House of dragon/ Дом дракона

Юный Эймонд Таргариен, терзаемый насмешками и пренебрежением старшего брата Эйгона, решил доказать свою храбрость и достоинство. В голову мальчика, словно внезапная молния, ударила мысль, которая была невообразима для всего их рода, мысль, которая одновременно пугала и манила его. Умершая Лейна оставила после себя могущественного дракона Вхагар, чья слава гремела по всему миру, и чье огромное тело покоилось на поляне, недалеко от Дрифтмарка, словно древнее божество, ожидающее своего нового повелителя. Эймонд, чувствуя прилив сил и уверенности, направлялся вниз, на улицу, а его шаги, уверенные и решительные, разносились по коридору, словно грохот барабанов, призывающих к битве. В его глазах, полных решимости, отражался отблеск огня, который горел в его душе, и он был готов завладеть своей судьбой, какой бы трудной она ни была. Он прокрался к месту, где покоилась Вхагар, огромная драконица, пережившая уже не одно поколение всадников. Сердце его колотилось, но в его глазах горел огонь решимости, желание доказать всем и, в первую очередь, самому себе, что он чего-то стоит.

Лейна Веларион, ее последняя наездница, умерла, и Вхагар, которой, по подсчетам мейстеров, было уже около 180 лет, спокойно спала в траве, словно уставший зверь, утомленный долгим и насыщенным прошлым. Ее огромная туша казалась спящей горой, а ее чешуя, покрытая серебристой пылью, мерцала в свете луны.

Эймонд, затаив дыхание, медленно приближался к драконице. Каждый шаг отзывался гулким эхом в его голове. Он понимал, что это было безумием, что он мог погибнуть от одного ее движения, но его страх был перекрыт жгучим желанием доказать свою смелость.

Он подошел к ней вплотную, и ее огромное дыхание, теплое и тяжелое, опалило его лицо. Рука мальчика задрожала, но он заставил себя взять ее под контроль. Он вытянул руку и осторожно коснулся чешуи дракона. Она была холодной и твердой, но под ее поверхностью ощущалась мощь и сила, которые казались ему непостижимыми.

Вхагар, почувствовав прикосновение, вздрогнула. Ее огромное тело напряглось, а веки медленно открылись, и она взглянула на Эймонда своим огромным, желтым глазом. Зверь издал утробное рычание, которое пронеслось по поляне, словно гром. Эймонд замер, ожидая нападения, готовый принять свою судьбу.

Но Вхагар, к удивлению Эймонда, не напала. Она лишь приподняла свою огромную голову, словно рассматривая мальчика, а затем, словно потеряв интерес, снова опустилась на землю. Ее рычание стихло, а ее дыхание снова стало ровным и спокойным. Она словно приняла его присутствие, словно признала его смелость.

Драконница тяжело дышала, и ее грудная клетка, словно огромный мех, размеренно поднималась и опускалась, выдыхая клубы горячего воздуха, смешанного с запахом серы и гари. В эти минуты, казалось, что обычного питомца и могучего дракона связывает множество общих черт – умиротворенное сопение, мягкое мурлыканье, прикрытые от удовольствия глаза. Однако, в отличии от них, драконы, с виду свирепые и беспощадные убийцы, обладали разумом, глубину которого не под силу понять ни одному смертному. Вхагар, повидавшая за свою долгую жизнь огромное количество людей, стран и пейзажей, сейчас, рассматривая юного Эймонда, подошедшего к ней, лишь небрежно отводила взгляд, давая понять, что он для нее всего лишь жалкий, маленький комок, недостойный ее внимания. Сравнивая их размеры, разница казалась настолько огромной, что драконница лишь презрительно фыркала, ее ноздри, раздуваясь, испускали облака пара, словно высмеивая его тщетные попытки подойти ближе. Ее огромные глаза, словно два пылающих уголька, равнодушно скользили по нему, не находя в нем ни капли интереса, и создавая ощущение, что Эймонд всего лишь пылинка на ее пути, недостойная даже взгляда. Наблюдая за ее поведением, казалось, что она снисходит до того, чтобы удостоить его своим присутствием, а не наоборот, и ее высокомерие, выражалось в каждом движении, в каждом вздохе. Её тело, словно гора, покрытая чешуей, возвышалось над ним, а ее дыхание, горячее и пахнущее серой, обжигало его лицо, словно напоминая о ее могуществе и его ничтожности. Пронизывающий холод невольно вызывал дрожь в теле, но, несмотря на это, он продолжал стоять, не отводя взгляда от могущественного дракона, словно вызов.

Эймонд чувствовал, как его напряжение спадает, и его сердце наполняется восторгом и гордостью.

Уверенность, захлестнувшая Принца после контакта с Вхагар, словно горячая волна, заставила его действовать дальше. Он больше не чувствовал того сковывающего страха, который преследовал его ранее. Теперь им двигало предвкушение, жажда приключений и желание доказать свою смелость не только себе, но и всему миру.

Оглядевшись, Эймонд заметил на теле Вхагар сетку, грубо сплетенную из прочных веревок. Он вспомнил, что это приспособление когда-то принадлежало Лейне, последней наезднице драконицы, которой из-за ее невысокого роста было непросто забраться на массивное тело Вхагар. Теперь эта сетка, словно лестница в небо, манила Эймонда, словно приглашая его на опасное приключение.

Принц снова посмотрел в сторону Вхагар, и ее взгляд, дикий и неспокойный, встретился с его взглядом. Он увидел в этих огромных глазах смесь любопытства и силы, и он понял, что драконица, чьи размеры превышали его собственные в тысячи раз, не боится его, а скорее изучает его намерения. Это осознание придало ему еще больше уверенности, он знал, что он больше не тот робкий мальчик, которого оскорбляли и унижали за отсутствие дракона. Он был тем, кто осмелился коснуться дракона, и он был готов пойти дальше.

Словно под действием какого-то импульса, Эймонд начал взбираться по сетке, его маленькие руки цеплялись за толстые веревки, его ноги упирались в узлы, которые служили ступенями. Каждое движение было наполнено риском, но он не останавливался, он был увлечен своей целью. Он поднимался все выше и выше, и вскоре почувствовал, как его сердце начинает биться быстрее от волнения и восторга.

Он достиг седла драконицы, и, перекинув ногу через кожаную перемычку, он наконец оказался на ее спине. Юный принц почувствовал, как огромная туша Вхагар вибрирует под ним, как ее дыхание обжигает его кожу. Это было невероятно, это было так волнующе, и он не мог поверить, что это происходит с ним на самом деле. Эймонд сидел на спине дракона, он был верхом на Вхагар и был готов к полету, он был готов бросить вызов всему миру.

Он посмотрел на ночное небо, усыпанное тысячами звезд, и его сердце наполнилось чувством свободы.

—Vezof Vhagar! - крикнул он, и его голос, полный волнения и трепета, эхом разнесся по ночной равнине. В ответ на его призыв Вхагар, словно исполин, пробудившийся от векового сна, медленно начала приподниматься. Тяжело вздохнув, старая драконица стала распускать свои огромные крылья, которые напоминали перепончатые паруса исполинского корабля. Медленно, но уверенно, она начала набирать высоту, поднимаясь все выше и выше, пока не оторвалась от земли, словно огромная тень, поглощающая лунный свет.

Эймонд, сидя в седле, чувствовал, как сердце его бьется в унисон с мощными взмахами крыльев Вхагар. Он впивался пальцами в кожаные ремни, наслаждаясь этим моментом, полным невероятной силы и восторга. Ощущение полета, свободы, власти захлестнуло его, словно бурный поток, и он понимал, что его жизнь уже никогда не будет прежней.

У Эймонда никогда не было дракона. Он лишь завистливо наблюдал за Хелейной, гордо восседающей на спине Дримфайер, и за Эйгоном, которому Санфайер достался словно по наследству, будучи в яйце положенному прямо в колыбель, выделяя его среди остальных детей. Эта несправедливость, это явное предпочтение к первому сыну жгло его изнутри. Теперь же, оседлав Вхагар, он наконец-то понял, что значит быть наездником дракона. Это был не просто полет, а нечто большее – ощущение свободы, единения с могущественной силой, глоток свежего воздуха для души, задыхавшейся от зависти и обиды.

Он понял, каково это – стать наездником величайшего дракона, которого когда-то оседлала сама Висенья Таргариен, легендарная королева, чье имя до сих пор будоражило воображение.

Виденья и обрывки воспоминаний мелькали перед глазами Эймонда, когда Вхагар взмывала ввысь. Он представлял себе Висенью, сидящую на могучей спине дракона, парящей высоко над землями Вестероса. Ее белые волосы развевались на ветру, закатные лучи солнца отражались в ее фиолетовых глазах, а сама она, сильная и властная, казалась единым целым со своим драконом. Они проносились над бескрайними полями, над величественными горами, над бурлящим морем, оставляя за собой лишь след из огня и дыма. Ветры, словно послушные слуги, несли их вперед, а Вхагар, мощная и грациозная, с легкостью преодолевала любые препятствия, словно танцуя в воздухе. Висенья, с уверенностью и властью, руководила полетом, ее руки, крепко сжимающие поводья, отдавали точные команды своему верному другу. Перед Эймондом, словно в замедленной съемке, проносились картинки: взлет Вхагар, похожий на взрыв пламени и энергии; завораживающий вид с высоты птичьего полета, позволяющий увидеть мир во всем его великолепии; неизмеримая сила, позволяющая подчинить себе стихии и преодолеть любые расстояния. Это был полет не просто над землей, а сквозь время, сквозь легенды, сквозь саму историю Таргариенов. И Эймонд, оседлав Вхагар, наконец-то ощутил себя достойным наследником этого славного рода, способным достичь больших высот, о которых раньше он мог лишь мечтать.

•••

Бейла и Рейна, отделившись от своих опекунов, словно две непоседливые птички, вырвали Эйгона из душного зала, зазывая его с собой на прогулку. Они, словно стайка резвых дельфинов, выскользнули из замка, направляясь к одинокому пляжу, где волны с шумом разбивались о прибрежные камни, словно приглашая их к играм.

– Я слышал, у тебя есть дракон, Бейла, – сказал Эйгон, его голос был полон любопытства и восхищения.

– Да, Лунная танцовщица, – немного хвастаясь, ответила Бейла, ее глаза, полные гордости, сияли, словно звезды, – Она прекрасна, – добавила она, — У неё светлая чешуя и красные как рубины глаза. — в ее голосе звучала нежность и любовь к своему крылатому спутнику.

— Она, должно быть, еще яйцом была положена к тебе в колыбель?

— Да, всё так. — улыбнулась она.

Рейна, в этот момент, осунулась, и ее взгляд, полный грусти, был опущен вниз, понимая, что ей так и не удалось обрести своего дракона. Эйгон, заметив ее печаль, подошел к ней, нежно приобнимая свою сестру за плечи, и его глаза, полные сочувствия и тепла, смотрели на нее с пониманием.

– Не хочешь когда-нибудь прокатиться со мной верхом на Вермаксе? – с легкой ухмылкой сказал Эйгон, пытаясь вложить в свои слова нежность и заботу, и его голос, полный сочувствия, был словно мягкий ветер, ласкающий ее израненное сердце.

– Спасибо за этот жест, Эйгон, – тихо ответила Рейна, ее глаза, полные благодарности, смотрели на него с признательностью.

– Я слышал, что ваш отец спас мою мать и вернул ее обратно домой, в Красный Замок, – начал Эйгон, его взгляд был полон уважения и признательности, – Я в долгу перед ним, а значит, в долгу и перед вами, – сказал он, склоняя голову в знак уважения, и в его словах звучала искренняя благодарность.

– Что ты, что ты, – махнула рукой Бейла, ее щеки, словно алый мак, залились краской смущения, – Это слишком большая честь, – добавила она, и ее голос, полный скромности, звучал тише, – Если наш отец и сделал что-то хорошее, он не будет просить ничего взамен, а поэтому тебе не обязательно находиться с нами, если ты сам того не желаешь. Поэтому если видишь это как признак уважения, ты не обязан поддерживать с нами близкие отношения.– закончила она.

– Но мы рады тебе, — помедлила девушка, — ты хороший, Эйгон, – улыбнулась Рейна, ее глаза, полные нежности и смущения, смотрели на него с теплотой, и ее голос, словно песня, заставил сердце Эйгона забиться быстрее.

– Я рад, что познакомился с вами, – улыбнулся он в ответ, и его взгляд, полный симпатии, был обращен на сестер, и в его улыбке читалась искренность и доброта.

Идиллическую картину, образованную их детскими играми и смехом, внезапно нарушило ощущение нечто тревожного. Спустя момент, вглядываясь вдаль, они осознали, что кто-то осмелился оседлать Вхагар. Лица сестер исказила гримаса гнева, их детская непринужденность мгновенно испарилась.

— Кто мог это сделать? — прорычала Бейла, ее голос дрожал от возмущения.

— Они украли Вхагар! — вторя сестре, выкрикнула Рейна, ее глаза сверкали от ярости.

Ярость, охватившая Бейлу и Рейну, словно пожар, мгновенно разгорелась в их юных сердцах. Они вскочили на ноги, их взгляды были прикованы к темной фигуре, взмывающей ввысь на спине их драконицы. Каждое движение Вхагар, казалось, ранило их, словно клинок, пронзающий их души. Это было немыслимо, это было оскорблением, это было похищением того, что по праву принадлежало им.

— Нужно немедленно рассказать отцу! — произнесла Бейла, сжимая кулаки. Ее голос, еще недавно звучавший по-детски звонко, теперь был полон решимости и жажды мести. — Это наш дракон по праву.

— Мы должны вернуть её.— вторя сестре, Рейна была готова броситься в погоню за похитителем. Она чувствовала, как внутри нее клокочет гнев, и это ощущение было нестерпимым.

Они не обращали внимания на Эйгона, который, испуганный их реакцией, смотрел на них с недоумением. Сестры были поглощены своим горем, они были готовы сражаться за свою собственность, за честь своей семьи.

•••

В едином порыве, словно ведомые невидимой нитью гнева, все трое детей направились к месту приземления драконицы. Бейла и Рейна шли впереди, не обращая внимания на замедлившийся шаг Эйгона, которого испугала внезапная смена их настроения. Вскоре, на поляне, освещенной лунным светом, они увидели предательского Эймонда, все еще гордо восседавшего на спине Вхагар.Он медленно и вальяжно слез с неё и вышел вперед.

Не в силах сдерживать свои эмоции, сестры с криками выбежали вперед, их маленькие тела дрожали от гнева. Они бросились к Эймонду, словно разъяренные кошки, готовые вцепиться в своего обидчика.

— Да как ты посмел?! — воскликнула Бейла, ее голос дрожал от негодования. Она не могла поверить в то, что произошло. Как кто-то мог осмелиться на такой дерзкий поступок?

— Это Дракон нашей матери! — добавила Рейна, ее лицо исказила гримаса отчаяния. Эта потеря была слишком тяжела для нее, и она не могла с ней смириться.

— Ты просто украл его! — заключила Бейла, ее слова были полны презрения. Она видела в Эймонде лишь вора, лишенного всякой чести и совести.

На все эти обвинения Эймонд лишь презрительно отворачивался, не желая смотреть в их гневные лица. Он словно наслаждался их страданиями, его сердце наполнялось злобным удовлетворением от их отчаяния.

— Я оседлал его! — с вызовом заявил Эймонд, его голос был полон гордости и превосходства. — Теперь он по праву мой! А вы, — он бросил презрительный взгляд на сестер, — можете и дальше развлекаться с бастардом и спокойно жить без забот и проблем. – помедлил он, — наслаждаясь своими женскими, никому ненужными, вещами.

Последняя фраза прозвучала как удар, словно клинок, пронзивший сердца всех присутствующих. Эймонд имел в виду Эйгона, чье происхождение не давало покоя многим, ведь только двое сыновей принцессы были похожи на отца. Люцерис , хоть и был сыном Лейнора, выглядел лишь как мать и не собрал в себе черт отца. Что на счет Эйгона, то его волосы были прямыми, его лицо было слишком суровым для Лейнора. Эйгон был не похож ни на Рей, а уж тем более, на Лейнора. Услышав столь оскорбительное прозвище, Эйгон не выдержал. Он, до этого старавшийся держаться в стороне, сделал шаг вперед. В его взгляде больше не было испуга, теперь он был полон суровости и решимости.

— Как ты смеешь усомниться в моем происхождении? — спросил Эйгон, его голос, несмотря на юный возраст, звучал твердо и угрожающе. Он не потерпит оскорблений в свой адрес, он был готов защищать собственную честь, несмотря ни на что. Его фигура, казалось, выросла в этот момент, его взгляд стал острым и пронзительным.

— Ты — бастард, — повторил Эймонд, его голос звучал грозно и ядовито, словно змеиный укус. Их взгляды, полные ненависти и презрения, сплелись в один, подобно клинкам, готовым сойтись в смертельной схватке. Два юных отпрыска благородных домов, не ведая границ дозволенного, переступили невидимую черту, отделяющую детские обиды от взрослой вражды. — А твоя мать... шлюха..— рьяно выплюнул он, словно смакуя каждое слово, будто наслаждаясь болью, которую они причиняли его врагу.

Эти оскорбительные слова, брошенные в пылу гнева, послужили искрой, воспламенившей пламя конфликта. Эйгон, не выдержав оскорбления в адрес своей матери и бросился на Эймонда, словно разъяренный зверь, лишенный всякого самообладания. Его кулаки с силой обрушились на грудь обидчика, но тот, будучи старше и сильнее, отбросил его назад с презрительной усмешкой.

Бейла и Рейна, видя эту драку, не могли оставаться в стороне. Их гнев, ранее направленный на Эймонда за похищение дракона, теперь перерос в ненависть к нему за оскорбление чести их семьи. Они тоже бросились в бой, яростно набрасываясь на юного всадника, чья наглость и жестокость превзошли все границы.

В мгновение ока, ночная поляна превратилась в поле битвы, где трое детей, словно дикие звери, яростно набросились друг на друга. Их ярость не знала границ, их действия были безрассудными. Они рвали одежду, царапали лица, наносили удары, не щадя ни себя, ни своих противников. Забыв обо всем на свете, они были поглощены лишь гневом, который ослепил их, заставляя нападать, словно дикие хищники. В этой драке, где детская вражда переросла во взрослую жестокость, не осталось места для жалости и сострадания. Лишь ярость и желание причинить боль были их единственными спутниками.

В один из моментов, когда борьба стала особенно ожесточенной, и Эймонд, казалось, перехватил инициативу, сжимая горло Рейны, Эйгон понял, что ситуация становится критической. Он увидел, как лицо сестры наливается кровью и как ей становится все труднее дышать, и испуг, перемешанный с отчаянием, наполнил его сердце. В одно мгновение он ощутил, что Рейне грозит серьезная опасность.

Не раздумывая ни секунды, он выхватил маленький кинжал, который всегда носил с собой, и, нахмурив брови, бросился на Эймонда. В его грубых руках оружие выглядело особенно угрожающим. Он не целился в сердце или в другие смертельные места. Эйгон понимал, что нужно лишь отвлечь Эймонда, заставить его отпустить сестру. Его рука дрогнула, и кинжал разрезал лицо противника, впиваясь настолько, что он ужаснулся.

Эймонд, почувствовав резкую боль и неожиданный укол, вскрикнул и отшатнулся, словно ужаленный. Он отпустил Рейну и забился в угол, прикрывая руками пострадавший глаз. Его крик был полон не столько физической боли, сколько неожиданности и испуга. Эта сцена, наполненная детской яростью и страхом, привлекла внимание взрослых, находившихся неподалеку, которые, услышав громкие крики сбежались к поляне, окружая детей.

Это была отправная точка.

•••

Рей, выскочив из покоев, стремительно сбежала по лестнице, ведущей из замка. Небрежно, даже не удосужившись накинуть плащ, она направилась прямиком к драконьему логову; ее сердце колотилось в груди, словно бешеная птица. Мераксес, почувствовав приближение своей наездницы, медленно выползла из пещеры, ее мощное тело, покрытое чешуей, переливалось в тусклом свете. Драконница, казалось, не понимала причины такой спешки, ее огромные глаза, словно два тлеющих уголька, наблюдали за Рей с любопытством и нескрываемым недоумением. 

Однако ее спокойствие нарушил оглушительный рёв – из пещеры, словно демон из преисподней, вырвался Караксес, его красная чешуя отбрасывала зловещие блики.

Рей, обернувшись, увидела приближающегося Деймона. Его фигура, вырисовывающаяся на фоне замка, казалась ей мрачным предзнаменованием. Она не желала его видеть, не хотела слушать его уговоры, но и не признавать его собственное упрямство было столь же трудно, как и все остальное в их сложных отношениях. В этот момент, Мераксес, обойдя Караксеса, приблизилась к Рей, склонив голову в почтительном приветствии. Принцесса забралась на массивную спину драконницы, грубо привязывая к себе детали седла для безопасности.

— Vezof, — прошептала принцесса, заметив приближающегося Деймона. Однако драконница, словно чувствуя неприязнь к принцу, лишь фыркнула, а ее ноздри раздулись, извергая облачко пара.

— Jorrãel, — донесся снизу глубокий голос Деймона, и Караксес, послушно отозвавшись на зов своего хозяина, направился к нему.
Мераксес, расправив огромные крылья, готовилась к полету, но ее движения были нерешительными, словно она ожидала какого-то знака, или, возможно, соперничества. Драконница, обычно спокойная и уравновешенная, была необычайно взволнованная, словно отражая внутреннее состояние Рей. Ее дыхание участилось, стало прерывистым и огненным.

Увидев, как Деймон оседлал Караксеса, она взревела и ее голос, словно раскаты грома, пронзил тишину. Кроваво – красный дракон, не ожидая такой яростной реакции, отшатнулся назад, скрепя зубами.  Мераксес учуяла Порочного Принца, что собирался взлететь на своём драконе и это стало причиной её злости.

Грохочущий рык драконницы разнесся эхом по всему острову, подчеркивая напряженность момента. Хотя драконы были примерно одинакового размера, Караксес выглядел более худым и длинным, в то время как Мераксес отличалась большей мощью и массивностью, присущей самкам.

Драконница, извиваясь и рыча на Караксеса со всей силой, вызвала мгновенную ответную реакцию. Она всем видом пыталась спугнуть Караксеса, заставляя его отползти. Затем, резко отпрянув от соперника, Мераксес стремительно взмыла в воздух, поднимая в небо клубы пыли и песка. Рей, крепко вцепившись в сиденье и поручни, ощутила неистовый, пронзительный холод, словно прикосновение самого ветра, окутывающий ее тело. Полет начался.

Принцесса, словно стрела, выпущенная из лука, оторвалась от земли. Мераксес, послушная воле своей наездницы, устремилась вертикально вверх, заставляя Рей изо всех сил вжаться в седло, ощущая остроту угла, с которым драконница набирала высоту. Взмыв над облаками, она обернулась и, сравнявшись горизонтально, направила свой взгляд вперед, летя на север. Ее крылья, работая с мощью и размахом, яростно рассекали воздух, поддерживая ее в ровном положении. Собравшись с духом, Мераксес направилась в сторону Королевской Гавани, однако в этот момент ощутила сильную вибрацию снизу. Деймон, взмыв вверх на своем драконе, перекрыл ей путь, преграждая любую попытку бегства.

Рей, оглянувшись, устремила на дядю пронзительный взгляд, исполненный презрения. Мераксес, остановившись перед Караксесом, злобно зарычала, словно желая продемонстрировать свое отвращение к сложившейся ситуации.

— Послушай меня, — заключил принц, паря неподалеку от принцессы. Его голос, когда-то звучавший сладко и завораживающе, теперь раздражал, напоминая о ее слабости и призывая к действию. Рей, верная своему намерению, отмахнулась от слов принца, приказывая Мераксес постепенно отвернуться и взмыть еще выше, оставив Караксеса парить в одиночестве.

Однако Деймон, ведомый своей настойчивостью, думал иначе. Он приказал Караксесу следовать за Мераксес, и тот, повинуясь воле своего хозяина, начал набирать высоту, настигая ее.

Это стало отправной точкой ее гнева. Она осознавала, что играет с огнем, понимала, что провоцирует его ярость, и это обязательно повлечет за собой последствия. Но она прекрасно понимала, что такие действия заставят его задуматься, заставят пожалеть о содеянном. Или же раззадорят его еще пуще.

Развернувшись и сгустив брови, она, словно помогая вырваться на свободу своему собственному гневу, прошептала заветные слова своему дракону. Мераксес, словно читая мысли хозяйки резко и быстро изрыгнула огромный поток пламени, стремясь поразить дракона Деймона. Пламя, горячее и опаляющее, достигло принца, и он, чувствуя жар от поступающего огня, резко приказал дракону нырнуть под облака. Деймон, чувствуя на себе обжигающее пламя, услышал грозное рычание Караксеса, который был взбешен дерзостью драконницы.

– Daor, Caraxes... — стараясь успокоить своего зверя, произнес он, вытирая опаленное лицо рукой, словно стряхивая пепел. Караксес, опустившись под облака, исчез из виду.

Рей, хоть и не желавшая причинять ему вред, ясно дала понять, насколько он задел ее чувства. Мераксес развернулась в первоначальном направлении и, выровняв свой полет, устремилась вперед, не обращая внимания ни на что, кроме собственных мыслей, словно отгородившись от всего мира.

•••

Они летели высоко в небе, паря над бескрайними просторами. Внизу расстилалась мозаика из изумрудных полей, пересеченных серебряными лентами рек, величественные горы, подобные спящим исполинам, вздымались к небу, а синее море, окаймленное песчаными берегами, растворялось в дымке горизонта. Солнце, пробиваясь сквозь перистые облака, окутывало все вокруг мягким, золотистым светом, превращая пейзаж в завораживающее зрелище. Принцесса, наслаждаясь полетом, постепенно почувствовала острую волну холода, пронзившего ее до костей. Ее руки, онемевшие от ледяного ветра, казались ей незначительной помехой по сравнению с бушующими внутри мыслями. Она чувствовала себя истощенной и отрешенной от всего. Принцесса искала поддержку и заботу в других, но безуспешно.

Лейнор, ее муж, оказался эмоционально отстранен от неё, предпочитая компанию собственных любовников выше чем проведение досуга с семьёй. Визерис, измученный болезнью, был не в состоянии помочь никому. Рей лишь изредка заходила к нему, и то, лишь по особо важным вопросам. Она любила отца, но его присутствие было лишь еще одной ношей, которую она тяжело несла на своих плечах. Лорды боялись ее, считая отрешенной и непредсказуемой. Ланнистеры были обижены еще со времен её помолвки с Лейнором. Баратеоны всегда были помехой в её продвижении, а Старков никогда не было рядом. И даже сейчас она отвергла единственного любимого человека, который так нагло бросил ее. Она понимала, что одной ей не справиться, что враги превышают количество союзников и это давило на неё дополнительным грузом. Измученная родами и последующими осложнениями, Рей чувствовала себя опустошенной, ища утешения в мужчинах, которые так яростно избегали ее.

Она оглядела Мераксес, постепенно успокоившуюся после резкого взлета. Поглаживая ее лазурную чешую, переливающуюся на солнце, она опустилась ниже, нежно почесывая драконницу и вызывая у нее тем самым тихое мурлыканье удовольствия. Принцесса вздохнула, понимая, что лишь Мераксес всегда была и будет верна ей, несмотря ни на что.

Она вздохнула и вернулась в обычное положение на сиденье, оглядывая простор вокруг. Однако из облачной пелены, словно из ночного мрака, вдруг вынырнул Караксес. Резко и стремительно, не давая Мераксес опомниться, он зарычал и, словно хищная птица, и набросился на нее, хватаясь крыльями за шею драконницы и обвивая ее своей мощной шеей. Караксес, словно удав, сжал Мераксес, заставив их взгляды встретиться в опасной близости. Его рык был встречен яростным рычанием драконницы, которая, чувствуя скованность, ответила еще более сильным рычанием, заставив Караксеса сжать ее еще сильнее.

В этот момент Деймон, мгновенно оттолкнувшись от седла, ловко вскарабкался на спину своего дракона и, приподнявшись, окинул взглядом свою племянницу. Рей, пораженная внезапностью его появления, отпрянула; ее зрачки расширились, а взгляд устремился на принца, невероятным образом удерживающегося на драконе лишь за счет собственных сил. Она вжалась в седло, а её волосы растрёпанные от удара, ниспадали на лицо, вызывая в голове замешательство.

Однако Мераксес, почувствовав сильную опасность, резко наклонилась, пытаясь оттолкнуть Караксеса и его тушу. Это резкое движение заставило оба массивных тела наклониться под острым углом, и Деймон, ощущая под собой исчезающую опору, решительным движением, с опаской перепрыгнул тело Караксеса, оказываясь на задней части спины Мераксес. Он, сначала схватившись за часть седла, увидел, что драконница наклоняется и его рука начинает соскальзывать, поэтому его другая рука схватилась за массивную чешую, пытаясь удержаться.

Рей, испытывая ужас, обернулась и увидела Деймона, схватившегося за чешую драконницы. Он с трудом удерживался, ощущая яростные рывки Мераксес.

— Ты сумасшедший! — крикнула она, отстегиваясь от седла и намереваясь упасть вниз, чувствуя, как Мераксес пытается освободиться от хватки Караксеса. Протянув одну руку к Деймону, а другой держась за седло, Принцесса оглянула его выражение лица, полное надежды и жизни. Деймон, схватившись за ее локоть, начал взбираться выше. Он постепенно навис над принцессой, которая мгновение назад была его единственной опорой в небе. Схватившись за поручень, Порочный Принц вытащил крепление к седлу и, прикрепив его обратно, прижал к себе Рей, не давая ей сдвинуться с места.

Резкий толчок и Караксес отцепился от шеи Мераксес, которая в порыве ярости обвела свои зубы вокруг его шеи. Тело драконницы отбросило в сторону, заставляя ее наклониться и Рей, ощутив это, резко схватилась за спину Деймона, обвив его руками, а он, в свою очередь, уцепившись за седло, старался удержать их от падения. Ее пальцы, царапая его спину, пытались схватить его, не давая упасть.

Мераксес, быстро освободившись от хватки Караксеса, начала выравнивать положение. Это заставило Деймона изо всех сил вжаться в тело дракона и седло, чтобы окончательно не оторваться от седла. Драконница перевернулась в воздухе, и Деймон, обретя равновесие, опустился рядом с принцессой, тяжело дыша.

Собрав все свои силы, он, наконец, закрепился на седле, и, вытянув руки, помог принцессе устроиться рядом. Их дыхание было прерывистым и частым, а взгляды, полные напряжения и волнения, на мгновение встретились. В них читались испуг, отчаяние и, неожиданно, вспышка неоспоримой близости.

Они наконец были в безопасности, но напряжение не отпускало их души. Деймон отстегнул от седла крепление и, вернув его на место, зафиксировал уже и себя и принцессу. Мераксес, чувствуя успокоение своей наездницы, плавно парила в воздухе, ее огромные крылья рассекали небесную синеву, а вдали виднелся силуэт Караксеса, удаляющегося в сторону облаков.

Деймон, восстанавливая дыхание после пережитого, взглянул на принцессу исподлобья. Ее лицо, выражающее волнение и тревогу, находилось в опасной близости – всего в полуметре от его собственного. Сердца их бились в унисон, отражая пережитый ужас и внезапное воссоединение.

— Рей, — начал он, его голос, пропитанный необычной мягкостью, заставил принцессу поднять на него взгляд.

— Да? — вопросительно спросила она, в ее глазах металась тревога, но в них также читалась и какая-то скрытая надежда.

Порочный принц, удостоверившись, что Мераксес постепенно успокаивается, поднял свободную руку и, с невероятной нежностью, положил ее на лицо принцессы, отодвигая пряди белоснежных волос, спутавшихся от пота и ветра. Его прикосновение было легким, как весенний ветерок, но в то же время наполненным глубокой заботой.

— Прости меня. — прошептал он, его голос был короток, но в этих двух словах была содержалась вся глубина его раскаяния и нежность, долго скрывавшаяся в глубинах его сердца.

Принцесса вздохнула, прикосновение Деймона было для нее бальзамом на истерзанную душу. Она не ответила словами, и лишь её поведение говорило о многом — нежная усталость в ее взгляде, тихое удовлетворение от его прикосновения, тоска, затаившаяся в глубине её сердца, наконец-то нашла свое отражение. Ее лицо, до сего момента измученное и изнеможенное, словно расцветало под ласковым прикосновением его руки. Деймон, в знак примирения и восстановления связи, склонил лоб к ее лицу, их кожи соприкоснулись, соединившись в немом порыве романтической близости, которая была крепче любых слов.

Приземлившись на песчаный берег, Рей отпустила Мераксес. Драконница, взмыв ввысь и разметая песок в округе, растворилась в небесной синеве, оставляя принцессу и Деймона наедине с шумом прибоя и бескрайним океаном. Рей, подойдя к воде, опустила руки в прохладную жидкость, смывая с лица остатки пепла и копоти. Движения ее были медленными, задумчивыми, взгляд устремлен вдаль, а в глубине глаз читалась усталость, перемешанная с едва заметной тревогой. Деймон стоял в нескольких шагах, молча наблюдая.

— Мы могли погибнуть, — произнесла Рей, ее голос был тихим, но в нем звучала явная горечь. Она смотрела на него с вызовом, но в ее глазах проскальзывала искра тревоги, которую она не могла скрыть.
Деймон сделал шаг вперед, его взгляд был полон раскаяния и вместе с тем, какой-то упрямой решимости.

— Ты бы не послушала меня иначе, — ответил он, его голос был глухим и хриплым. Он подошел ближе, и, не дожидаясь ответа, взял ее руки в свои чтобы их пальцы переплелись в немом соприкосновении.

Рей не вырвалась, и он, почувствовав ее негласное согласие, поднес ее ладони к своим губам, оставляя на их нежной коже легкие, нежные поцелуи. Его губы скользили по ее пальцам, обжигая кожу жаром раскаяния и нежности.

— Ты всегда находишь самый безумный способ, чтобы доказать свою правоту, — проговорила Рей, ее голос был тише шепота, но в нем слышалась нотка упрека, а не только боли. Она чувствовала, как ее сердце начинает учащенно биться под его прикосновениями, и как ее тело, вопреки разуму, тянется к нему.

— Иначе никак. — ответил Деймон, подняв глаза, полные строгости и, в то же время, какой-то нежности. Он прижал ее руки к своей груди, словно пытаясь зарыть их у своего сердца.

Рей вздохнула, чувствуя его искренность, но не могла полностью отпустить боль и обиду, которые он ей причинил.

— Ты меня пугаешь, — прошептала она, ее голос был полон нежности и отчаянной любви, и ее взгляд, как и раньше был прикован к его глазам, словно она не могла отвести глаз.

— Я больше никогда тебя не брошу, — проговорил Деймон, его голос был полон клятвенной верности. Он нежно провел пальцем по ее щеке, словно желая стереть следы недавних переживаний.

Рей взглянула на него исподлобья и её глаза, полные одновременно нежности и недоверия, изучали его лицо. Она словно пыталась прочитать в нем истину, но тень сомнения все еще омрачала ее взгляд. Руки Деймона, которые мгновение назад согревали ее ладони, переместились на ее талию, притягивая ее хрупкое тело ближе к себе, словно он желал заключить ее в объятиях, не давая ей отступить.

— Ты вся дрожишь, — произнес он, его голос был тихим, но в нем сквозила забота и нежность. Он чувствовал ее внутреннее волнение и холодок, пробирающий ее до костей.

— Так согрей меня, — прошептала она в ответ, ее голос был едва слышен, но в нем слышался отголосок привязанности. Она не отстранилась, позволяя ему притянуть ее еще ближе, и ее взгляд был прикован к его губам.

— С удовольствием, — ответил Деймон, и в его глазах вспыхнул огонек, отражавший его собственные чувства. Он прижал ее к себе, словно желая согреть ее всем своим теплом. Его губы, нежно коснулись ее лба, а затем спустились к виску, оставляя на ее коже легкие, обжигающие поцелуи.

— Ты знаешь, что это бессмысленно? — проговорила Рей, ее голос был полон иронии, но в нем слышалась нежность и тоска. Она знала, что они играют с огнем, но не могла противостоять его притяжению.

— Бессмысленно отрицать то, что между нами происходит, — ответил Деймон, и его голос был полон уверенности и страсти. Его губы, спустившись на ее шею, постепенно оставляя дорожку горячих поцелуев и вызывая у нее дрожь и томление.

— Мы... — начала было она, но он прервал ее, запечатав ее слова страстным поцелуем. Его губы, властные и нежные, прильнули к ее губам, и все слова и сомнения растворились в сладостном поцелуе. Они целовались долго и нежно, словно пытались возместить все те годы, что провели в разлуке.

Принцесса ответила на его поцелуй, вкладывая в него всю свою тоску и страсть, и все слова и сомнения исчезли. Она чувствовала, как его руки сильнее прижимают ее к себе, и ее тело, повинуясь неведомой силе, полностью отдалось его прикосновениям. Они целовались долго и страстно, и лишь шум прибоя нарушал тишину их поцелуя.

— Нам нельзя, — прошептала она, отстранившись от его губ, и ее взгляд был полон тоски. Она знала, что их чувства обречены, и что их отношения не принесут им ничего, кроме страданий, но не могла противиться искушению.

— Мне всё равно, что скажут другие, — проговорил Деймон, и его голос был полон решимости. Он снова прильнул к ее губам, и их поцелуй, словно обещание, стал еще более долгим и страстным, заставляя их забыть обо всем на свете. Их языки сплелись в охотном танце, жаждущем и страстном, словно они пытались утолить давнюю жажду, терзающую их сердца. Руки скользили по телам друг друга, изучая каждый изгиб, каждую линию, словно слепые, познающие мир на ощупь. Прикосновения были нежными и настойчивыми одновременно, пробуждая в их телах волны желания и томления.
Рей, прервав поцелуй, отстранилась от него на мгновение, ее взгляд был полон противоречий — страсти и сомнения, желания и страха. Она глубоко вздохнула, пытаясь обрести хоть какое-то самообладание, но ее голос все равно дрожал от переполнявших ее эмоций.

— Если тебе все равно на то, что скажут другие, — помедлила она, ее слова были полны намека, словно она ставила перед ним невыполнимое условие, — то расскажи Эйгону, кто его настоящий отец.
Рука Деймона, до этого ласкавшая ее талию, скользнула под подол ее платья, касаясь ее бедер, пробуждая в ней новые волны жара и томления. Другая его рука прижимала ее к себе, не давая ей отстраниться, и его губы снова накрыли ее в страстном, настойчивом поцелуе, пытаясь заглушить ее слова.

— Ты знаешь, что это невозможно, — прошептал он, оторвавшись от ее губ на секунду, его голос был хриплым от желания, а взгляд был полон упрямства, — Это разрушит все, что я пытаюсь сохранить.
Рей снова коснулась его губ, отвечая на его поцелуй, но ее руки, до этого ласкавшие его спину, оттолкнули его от себя на мгновение.

— И все же, разве не этого ты хочешь? — прошептала она, ее взгляд был пронзительным, и в нем читалась какая-то тайная грусть, — Разрушить все, что нас связывает, чтобы не оставалось ничего?

— Я хочу тебя, — прорычал Деймон, и его голос был полон страсти и отчаяния, — Я хочу тебя сейчас, здесь, и мне плевать на последствия.

Он снова прижался к ее губам, и их поцелуй стал еще более жадным и страстным. Его руки скользили по ее телу, распаляя ее желания, и его дыхание, горячее и прерывистое, обжигало ее кожу. Он чувствовал, как ее тело трепещет под его прикосновениями, и это лишь разжигало его страсть.

Они отпрянули друг от друга, словно от огня, их дыхание было прерывистым, а взгляды полны напряжения и возбуждения. Рей украдкой оглядела Дрифтмарк, силуэт замка, вырисовывающийся вдали, казался им одновременно и спасением, и угрозой. Деймон, проследив за ее взглядом, легонько поцеловал ее в висок, а затем, взяв ее за руку, повел к небольшой деревянной конструкции, стоявшей неподалеку, словно укрытие, спрятанное от любопытных глаз.
Внутри царила полутьма, воздух был пропитан запахом дерева и моря, и это уединение словно развязало руки Порочному Принцу. Он словно сорвался с цепи, набрасываясь на свою желанную племянницу с новой силой, его прикосновения стали более настойчивыми и откровенными, а поцелуи – более жадными и страстными. Он порвал подол ее платья, обнажая ее ноги, и одновременно с этим опалял ее шею горячим дыханием, его губы оставляли на ее коже нежные, обжигающие следы.

— Он так похож на тебя, — проговорила Рей, ее голос был тихим и хриплым от возбуждения, в нем слышалась смесь тоски и нежности. Она ощущала на себе его поцелуи, и ее тело, словно подчиняясь его воле, трепетало от страсти. — Отец, скорее всего, догадывается...

— Пусть догадывается, — прошептал Деймон, его голос был полон упрямства и презрения. Его руки скользили по ее телу, расстегивая ее платье и обнажая ее кожу, которая так и пылала под его прикосновениями. — Меня это не волнует.

Деймон приблизился, его движения были плавными, но в них сквозила дикая, необузданная сила. Пряжка ремня, звякнув, упала на деревянный пол, словно отброшенная в сторону ненужная деталь. Рей, словно подчиняясь какому-то древнему зову, наклонилась вперед, позволяя его рукам скользнуть по ее телу и снять с нее последний клочок ткани. Обнаженная, она обернулась, ища его взгляда, и в их глазах отразилось пламя, которое уже давно горело между ними. Деймон приблизился вплотную, их тела едва не касались друг друга, и Рей вздрогнула от ощущения его жара между ног. Она почувствовала, как тепло разливается по ее венам, вызывая трепет и дрожь.

— Avy jorrah, — прошептал он, слова на Высоком Валирийском звучали как древнее заклинание, проникая в самую глубину ее души, пробуждая все ее самые потаенные желания. В его устах это означало не просто "Моя любовь", но и обещание вечного владения, признание в первобытной страсти, которая охватила их обоих.

Прижимая Рей к себе, он вошел в нее медленно и глубоко. Она задрожала от боли, смешанной с волной удовольствия, которая прокатилась по ее телу. Его руки, сильные и нежные одновременно, перемещались с ее бедер на плечи, поддерживая и направляя, а их губы слились в поцелуе – долгом, страстном, отражающем все безумие, что творилось между ними. Он целовал ее так, словно хотел выпить до дна, оставляя на ее коже легкие, обжигающие следы.

В этом тайном убежище, словно на краю мира, они отдались своим чувствам без остатка. Каждый вздох, каждый стон, каждое прикосновение были наполнены такой интенсивностью и страстью, что казалось, будто время остановилось. Рей чувствовала себя одновременно и пленницей, и владычицей его чувств, она отдавала себя ему без остатка, доверяя полностью свою душу и тело. Деймон двигался медленно и глубоко, словно хотел проникнуть в самую суть ее, в ее мысли и чувства. Его поцелуи становились все более жадными, а прикосновения все более откровенными. Он ласкал ее спину, проводя ладонями по ее позвоночнику, заставляя ее изгибаться под его прикосновениями. Она чувствовала, как его дыхание становится все более прерывистым, а стоны — громче и откровеннее, и ее тело отвечало на его ласки с неистовой силой.

Их тела были словно два магнита, притягивающиеся друг к другу с неумолимой силой, и Рей знала, что в этом мире нет ничего более важного, чем этот момент, эта страсть, эта безумная связь, которая их объединяла. Они были единым целым, и в этом единении они находили спасение, утешение, и ту свободу, которую они так жаждали. В этом мире не было ничего, кроме их тел, их дыхания, и той неистовой страсти, которая поглотила их обоих.

— Деймон... — простонала она, ее голос был хриплым, полным отчаяния и наслаждения. Она чувствовала насколько он глубоко внутри нее, а каждый его толчок пронзал ее насквозь, лишая рассудка.

— Молчи, — прохрипел Деймон, его голос был полон страсти и какого-то первобытного напора. Он не хотел слышать ее стоны, он хотел чувствовать их, он хотел, чтобы они слились с его собственными, он хотел, чтобы они потерялись друг в друге, как в бушующем море. Его голос сорвался на стон, полный муки и наслаждения, и Рей почувствовала, как его тело напряглось, а дыхание стало тяжелым и прерывистым. Его движения стали грубее и темп ускорился, его тело двигалось с такой неукротимой силой, что Рей едва могла удержаться на ногах. Он был близко, она это чувствовала, они оба были на грани, и в этой близости было что-то пугающее и манящее одновременно.

Она вцепилась в его плечи, ее ногти впились в его кожу, и она прогнулась в спине, отдаваясь его ласкам без остатка. Каждый его толчок приближал ее к краю, к той точке, где разум и тело переставали существовать, оставаясь только инстинкты и ощущения. Она чувствовала, как волны удовольствия накрывают ее с головой, ее тело дрожало и горело от жара, ее разум смутился от избытка ощущений, и она забыла, кто она и где находится.

— Рей... — прорычал Деймон, его голос был полным муки и наслаждения, — Рей...

Она не ответила, она не могла говорить, она могла только стонать, дышать, и цепляться за него, словно он был единственной опорой в этом безумном мире страсти. Она чувствовала, как он напрягся до предела, как его тело содрогнулось, и как она сама, словно разорванная на части, устремилась навстречу его неизбежности.

Затем, его голос сорвался на стон, полный наслаждения, и Рей почувствовала, как его тело напряглось, готовое выпустить свой жар. Его движения стали грубее и резче, а темп ускорился, словно он потерял всякий контроль над собой. Он больше не был тем нежным и ласковым любовником, которым был только что, сейчас он был диким и необузданным, и Рей чувствовала, как ее тело подчиняется ему без остатка.
Он был близко, Рей чувствовала это по дрожи в его руках, по горячему дыханию, опаляющему ее кожу, по неистовой страсти, которая охватила их обоих. Она запрокинула голову, ее стоны стали громче и откровеннее, она впивалась пальцами в его плечи, пытаясь удержаться на краю этого безумия.

Ее тело горело, каждый нерв был напряжен до предела, и она чувствовала, что еще мгновение, и она разобьется на тысячи осколков. Она отдалась этому чувству без остатка, она больше не сопротивлялась, она хотела этого так же сильно, как и он.

На момент его тело напряглось до предела и Рей почувствовала, как волна удовольствия накрыла ее с головой, пронизывая каждую клеточку ее тела. Ее стоны смешались с его хриплыми криками, и на мгновение, показалось, что их души слились в единое целое.

Дыхание их обоих было прерывистым и тяжелым, а их тела, мокрые от пота, плотно прижимались друг к другу. Рей чувствовала, как ее сердце бешено колотится в груди, а все ее чувства обострились до предела. Она не могла говорить, она могла только чувствовать, и в этом моменте она чувствовала себя более живой, чем когда-либо прежде.

Деймон нежно поцеловал ее в шею, его прикосновения стали более ласковыми и спокойными, и Рей почувствовала, как напряжение постепенно покидает ее тело. Они оба замолчали, и в этом молчании слышалось то, что невозможно было передать словами. Их тела, слившись в едином порыве страсти, теперь были связаны невидимой нитью, и эта связь, казалось, была вечной.

•••

— Её сын лишил глаза нашего, Визерис! — Голос Алисенты, словно отравленный клинок, вонзился в тишину зала.

— Мы лишь защищались! — Голос Бейлы, старшей дочери Лейны, был полон отчаяния, но в нем звучала и непримиримая решимость.

— Он мог меня задушить! — вмешалась Рейна, её голос дрожал от пережитого ужаса и обиды.

— Эймонд украл Вхагар, — прошептала снова Бейла, ее слова были словно напоминанием о старой ране, которая все еще кровоточила в их сердцах.

—Он хотел убить принца!

Визерис, чье терпение иссякло, словно выпитая чаша, ударил кулаком по столу, заставив всех замолчать.

— Тишина! — его голос был хриплым и уставшим, а взгляд — блуждающим и полным отчаяния. — Как вы не понимаете, вы – одна семья, и должны держаться вместе, — его слова, словно пустые обеты, были лишены прежней силы и надежды.

Визерис оглядел всех своих детей, внуков, словно ища в их глазах понимание, но видел лишь ненависть и обиду.

Рейнис, одетая лишь по-домашнему, выступила вперед, словно пытаясь защитить своих внучек, ее глаза были полны грусти и усталости.

— Визерис, они не лгут, — сказала она, ее голос был тих, но в нем звучала твердость и решительность. — Эймонд украл Вхагар сразу же после смерти Лейны, — ее слова были словно обвинением, брошенным в лицо всем присутствующим.

Алисента, с непроницаемым выражением лица, настаивала на своей правоте.

— Её дети – монстры! — ее голос был полон презрения и ненависти. — Как ты не понимаешь, Визерис, мейстеры сказали, что глаз не вернуть, — ее слова звучали словно проклятие, обрекая их на вечную вражду.

— Ответь мне, Эйгон, — Визерис обратился к сыну Принцессы, его голос был хриплым от усталости и отчаяния. — Что сказал Эймонд? — вопрос был задан с нескрываемым волнением, словно в этих словах заключалась истина, которую он так отчаянно хотел услышать.

Алисента, словно змея, готовая к нападению, тут же вмешалась, не давая и секунды на размышление. — Какая разница, если глаз уже не вернуть?! — ее голос был полон ненависти и презрения, она не желала слушать оправдания, она жаждала лишь мести.

Визерис, чье терпение, казалось, вот-вот лопнет, приказал ей заткнуться, его голос был полон угрозы. Он не хотел слушать ее гневные выкрики, он ждал ответа сына Рей, он желал услышать правду из первых уст.

— Он оскорбил мою мать, — произнес Эйгон, его голос был наполнен взявшейся суровостью и дерзостью, словно он за одно мгновение повзрослел на несколько лет. — Он назвал меня бастардом, — его темный, убийственный взгляд, словно игла, пронзил уже одноглазого Эймонда, и в этом взгляде читалась непримиримая ненависть и жажда возмездия. — Он назвал мою мать шлюхой, — прошептал он, и в этом шепоте заключалось столько боли, сколько гнева и отчаяния.

Визерис опешил, словно ледяной водой окатили, и с ужасом обернулся на своего сына Эймонда, не веря своим ушам.

— Эймонд, как ты мог!? — воскликнул он, его голос был полон разочарования и боли. — В такой момент, — он не мог понять, как его сын мог произнести такие слова, особенно в такое трагическое время, когда они должны были держаться вместе, когда они должны были сплотиться, а не раздирать друг друга на части. Он чувствовал, как его сердце разрывается на части от горя и разочарования.

Визерис обернулся, его взгляд, тяжелый и пронзительный, облетел всех присутствующих. На мгновение в зале повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим всхлипом где-то в отдалении.

— Эймонд, кто тебе сказал эту невыносимую ложь? — голос короля был суров, каждое слово отдавалось эхом в замершем зале. — Скажи мне сейчас же! — Он со всей силой стукнул кулаком по столу, заставляя его содрогнуться. Взгляды всех присутствующих невольно устремились к Алисенте, словно к источнику этой ядовитой лжи. Но Алисента, не колеблясь, молча стояла, её лицо, как маска, не выражало ни единой эмоции. Визерис, ожидая ответа, смотрел на неё, пытаясь прочесть на её лице хоть какой-то намёк на правду.

— Эйгон, — произнес Эймонд, его голос был тих и ровен, но в нём чувствовалась та же ледяная ненависть, что и в глазах его старшего брата. Он указал на Эйгона, и в этом жесте, словно в молчаливом обвинении, прозвучало всё несогласие, весь яд, что кипел между братьями.

Эйгон, услышав обвинение, брошенное в него братом, лишь поник головой, словно сломанная ветвь дерева. Он молчал, не пытаясь оправдаться, не пытаясь защитить себя от наговора. Он был слаб характером, словно ведомый ветром тростник, не умел противостоять напору более сильных и решительных личностей, таких как его мать и брат. Он был слишком молод, чтобы осознать всю серьезность ситуации, чтобы понять, как ложь может искалечить души и разрушить судьбы. Он был лишь марионеткой в этой жестокой игре, разыгрываемой взрослыми.

Визерис, чье здоровье было уже истощено нескончаемой борьбой за мир в семье, почувствовал, как в груди вспыхивает отчаяние. Он решил, что пора положить конец этому бессмысленному спору, который, казалось, не имел ни начала, ни конца, и был способен лишь разжечь пламя ненависти.

— Эймонд, Эйгон, — помедлил король,  — Я не желаю слышать от вас больше никаких доводов по поводу принадлежности детей Принцессы к королевской крови, — голос Визериса окинул всех находящихся в зале. —Это касается всех!

— Но отец..?!

— Молчать! — прошипел король.

Алисента, словно одержимая гневом и жаждой мести, впилась взглядом в своего телохранителя. Её слова, произнесенные с ледяной яростью, пронзили тишину зала, словно удар клинка:

— Сэр Кристон, — она окинула взглядом своего телохранителя, ее голос был твердым и полным ненависти. — Принеси мне глаз Эйгона Таргариена, — она указала рукой на юного Эйгона, что стоял в некотором отдалении, смущенный и бледный, его взгляд был полон тревоги и страха.

— Алисента, замолчи сейчас же! — выкрикнул король, его голос был словно рычание раненого зверя, полное отчаяния и бессилия. — Ты не ведаешь, что говоришь!
Но Алисента, словно не слышала его, ее взгляд был прикован к Кристону Колю, чье лицо было искажено от потрясения и сомнений. Он, как верный пес, всегда готовый исполнить ее приказы, в этот раз словно застыл на месте, разрываясь между преданностью и здравым смыслом.

Кристон Коль, стоявший по центру зала, словно окаменел, его глаза расширились от шока, а дыхание стало прерывистым. Он был предан королеве, он поклялся защищать ее и исполнять ее приказы, но этот приказ... этот приказ был чудовищен. Его рука непроизвольно сжалась на рукояти меча, пальцы, как будто, искали спасения в привычном ощущении стали. Он оглядел зал, ища поддержки, но видел только испуганные лица и взгляды, полные отвращения. Он посмотрел на Эйгона, юного принца, стоящего в некотором отдалении, его глаза были полны страха и смятения. Ему показалось, что сейчас перед ним был не принц, а испуганный ребенок, которому сейчас нужна защита, а не увечье.
Он посмотрел на короля Визериса, чье лицо было багровым от гнева и отчаяния, и на Рейнис, глаза которой были полны отвращения и ненависти, а затем взгляд метнулся на остальных, кто смотрел на него с испугом и отторжением. Он почувствовал, что стоит на краю пропасти, и любой его шаг может привести к катастрофе. Он понимал, что этот приказ был продиктован гневом и жаждой мести, но он не мог его исполнить. Он не был палачом, он был рыцарем, и его долг был защищать, а не калечить.

— Сэр Кристон! — снова выкрикнула Алисента, ее голос был полон ярости, словно плеть, бьющая его по лицу.
Словно очнувшись от летаргического сна, Кристон Коль резко достал из оправы меч. Металл со звоном вырвался из ножен, словно пробуждаясь от векового сна. Клинок засиял в свете факелов, острый и смертоносный, словно застывший луч ярости. Он замахнулся, и острие меча, казалось, пронзало воздух, устремляясь к принцу.

Однако, в этот самый момент, словно тень, выскочившая из ниоткуда, из толпы выбежал Деймон. Его движения были быстры и ловки, словно он был воплощением самой тьмы. Их клинки с оглушительным звоном скрестились в воздухе, искры разлетелись во все стороны, словно маленькие вспышки ярости. Порочный принц встал перед Эйгоном, словно защищая его своим телом, и его глаза были полны ненависти и ярости. Он смотрел на Коля, словно на своего злейшего врага, и его рука, крепко сжимающая рукоять меча, дрожала от ярости.

— Ты не посмеешь... — словно рычал он, произнося эти слова. Его голос был полон ненависти и угрозы, словно он собирался уничтожить любого, кто встанет на его пути.

Следом из толпы выбежала Принцесса; её лицо было искажено ужасом и гневом. Она быстро подбежала к Эйгону, беря его под свое защитное крыло, словно мать-львица, готовая броситься на защиту своего детеныша.

— Что здесь происходит?! — крикнула она, ее голос прорезал напряженную тишину, — Эйгон, в чем дело? Ты в порядке?
— спросила она, оглядывая ссадины первенца.

Кристон Коль, все еще державший меч, отпрянул от Деймона, постепенно отходя на задний план, и вставая рядом с королевой Алисентой. Его взгляд, полный ненависти и ярости, был прикован к Порочному Принцу, который, в свою очередь, оглядывал его исподлобья, словно хищник, оценивающий свою добычу. Между ними витала напряженность, готовая в любой момент вспыхнуть новым конфликтом.

Алисента уверенно вышла ближе. Её лицо было искажено гневом, а в глазах сверкала ярость.

— Твой сын хотел убить моего! — заявила Алисента, ее голос был ледяным и жестким, полным презрения, когда она вышла и встала прямо перед Деймоном.

Тот в свою очередь оглянул её сверху. Королева, вставшая перед ним, кажется адресовала эти слова именно Порочному Принцу, но тот, не подавая виду, лишь отошел влево, давая понять, что эти слова были адресованы не ему.

— Произошло недоразумение! Мой сын никогда бы так не поступил, — ответила Принцесса, ее голос был твердым, полным уверенности в невиновности Эйгона. Она оглядела Алисенту, словно оценивая масштабы их конфликта. В ее взгляде мелькнуло что-то опасное, предвещающее серьезную вражду. — Это моему сыну угрожала опасность, а он, в свою очередь, лишь защищался.

— Твой сын — чудовище, — прошипела Алисента, ее взгляд был полон ненависти и ярости.

— Не смей так говорить о моём сыне. — прорычала Рей, сокращая расстояние с Алисентой до минимума. Между ними словно пролетела искра, предвещая взрыв. — Если ты считаешь, что всё тебе здесь дозволено, то ты ошибаешься, — медленно и весомо произнесла она, её взгляд прожигал Алисенту.

Визерис вышел вперед, вставая между злобными фигурами, пытаясь разнять их, — Прекратите, обе! – сказал тот, вставая между ними и отодвигая собой Королеву назад. Алисента, оглядывая исподлобья Принцессу отвернулась, выслушивая упрёки короля.

Она стояла неподвижно, сцепив зубы от ненависти и злобы, а в ее глазах горел огонь жажды мести. И в какой-то момент, словно под давлением дьявольской силы, ее ярость, словно вулкан, изверглась наружу. Она резким, словно молния, движением выхватила кинжал из рукояти короля, и с диким, полным ненависти взглядом набросилась на Принцессу, словно одержимая нечистым духом.

— Если король не может выполнить это, то выполнит королева! — прокричала она, ее голос был полным ненависти и презрения. Она была словно фурия, восставшая из преисподней, готовая разорвать любого, кто встанет на ее пути.

Алисента, с искаженным от ярости лицом, набросилась на падчерицу, и в тот же миг, словно тень, возникшая из ниоткуда, перед ними, словно неприступная стена, выбежал и закрыл её собой Лейнор. Он действовал на инстинктах, не думая о последствиях, словно настоящий защитник, готовый пожертвовать собой ради спасения жены. Он принял удар на себя, не дрогнув, не отступив ни на шаг, не дав королеве коснуться ни единого волоска на голове Рей. Нож, скользнув по руке мужчины, оставил глубокий, кровоточащий порез, и Лейнор резко отстранился, шипя от боли, но, несмотря на это, он крепко держал позади себя Принцессу, словно защищая её от неминуемой гибели. Лейнор давно догадывался о том, что Эйгон, не его сын, но никогда не подавал виду. Он защищал его, как защищал бы и своего собственного ребенка, он был готов на все ради него, даже на собственную смерть, и это была не прихоть, а искренняя любовь, поэтому он так уверенно и яро выбежал ради спасения его матери.

Алисента, словно ужаленная, отпрянула от Лейнора, её лицо исказила гримаса злобы и бессилия. Она с отвращением выбросила из руки окровавленный кинжал, словно горящий уголь, и, не проронив ни слова, стремительно скрылась за дверями, оставив после себя лишь тяжелую тишину и привкус страха.

Рейнис, подбежала к сыну; ее сердце разрывалось от ужаса, но в глазах горел огонь решимости. Она нежно прикоснулась к его окровавленной руке, и, стараясь не показать своего волнения, вызвала лекаря. Корлис, с неодобрением и осуждением, посмотрел на короля, его взгляд был красноречивее любых слов, указывая на то, что супруга Визериса окончательно лишилась рассудка, перейдя грань дозволенного безумия.

Эйгон, словно испуганный птенец, которого едва не растерзали хищники, через мгновение подбежал к Лейнору, его тело дрожало, а на глазах заблестели слезы благодарности. Он крепко обнял мужчину, словно ища в его объятиях утешение и защиту. Лейнор, нежно обнял мальчика в ответ, и, склонившись к его уху, зашептал, его голос был тих, но полон искренней любви и преданности: о том, что готов на всё ради его матери, что его жизнь, как и его сердце, принадлежит ей.

Рей, стоявшая рядом, словно окаменела от ужаса и напряжения. Её дыхание было резким и быстрым, грудная клетка вздымалась, а сердце колотилось в груди, словно бешеное. Она не могла поверить в то, что только что услышала. Слова Алисенты, полные ненависти и угрозы, витавшие в воздухе, словно ледяной ветер, пронзили ее до самых костей.

— Лейнор, о боги, — прошептала она, оглядывая своего мужа. Её глаза, полные беспокойства, искали его поддержки и защиты.

— Все в порядке, — ответил Лейнор, его голос был тихим, но полным спокойствия. Он старался казаться уверенным, но Рей видела легкую дрожь в его теле, что выдавала его беспокойство.

Деймон, стоявший рядом, заставил Лейнора поднять взгляд наверх. Их глаза встретились, и в этом коротком взгляде промелькнуло что-то сложное, не поддающееся однозначной трактовке. Деймон склонил голову, незаметно и медленно, словно признавая его правоту, его роль отца и мужа, даже несмотря на их собственные сложные отношения. Лейнор, в ответ, слабо ухмыльнулся на этот жест, и в этой ухмылке было больше печали, чем иронии.

Лейнор относился к Деймону со сложной смесью уважения, недоверия и некоего печального понимания. Он уважал его силу, его смелость и его преданность семье. Он понимал, что Деймон несет в себе тьму, но он также видел, что эта тьма порой способна освещать путь, что за этой жестокостью кроется некая своеобразная защита. Он видел, что Рей тянется к Деймону, и он знал, что он не может конкурировать с той страстью, которая витала между ними.

Рей оглянула Лейнора вновь, ее глаза, полные беспокойства, скользнули по окровавленной руке.

— Спасибо, — прошептала она, ее голос дрожал.

— Главное, что ты и дети в порядке, — прошептал он в ответ, его голос был хриплым, но в нем звучала искренняя забота.

Главное, что они в порядке.