Всё наладится

Сложить два плюс два труда не составило. Ульяна редко говорила о своей семье, а на все мои попытки как-то её разговорить лишь слабо отмахивалась.

Болезненная тема.

Поэтому я понимающе уступал, позволял переводить тему и не расспрашивал, не пытался расковырять эту рану.

Я тихо вздохнул, мысленно отмечая, как мало в моей жизни было людей, у которых была бы полная и любящая семья.

Проблема нашего поколения.

Либо мама, либо папа. Алкоголь, наркотики, насилие. Замалчивание, игнорирование, неумение проявлять любовь и заботу. Их не научили, они не смогли дать этом нам, а мы, быть может, не сможем дать это своим детям. И так по кругу. Несчастные родители, бедные дети.

Снова и снова, и снова...

Вытянув руки, кожа которых все ещё пощипывала, я обхватил худенькую Ульяну и мягко притянул к себе. Она поддалась, прильнула, словно только этого и ждала, прижавшись щекой к моему плечу. Её ручки сцепились в замок на моей спине. А я уткнулся носом в её пушистые волосы, от которых приятно пахло персиком.

С некоторых пор Ульяна стала незаменимой частью моей жизни. Я просыпался и думал о ней. Засыпая — делал то же самое. Привязанность у других людей возникала постепенно, я же славился тем, что привязывался слишком быстро. Поэтому отпускать было вдвойне больнее, и я наивно надеялся, что делать этого больше не придется.
Отпускать Ульяну я не хотел тоже. Ни в прямом смысле, ни в переносном. Не спешил в развитии наших отношений, но, думаю, мы оба понимали, что стоило сделать лишь шаг — и всё изменится.

Мне вдруг необходимо было увидеть её лицо. Красивое, доброе. И, к сожалению, украшенное небольшими зелено-лиловыми отметинами, которые Ульяна попыталась скрыть, замазав косметикой.

Я осторожно отклонился, не отпуская её. Наши глаза тут же нашли друг друга, как будто только этого и ждали. В тусклом свете, что пробивался через занавешенное окно, её голубые глаза блестели, словно драгоценные камушки. Она обводила ими моё лицо. Плавно, неспешно. Её длинные ресницы чуть подрагивали, особенно, когда Ульяна опускала взгляд ниже — на мои губы.

И это подействовало на меня, как курок, спущенный умелыми пальцами.

Я провел рукой по её спине, перешел к плечу и запустил пальцы в длинные волосы. Ладонью коснулся шеи, чувствовал, как под ней пульсирует венка. Наклонился ближе, прямо к её лицу. Горячее дыхание Ульяны коснулось моей кожи. Она не отдалялась, а чуть прикрытые глаза шептали о том, чтобы я продолжил.

И наконец я накрыл её губы своими.

Фейерверка не случилось, однако я почувствовал нечто гораздо более сильное. Внутри что-то дрогнуло и замерло, чтобы не рушить момент. Только сердце билось часто-часто-часто. Я покрылся мурашками от происходящего, целуя губы этой девушки. Как мальчишка, что делал это впервые. Хотелось, чтобы зацепило, чтобы запомнилось.

Ведь это наш первый поцелуй как никак.

Ульяна целовалась неумело и робко, отвечая неуверенно, боясь проявить инициативу. И в этом была определенная магия момента. Если она и целовалась с кем-то раньше — делала это нечасто, и меня не могло это не привлекать.

Это моё.
Мой момент, мои губы, моя девушка.
Это всё моё.

Я плавно отстранился, когда понял, что Ульяне не хватает воздуха. Она начала хватать его пухлыми, зацелованными губами, а мне безумно захотелось вновь впиться в них собственными, такими манящими они были сейчас.

— Не иди домой, — сказал я, вновь протягивая Ульяну к себе и сжимая в своих объятиях сильнее.

Прижался щекой к её макушке, пока девушка удобнее располагалась в моих руках. Такая хрупкая. Такая худенькая. Такая беззащитная.
Как только её мать могла поднимать на неё руку? Как могла бить её по этому красивому лицу?

Волна злости пробежала по моим венам, заставляя стиснуть зубы и прикрыть глаза.

Не бесись, Лесков. Ты и сам прекрасно знаешь, что больше никто ей не навредит. Не позволишь. Защитишь.

— Переночуешь сегодня у нас, — не открывая глаз, проговорил я, перебирая её мягкие волосы, — а завтра я что-нибудь придумаю. Хотя, мне кажется, мама не будет против, если ты останешься подольше.

— Кирилл, — Ульяна осторожно отстранилась, и в моей голове проскользнула мысль о том, что мы были похожи на пазл — по отдельности было что-то не то, а вместе — единая картинка. — Я думаю, это не слишком удобно, всё-таки...

— Уль, — я перебил её, резко взяв красивое лицо в свои ладони, — я не позволю тебе вернуться домой, где твоя собственная мама избивает тебя. Не позволю больше причинить тебе боль.

Она молча смотрела на меня большими глазами. Не вырывалась, но и не пыталась прильнуть обратно. Просто разглядывала меня, и я не сразу понял, что Ульяна просто... искала подвох.

— Тебе нужно научиться принимать помощь от других людей, Ульян, — спокойно проговорил я, и она вдруг сжала губы в тонкую линию. Это означало лишь то, что я попал в точку. — Будешь спать в моей комнате, я посплю в гостиной. С одеждой проблем не будет — мама одолжит что-нибудь, ну или наденешь мою футболку.

Я не принял бы возражений, хотя был готов к ним. Спорил бы до победного, зная, что в итоге все равно будет так, я сказал. Просто потому, что так было правильно. Но Ульяна лишь мягко накрыла мои руки своими и тихо проговорила:

— Спасибо.

И эта благодарность была насквозь пропитана искренностью, неловкостью и доверием. А для меня именно это и имело значение.

— То, что произошло... — Ульяна скованно повела плечами, а её щеки налились легким румянцем, — только что... это как-то... ну... — она с трудом подбирала слова, избегая моего взгляда, а я не мог смотреть ни на что, кроме неё, её бегающих глазок и губ, и сам еле сдержался, чтобы не расплыться в улыбке от умиления, — это что-то изменило... между... нами?

— А ты сама как думаешь? — Спросил я и всё-таки расслабленно улыбнулся.

Однако, не дожидаясь её ответа, я вновь наклонился к лицу Ульяны и медленно чмокнул её в губы. Её щеки вновь загорелись, и я ощутил своими ладонями, как нагрелась нежная кожа.

Как же она милая, черт меня дери.

— Конечно, изменило, — пробормотал я ей в губы. — Ты мне очень нравишься, Уль.

— Ты мне тоже очень нравишься, — прошептала она в ответ, и мы одновременно потянулись друг к другу за очередным поцелуем.

С этих пор их будет немало.