"Звезда не падает случайно"

Помню, как маленькой девочкой любила наблюдать из окна за всем, что происходит в том загадочном, притягивающем мире. Как разные люди ходили за далёким забором, как школьники бежали с рожками пломбира после короткого дня в пятницу, как бабушки выгуливали такс и как велосипедисты били каждый раз новые рекорды. Я упускала все прекрасные моменты жизни на домашнем обучении в полной изоляции.

Мои сестра и кузен занимались в школе в одном классе, так же гуляли со всеми с мороженым, сбрасывали кожаные красные ранцы и катались на карусели до вечера, и с разбитыми коленками, голодные, устало плелись домой. У меня же был свой личный распорядок дня. Подъём не раньше одиннадцати, сдача анализов крови и железа перед завтраком, которые всегда у меня понижены. Из-за этого — бледность и фиолетовые синяки под глазами. Закончив с плотным завтраком, гувернантка заплетала мои локоны в тугую косу, и мы отправлялись на прогулку в цветочную лавку за очередным букетом хризантем для мамы. Выходя на улицу, я привыкла слышать «комплименты» от пожилых вдов, похоронивших уже не первого знатного мужа. Тогда они являлись единственными подругами, с которыми мне хотелось и разрешалось общаться. Я частенько навещала их после нарисованного натюрморта и хвалилась проделанной работой, сама осознавая, что у меня нет таланта и предрасположенности к этому делу.

Эти «шедевры» заполняли всю мою комнату, а когда место закончилось, для них выделили отдельную галерею в маленькой башенке, куда могла заходить только я. «Бестия» – к этому прозвищу я привязана и душой, и телом давным-давно. Так называл меня каждый, кому не лень, тыкая пальцем и издевательски смеясь над моим «особенным видом». «Пошли, моя розочка. Ты вымоталась за сегодня, пора отдыхать». Так говорил папа, поднимал моё худое мягкое тело и уносил от всех завистливых глаз. Большую часть дня я проводила в кровати, напевая колыбельную любимой деревянной кукле с такими же золотыми волосами, как у меня.

Я действительно была словно цветок с прозрачными лепестками. Меня лелеяли, украшали, берегли как зеницу ока, растили в хрустальной теплице. В мой двенадцатый день рождения родители даже пригласили знаменитого во всей Швейцарии художника, и с ним – одну из лучших швей. Она по моему тонкому силуэту сшила чёрное платье с такими же чёрными узорами на плечах. В руку я взяла цветок красной розы и начала позировать. Мне каждый раз поправляли причёску, наряд, постоянно выстраивали композицию и улучшали её. Несмотря на то что я чувствовала себя всемогущей богиней, процесс быстро наскучил и стал для меня муторным. Сестра сидела напротив, на большом кресле, свесив ноги и болтая ими. Параллельно она жевала яблоко и брызгала соком, пачкая дорогую обивку. Противно. Мерзко. Гадостно. При звуке её шагов меня начинало тошнить, и я специально шла куда нужно через потайные ходы, предусмотренные для обслуживающего персонала, и выходила на кухню, где всегда пахло свежей дичью и мясом. Большие оленьи туши тяжело свисали к полу. С них кромко капали растаявший жир и кровь. На разделочном столе лежали рога. Продолжая свой путь, я прошмыгивала в главную гостиную. В ней всегда царил полумрак, а редкие и тусклые лучи солнца падали на искусственные глаза чучел. Папа, со своим азартом и желанием охотиться двадцать четыре на семь, собрал почти всю коллекцию. Кабан, лось, белокрылый орлан, рысь. Все они, как будто свысока, смотрели на мою невзрачную жизнь.

В свет я начала выходить в старших классах. Моё здоровье с возрастом укрепилось, но ингалятор я по-прежнему таскала с собой. Вход в школу для меня всё-таки стал доступен. Мечты о прекрасном частном учебном заведении рухнули в пропасть. Это вечное школьное движение, этот вечный круговорот людей, визги, вопли... Чем они так нравились народу? Я особо никогда и не любила учёбу. Мои старания и успехи были ради мамы и папы. Мне ужасно хотелось позиционировать себя идеальной дочерью без изъянов и выглядеть на фоне сестры великим гением.

Моим главным оружием был даже не природный ум, а умение получать из раза в раз желаемое, подстраивать ситуацию под себя и в случае проигрыша поражать победителя таким взглядом, что он сразу соглашался отдавать мне свой приз. Не спорю, многие сторонились, а некоторые и побаивались ту девочку из «большого дома», ту тёмную лошадку с холодной кожей и перочинным ножиком в кармане. Но удивительно то, что близкий друг, Август, с которым мы с пелёнок, и его воспитывают так же, довольно открыт ко всем. Когда мы приезжали на майские праздники в Австрию к нему в гости, он только и делал, что водил домой всяких оборванцев. Зато потом познавал все прелести сырого запертого чулана, чему я радовалась. Я радовалась тому, что человек терпел неудачи за плохой поступок, что человек оказывался наказанным после всех его грехов.

Вот, например, в день моего шестнадцатого дня рождения мне подарили туфли на каблуке из настоящей крокодиловой кожи. Ох как разбушевалась моя сестрёнка, ох сгорала от несправедливости и как изъедала себя завистью! А родилась я первого сентября. Кто скажет, что не повезло, тот тогда будет достоин чести обрести пожизненное прозвище от меня – «идиотина». Что может быть лучше сентябрьской девы с числом один? Так вот, то, что задумала сестра, было на удивление не глупой идеей, но расплата за неё пришла моментально. Готовясь к первому дню в новом учебном году, я стояла у зеркала, а моя сумка лежала в прихожей. Летняя погода ещё не прошла, аллергены зимой не смыло, поэтому мне приходилось мучиться с астмой. Я совершенно была уверена в том, что положила ингалятор в сумку, до тех пор, пока в классе не открыли окно и у меня не начался приступ. Дышать становилось всё труднее и труднее. Но удача снова подмигнула мне, и на помощь тут же подлетела школьная медсестра. Вся жизнь пронеслась передо мной. Только спустя время я поняла, что это не у меня проблемы с памятью, а это просто у кое-кого чересчур грязные ручонки.

Покушение на собственную сестру... Подумать только. Какая досада! Как же родители разочаровались в своей младшенькой крошке. Никуда не годится. Поэтому крошке пришлось тоже познакомиться, только не с чуланом, а с чердаком, где висит огромное осиное гнездо. У крошки отобрали всё, что можно: одежду, игрушки. Переселили в другую комнату, находившуюся в самом конце дома. От семейных трапез её избавили. На лето, с нашим уездом в Австрию, её оставляли с Герхардом заниматься бытовухой. Всего-то одним движением крошка настроила против себя всю семью и всех друзей.

А мне-то что? Я наоборот начала пользоваться авторитетом, и лучшая подруга сестры предала её и перешла на мою сторону. На сторону сильнейшей, хотя кто бы не предал это отродье? Джорджина де Фоднесс. Слишком милая, чтобы о ней говорить, и слишком яркая, чтобы её затмить. О, да. Она являлась популярной девчонкой в школе. Густые кудрявые волосы, пухлые губы, бархатная белая кожа, улыбка во все тридцать два зуба. Наверное, мечта каждого. И я – бледная, больная, тощая, словно глист. Когда-то она смотрела свысока на меня, идя под руку с сестрой, а теперь с ней иду я. Я будто насыщалась уважением, которое улавливала в её взгляде. Мне казалось, что я для неё – кумир. Но, мне казалось. Она невероятно дерзкая, и порой дерзость выходила за допустимые рамки. Я сходила с ума от желания отрезвить её, поставить на место, утихомирить. Беда в том, что даже я не могу захватить власть над дикаркой из Ниццы.

Но в этот промежуток времени меня больше интересовали личные дела. В выпускном классе постепенно распространялись разговоры про любовь, про чувства, у кого-то уже была симпатия, и Джорджина не входила в список исключений; в этот список входила я. После уроков, на мотоцикле, с длинными волосами, в джинсовой куртке за ней приезжал один парень. Поистине, это выглядело потрясающе. Как сцена из романтического фильма. И моя сестрёнка оказалась не промах: нашла себе какого-то рыжего, веснушчатого... не знаю, как и назвать. Вообще непонятно кого. И убежала, не слушая предостережения родителей. Плохо всё закончилось.

Принц на белом коне спился, а та, не в силах остановить беременность, родила головную боль, с которой и по сей день справиться не может. Такую же рыжую, с такими же зелёными глазами, как её папаша.

Я не понимала, что такое «любовь». Чувство оставалось для меня неизведанным долгие годы. Я не просто не представляла, как люди влюбляются и любят. Насколько же много надо сделать, чтобы полюбить случайного человека! И никогда не подозревала, что любовь действительно существует. Что есть только брак, и что мужчина и женщина не обязаны любить друг друга, находясь в нём. Я думала, что это естественный процесс, что люди выходят замуж или женятся в определённом возрасте, но я ошибалась. Сперва моё внимание пало на Августа, но потом я развернулась. Ещё чего! С таким бубликом я ни за что не стану встречаться, а тем более выходить за такого замуж. Я хотела найти человека, который будет копией меня, и мне удалось, да-да, именно удалось.

Всё в той же Австрии, на Пасхальной ярмарке, разглядывая разукрашенные яйца, меня кто-то толкнул, а потом наступил на ногу. Я была готова к скандалу, но потом готовность исчезла. Я увидела молодого человека, примерно такого же возраста. Он сначала взглянул на меня. Нет, его глаза совсем не похожи на мои. Серые, тёплые, грустные. Блондинистая шевелюра спадала на лоб. Волосы раздувал ветер, и я всё больше и больше всматривалась в его лицо. Стоя как вкопанная и неприлично пялясь на него, он кивнул вверх подбородком и грубо ответил:

– Ну? Что смотришь? В жизни людей не видела?

Я была в ошеломлении от такой наглости. Где "извините"? Где хотя бы "добрый день"?

– Это ты меня толкнул и на ногу наступил! Тебе бы понравилось? Извинись!

– Ага! Еще чего? Даже и не надейся.

Я вскинула подбородок и постаралась придать лицу надменный вид.

– Тебе лучше не знать, кто стоит перед тобой. У меня плохое чувство юмора. Извинись, иначе...

– Иначе? – он нагло ухмыльнулся.

– Иначе тебе не поздоровится.

Этот хам почесал затылок, все же он решился спросить про моё происхождение.

– И кто же ты такая?

– Я – графиня. Молодая графиня, – я постаралась произнести это властно и надменно. Чтобы подобный сброд держал рот на замке.

– Графиня... чего? Колхоза? – он захохотал. – Графини, особенно молодые, так не выглядят, и... – он сделал паузу, мечтательно смотря на небо. – Они красивые. А ты... Ты хоть к зеркалу подходишь? Ни рожи, ни кожи! – Он снова залился громким смехом, так, что наша беседа привлекла много внимания со стороны окружающих. Я уже готовила руку, чтобы влепить ему пощёчину, но его будто ветром сдуло. Слова про мою внешность ранили до глубины души. Одна слеза скатилась по холодной щеке, оставляя прозрачный след. Я не из неженок, но слабости есть у всех. Надежда скрыть их погасла. Никто не осмеливался говорить что-то про меня, обсуждать то, как я выгляжу, но вот этот разрушил все правила и мою внутреннюю систему. Он просто разнёс всё вдребезги. Кто знал, что на меня это настолько подействует. Остаток дня я провела в тоске и печали. Я мучилась от обиды, она, чувствуется, поселилась во мне надолго. Если увижу его снова, то такое устрою! Позову сразу всех: папу, маму, Августа, тётю с дядей. Всех. И посмотрю, как они с ним справятся.

Мои же мысли не понравились мне. Я мыслила не как самодостаточная девушка, а как какая-то глупенькая, поверившая в слова деревенщины.

Только спустя время я поняла, что это была вовсе не деревенская натура, а гордость и высокомерие. В этот же день я увидела его с компанией друзей, но была крайне поражена, что он общается с простолюдинами. Как оказалось, его отец на хорошем счету у государства, занимает весьма почётную должность. Видимо, этому хаму был очень нужен дешёвый авторитет, а так не было смысла собирать вокруг себя шпану. Мне пришла в голову одна задумка. Я решила провести эксперимент: на ярмарке я действительно была одета не по последней моде, и одеться подобающе графине не представляло мне сложности. Собираясь на прогулку, я одела самое дорогое платье и дополнила образ заколками со стразами. Этот юноша гулял в одно и то же время, в одном и том же месте. На площади Зальцбурга.

Поначалу я не особо интересовала его, но когда села на лавку и принялась читать книгу (чего никогда не делала), заметила несколько взглядов серых глаз на себе. Он не заставил меня долго ждать. Тут же подсел, ногу на ногу закинул (это теперь его отличительная черта) и уткнулся в страницы моей книги.

— Неприлично совать свой нос в чужие дела, — я демонстративно захлопнула книгу.

— Ой! Простите, вы же молодая графиня собственной персоной! — посмотрел он на меня.

— Я слишком дорога и прекрасна для твоих глаз, не ослепни.

— Прекрасна?

— Нет желания вступать с тобой в дискуссию. Твоё мнение для меня — это пустой звук, так что иди и пинай мячик снова, мальчик...

— А мне вот надоело, девочка!

Он правда не мог перестать разглядывать моё лицо. Все такие гордые, а оказываются самыми наивными. Жалко их.

— Эрнест!

Я вздрогнула. Из-за деревьев вдали показался мужчина с тростью. Он хромал на одну ногу, а из кармана пальто на позолоченной цепочке висели часы. Он говорил очень низким тембром, очень непроницаемым. Так вот как зовут храбреца, сидящего рядом. Эрнест. Мужчина подошёл. Сперва он взглянул на часы, а потом стал читать нотацию, по всей видимости, своему сыну.

— Может, мне тебя гвоздями к стулу прибивать? Чтобы заработать на кусок хлеба с маслом, нужно учиться. Не будешь учиться — не будешь полноценно жить.

— Я не люблю масло.

— Это совсем не смешно, Эрни, я разговариваю с тобой как со взрослым. Встань, извинись за своё неподобающее поведение перед юной госпожой и немедленно домой за конспект.

— С чего это ты взял, что оно неподобающее?

— Не думаю, что ты можешь вести себя как-то по-другому.

Он повернул Эрнеста ко мне и вынудил его извиниться. Эрнест что-то не очень хотел. Скорчил недовольную рожу и фыркнул.

— Эрнест? В чём дело?

Его отец говорил так спокойно, и самое главное, в словах слышалось терпение. Мой бы давно схватил такого за ухо и поволок на виду у всех.

— Ладно, извините.

Отец слегка толкнул его в бок.

— Извините меня, пожалуйста.

Эрнест внезапно нагнулся, взял мою руку и подавив свой рвотный рефлекс, оставил на ней лёгкий поцелуй.

Сначала я ощутила отвращение. Мне стало неприятно и неловко. Неловко? Странное чувство это "неловко". Прежде мне оно было чуждо, незнакомо. Я не знала ничего о взаимоотношениях между людьми. Дальше своего носа я не то что не осмеливалась, просто не нуждалась заходить.

Только посреди ночи до меня дошло, что это "неловко" знакомо мне намного больше, чем я думала. Сколько раз я с ним встречалась, сама не замечая, как таким действием прятала голову в песок, словно страус. У кого-то конфуз проявляется за счёт покраснения лица, а у меня — за счёт агрессии. Точно...

Лежа в постели, я надеялась, что больше не встречу Эрни, но, увы, жизнь решила распорядиться иначе. За лето я видела Эрнеста несколько раз всё там же, на площади, всё так же в двенадцать часов дня, когда палило жаркое солнце и дул горячий ветер, пропитанный лучами. Конечно же, он наплевал на учёбу и гулял до одури, возвращаясь домой позднее всех. Я продолжала сидеть на той же лавке. Это было для меня на тот момент самым безаллергенным местом.

Был конец июля. Мне оставалось находиться в Австрии ещё месяц, а дальше — в Швейцарию.
Все домашние разъехались по своим делам, а я от скуки запланировала пройтись по аллеям парка в центре: постоять у большого фонтана, подышать свежим воздухом и насладиться времяпрепровождением наедине с собой. Не тут-то было. Под прицелом совпадения я случайно наткнулась на блуждающего Эрнеста. Он шёл с противоположной стороны. Руки спрятал в карманы, а голову опустил. Выглядел он не как всегда: убито и тоскливо. Он чуть не врезался в меня, но вовремя свернул. Затем остановился и развернулся. Узнал.

— Ну? Чего смотришь? — я поприветствовала Эрнеста так, как он меня в нашу первую встречу. Мне хотелось, чтобы он понял один простой закон: как ты к людям, так и они к тебе. По крайней мере, такому закону следовала я.

— Пытаешься выглядеть бунтаркой? Плохо у тебя получается.

— Это ещё почему?

Он выдохнул и скрестил руки на груди.

— Ты слишком в дорогих шмотках. И вся такая рафинированная, отмытая, чистая, но совсем не симпатичная. Неестественно, — Эрнест пожал плечами.

И снова он про внешность.

— По твоей логике, надо быть грязной, чтобы быть бунтаркой?

Мне по-настоящему было интересно услышать от него ответ.

— Точно не с пудрой на лице.

— Можно подумать, что ты прям писаный красавец. И вообще, ты не девушка и многого не поймешь.

— Я вроде как и не собирался понимать, — он усмехнулся и, не намереваясь продолжать диалог, пошёл, как будто уже в приподнятом расположении духа. — Чао! — единственная фраза, которую он бросил мне.

Не знаю чем, но этот парень меня зацепил. Правда зацепил. Так что отступать я не собиралась.

— Постой! — крикнула я ему вслед. — Я сказала остановись! — Я обожала разговаривать с людьми в приказном тоне.

— Ну что тебе?

— Как твоя фамилия?

— Какая разница?

— Мне важно знать, кто со мной говорит.

— Имя моё тебе знакомо, что насчет фамилии... Не обязательно тебе знать. А вообще, почему это только я должен представляться, ты тоже давай.

Был страх перед родителями и нашей семьей. Я редко кому говорила свою настоящую фамилию и имя. Имя, возможно, точно такое же, только на другой манер. В католичестве я... Не буду говорить, а в простонародье Кэти. Кэти Лувинштейн. Вот так и представлюсь. Прекрасный псевдоним.

— Кэти Лувинштейн, — я протянула Эрнесту руку и со взглядом, полным серьезности, посмотрела на него.

— Эрнест Вэйлор, — он же ответил мне немного смущаясь и как будто недоверчиво.

— Итак, Эрнест Вэйлор. Будем знакомы.

Дальше идти с ним гулять и развивать знакомство я принципиально не стала. Надо ведь подтвердить чем-то свой статус.

— Гудбай! — это слово было отсылкой на "Чао!", которое он сказал мне ранее.

Имитируя Эрнеста, я точно так же важно пошла и громко хмыкнула. Мои планы были как всегда стабильны, я не тратила время на придумывание нового сюжета в голове. Но даже мои всегдашние планы с этим человеком осуществлять было сложно до того момента, пока он не влюбился в меня по уши. Сказать, что этот гордец будет моей первой любовью в будущем, — это не сказать ничего. Он бросал камешки в окна, когда в первой половине дня я занималась латынью. Утром в воскресенье кричал громко-громко: "Кэти!", стоя у нашего с ним любимого окна. Оно располагалось в дальней комнате, ни единого звука не доносилось до основной части дома, где предпочитали проводить время обитатели поместья. В один из заключительных вечеров августа он повел меня в горы к реке. Но приключения пропустить не удалось. Нам повезло, что реку не наполняли острые и большие камни и что все закончилось более-менее хорошо. Правда, вернулись промокшие до нитки. Тот поистине чудесный вечер остался в моей памяти надолго. Готова отдать многое, чтобы ещё раз посмеяться над лицом отца Эрнеста, которое залилось багрянцем при виде "послушного" сына.

Но... той крепкой дружбе и симпатии, которые длились на протяжении нескольких лет, суждено было прекратиться. Вспоминать то, каким ужасным образом пришёл нашей дружбе конец, нет желания. Все произошло быстро, для меня безболезненно, а для кого-то — нет. После этого он стал избегать меня. Я пробудила ненависть по отношению к моей семье, а самое главное — ко мне. Не ожидала, что кто-то спросит меня о моём прошлом, и как распорядиться этой информацией. Ведь после разрыва связи с Эрнестом я перестала себя чувствовать в какой-то мере полноценно. Снова наступила пустота, снова наступило чувство ненужности миру, но иначе с ним поступить я не могла.