими и голубыми, очки всегда красные — пускай он и был старше, но менее спокоен, скорее... Ему было все равно, в то время как я обходил острые углы, ему было на них плевать. Вздохнув, я присел возле, кажется, спящего парня, на колени и вытянул из-под рукава оригами-жирафа из салфетки, чтобы вытереть кровь — и кто мог так ударить его? Здесь всегда так спокойно...
Когда я только прикоснулся салфеткой к Гриблису, слегка надавив чуть выше губы, чтобы стереть красную жидкость, он резко открыл глаза, напрягаясь.
— Что...? О, это ты, Поттер, — вздохнул парень, вновь расслабившись, внимательно смотря на меня.
— Да, мистер Гриблис, это я. Кто же вас так? — с легкой ноткой грусти спросил я, все еще немного улыбаясь.
— К Кэденсу приехал родственник, обходят «Фронт», — ухмыльнулся парень. — Я был слишком беспечен, стоит предупредить всех о них... Передашь вашему «Дэ»? — не скрывая иронии, спросил парень.
— Да, конечно, — я сложил осторожно салфетку, спрятав ту в карман. Потом выброшу, или даже спрячу в комнате. Салфетка с кровью, чем не сувенир? — Вам помочь пройти домой?
— Не ребенок, не волнуйся, — он кое-как поднялся, с ухмылкой смотря на меня. — Следи за собой, а я ушел.
***
Сегодняшнее утро 31 июля, мое девятилетие, было очень странным. Начать можно с того, что в гостиной меня встретили практически полной тишиной, и... Небольшим пирогом с шоколадом. Я удивленно приподнял брови, смотря на это, а после Дадли снял со столика какую-то ткань. У меня перехватило дыхание.
Тябако, тэцубин, тяван и пять отдельных чаш, тясяку и тясэн, в стиле керамики Раку. Я был в восторге, — мой первый дорогой день рождения.