Глава 15. Я буду любить тебя за нас двоих
Я вижу, ты боишься открытых окон и верхних этажей
И если завтра начнётся пожар, и всё здание будет в огне
Мы погибнем без этих крыльев, которые нравились мне
Где твои крылья, которые нравились мне?
Наутилус Помпилиус «Крылья»
Почти ровно через 24 часа Мин Юнги снова зашёл в больницу номер десять.
Когда только операция закончилась, Давон уговорила его сходить домой переодеться, ведь в ближайшее время Хосок всё равно не должен был проснуться. Мин планировал провести дома не больше пары часов, но случайно заснул и проснулся уже вечером.
Его разочарованию и злости на себя не было предела. Он тут же позвонил Давон и узнал от неё, что Хосок ещё не пришёл в себя, но врачи говорят, что его состояние стабилизировалось. Ехать в больницу уже не было смысла, поэтому Юнги провёл беспокойную и бессонную ночь.
И вот около десяти утра Мин снова зашёл в больницу, но на этот раз он поднялся не на третий этаж, а отправился сразу на стойку регистрации.
— Здравствуйте, я бы хотел навестить пациента, Чон Хосока.
Женщина одарила его безэмоциональным взглядом и быстро защёлкала клавишами.
— Не подскажете Ваше имя и кем Вы ему приходитесь? — вскоре задала она стандартный вопрос.
— Мин Юнги и я его друг.
— К сожалению, мы не имеем права пока что пускать к нему в палату кого-то кроме членов семьи.
Юнги опешил. Медсестра продолжила заниматься своими делами, не сразу замечая, что посетитель не уходит.
— Что это значит? — глупо переспросил Мин.
Женщина смерила его взглядом, вздохнула и терпеливо повторила:
— Если Вы не член его семьи, то мы не имеем права пускать Вас в палату, пока пациент не очнётся.
Мин подозревал, что Хосок ещё не пришёл в себя. Но не звонил утром Давон, так как не хотел беспокоить. Решил, что если что-то произойдёт, то она напишет сама. Но всё равно известие о том, что Чон ещё не проснулся, ударило по и без того исстрадавшемуся сердцу Мина.
— А где бы я мог подождать в таком случае? — уже почти отчаявшись спросил Мин, готовясь к тому, что его вот-вот попросят уйти.
— Палата Чон Хосока располагается на втором этаже в стационаре, там есть комната ожидания.
Юнги поблагодарил. Теперь у него по крайней мере было место назначения, небольшая цель, хоть и ненадолго. Он поднялся на лифте на второй этаж, сразу оказываясь в небольшой приёмной с несколькими рядами скамеек. И к своему удивлению сразу заметил на одной из них Тэхёна, Чонгука и Чимина.
Наверное, этого следовало ожидать. Друзья Хосока рано или поздно должны были узнать о произошедшем, но почему-то Юнги надеялся, что этого не произойдёт. И вот они сидят здесь, в их лицах Мин может найти своё отражение: бледные, испуганные, растерянные. Они даже представить не могли, что их друг может совершить такое с собой.
Поборов дикое желание развернуться и уйти, Юнги подошёл к ним. Он боялся, что они начнут закидывать его вопросами или ещё хуже соболезнованиями (как будто Хосоку уже не помочь), но вместо это они молча и понимающе посмотрели на него. Они кивнули друг другу, и Юнги сел рядом.
— Как давно ты знаешь? — всё же нарушил тишину Тэхён.
Мин вздрогнул из-за неожиданного вопроса, прорезавшего тишину. Голос зазвучал, как чужой:
— Хосок прислал мне сообщение. Я был в больнице, когда ему делали операцию.
— Я о другом, — ровно ответил Ким и повернулся к нему, пронзительно смотря. — Как давно ты знаешь?
Юнги ничего не смог ответить. Он не понимал, есть ли в словах Тэхёна осуждение или он просто хочет узнать, подозревал ли о состоянии Хосока хоть кто-то. Оправдываться не было ни сил, ни смысла, поэтому Мин просто отвёл взгляд.
— Ясно, — вздохнул Тэхён и тоже отвернулся.
В эту же секунду Чимин подскочил со скамейки и быстрым шагом направился в туалет. Парни проводили его напряжёнными взглядами, а Ким опять вздохнул. Очевидно, Пак сбегал не в первый раз.
Опять повисло молчание. Тем было полно, но Юнги боялся любых разговоров. Мимо них проходили люди, некоторые сидели также на скамейках и не двигались, как они, медперсонал продолжал делать свою работу, посетители приходили и уходили. Даже в больнице жизнь шла своим чередом. А Юнги казалось, что его жизнь замерла на одном месте и вот-вот оборвётся. Он не выдержал и заговорил:
— Вы говорили с Давон или родителями Хосока?
К тому моменту Пак уже успел вернуться, поэтому к Мину повернулось сразу три пары глаз. Заговорил снова Тэхён:
— Я вчера позвонил Хосоку, но на телефон ответила нуна. Потом сообщил Чонгуку и Чимину. Мы пришли только сегодня утром, нас не впустили. Нуна сказала, что его родители решили пока что не пускать много людей и особо не афишировать. Когда он проснётся, тогда нам разрешат с ним повидаться. Если он захочет, конечно.
Все четверо опять упёрлись взглядами в пол. Сложно представить, сколько невысказанных слов осталось и между тремя друзьями, а ещё больше было между ними и Юнги. Все боялись этих «если» и «когда», которые могли так и не произойти.
— Юнги-хён, — тихо позвал Чонгук, но всё же привлёк внимание и остальных. — Ты сказал Намджуну и Сокджину?
Юнги еле заметно покачал головой. Друзья писали ему и спрашивали, почему он не отвечает, даже позвонили пару раз. Но сообщать им такие новости не было никаких сил.
— Мне Намджун-хён писал, спрашивал, не слышал ли я, что с тобой... Я не знаю, что ему ответить.
После этих слов Мин безвольно уронил голову на руки. Хотелось закричать. Срывая голос, так, чтобы услышали все и поняли, что с него хватит. Но вместо этого Юнги прошептал:
— Я скажу им.
Поднялся с места и вышел на лестницу. Он не знал, какими взглядами проводили его другие, но готов был поставить на что угодно, что в них была жалость.
Юнги начал подниматься по лестнице вверх, сам того не понимая, и затормозил перед запертой дверью. Он глупо смотрел на неё, как будто ожидая, что она откроется сама и выпустит его на свежий воздух. Но потом отшатнулся и спустился на пролёт ниже, где сел на ступени.
Вчера вечером, когда он проснулся, отец был уже дома. Юнги слышал приглушённый разговор родителей из-за стены. Он не мог понять, обсуждали ли они его. Какое-то блаженное время он не думал ни о чём, но потом события прошедшего дня напомнили о себе головной болью.
Как ни странно, отец Юнги принял ситуацию в личной жизни сына довольно спокойно. Хотя вполне вероятно, что он просто не показал своего настоящего отношения. Господин Мин просто сказал, что надеется на скорейшее выздоровление Хосока, после чего ушёл в спальню. Мама попросила Юнги не переживать и поспешила вслед за мужем, а Мин просто радовался, что не было скандала. Он готов разбираться с этим потом, но не сейчас.
И не сейчас, сидя на лестнице в больнице, где в одной из палат лежит Чон Хосок.
Юнги проверил телефон, там была пара пропущенных звонков и десятки неотвеченных сообщений. Он понимал друзей и даже был им благодарен, но ещё одна часть его мечтала, чтобы все от него отстали. Чтобы не было нужды оправдываться перед родителями и братом, прятаться от родни Хосока, зависеть от тех крупиц информации, что приносила Давон, смотреть в глаза друзьям, быть одному.
Пальцы забегали по клавиатуре, вскоре на экране появилось в меру объективное сообщение. Юнги не стал его перечитывать и просто нажал на «отправить».
На следующий день всё повторилось, но с несколькими изменениями. Когда Мин снова пришёл в больницу, на скамейках его помимо ожидаемой тройки ждали два лучших друга. Без слов Намджун подошёл к нему и крепко обнял, а сразу за этим последовали такие же объятия от Сокджина. С ужасом Юнги понял, что еле сдерживает слёзы.
— Юнги, я... Даже не знаю, что тут можно сказать, — прошептал хён ему на ухо.
И Мин с грустной улыбкой покачал головой, как будто говоря, что слова тут излишни. Они сели обратно на места.
Если бы даже очень сильно постарался, Юнги не смог бы чётко описать эти дни. Они все слились в бессмысленное ожидание и бессмысленные слова. Только некоторые разговоры и люди запомнились.
Например, на второй день он всё же встретил Давон и родителей Хосока. В первый он пропустил, как они выходили из палаты, но на второй оказался рядом. Господин и госпожа Мин остановились рядом с их небольшой группой, чтобы быстро кивнуть и уйти. Вскоре из дверей вышла сестра Хосока. Ночью она ходила домой, чтобы переодеться и умыться, так что выглядела неплохо, хотя у неё всё ещё оставался затравленный и немного расфокусированный взгляд, как будто мыслями она была не тут. Она быстро рассказала им последние новости, которые не были утешительными. Хосок всё не просыпался, хотя врачи говорили, что его состояние стабилизировалось и его жизни уже ничего не угрожает. Теперь всё зависело только от него самого.
Давон недолго посидела с ними, но потом сказала, что собирается сходить в столовую пока с Хосоком врачи. Юнги провожал её мрачным взглядом и, когда девушка уже зашла в лифт, не выдержал и кинулся за ней. Удивлённая Чон придержала дверь, и Юнги успел забежать в лифт, после чего двери медленно закрылись. У него сбилось дыхание и сердце выскакивало из груди, хотя пробежал он всего ничего.
— Нуна, я... Могу я его увидеть? Мне нужно... Мне нужно его увидеть.
Удивлённый взгляд девушки сменился на напряжённый. Давон посмотрела в сторону и сжала губы, так, что Юнги понял всё без слов, но сдаваться не собирался.
— Пожалуйста. Я не могу так больше. Сидеть там и не представлять, что происходит. Ты же можешь меня понять.
Она посмотрела на него снова, и Юнги увидел в её взгляде строгость, смирение и немного ненавистную Юнги жалость.
— Если бы всё зависело только от меня, то я бы разрешила. Но это против правил больницы, ты не часть семьи.
Мин отшатнулся назад. «Ты не часть семьи». Простая истина, в которой Юнги и не сомневался, тогда почему же так больно. Вспомнилась та улыбка в кафе и просьба «Позаботься о нём». Юнги не справился. Он не часть семьи.
— Но ведь дело не только в больнице, да? — с вызовом спросил он, понимая, что поступает не честно.
Давон устало вздохнула. Двери лифта разъехались в стороны, и им пришлось выйти, чтобы пропустить людей. Но они не пошли дальше, а остановились в фойе, обессиленно смотря друг на друга.
— Что ты хочешь от меня, Юнги? Мой брат не просыпается, и у меня уже нет сил противостоять родителям. Если... Когда Хосок очнётся, он разрешит тебе с ним увидеться. А пока что я ничего не могу сделать.
Запал Юнги прошёл. Он понимал, что Давон и правда не виновата, но сейчас он готов был злиться на кого угодно.
— Хотя бы расскажи мне, как он выглядит.
— Не думаю, что ты хочешь знать, — уже более мягко ответила девушка.
— Не хочу, — просто согласился Мин, — но должен.
Чон сомневалась пару секунд, но всё же сказала:
— Плохо. Весь в бинтах и синяках, с гипсом, куча проводов... Я даже немного завидую тебе, что ты не можешь зайти туда.
Рациональная часть сознания Юнги понимала, что следует ожидать чего-то такого. Но ещё одна часть его почему-то представляла, что Хосок ничем не отличается от обычного спящего себя. И что его может спасти какая-то глупость, вроде «поцелуя истинной любви». Только вот загвоздка в том, они не в сказке, и тут у падения с крыши есть последствия. И даже не только физические. Врачи ведь говорят, что он должен идти на поправку. Юнги как мог гнал мысли о том, что Хосок просто не хочет просыпаться, но сейчас они всё равно, как черви, залезли к нему в голову, разлагая надежду.
На следующий день утром Юнги сидел из всех друзей один. Через пару часов подтянулись Чимин с Тэхёном, но, не услышав новых новостей, ушли, взяв обещание звонить, как только что-то изменится. Потом заглянули Намдужн с Чонгуком и посидели рядом с Юнги несколько часов. После сообщения Мин узнал, что у Сокджина сегодня смена в отеле. Днём Юнги заметил пару своих одноклассников: пришли две девушки и парень. Тогда в больнице ещё был Намдужн, который подошёл к ним кратко переговорить. Оказалось, что каким-то образом информация о попытке самоубийства Хосока просочилась в школу. После этого в течении дня начали приходить ещё люди.
Юнги понимал, что они действительно беспокоятся о Чоне. Многие считали его своим близким другом, не понимая, что он просто такой человек — общительный, доброжелательный. Они не знали его настоящего, даже Юнги не знал. Какое все право имели они сейчас судить его, спрашивать друг у друга, почему он так поступил? Мин злился на них. И на себя. Он был зол на целый мир, но сейчас больше всего зол всё же на этих людей, которые только создавали шум вокруг себя. После того, как третий по счёту человек подошёл с ним поговорить, Юнги ушёл из больницы.
Он пошёл домой пешком. В последние дни он не слушал музыку даже по пути куда-то. Но сейчас он достал наушники, закинутые по привычке в рюкзак, и включил плейлист в случайном порядке. Юнги надеялся, что музыка сможет перекричать его собственные мысли.
Когда это произошло, Юнги заходил домой и надавливал носком одной ноги на задник кроссовка. Ему пришло сообщение от Давон, и всё снова изменилось.
«Хосок проснулся».
*
Мин Юнги лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Окна были плотно зашторены, так, чтобы ни один лучик солнца не попадал в комнату. Синтезатор в углу снова был накрыт покрывалом. Он затеял генеральную уборку, выкидывая всё, что не нужно, под раздачу попали тетради из школы, плакаты со стен и просто те вещи, которые мы храним ради какого-то призрачного случая в будущем, когда они могут понадобиться. Юнги хотел избавиться от всего ненужного. Но избавиться от своих желаний и надежд оказалось куда сложнее, чем от коллекции камней с пляжа.
Ещё Мин Юнги старался не смотреть на календарь и часы, из-за чего потерял ощущение времени. Он просыпался ночью и шёл завтракать, а потом засыпал до ужина. Время растягивалось и схлопывалось, становилось безразмерным и тягучим. Но это помогало не думать, так что Юнги не жаловался.
Помимо уборки, он почти ничем не занимался. Он бесцельно листал книги и журналы, не усваивая слова. Он избегал всего, что хоть отдалённо связанно с музыкой. Мин Юнги увядал на глазах. И это было заметно всем.
Но было у него кое-что, что занимало мысли и держало в сознании. И была это злость. Всепоглощающая злость на всё вокруг: на жизнь, на мир, на всех людей, которые сделали такую ситуацию возможной. Две злости боролись друг с другом за первенство: на себя и на Хосока.
Пока Хосок ещё был без сознания, Юнги только и мог, что молиться, хотя был атеистом. Но теперь Чон идёт на поправку. А Мин готов прийти в больницу и задушить его.
А в следующую секунду он ненавидит себя за такие мысли. Он вспоминает, что не смог помочь, когда был так нужен. И тогда он прекращает метаться по комнате и сжимается в комок на кровати.
Он лежит и ищет себе оправдания. Ведь он спрашивал и не раз. Он предлагал поговорить. Он был рядом и поддерживал. Он говорил, что поможет вырваться из родительского дома, и делал всё, чтобы исполнить это обещание. Когда одно из оправданий работает, он возвращается к злости на Хосока.
Ведь он отнял у Юнги будущее. Отнял мечту поступить на композитора, ради которой он отдал столько. Он отнял у Юнги любовь, которой тот посвятил всего себя. Он решил всё за двоих и ушёл, оставив Мина одного.
И, раздираемый этими чувствами, Юнги боялся идти в больницу, ведь понимал, что не сможет сдержаться. А сейчас упрёки и обвинения нужны Хосоку меньше всего. Так что Мин сидел дома и ждал, когда чувства утихнут. Но прошёл день, два, затем неделя. А он всё также давил в себе злость.
Мама поначалу пыталась с ним поговорить, но быстро оставила попытки. Отец просто вздыхал. Намджун с Сокджином заглянули один раз, но поняв, что Юнги намеренно не спрашивает ничего о Хосоке, решили дать ему время.
Мин находился в осознанном информационном вакууме. Он подумал, что, случись что-то плохое, ему тут же сообщат. Поэтому решил просто не думать над этим, игнорируя растущую внутри вину, которая, впрочем, была еле заметна на фоне всепоглощающей злобы.
И вот в один из дней, когда Мин лежал на кровати и смотрел в потолок, в их дверь позвонили. Это заставило Юнги напрячься, ведь к ним редко приходят гости без предварительного звонка. Поэтому он сел на кровати и прислушался. Его мама открыла дверь и по голосу звучала удивлённо, но гостя он не расслышал. Минут через пять, после продолжительных шорохов и приглушённых голосов, в его дверь нерешительно постучали.
Юнги предположил, что это кто-то из лучших друзей всё же решил прийти с ним поговорить. Поэтому он неохотно крикнул: «Заходи», — уже подбирая слова, как помягче послать. Но когда дверь открылась, за ней оказался Пак Чимин.
Парень переминался с ноги на ногу и смотрел на Мина побитым щенком, будто готовясь к тому, что тот вышвырнет его за дверь. А Юнги как-то совсем растерялся, меньше всего ожидая увидеть этого человека у себя дома.
— Могу я пройти? — всё же выдавил Чимин.
Мин неловко махнул в сторону кровати брата и развернулся в его сторону. Пак присел на самый край, оглядываясь по сторонам.
— У тебя очень уютно...
— Ты же не просто в гости зашёл, да? — усмехнулся Юнги.
Получилось немного грубо, но Чимин обидевшимся не выглядел. Наоборот, это как будто помогло собраться ему с силами.
— Ты прав... Ты, наверное, и сам понимаешь, зачем я здесь?
Пак внимательно посмотрел на него, и Мин не смог выдержать этот взгляд, тут же идя на попятную.
— Я схожу в больницу, просто... Мне просто нужно время.
— Я здесь вовсе не для того, чтобы обвинять тебя или принуждать к чему-то, — сразу замахал руками Чимин.
— Тогда зачем ты пришёл? — уже не понял Юнги.
— Я пришёл извиниться и сказать, что понимаю тебя.
Мин нахмурился, видимо, он всё же не до конца понимал приход Пака к нему. Чимин откашлялся и перевёл дыхание, прежде чем продолжил говорить:
— Помнишь, ещё в сентябре ты подошёл ко мне и рассказал про Хосока... Я тогда тебе не поверил и много наговорил лишнего. Вся правда в том, что тогда у меня все мысли были заняты самим собой, своим будущем, своими проблемами. Я был просто ужасным другом, нет смысла скрывать. И от тебя я хотел отвязаться быстрее. На самом деле, когда Хосок болел ангиной и ты подошёл узнать, что с ним, я позвонил ему после и всё разузнал, Тэхён с Чонгуком тоже с ним общались. Но я ничего не рассказал тебе. Я совершил много ошибок... И многие из них уже слишком поздно исправлять.
Чимин смотрел на свои руки, в которых комкал край рубашки. Даже от противоположной стены Юнги видел, что в глазах другого парня стоят слёзы. У Мина не было злости или обиды на Чимина, вряд ли он смог бы чем-то помочь Хосоку. Но и с другой стороны, долго Юнги оставался один на один со знанием, без возможности посоветоваться с кем-то. Возможно, вдвоём, у них было больше шансов помочь. Но сейчас эти «возможно» были бессмысленны.
— Но я всё равно хочу извиниться перед тобой за то, что не поверил тогда и что вёл себя как полный придурок. Мне так жаль, Юнги.
Пак впервые за всю речь взглянул на другого парня. И Мин постарался выдавить из себя улыбку, натянувшаяся кожа показалась маской, ведь вместо этого хотелось кричать.
— Я не злюсь на тебя, — честно выдавил Юнги.
— Спасибо, — выдохнул Чимин и опять опустил взгляд. — Но я должен сказать ещё кое-что. Я говорил с Хосоком и не один раз. Перед ним я тоже извинился, он сказал, что вины моей в произошедшем нет. Не скажу, что стало легче, особенно, когда он... — Пак нервно глянул на Юнги, пытаясь подобрать слова, — такой. Не знаю, что ещё сказать тебе, Юнги, ведь я ничего не знаю о ваших отношениях... Но думаю, я бы винил себя намного больше, если бы испугался и не пришёл к нему. Прости, если лезу не в своё дело. Но разве эта боль исчезнет, если ты будешь оттягивать момент? Будет только хуже.
Пак опять посмотрел на Мина, виновато и испуганно, будто ожидал, что тот накинется на него с кулаками или просто холодным тоном попросит его уйти. Но вместо этого Юнги сидел как громом поражённый. Вот он, такой же человек, как он. Которому Хосок тоже дорог и который тоже чувствует себя виноватым. И он видел Хосока. Он разговаривал с ним. Хосок жив. Где-то в больнице он дышит, разговаривает, возможно, смеётся и плачет. Ему больно и страшно. А Юнги закопался в своём собственном мирке и чахнет над своим побитым сердцем, когда на самом деле оно просто рвётся туда, к другому, не менее раздавленному жизнью.
— Он спрашивал о тебе, — неосознанно добил его Чимин. — Не сразу. Каждый раз, как мы заходили, он смотрел с такой надеждой, но не спрашивал. День на третий не выдержал. Мы наплели какой-то бред, что у тебя дела. Думаю, он понял всё неправильно, Юнги. Скорее всего считает, что ты его ненавидишь и вообще никогда не придёшь. Хосок не подаёт вида, что ему плохо. Как будто он попал в больницу по чистой случайности, улыбается, шутит. А мы все боимся поговорить начистоту... Но ему плохо. А без тебя ещё хуже. Юнги, сможешь ли ты простить себя потом, когда поймёшь, что отсутствовал именно тогда, когда нужен больше всего?
Не сможет, понял Юнги. Он никогда не простит себя. Ни за то, что допустил самоубийство Хосока. Ни за то, что был недостаточно внимательным. Ни за то, что не сказал, что любит. Ни за то, что не пришёл сразу.
— До скольких часы приёма посетителей? — без раздумий спросил Мин.
Казалось, Пак на секунду растерялся такой быстрой смене настроения, но тут же посмотрел на наручные часы.
— До шести, сейчас начало четвёртого. Если поспешишь, то можешь успеть...
Не успел он договорить, а Юнги уже начал переодеваться в уличную одежду, прямо при Чимине скидывая с себя футболку и домашние штаны. Пальцы Пака тут же забегали по экрану и, когда Мин был готов выходить, сообщил ему:
— Я вызвал такси, оно приедет через пару минут.
Они спустились вместе вниз, и уже на улице Юнги сказал ему:
— Спасибо, Чимин. Не знаю, сколько бы я ещё сидел дома, если бы не ты...
— Всё в порядке. Это меньшее, что я мог сделать, — слабо улыбнулся и качнул головой Пак, а потом, вспомнив что-то, нахмурился. — Когда приедешь в больницу, поговори для начала с Давон, она должна быть там сейчас.
— Что-то не так? — тут же напрягся Юнги.
Чимин прикусил губу и отвёл взгляд в сторону.
— Ты чего-то не договариваешь, — убедился Мин.
— Понимаешь, не хочу говорить тебе сейчас об этом... Лучше поговори с Давон.
Подъехало такси, и взгляд Юнги заметался от него к Паку.
— Ладно, — сдался в итоге он и открыл дверь, но напоследок ещё раз взглянул на парня. — Правда, Чимин, спасибо.
В ответ Пак захлопнул дверь машины и махнул рукой на прощание.
*
Больница встретила Юнги привычным шумом и ощущением безнадёги. Сразу на входе он позвонил Чон Давон. Её голос зазвучал взволнованно, когда она поняла, кто ей звонит. И тут же сказала, что встретит его у лифта на втором этаже. Девушка действительно ждала его, нервно переминаясь с ноги на ногу. Она без лишних приветствий схватила его за руку и утащила за угол.
Юнги немного опешил от всего происходящего. Его мысли по пути в больницу были заняты Хосоком, и только сейчас он понял, что за своё отсутствие придётся оправдываться и перед другими. Давон смотрела на него волком, он ещё не видел её такой злой и разочарованной одновременно. Будет ли похож взгляд её младшего брата на этот же?..
— Я не собираюсь спрашивать, где ты был и что делал, — в итоге вздохнула она, поняв, что Юнги первый не начнёт.
Он лишь пристыженно опустил голову, пытаясь подобрать в голове хоть какие-то слова.
— Главное, что ты всё же пришёл, — продолжила она. — Но я не понимаю. Ты же сам умолял пустить к нему, а когда появилась возможность, просто... Сбежал. Бросил его одного...
— Прости, нуна, — прервал её Юнги уже не в силах всё это слышать. — Сам не понимаю, почему не пришёл сразу. Думал, мне нужно было время, но никакого времени не хватит...
Голос сошёл на нет. «Не хватит на что?» — сам задался он вопросом. Но, кажется, Давон поняла его. Она тяжело вздохнула и сжала тёплой рукой его локоть.
— Я не должна была тебя обвинять. Прости, что накричала.
Юнги покачал головой, а потом вспомнил, зачем вообще ей звонил.
— Ко мне приходил Чимин. Он сказал поговорить с тобой, прежде чем я увижу Хосока.
Давон нахмурилась, но почти сразу в её глазах отразились понимание и мука. Последнее уже как будто стало частью её молодого и красивого лица.
— Кажется, я знаю, о чём он... Ни у кого нет желания приносить плохие вести.
Юнги подался ближе. Он не понимал, куда уже хуже. Сил слушать не было, но и выбора тоже не было. Это как сорвать пластырь одним разом.
— Дело в том, что вчера нам кое-что сообщили. У Хосока при падении повредился позвоночник, задеты нервы. Он чувствует ноги, поэтому поначалу врачи надеялись на лучшее. Но он до сих пор не может ими пошевелить. Поэтому велика вероятность, что он... Боже, — Давон внезапно приложила руку к глазам и из-под неё покатились слёзы.
А у Юнги закончились слова, закончились силы. Его жизнь стала ночным кошмаром, из которого всё не получалось выбраться. Казалось, вот он, свет, его уже почти видно на горизонте, но затем он проваливался в новую яму, из которой уже не было выхода.
— Прости, — пробормотала Давон, всё ещё прижимая руку к лицу. — Я держалась все эти дни, но говорить это сейчас тебе...
— Он знает? — треснувшим голосом спросил Юнги.
Рука девушки безвольно упала вниз, и Мин почти что не узнал её покрасневшее и заплаканное лицо. Она посмотрела на него полными боли глазами:
— Да. И он ничего не сказал. Но ты же сам понимаешь, Юнги. Даже если он и сможет ходить, то танцевать... Больше никогда. А это было для него всем.
Юнги привалился назад к стене и поднял голову к потолку. Что он там говорил? «Ведь и свет перестаёт гореть»? Хосок стал для него светом, ярким, ослепительным солнцем. Он самая большая звезда в галактике Мин Юнги, в лучах которой он готов был расплавиться. Но в итоге солнце медленно уничтожало само себя и всю галактику, зависящую от него.
— Могу я сейчас увидеть его? — слишком ровно спросил Юнги.
После стойки регистрации Давон отвела его к нужной палате. И сразу ушла. В двери было стекло, пропускающее свет, но делающее картинку расплывчатой. Юнги стоял и стоял, смотрел на тёмное пятно, которое изредка двигалось. Хосок не спит, понимал Мин. Вот сейчас он зайдёт в палату, и всё будет разрушено. Их общее будущее, которое нафантазировал себе Юнги, разрушится, как карточный домик. Хотя, по правде, могло ли это когда-то стать реальностью? Нельзя разрушить то, что и не могло существовать. Поэтому Мин толкнул дверь со всей силой и отчаянием.
Как и сказал Чимин, Хосок посмотрел на дверь с надеждой. Но разочарование в глазах он не увидел, только удивление. Значит, ждал его, но перестал надеяться.
Юнги замер в дверях, не в силах оторвать взгляд от другого. Это всё ещё был его Чон Хосок. Любимые руки, что когда-то обнимали его, были в бинтах и из них торчали трубки, перекачивающие какую-то жидкость. Шея, которую так любил целовать Юнги, поддерживалась специальным бандажом. Эти ноги, что когда-то так прекрасно танцевали, возможно, больше не смогут ходить. Волосы, в которые Мин любил зарваться пальцами при каждом удобном случае, тоже были наполовину обёрнуты бинтами. И только глаза смотрели на него с прежней любовью.
Это был Чон Хосок. Его Чон Хосок. Израненный, побитый жизнью, истекающий болью изнутри. Его дорогой, любимый Хосок не мог пошевелиться. Не мог встать и подойти к нему. Не мог подхватить на руки и закружить, как прежде. И, смотря на попытки Хосока улыбнуться, Юнги знал, что всё это ложь.
— Привет, — попробовал сказать Хосок, давя эту жалкую улыбку.
И Юнги просто не выдержал. Будто почувствовав чужую боль, его ноги отказали. И он осел на пол. Понял, что лицо становится влажным. Но взгляд от Хосока не отвёл. Пусть он видит. Пусть он всё видит, решил Мин.
— Юнги, — взгляд Хосока тут же стал испуганным, и он попытался податься вперёд, но провода ему не дали.
— Как ты мог... — прорычал Юнги и не узнал собственный голос.
— Юнги, пожалуйста, — губы Хосока задрожали.
— Как ты мог так поступить?! — что есть мочи закричал Юнги.
Мин боялся представить, на кого он сейчас похож. Сидя на полу, заливаясь слезами и надрывно крича. Но ему было больно, было невыносимо. Пусть Хосок видит, что сделал с ним.
— Оставил мне грёбаное сообщение! Не винить себя? Полюбить другого? Да пошёл ты к чёрту! Я так ненавижу тебя, так ненавижу... — он стёр рукавом слёзы, но всё продолжал смотреть на Хосока. — Я думал, ты умер! Я поехал на крышу сразу, как прочитал сообщение! И там была лужа крови, и... Потом я ждал, ждал и ждал, когда ты очнёшься. Я... Как ты мог? Почему ничего не рассказывал? Я же был рядом, почему ты просто... Оставил меня?
К концу голос сошёл на нет. Сквозь помутневшие глаза он смог увидеть, что Хосок тоже плачет. И тянет к нему руку, из которой вот-вот готов вырваться катетер.
— Пожалуйста, Юнги... Подойди ко мне...
И эта жалобная просьба помогла Мину тут же подняться и подбежать к кровати, рухнуть опять на колени рядом, схватиться за руку и начать исступлённо целовать чужие пальцы. Живой, живой... Билось в голове только это.
— Прости меня, прости... — только и шептал между всхлипами Хосок, зарывшись в его волосы свободной рукой. — Мне так жаль...
Всё ещё сжимая чужую руку, Юнги уткнулся парню в живот и дал волю слезам. Он так много выплакал за последние дни, сколько не выплакал за всю жизнь. И Хосок, который ни проронил ни одной слезинки с пробуждения, наконец, тоже отпустил себя. Они оплакивали свою молодость, загубленное будущее, повреждённые чувства. Но продолжали держаться друг за друга так крепко, как могли.
Не ясно, как много времени прошло. Но когда Юнги всё же поднял голову от одеяла, она как будто была налита свинцом. Хосок безотрывно смотрел на него покрасневшими глазами и стирал ладонью мокрые дорожки с чужого лица.
— Я думал, что ты не придёшь, — признался он.
— Я боялся, что буду обвинять тебя. Так и получилось... — хрипло произнёс Юнги.
— Ты имеешь право злиться.
— Нет... Я злился и на тебя, и на себя все эти дни. Но теперь я злюсь на себя ещё больше. Я должен был прийти раньше, прости, что оставил тебя одного...
— Всё в порядке, — слабо улыбнулся Хосок. — Главное, что сейчас ты здесь.
Он продолжал и продолжал гладить его волосы и лицо, будто не в силах поверить, что Юнги всё же здесь. А тот подставлялся под ласки, как изголодавшийся кот.
— Хосок... Знаешь, на что я ещё был зол? Что у тебя была возможность попрощаться и сказать всё, что хотел, а у меня нет.
Ладонь Чона дрогнула на его щеке и замерла на мгновение. Но Юнги тут же обхватил её своими руками и прижал ближе.
— У меня было столько возможностей и подходящих моментов сказать, но я всё откладывал. Думал, что у нас ещё много времени вместе... Поэтому говорю только сейчас. Я люблю тебя, Хосок.
Юнги попытался улыбнуться, но вместе с этим в уголках глаз опять показались слёзы. А Чон задохнулся воздухом, и сердце пропустило удар.
— Ты слишком плохо знаешь меня, раз в том сообщении сказал, что ты для меня всего лишь влюблённость, — продолжил Мин. — Я люблю тебя так сильно, как не думал, что способен. Я не любил никого до тебя и, уверен, не полюбил бы никого после. Ты оставил бы меня одиноким навсегда, и я бы жил одними воспоминаниями. Ты можешь решить, что я надумываю, но я знаю, что чувствую. Я люблю тебя. И ты единственный для меня. Был и будешь.
Хосок отвёл взгляд и посмотрел в окно. Он вовсе не выглядел радостным из-за признания. Чон мягко отнял свою руку от лица Юнги и тихо заговорил:
— Тебе уже сказали, что я не смогу ходить?
Он звучал настолько спокойно, что Юнги опешил. Как будто он пытался убедить и Мина, и самого себя, что ничего страшного тут нет, неоспоримый факт, который необходимо просто принять.
— Это... Это не так, — возразил Юнги. — Ещё ничего не точно. Ты будешь заниматься с врачами, не сразу, но ты восстановишься...
— Я калека, Юнги! — внезапно закричал Хосок, тот сразу замолчал, ошеломлённо смотря на парня, и тогда тот тихо закончил: — Для танцора потерять ноги — всё равно, что смерть.
И в ту секунду Мин понял, что же всё-таки так неуловимо изменилось во взгляде Хосока. Та искра, что брезжила внутри него, погасла. Тот свет, о котором говорил Ли Муншик и который ни раз сам замечал Юнги, который заставил его по-другому взглянуть на Чона, бесследно исчез. Хосок выжил после падения. Но часть его всё же умерла. Разбилась на осколки и осталась лежать там, в луже крови под их крышей. И сейчас на Юнги смотрела как будто пустая оболочка Хосока. Всё ещё он, но уже не совсем.
Тогда Мин пересел на край кровати Хосока и осторожно снова сжал его руки своими. Если Хосок всё же раскололся на несколько частей, Юнги соберёт его снова. Он положит свою жизнь на это, но сделает Чона счастливым.
— Мне всё равно. Я люблю тебя в любом случае...
— Но мне не всё равно, — жёстко ответил Хосок. — Ты сам не знаешь, на что подписываешься.
— Знаю, — упрямо сказал Юнги. — На жизнь с тобой. А большего мне и не надо.
— Я стану обузой для тебя.
— Вовсе нет.
— Юнги! Послушай же меня. Я пытался совершить самоубийство. И знаешь, о чём я сейчас жалею больше всего? Что поддался чувствам и спрыгнул с нашей крыши, а не с другой, что повыше.
Хосок пронзительно смотрел ему в глаза. И Юнги понимал, что он не лжёт. Но Мин не отвёл взгляд. Он и так слишком долго увиливал от правды. Теперь они будут встречать все проблемы вместе, лицом к лицу.
— Тебе помогут. Ты же занимаешься сейчас с психологом, ты лечишься. Я понимаю, что лучше сразу не станет, но когда-нибудь ты поправишься.
— И что мне делать до того момента? — с надрывом спросил Хосок, а у Юнги сердце сжалось от боли, смотреть, как страдает любимый человек, было невыносимо. — Я больше не могу так, Юнги, правда... Становится только хуже.
— Обещай, что попытаешься, — настаивал Мин, всё крепче сжимая его руки. — Обещай, что будешь лечиться и делать всё, что говорит врач. Пожалуйста. Ради меня.
Хосок плотно сжал губы, явно стараясь снова не расплакаться. Но в итоге кивнул.
— Хорошо, я постараюсь. Но что если всё же не получится?
— Тогда я буду любить тебя за нас двоих, — просто ответил Юнги. — Как бы ты ни считал, я тоже эгоист... И я не могу потерять тебя. Только не снова.
Хосок всё же не выдержал и отпустил взгляд. Он прерывисто дышал, вздрагивая каждый раз, как от боли. Наверное, ему и было больно. Все те обезболивающие, что литрами вкачивались в него, всё равно не моги избавить его от этих саднящих ран на теле и на душе.
И Юнги он казался таким хрупким сейчас. Хосок, что был выше его на голову, что легко мог подхватить его на руки и не выпускать, даже когда Юнги извивался и бился. Сейчас Мину казалось, что он без проблем может сжать Хосока в своих ладонях и спрятать от всего мира.
— Ладно, я согласен, — в итоге выдохнул Хосок. — Но при одном условии. Ты уедешь учиться.
— Что?..
— И это не обсуждается.
Таким строгим и серьёзным он Чона ещё не видел. Тот явно решил что-то для себя и на компромиссы идти не собирался. Юнги же давно простился с мыслью поехать учиться. У него не было ни времени, ни сил, чтобы послать подтверждение в институт, но он и в любом случае не собирался этого делать.
— О чём ты говоришь? Как я могу оставить тебя одного, хотя только что обещал быть рядом...
— Я не буду один. У меня есть семья.
— Из-за твоих родителей я тем более не могу уехать.
— Юнги, не думай о них плохо. Они всё же не звери и желают мне добра.
— Ни теми методами, — грубо заявил Юнги. — Я останусь рядом и точка.
Хосок глубоко вздохнул, как будто пытался успокоиться, и всё же попытался ещё раз:
— Подумай сам, какого мне? Я и так ненавижу саму мысль о том, чтобы стать тебе в тягость. А если ты не сможешь исполнить свою мечту, то я никогда себе этого не прощу. Поставь себя на моё место. Как бы ты поступил?
Юнги понимал, что он прав. Он бы сделал всё возможное, лишь бы Хосок всё же отправился в Сеул. Но он всё же был на своём месте. И просто уехать устраивать свою жизнь вдали от Хосока было для него невыносимо.
Тот, в свою очередь, сжал его руку в ответ и мягко улыбнулся:
— Я же не говорю, что мы расстанемся. Будем созваниваться постоянно, ты будешь приезжать. У нас всё получится. А когда мне станет лучше, то я приеду к тебе.
— Ты же и сам в это не веришь, разве не так? — грустно спросил Мин.
— Я обещал тебе, что постараюсь. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы поправиться и прийти к тебе, ни о чём не жалея.
Юнги смотрел на него и не мог понять, правду ли тот говорит. Не было сомнений, что Хосоку после пробуждения стало только хуже. И Мин понимал, что тот бахвалится сейчас только ради него. Но может быть, это поможет ему выжить? У Юнги больше не было надежд ни на что.
Он опять опустился на живот Хосока лицом, стараясь не жаться слишком сильно, чтобы не причинить боль. И почувствовал, как в его ментоловые волосы привычно зарываются пальцы Чона. Если зажмуриться сейчас очень сильно, то можно попытаться представить, что они и не в больнице вовсе. Что всего этого кошмара нет и никогда не было. Что они будут друг у друга всегда. И только этого достаточно.