Оттенки счастья

«Счастье — это когда есть причины смущаться и краснеть»

В жизни каждого человека должен быть момент: «Я действительно делаю что-то не так, или, может быть, проблема во мне самом?»
17:20
Эла ждёт Макса в уголке библиотеки. Чувствуя, как ей хочется провалиться сквозь землю или разорваться на крошечные буквы и разбежаться по всем возможным книгам в этом месте — это было бы очень кстати. Она ощущала, как потеют ладони и как они оставляют мокрые отпечатки на столе. Девушка решила пройтись, всё равно ждать ещё минут двадцать. Она так боялась опоздать, что выбежала из аудитории первой, по дороге купила в университетском автомате печенье с шоколадной крошкой, так как была очень зла и измотана после всего, что случилось с Мэтом на лекции. Ей хотелось, чтобы это был всего лишь ужасный сон, что она не говорила тех слов — даже если Мэт и был идиотом, она и подумать не могла, что он мог поступить так. Мы же не в начальной школе, чтобы драться из-за слов «Ты какашка». Хотя, возможно, Мэт пропустил то время в детском саду — он же мажор, наверное, рос с нянями и так далее. Дети богатых бывают очень разные: от Катриш Адамсон-Фаррел до просто Мэта. Его фамилия ничего не значила в глазах Элы из-за его поведения, теперь она имела серый оттенок в её восприятии, а по запаху была как сера — с неприятным горьким послевкусием, которое резало глаза, и не более. Катриш, в свою очередь, имела золотистый облик, пахла пирогом с апельсинами и корицей, а на вкус — как какао с зефиром. И это для Элы значило многое, даже очень.
Себя же она не понимала, а с другими об этом даже не разговаривала — это же странно, делить людей по цветам, запахам и вкусам. Так думала она каждый раз, когда смотрела на себя в зеркало, и никак не могла понять — что же такое она сама.

Она прошла вглубь библиотеки, дойдя до старых исторических романов 18 века, и начала ещё больше ощущать эту загробную тишину, этот запах книжных полок и... покой. Промелькнув мимо категории романов, она заметила книги по философии, а рядом — психологию, но увидела кое-что странное.

— Искусство девятнадцатого века? — книга была слишком высоко для её роста, она пыталась дотянуться, и голос, прозвучавший сзади, её не удивил — ей было не до того.
— Вам помочь? — голос был знакомым, но оборачиваться Эла не собиралась.
— Нет, я сама, — сказала она, стоя на цыпочках, и дотянувшись до угла книги, потянула вниз, но чуть не удержалась на своих туфельках, а книгу не смогла поймать. Почти падая, она ударилась об полку, но она оказалась слишком мягкой.

И тут Эла видит лежащую книгу на линолеуме, ощущает тепло в районе головы, а затем осознаёт, что на затылке вдруг появились пять пальцев — как ладонь. А затем вдоль изгиба её спины вырисовывается рука, она видит плечо на уровне своих глаз, поднимая взгляд выше — видит лицо мужчины. Он снова спас её. Во второй раз.

— Господин Блэк?! — он показывает указательным пальцем знак быть тише и убирает руку с её головы, а я закрываю рот руками и стараюсь не пискнуть снова, от всей этой неловкости и всей ситуации...
— С вами всё в порядке? Пожалуйста, потише. И это, я так понимаю, ваше, — он подходит к книге, наклоняется, его рубашка натягивается на спине, где по складкам выделяются мышцы. Подняв книгу, он подходит ко мне и вручает её. А на обложке виднеются художники того столетия. Я смогла вспомнить только Поля Сезанна, Брюллова и Люси Медокс. Я беру её в руки и смотрю вверх. На его лице не читаются эмоции, а голубые глаза при свете библиотеки выглядят изумительно. Или мне показалось? Но его зрачки расширены довольно сильно, наверное, из-за того самого освещения.

— Океан в пасмурную погоду, — промолвила она, глядя ему в глаза, а потом, осознав, что сказала, покраснела до кончиков ушей и отвела взгляд.
— Простите?
Аааааа.
Ты ничего не слышал.
Ну сделай вид.
— Ничего особенного. Я так, — Эла прикусила губу. — Океан в пасмурную погоду. Я просто работаю над этим пейзажем, не обращайте внимания, — сказала она, повернувшись к нему спиной, качая головой, стараясь успокоиться, но быстро пришла в себя. Как-никак, всё это произошло из-за слишком большой близости между ними.
— Хорошо. Приятного вечера, — он развернулся и ушёл, она слышала, как звучат его туфли — достаточно звонко, приятно и не грубо. Она обернулась, глядя на удаляющуюся фигуру, и вспомнила, что хотела поблагодарить его за то, что помог ей в ситуации с Мэтом. Но когда она решила крикнуть ему, книга выпадает у неё из рук, падая в открытом виде.

— Чёрт, — пробормотала она сквозь зубы, просовывая пальцы внутрь и поднимая книгу, и взглянула на страницу, на которой она открылась.
Александр Кабанель «Падший ангел» 1847 год.

Макс с интересом рассматривал мои работы, будто что-то записывал в свой, как мне показалось, блокнот для заметок. За ним действительно хотелось наблюдать — за тем, как он работает. Мне было неудобно, потому что я понимала: мои работы поверхностны из-за недоработанного фона.

— Здесь выглядит негармонично и уныло, но ты молодец, — даже когда он меня хвалил, это звучало не очень приятно.
— Ты пробовала рисовать только пейзажи? — я покачала головой, что да, было так.
— Покажи, — я достаю старую работу с банальным пейзажем «Море» и протягиваю ему. Это был рисунок акварелью, а некоторые детали — угольным карандашом.
— Я думала, если поэкспериментирую, то ничего плохого не будет. Тебе как? — я смотрела на его лицо с надеждой, а оно не выражало никаких эмоций.
— Прекрасно, — он повернулся и улыбнулся, а я ответила улыбкой, потому что была очень рада, что он оценил мои старания.
— А почему именно этот пейзаж? Потому что он популярен? — я задумалась. Мне всегда нравилось что-то спокойное и дикое, например, море в пасмурную погоду. Я видела в нем то, что нужно укротить и любить до безумия, но, конечно, не могла сказать ему этого.
— Просто он красивый, и я видела такой пейзаж в детстве, решила перенести его на бумагу, — я смущенно почесала висок и отвела глаза, глядя на картину в его руках.
— Смотри, тут есть недочет, здесь нужно сделать линии чуть более плавными, а у тебя они резкие и... — он рассказывал, а я смотрела на него и чувствовала что-то странное. Мне казалось, что я краснею от каждого его взгляда. Я замечала, как он случайно касается моих рук, когда что-то берет. Я чувствовала совсем не то, что хотела. Мне было неспокойно. Макс был дружелюбен, открыт и хвалил мои работы, но почему... Почему то солнце, к которому я должна тянуться, было таким непонятным и жгуче неприятным. Он пах женским одеколоном, ему шёл этот цветочный аромат, но от этого «спокойствия» не прибавлялось.

— О, Макс, привет! — женский голос позади меня вывел из тех далеких подсознательных ощущений.
— О, Клара, давно не виделись, как ты? — он встал и подошёл к девушке, аккуратно обнял её двумя руками, а та бросила на меня странный взгляд через его спину.
— Вы тут занимаетесь?
— Да, меня попросил профессор помочь Элеоноре с пейзажем, — он посмотрел на меня и подмигнул.
— Вот как, — она снова посмотрела на меня, потом добавила, — Не хочешь сегодня куда-нибудь пойти? Вечер пятницы же. Ты не против, что я у тебя его украду? — спросила она меня.
— Я? Нет, мы более-менее разобрались с тем, что нужно. Спасибо, Макс, можешь идти.
— Не хочешь с нами? — подошёл Макс к столику и собрал свои вещи в кожаную сумку.
— Нет, не очень хочется, пойду займусь проектом на следующую неделю. — На самом деле я бы хотела, если бы не лишние люди в компании.
— Ладно. Если что, пиши, я буду на связи, — он подошёл и обнял меня на прощание, а я не понимала, что делать, стояла, как истукан.
— Пока, хорошо погуляйте, — улыбнулась я и отошла, пошла к лестнице вниз. — Это точно любовь? — думала я, спускаясь по ступеням, покрытым красным ковром с золотыми вставками, не слишком вычурными, чтобы не резали глаз, но в голове была только та самая картина Кабанеля.

— Он бросил тебя ради какой-то девицы?! — Катрин была в ярости, подошла и начала гладить меня по голове, обнимая. — Боже, бедная моя Эла, почему тебя окружают такие идиоты? — она смешно шмыгала носом, имитируя плач. Мне было неловко от её объятий, но для неё это нормально.
— Это было ожидаемо, ты же его знаешь, — я пожала плечами в её объятиях.
— Тогда почему он тебе нравится? — она отпустила меня, но легко держала за плечи.
— Он всем нравится, и это видно, почему, — я опустила взгляд.
— В смысле всем? И почему он должен нравиться тебе? — она смотрела на меня взглядом строгой матери, когда обижают её ребёнка в школе.
— Он светлый, активный, нравится людям, прекрасен в искусстве, и... — от этих слов в груди по-прежнему ничего не билось, — если бы была возможность, я бы попробовала.
— Тебе всё равно, что он ухлёсток?
— Это часть его характера, я должна это принять, раз хочу быть с ним, — я подняла на неё глаза и пожалела, что сделала это, Катрин будто что-то понимала, но молчала.
— Нет, не должна.
— Почему? — я снова смотрю в пол и снимаю её руки с плеч.
— Потому что ты обманываешь себя. — «Обманываю?» — Ты хоть и радовалась, что вы стали друзьями, но ты не счастлива от того, что он готов поменять тебя на другую подругу, Элеонора, ты не подсолнух, чтобы тянуться к так называемому «солнцу» ради счастья.
— В книгах, которые я читала, мужчины всегда были похожи на него по поведению и манере общения.
— Они были верными, Эл, и не такими, как Макс.
— Не правда! — почему я злюсь? Потому что меня поймали на том, что я снова ошиблась? Из-за того, что у меня не выходит полюбить?
— Эл, я хочу, чтобы ты полюбила тогда, когда встретишь человека который будет достойным тебя, — хоть и Катрин была в отношениях, которые не оправдали ожиданий, ей всегда было больно от разочарования, но она уходила первой, когда понимала, что несчастна. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой, даже находясь с кем-то.
— Я хочу чувствовать то, о чем пишут легенды, рисуют картины, снимают фильмы и книги. Макс должен мне в этом помочь.
— Ты врёшь.
— Тогда что мне делать?! — я чувствую, как слёзы наворачиваются и отворачиваюсь.
— Хорошо, если ты этого хочешь, я приму это как твоя подруга, прошу, будь счастлива. — Катрин уходит в свою комнату, открывая дверь, и я вижу там тёплый свет гирлянд, которые развешаны по комнате, веет от неё такой же женственностью, как и от самой Катрин. Прежде чем она успела закрыть дверь, я говорю:
— Спасибо, я ценю твою заботу, и если бы могла, ответила бы на все твои вопросы, но я сама себя не понимаю. — Катрин смотрит на меня сквозь щель в двери с понимающим взглядом и закрывает её.
— Почему всё то, что я так долго пыталась построить, рушится? — я захожу в комнату. Моя комната пахнет книгами и застоявшейся краской на рабочем столе. На стульчике висит рабочий фартук, на столе — полный беспорядок. Я плюхаюсь на кровать и укрываюсь с ног до головы одеялом, чтобы спрятаться от всего, что есть в этом мире, но...
— Падший Ангел... что это может значить и почему именно он? — с этими мыслями я засыпаю, чувствуя, как тело становится тяжёлым и ватным.

Мне снится странный сон — окутанное туманом бушующее море, крики чаек сливаются с музыкой ударов волн о песок. Я не боюсь, чувствую, как ветер подхватывает тело, а моя белая ночнушка то облегает на моем теле, то становится словно настоящий парашют. Я не понимаю, почему я здесь и почему мне так нравится. Понимаю, что это моё место и то, что я искала. Солнце стоит в зените, но есть одно «но».

— Это... затмение? — я смотрю на луну, поглощающую солнечный свет. Солнечное кольцо подчёркивает красоту луны, она удивительна. Я разглядываю кратеры, считаю их. Как только вижу отражение луны на темной воде, бросаюсь к нему, будто не контролирую себя, пробираюсь через воду всё ближе и ближе. Вода теплая, но тело колышется от прилива, будто пытается прибить к берегу.

— Я хочу дотронуться, хочу, позволь дотронуться! — чувствую, как вода попадает в рот, ногами пытаюсь встать на цыпочки, чтобы держать голову над водой. Вода солёная, волны заставляют глотать её всё больше. Я тянусь руками к светлому кругу, но под ногами нет ничего, кроме воды. Я погружаюсь головой в воду, закрыв нос руками, и погружаюсь в темноту, но мне почему-то совсем не страшно.