Глава 14. Прости, мама
Oh, and I'm afraid that's just the way the world works
It ain't funny, it ain't pretty, it ain't sweet
Oh, and I'm afraid that's just the way the world works
But I think that it could work for you and me
Just wait and see
It's not the end of the story
Conan Gray «The Story»
Одна из птиц оторвалась от стаи и полетела в сторону невысокого здания. Под ней мелькали редкие деревья, спортивный стадион, тёмное пятно на асфальте, оцепленное жёлтой лентой, и человек наверху здания. Птица недолго покружила над ним, ожидая, что ей дадут еду, но человек не двигался. Поэтому она разочарованно взмахнула крыльями и полетела к солнцу, которое как раз выглянуло из-за туч.
Мин Юнги пустым взглядом проводил птицу и зажмурился, потому что лучи солнца попали прямо на глаза. Он прикрылся рукой, но взгляд не отвёл, пока не появились тёмные пятна. А в голове не начался писк, протяжный и не затихающий. А ещё странно знакомый.
Юнги опустил взгляд на телефон, всё ещё зажатый в руке, на нём отображался номер и имя «Чон Давон». Он не успел подумать, как сказать ей то, что сказать было невозможно. Сейчас вспомнилось, что Давон должна была вернуться домой на выходные. Мин принял звонок и поднёс телефон к уху.
— Юнги, — выдохнул облегчённо знакомый голос, — где ты сейчас?
Он оглянулся вокруг, как будто только сейчас задумываясь, а правда, где он и как тут оказался.
— На крыше.
— Ты же не... Юнги, спускайся оттуда сейчас же!
— Что? — Мин нахмурился, голос Давон не был обычным, он был охрипшим и немного истеричным.
Какое-то простое объяснение билось в голову Юнги, и последние толики разума заставили его думать и отвечать.
— Давон, что ты знаешь?
— Ты ушёл с крыши, ушёл? — продолжала допытываться девушка.
— Я не собираюсь ничего делать с собой, успокойся. Что ты знаешь? Что с... Хосоком?
Имя застревает комом в горле. С одной стороны, он не хочет слышать, потому что ответ сделает всё реальным. С другой стороны, только сейчас, слыша голос девушки, в нём поднимается безумная надежда, а что если?..
— Он... Он пытался... Боже мой, — слышатся всхлипывания, а внутри Мина всё сжимается. — Он пытался совершить самоубийство.
Юнги резко выдыхает, он всё это время неосознанно задерживал дыхание. Его мозг начинает работать быстрее, находя лазейку в её словах. Если он понял всё неправильно, то ему придётся почувствовать эту адскую боль с новой силой, но не цепляться за эти крупицы надежды он не может.
— Ты сказала «пытался»? — хрипло выдыхает он.
— Да, да, ему сейчас делают операцию. Врачи ничего толком не сказали, но он в критическом состоянии.
Сердце, наконец, начало гонять кровь по венам. Юнги почувствовал прилив тепла и вскочил на ноги, тут же выбежал с крыши и начал спускаться вниз, перепрыгивая через несколько ступеней. В это же время он пытался узнать хоть какие-то данные у Давон.
— В какой вы больнице? — прерывисто спросил Мин.
— Мы в десятой, она ближайшая... Но тебе не стоит приезжать.
— Пожалуйста, — взмолился Юнги.
Раздался тяжелый вздох и через пару секунд зазвучал усталый голос.
— Хорошо, приезжай, я предупрежу медсестру. Мы на третьем этаже, дальше тебя направят.
— Спасибо, спасибо большое, — Юнги уже вылез через окно назад на улицу, но внезапно для самого себя остановился. — Нуна, скажи мне, как он?
На той стороне опять было протяжное молчание, но в итоге девушка тихо выговорила.
— Плохо, так что поспеши.
Дорога до больницы прошла для Юнги как в тумане, хотя он опять просил таксиста поспешить. На этот раз он не перечитывал сообщение, потому что в нём теперь не было смысла. Хосок сможет объяснить ему всё сам, определённо сможет. Но Мин всё равно продолжал стискивать телефон в руках, чтобы сразу ответить на возможный звонок, и прижимал голову к рукам до боли.
Следуя указаниям Давон, он сразу поднялся на третий этаж и подбежал к стойке регистрации. В комнате ожидания сидело несколько человек, все бледные и с пустыми взглядами. Девушка за стойкой хоть и улыбнулась подбежавшему Юнги, но скорее по привычке, выработанной за годы тяжёлой работы.
— Чон Хосок, — выдохнул Юнги, — мне нужно к Чон Хосоку.
Девушка кивнула, даже не обращая внимания на немного безумный взгляд посетителя, и защёлкала по клавиатуре.
— Не подскажите, кем вы ему приходитесь? — вежливо спросила она.
— Я его п... Друг, я его друг.
Она нахмурилась, что-то припоминая.
— Его сестра попросила пропустить вас, но прошу вас не шуметь, так как идёт операция.
— Да-да, конечно, спасибо, — с готовностью сказал Юнги.
— Распишитесь вот здесь, — она подала ему регистрационную бумагу, где Мин быстро расписался. — Операционная комната три, его семья ожидает перед ней.
Юнги уже не услышал конец фразы. Как только узнал, куда ему надо, сразу поспешил быстрым шагом, стараясь всё же не переходить на бег, чтобы его не выгнали.
У нужной комнаты стояло несколько скамеек, одну и них занимала семья Чон. Статный мужчина с редкой сединой на висках, в строгом костюме и пальто, сидел как по струнке и обнимал рукой сжавшуюся женщину, держащую около глаз платок. Юнги не видел раньше отца Хосока, но вот мать лишь отдалённо напоминала ту уверенную женщину, что когда-то открыла ему дверь. Рядом с матерью сидела Давон и держалась за её руку, её глаза покраснели, она вся как-то враз осунулась.
Мин и почувствовал бы себя неловко из-за того, будто влезает в семейное горе, но это было и его горе тоже. Поэтому он почти не обратил на них внимания. Он медленно зашагал к двери, отделяющей его от операционной комнаты. Отделяющей от Хосока. Должно быть, ему так страшно сейчас. Потерял ли он сознание сразу, как упал на землю? Или лежал на спине и смотрел на небо, сипло выдыхая кровь из рта? И чувствуя, как жизнь медленно покидает его? Рад он был или сразу пожалел, что спрыгнул? Выживет ли он?..
— Юнги, — немного удивлённо позвала Давон, когда заметила его.
Мужчина с женщиной сразу же посмотрели на него, и, очевидно, узнали. Юнги даже не задумывался, какую реакцию вызовет его появление. Поэтому, когда мужчина схватил его за ворот футболки и начал трясти, что-то крича, он даже не слишком удивился. Как в замедленной съёмке, он перевёл на него взгляд от операционной комнаты. Отец Хосока покраснел, он был в ярости, его рот превратился в оскал, а венки на висках вздулись. Давон повисла на его руке, пытаясь оттащить, а мать Хосока плакала сзади.
Юнги трясся под его руками безвольной куклой. Он как мог пытался уловить смысл его слов. Он был готов согласиться с чем угодно, только бы мужчина замолчал, ведь ему сказали, что здесь нельзя шуметь.
—...это из-за тебя мой сын стал таким, поганый педик, что ты сделал с моим мальчиком, что он расхотел жить? Лучше бы ты сдох, я готов прибить тебя своими руками, жалкий...
По мере того, как сказанное достигало сознания Юнги, его глаза медленно расширялись. Вся боль и злость на этих людей, которая неосознанно копилась у него внутри, закипела и вырвалась наружу. Мин тут же вывернулся из захвата, отбросив чужие руки от себя. И, позабыв обо всех правилах, обрушился на мужчину в ответ:
— Да вы хоть знаете, как он чувствовал себя всё это время?! Когда вы интересовались тем, чего хочет Хосок, а не чего хотите вы! Почему вы не можете принять своего сына таким, какой он есть? Вы всё время кромсали его на куски, запрещая заниматься тем, что он хочет, запрещая любить, кого хочет! — кричал Юнги, а семья ошарашенно смотрела на него. — Это из-за вас он там! Из-за вас он спрыгнул с крыши!
Тяжёлый кулак со всего размаха впечатался в щёку и нос Юнги, заставив его отлететь на метр и упасть на пол. Отец Хосока, тяжело дыша, смотрел на него сверху вниз. Давон села рядом с ним на колени, а мать, наконец, отмерла и схватила мужа за руку.
Юнги чувствовал, как боль разрастается по лицу, как из носа течёт струйка крови и попадает на губы, наверняка делая его зубы кровавыми, когда он тихо говорит, смотря прямо на родителей Чон Хосока:
— Я люблю вашего сына целиком и полностью. А вы?
Женщина прикрывается платком и отворачивается к двери, а мужчина смотрит на него со смесью ненависти и брезгливости. Как будто любовь Юнги только что запятнала несмываемым позором всю его семью.
На шум, наконец, прибежала медсестра. Мин тут же поднялся с пола, наспех вытерев рукавом кровь и прикрывшись краем куртки.
— Что произошло? — спросила девушка, переводя взгляд с одного человека на другого.
— Всё в порядке, — тут же ответил Юнги.
Господин Чон неохотно кивнул, понимая, что если Юнги расскажет про драку, то выгонят из больницы их обоих. Дождавшись неуверенного кивка и от Давон с её матерью, медсестра попросила ещё раз не поднимать шум и пригрозила запретить им ожидать около операционной комнаты.
Стоило ей уйти, Юнги тут же почти бегом направился в туалет, который успел заметить по пути к палате. Почти не разбирая дороги, он ввалился в первую попавшуюся кабинку и его вырвало. После он бессильно привалился к стене, стирая уже испачканным рукавом губы и снова потёкшую кровь.
В голове мельтешили строчки из письма Хосока и слова, сказанные его отцом. Моё солнце... Поганый педик... Только благодаря тебя я жил эти четыре месяца... Лучше бы ты сдох... Любимый... Жалкий... жалкий... жалкий... Юнги закрыл уши руками и сжался в комок. Было больно и страшно, жарко и холодно одновременно. Шум вокруг нарастал, как будто приближаясь ближе и ближе к нему. Мин сжался ещё сильнее, молясь, чтобы это закончилось.
— Юнги! Юнги, ты здесь?
Как будто через слой ваты, Мин услышал знакомый голос. И понял, что он уже чувствовал это раньше. Тогда давно, почти в другой жизни, он волновался из-за выступления (неужели он мог переживать из-за этого!). И Хосок пришёл к нему, он нашёл его и помог. Как он мог оставить его, если Юнги так в нём нуждался? Это просто невозможно, это просто дурной сон!
Мин подскочил на ноги и так сильно толкнул дверь, что она с оглушающим грохотом врезалась в соседнюю кабинку и отскочила от неё, почти задев парня. Прямо напротив него были глаза шоколадного оттенка, до боли похожие на глаза её младшего брата. Давон смотрела на него с таким же беспокойством и заботой, как Хосок когда-то. Но это не могло принести Юнги такого же спокойствия. Он судорожно выдохнул и тихо рассмеялся, прикрыл ладонями лицо. О чём он только думал?
— Ты... Ты как? — осторожно спросила девушка. — Может, попросить врача проверить твой нос?
— Не надо, — качнул головой Мин и подошёл к раковине, умывая лицо и смывая кровь.
— Юнги, прости за это. Мне следовало догадаться, что что-то такое может произойти, тебе не стоило приходить...
— Нет, это я виноват.
Они смотрели друг на друга через зеркало. Было ощущение, что это происходит не с ними, как будто они смотрят плохой фильм.
— Мои родители, они не плохие люди, Юнги, — в итоге выдавила Давон. — Они напуганы. Не буду врать, они вряд ли когда-либо смогут вас понять. Но они не плохие.
— Я понимаю, нуна, прости. Я не должен был этого говорить.
— Мой отец тоже не должен был...
— Он прав.
— Что? — Чон тут же нахмурилась.
Юнги вздохнул и повернулся к ней лицом. С распухшим носом, кровью на зубах, растрёпанный, в домашней одежде, бледный, он заставил сердце девушки сжаться от жалости. На секунду она забыла о своём брате, борющимся за жизнь прямо сейчас, и с ужасом подумала, за что этому мальчику такие испытания.
— Хосок... — Мин на секунду замолчал, откашлялся и продолжил, — он, наверное, не рассказывал, как мы начали общаться. Это произошло в сентябре. Я поднялся на крышу... И увидел, что Хосок собирается спрыгнуть.
Давон прижала руку ко рту, в глазах снова заблестели слёзы. Мину казалось, что с того момента прошло несколько лет, но на самом деле меньше четырёх месяцев. Как за это время Хосок сумел так глубоко забраться ему в сердце?
— Я обещал помочь ему, я думал, что ему стало лучше, — продолжил Юнги. — Но ошибался. Прости, нуна, я должен был рассказать тебе и вашим родителям. Я должен был заставить его пойти к психологу. Я должен был... Я должен был сделать больше. Ты просила позаботиться о нём, а я не смог.
Он отважился посмотреть в глаза девушке, но не увидел там ожидаемого осуждения, а только всепоглощающую грусть. В следующую секунду Давон сделала шаг к нему и крепко обняла.
— Ты не должен извиняться, Юнги. Я его сестра, а даже ни о чём не подозревала. Ты был с ним всё это время, большего требовать и нельзя... Прости, я прочитала его сообщение тебе, мне отдали его телефон. Хосок говорил тебе не винить себя, и он прав. Сейчас нам главное держаться и молиться за его здоровье.
Девушка отстранилась и дождалась неуверенного кивка от Мина. Её слова слабо успокоили его. Факт оставался фактом: его было недостаточно, и Хосок сейчас при смерти.
— Я поговорю с родителями. Возвращайся через пять минут. Но постарайся, пожалуйста, не говорить с ними...
С этими словами она развернулась, но Юнги схватил её за рукав рубашки.
— Прости, что я усложняю всё. Тебе приходится разбираться со всем этим сейчас одной...
— Всё в порядке, Юнги, — слабо улыбнулась она. — Хоть немного отвлекаюсь.
Оставшись один, Мин ещё раз умылся и прополоскал рот. Он взглянул на себя в зеркало и почти не узнал. Не верилось, что только вчера он счастливо улыбался, что они с Хосоком сидели вместе на площадке и строили планы на будущее. Или это были только его планы?
— Хочу, чтобы у нас было своё кафе. Или какое-то своё место. Только наше. Как крыша.
— Будет. Всё будет, Юнги.
— Обещаешь?
Хосок ведь так и не ответил. Сейчас Юнги задумался, сколько раз он принимал желаемое за действительное. Сколько раз он переносил своё счастье и на Чона, не замечая, что тот на самом деле совсем не в порядке.
Его преступление было не в том, что он не рассказал никому о состоянии Хосока, и не в том, что он старался недостаточно. Он был виновен, потому что, как и все остальные, не хотел замечать состояние Чона. Юнги ругал семью и друзей Хосока за слепоту, а сам оказался не многим лучше.
Мин со всего размаха впечатал боком кулак в стену. Тут же наступившая боль вкупе с саднящим носом чуть-чуть притупили боль внутри, но слишком слабо и краткосрочно. Юнги собрал волю в кулак и вышел за дверь. Но не успел он дойти до нужной операционной, как зазвонил телефон. На дисплее засветился контакт мамы. Только сейчас с удивлением Мин осознал, что ушёл из дома рано утром, никого не предупредив. А теперь на часах уже начало седьмого. Он принял звонок и привалился к стене.
— Юнги, где ты?! Мы с твоим отцом проснулись, а тебя нет дома. Ты, конечно, уже чувствуешь себя взрослым, но и нас в известность можно ставить...
— Я в больнице, мам, — почему-то сипло выдохнул Юнги.
Услышав голос матери, он тут же почувствовал себя ребёнком. Захотелось просто убежать домой и рухнуть в её объятия. Чтобы она пообещала, что всё будет хорошо. Чтобы всё это забылось, как страшный сон.
— С тобой что-то случилось? — зазвучал взволнованный голос женщины.
— Нет, я в порядке... Мой друг, Хосок, он... Произошёл несчастный случай. Его оперируют сейчас, — через силу сказал Мин, умалчивая важные детали.
— О боже, как же так... Что говорят врачи?
— Я точно не знаю. Надежда есть, но... — голос против воли сорвался, Юнги замолчал.
— Ох, Юнги, может, мне стоит приехать?
— Нет, мама, тут его родители и сестра. Так что не надо.
— Раз там его семья, возможно, тебе не стоит...
— Я останусь, — безапелляционно сказал Юнги и услышал тяжёлый вздох на другом конце трубки.
— Хорошо. Напиши мне, когда операция закончится. И обязательно поешь, ты, наверное, не завтракал, о себе тоже забывать не надо.
— Ладно, мам, я понял, — поспешил сказать Мин.
После они попрощались, но Юнги ещё какое-то время стоял на месте и смотрел на потолок. На нём не было ничего интересного, просто лампы разливали мерный белый свет по помещению. И Мин зацепился взглядом за что-то такое постоянное. Хотя ведь и свет перестаёт гореть.
Он оторвался от стены и зашагал по направлению к операционной комнате. Родители Хосока даже не взглянули на него, а Давон лишь еле заметно кивнула. Поэтому Юнги сел на скамейку у противоположной стены, чуть наискосок, чтобы не попадаться на глаза.
Пару минут он безотрывно смотрел на дверь, а потом перевёл взгляд на свои сцепленные ладони. У него была пара колец, которые он не снимал и на ночь. Обычные посеребренные ободки, оплетающие указательный и средний пален на одной руке и только средний на другой. В них не было какого-то особого смыла, он купил их в каком-то уличном магазинчике сам себе, потому что они показались ему красивыми. Юнги не слишком увлекался модой или следил за своим внешним видом, но носить эти кольца ему почему-то нравилось.
Хосоку тоже нравились его кольца. Он ни раз брал руки Юнги и рассматривал их. Иногда колец было и больше, с дополнительными элементами, резные, они выделялись среди обычных. Но и Чону почему-то тоже больше нравились эти три простых кольца. Один раз Мин в порыве чувств предложил подарить одно из них Хосоку, но тот с улыбкой покачал головой. На сжавшиеся в обиде губы Юнги он лишь ответил: «Я не могу представить тебя без них. Они простые и красивые, надёжные. Они не подойдут мне, но идут тебе». Мин посмеялся над ним, сказав, что в душе он тот ещё поэт и философ. Хосок тоже рассмеялся. Диалог забылся среди тысячи других и вот внезапно всплыл в голове.
Юнги боролся со злостью и грустью, раздирающими его изнутри. Сколько раз в словах Чона между строк звучало то, на что стоило обратить внимание? И сколько раз Юнги не придавал этому значения? С другой стороны, может, он сейчас просто додумывает всё, а на самом деле это ничего и не значило.
— Я принесла кофе, — раздался мягкий голос рядом.
Мин резко повернул голову вбок. Рядом сидела Давон и держала в руках два бумажных стаканчика. Он посмотрел на противоположную сторону, господина и госпожи Чон на месте не было. Видимо, он так глубоко ушёл в свои мысли, что даже не заметил, как они ушли.
Давон проследила за его взглядом и объяснила:
— Они пошли в столовую, мы все не завтракали, — она передала ему кофе, который он взял скорее по инерции. — Он из автомата, но это лучше, чем ничего. Ещё я купила булочку, если хочешь.
— Нет, спасибо, — покачал головой Юнги.
— Понимаю, — вздохнула девушка, — мне тоже кусок в горло не лезет.
Юнги посмотрел время на телефоне, прошло всего сорок минут. А операция длится уже три часа. И Мин не мог понять, хорошо это или плохо.
— Нуна, ты сказала, что прочитала сообщение... — тихо произнёс Юнги.
— Прости, — прервала его Давон, не дослушав. — Я не хотела лезть не в своё дело. Просто я увидела, что ты ему звонил и решила понять ситуацию целиком, прежде чем...
— Я не злюсь. Мне просто кое-что интересно. Хосок в начале написал, что оставил письма всем. Ты бы хотела прочитать своё?
Девушка не отвечала. Она нахмурилась и отпила кофе. Юнги тоже хлебнул жидкость со слишком большим количеством сахара. Кофе был не вкусный, но тепло приятно разлилось внутри. Он уже думал, что Давон не ответит, как она заговорила без предупреждения.
— Нет, не хотела бы. Оно не имеет смысла, он сможет сказать мне всё сам, — уверенно произнесла она.
— Я бы тоже хотел забыть своё, — прошептал Юнги.
Давон положила тёплую, как кофе, руку поверх его спины и начала легонько размеренно хлопать. Так они и сидели. Даже после прихода родителей, девушка продолжила сидеть около Мина. Они ничего не сказали, просто вернулись на свои места и также, как Юнги, уставились на свои руки. Мину было интересно, что же Давон сказала им, что они позволяют сидеть ему тут.
Время тянулось медленно. Через час вышла медсестра. Они все подскочили со своих мест, ощутив недолгое единение. Но она не сказала ничего важного, только попросила ждать. Они расселись назад и так прошёл ещё час. Мин вздрагивал от каждого звука и с надеждой смотрел на дверь. Хотя одновременно он и боялся того, что она откроется. Потому что вместо хороших новостей могли прийти и плохие.
Спустя пять часов после начала операции из дверей, наконец, вышел доктор. Семья Чон тут же подошла к нему, а Юнги неуверенно поднялся с места и остался стоять за их спинами.
Ногти до отметин впились в ладони.
Сердце на секунду перестало гонять похолодевшую кровь по венам.
Врач начал говорить.
*
Еле волоча ноги, Юнги дошёл до своей квартиры. Он нажал на дверной звонок и замер на месте в ожидании. Через пару минут дверь открыла встревоженная женщина. Увидев сына, она растерянно ахнула, так этот измотанный мальчик не был похож на него.
Мин зашёл в квартиру. Когда он поднимался по лестнице, у него был чёткий план: снять обувь, затем верхнюю одежду, потом объяснить всё матери. Но вместо этого, как только он оказался дома и увидел её лицо, в нём поднялось то же чувство, что в больнице. И почти не осознавая этого, Юнги осел на пол. По его лицу полилось что-то мокрое и солёное. Мин приложил руку ко рту, чтобы остановить рыдания, но вместо этого начал громко всхлипывать.
Мать Юнги тут же опустилась рядом, крепко сжимая сына в объятиях. И только сейчас, в первый раз после всего произошедшего, Мин просто отпустил себя. Он уткнулся матери в плечо и завыл нечеловеческим голосом. Она обняла его ещё крепче. Ни разу за жизнь, после того, как её младший сын повзрослел, она не видела его слёз. И от его почти истерических рыданий её сердце болезненно сжималось. Она что-то бормотала и гладила его по волосам, надеясь забрать хотя бы часть его боли.
— Юнги, дорогой мой, сынок, что случилось? Неужели... Неужели Хосок...
После имени Мин затрясся ещё сильнее, стискивая кофту мамы. Слёзы почти не приносили облегчения. Он захлёбывался в своей боли и отчаянии.
— Он жив, он жив, — забормотал Мин, пытаясь донести главное.
— Господи... — облегчённо произнесла женщина, радуясь, что самое худшее всё же не произошло.
— Прости меня, мама, прости... — почему-то начал говорить Юнги срывающимся голосом.
— За что же, сынок? Я не понимаю...
— Прости, мама. Мама, я люблю его, я так его люблю. Прости, мама.
Руки женщины замерли на спине сына, но он этого, казалось, даже не заметил. Как заезженная пластинка, Юнги продолжал повторять эти несколько фраз. Его мать сразу поняла, что та любовь, о которой он говорит, вовсе не дружеская. Могла ли она догадаться об этом сама, когда познакомилась с Чон Хосоком? Конечно, нет. Но и удивило её это почему-то не сильно. Намного хуже было то, что человек, которого любит её сын, сейчас в критическом состоянии в больнице. Поэтому она поспешила облегчить боль сына хотя бы немного.
— Юнги, ну же, прекращай, — строго сказала она, надеясь, что это хоть как-то его отрезвит. — Тебе незачем передо мной извиняться. Успокойся и расскажи мне всё обстоятельно, что произошло?
Она отодвинула его от себя, смотря на заплаканное лицо сына и почему-то слишком покрасневший нос. Слёзы всё ещё продолжали литься из его глаз, но взгляд стал более осмысленным.
— Ты... Ты не злишься?
— Конечно, нет, сынок.
— Но он же... Он же мужчина.
— Я заметила, — улыбнулась женщина, но улыбка не отразилась на лице Юнги.
Вместо этого его губы снова задрожали, он сжал их и всхлипнул, боясь снова разрыдаться. Женщина растерянно вздохнула и поднялась на ноги, утягивая его за собой.
— Иди умойся и приходи на кухню. Я приготовлю тебе чай.
Юнги безропотно послушался. Он снял кроссовки и скинул куртку, после чего скрылся в ванной. Госпожа Мин быстро заварила ему чай и, чуть подумав, капнула в него несколько капель успокоительного. Мин провёл в ванной намного больше времени, чем требовалось, но она не торопила его. Вскоре Юнги пришёл на кухню, с покрасневшими глазами и бледный, но хотя бы внешне спокойный. Она пододвинула к нему чашку с чаем и пару бутербродов, он слабо кивнул, но так и не притронулся к ним.
— Расскажешь мне? — мягко попросила его мама.
— Хосок... Это не был несчастный случай, — Юнги немного помолчал, решаясь. — Он спрыгнул с крыши. Он оставил мне сообщение, поэтому я знал, где он, и поехал туда. Я думал... Какое-то время я думал, что он умер.
Женщина прижала руку ко рту, борясь сама с собой, чтобы не заплакать. Юнги тоже еле держался. После того, как сорвался один раз, он как будто всё время был на грани.
— Потом мне позвонила его сестра и сказала, что его сейчас оперируют. Прости, я совсем забыл тебе позвонить. Операция длилась пять часов и... Врачи говорят, что шансы неплохие, но точно будет ясно, когда он проснётся. Он может впасть в кому или нервы могут быть повреждены, или...
Юнги быстро вытер против воли выступившие слёзы. Его мама накрыла его руку ладонью и легонько сжала. Она не представляла, какие слова тут стоит говорить.
— Мне так жаль... — просто сказала она.
— Я не знаю, что мне теперь делать, мама, — растерянно произнёс он.
— Я тоже не знаю... Всё, что ты теперь можешь, это быть рядом с ним.
Они помолчали какое-то время. Юнги отпил чай. Он вспоминал, как услышал слова врача, враз затопившее его облегчение и новый страх. Всё ещё совсем не было закончено, это было лишь начало длинного и тяжёлого боя. И Мин понимал, что как бы он не хотел помочь, от него зависит ничтожно мало. Он взглянул на руку матери, всё ещё лежащую поверх его, и перевернул ладонь, крепко стискивая её.
— Тебя правда не волнует, что я люблю его?
Юнги не планировал признаваться так рано. Слова сами вырвались против его воли, и теперь он уже не мог повернуть время вспять. Но может, это было и к лучшему. Он посмотрел на мать, и она ответила ему серьёзным взглядом.
— Не буду врать, меня беспокоит, что вы оба мужчины. Но не потому, что я считаю это неправильным, а лишь потому, что так могут посчитать другие люди... Я боюсь того, с чем тебе придётся столкнуться в будущем. Ещё меня волнует, что человек, которого ты любишь, не любит себя сам. Как твоя мать, я бы хотела для тебя другой жизни, но я не могу оградить тебя от всего мира.
— Хосок не плохой, — тут же сказал Юнги.
— Я и не говорю, что это так, — улыбнулась женщина. — Но у меня сердце болит за вас обоих. Вы слишком молоды, чтобы переживать это всё. А его родители, она знают?
— Да... И они против.
Юнги не собирался рассказывать про сцену в больнице, это бы только усугубило ситуацию. Сейчас в его сердце поселилось шаткое спокойствие. Его мать приняла их, она правда не против. Как бы было хорошо, если бы это была его главная проблема. Как было бы хорошо, если бы они могли с Хосоком прийти к нему в гости, как пара. Чтобы тот больше не боялся взять его за руку при родителях, чтобы он чувствовал одобрение. Юнги почти представлял, как Чон помогает его маме на кухне и как рассказывает отцу какие-то смешные истории. Он поправил себя в голове и пообещал, что это обязательно произойдёт.
— Понимаю... — сказала женщина, вырвав его из мыслей. — Может, мне стоит с ними поговорить?
— Нет, — Юнги покачал головой, — это может сделать всё только хуже.
— Да, такое одним разговором не изменишь, — вздохнула она.
— Мама, как ты думаешь, папа будет против? — осторожно спросил он.
Женщина нахмурилась и чуть пожала плечами.
— Честно скажу, не знаю. Он не гомофоб, но и сам понимаешь...
Юнги понимал, что она пытается сказать. Одно дело, когда тебе всё равно, что происходит за закрытыми дверьми в чужих квартирах, и совсем другое, когда это твой собственный сын.
— Если хочешь, я поговорю с ним сама, — предложила женщина.
— Нет, — покачал головой Юнги, но всё же добавил, — но я был бы рад, если бы ты была рядом.
— Конечно.
— Хёну я тоже расскажу сам, позвоню на днях.
Ещё какое-то время они просидели на кухне. Мама настояла, чтобы он допил чай и съел бутерброды. Ещё она предложила сходить с ним в больницу, но он уклончиво предложил повременить с этим до того момента, когда Хосок очнётся (он настойчиво заменял в голове все «если», на «когда»). Он боялся, что их родители столкнутся, хоть это было и неизбежно, но лучше позже, чем раньше, решил он.
Потом Юнги ушёл в свою комнату и лёг на кровать. На часах было всего одиннадцать часов утра. День только начинался, но Мину казалось, что прошло не меньше недели с их последней с Хосоком встречи. Он чувствовал себя опустошённым и разбитым. В горле всё ещё саднило от слёз, нос, щека и кулак болели.