самый тёплый декабрь.

Антон Шастун ненавидит ранние подъемы, терпеть не может просыпаться несколько раз за ночь. Работа вожатого вот совсем не для него, по-хорошему. Что он вообще здесь делает?

Примерно такие мысли в его голове возникают каждый день, когда приходится выползать из-под одеяла в эту темень, которую почему-то называют утром. Но уже скоро нужно будить детей, и надо бы до этого времени хоть немного привести себя в порядок. Антон заходит в вожатскую ванную в одних трусах и замирает растерянно. Первое, что он видит, - это чья-то задница, обтянутая веселенькими пижамными штанами с рисунками медвежат, - очень неплохая, между прочим, - торчащая из окна.

- Эй? - неуверенно окликает Шастун.

Задница подается назад, и теперь хотя бы можно разглядеть человека полностью.

- Доброе утро! - быстро выдыхает Арсений, откидывает с лица чёлку. - Антох, помоги мне, а? У тебя руки длиннее.

- Что? - совсем теряется Антон.

- Я телефон уронил в окно, он упал вон, на козырёк. Но я не могу дотянуться, а окно полностью не открывается.

От открытой створки окна веет морозом, кожа Арсения вся в мурашках, кроме штанов на нём ничего нет. Антон и вовсе в трусах, но не идти же одеваться теперь. Он выглядывает в окно. Телефон валяется в стороне у самого края козырька.

- Как ты умудрился? Отойди, - Шастун с опаской забирается на подоконник, как был, в трусах.

- Я фотографировал, - бурчит Попов не очень разборчиво.

Антон удерживается за раму, вылезает в окно плечами и подцепляет телефон за кольцо, быстро ныряет обратно и захлопывает створку, пальцы все ещё ломит от холода.

- Держи.

- Спасибо! - Арсений бережно стряхивает снег с телефона, вытирает пижамными штанами прямо.

- Что ты там фоткал? - спрашивает Антон, глядя на него. На улице ещё совсем темно, только фонари горят.

- Снег падал, в свете фонаря было очень красиво, - произносит Арсений, не поднимая головы. - А через окно не получалось. Ещё раз спасибо.

Антон хмыкает. Арсений, который вчера бегал с детьми, как будто ему самому семнадцать, вручал девчонкам какие-то маленькие игрушки и в своей комнате тоже посадил большую плюшевую лису, сегодня уронил телефон в окно, потому что хотел сфоткать снег. Интересная характеристика вырисовывается.

- Да не за что, обращайся, - невольно улыбается Антон.

Ответная улыбка какая-то смущенная, Арсений убегает очень быстро. Шастун, наконец, вспоминает, что вообще-то надо умыться, почистить зубы и побриться. Вот Попов, кстати, вообще не выглядит так, будто недавно проснулся, бодрый, свежий, гладко выбритый.

За завтраком Антон, который медленно потягивает свой чай, снова наблюдает за Арсением. Тот словно с шилом в заднице: обходит по очереди столы детей, шутит с парнями, перекидывается какими-то комментариями с девчонками.

К корпусу они возвращаются вдвоем, Серёжа с Димой убежали к Стасу за ценными указаниями на день. Ребята, все ещё сонные и ленивые, идут впереди. Тёмное утро настроения не прибавляет. Сегодня ощутимо холоднее, чем вчера, изо рта вырывается пар.

Антона словно толкает что-то изнутри, и он дёргает Арсения за рукав большой куртки.

- Давай - кто быстрее до корпуса.

Надо отдать Попову должное, ведется он моментально, только спрашивает:

- В смысле мы или отряды?

Антон, уверенный в длине своих ног, улыбается:

- Мы. Развеселим народ. Или слабо?

Арсений хмыкает, останавливается.

- До первой ступеньки крыльца. Идёт?

Шастун кивает, они отступают от отрядов назад на несколько шагов.

- Давай на счёт три? Раз, два... Три!

Антон срывается с места резко, огибает отряды справа, Арсений бежит где-то слева. Парни свистят, кто-то кричит: «Давайте, Антон Андреевич!».

Попов вырывается вперед, Антон видит его спину, старается прибавить скорости, даже почти догоняет, но ещё рывок, и Арсений умудряется его опередить, заскакивает на первую ступеньку с победным «Йо-хо-хо». Какая-то помесь пиратского клича и смеха Деда Мороза. Утешает только то, что на крутых ступеньках, слегка припорошенных снегом, Попов едва не наворачивается.

Антон тормозит, опирается ладонями в колени.

- Бросай курить! - смеётся Арсений, изображая какой-то победный танец. Вряд ли, конечно, виновата дыхалка, но он как будто действительно совсем не запыхался.

Отряды подбегают дружной гурьбой.

- Браво, Арсений Сергеевич! - кричит кто-то.

- Вы почти его догнали! - Максим со смешной фамилией Заяц хлопает Антона по плечу.

- Всё, идём внутрь! - повышает голос Антон. - Переодеваемся и собираемся в комнате отдыха!

Арсений улыбается так довольно, стягивает свою шапку; волосы смешно растрепались, а они до этого были аккуратно уложены. Антон свои кудри в лагере вообще не укладывает, даже не особо причесывает, так и оставляет их свободно виться.

- Я покурить, - шепчет он Арсению. - Пять минут. Я пойду к заднему входу.

Взгляд, которым одаряет его Попов, очень выразителен, но отговаривать его никто не собирается, кажется, к счастью.

Когда Антон заходит в комнату отдыха, Позов с Матвиенко уже вернулись, и двум отрядам тут явно мало места. Но уходить не хочется. Тем более, что большинство парней и девчонок из первого отряда сидят прямо на ковре вокруг Арсения, который, видимо, с легкостью подаёт дурной пример.

Дима громко зачитывает задания на сегодня, и Антону кажется, что они все один отряд, потому что обязанности они распределяют так легко и быстро.

- Значит, первый отряд украшает первый этаж, - подает голос Матвиенко. - Второй отряд - второй. Комнату отдыха и крыло с комнатами украшаем вместе. Ну и каждый свою комнату сам.

- Шаст! - Димка тянет его к себе. - На корпус выделили ёлку. Там возле ворот валяются несколько штук, можно взять любую. Но одну на корпус. Сходи принеси, а? Можешь взять кого-нибудь из ребят в помощь.

- Может, я Арсения с собой возьму? - неуверенно спрашивает Антон. - Всё-таки, ёлка общая. Мы вдвоём и без ребят справимся.

Димка смотрит на него как-то странно, но кивает.

- Ладно, спроси у него.

Шастун почему-то вообще не сомневается, что Арсений согласится. На словах про ёлку у него буквально загораются глаза.

- И наряжать будем? Конечно, я сейчас оденусь.

Из комнаты отдыха они выходят вместе, и Антон не замечает, каким взглядом их провожает Матвиенко.

- Холодно, - выдыхает Арсений уже на улице, пряча свои ладошки в карманы куртки, дышит он в шарф.

- У тебя хоть перчатки есть? - спрашивает Антон, у которого вообще варежки, их мама связала, они очень теплые и большие, а ещё красные, как раз для новогодних праздников.

- Есть, конечно, - Арсений вытаскивает из карманов перчатки. Кожаные. Антон не может сдержать смеха. - Эй, что?

- Кожаные? - повторяет Антон сквозь смех. - Серьезно? У них хоть подкладка есть?

Он бесцеремонно тянет перчатку за один палец и забирает себе, проверяет.

- Ну хоть мех тоже имеется, прогресс.

- Отдай, - Арсений дёргает перчатку на себя. - Это тепло. И красиво.

Антон смеётся снова. Для Арсения явно второе в приоритете.

- А у меня тепло и уютно, - Шастун демонстрирует свои варежки, довольно улыбается, Арсений только фыркает.

Идут они быстро. Солнце выглядывает, температура немного поднимается уже, кажется. Снег такой белый, яркий, серебрится в солнечном свете.

- Серёга сказал, сегодня День пряничного домика? - спрашивает Арсений, глядя куда-то в сторону.

- Да, точно, - Антон улыбается. - Вечером будем на скорость делать домики из пряника. То есть, мы будем болеть, а дети будут делать.

Антону не нравятся эти паузы, которые повисают. Скрип снега под ногами и короткие вздохи - это, конечно, очень весело, но разговаривать ему точно нравится больше.

- А почему ты согласился поработать вожатым? - спрашивает он. - На самый Новый год ещё.

Арсений пожимает плечами, хотя это больше похоже на нервный тик.

- Серёга попросил, и я согласился. Вот и всё. Это тебе надо сказать спасибо, кстати, да?

- В смысле? - теряется Антон.

- Это же твоя девушка отказалась работать.

Шастун хмурится. Вспоминать Иру неприятно. Точнее не Иру, с ней самой-то как раз всё в порядке. А вот их расставание вышло отвратительное, некрасивое. И это он виноват, морочил девчонке голову целый год.

- Мы не очень мирно расстались, - медленно произносит Антон, смотрит на свои ботинки, красный шнурок пытается предательски смыться куда-то, и Антон тормозит, чтобы его завязать, продолжает в таком положении. - И она почему-то подумала, что это значит, что мы не будем работать вместе. Но как именно мы расстались, никто, кроме нас двоих, не знал. А мне не пришло в голову предупредить кого-нибудь.

Ира ушла, собрав все свои вещи, забрав подарки, которые дарил Антон, и которые дарила она сама. Вот такие двойные стандарты. Но Антон, который медленно погружался в тягучее, мерзкое чувство вины, не стал даже спорить. Так даже лучше. Пусть из квартиры исчезнут последние упоминания того, что здесь когда-то была девушка. И вообще напоминания о последней попытке завести отношения с девушкой.

Нашлись люди, которые потом объясняли, что он не виноват. Что кризис ориентации -- он такой. Что Антон слишком много на себя взял, слишком долго пытался быть натуралом, любить девушку, которую не любил никогда. Соломинка способна переломить хребет лошади. Шастун, как та лошадь, прогибался-прогибался, но однажды просто сломался.

Его звали Саша. Хотя почему «звали»? Зовут где-то и сейчас. Улыбчивый, смешной. Он шутил и сам смеялся с шуток Антона, так искренне и так заразительно, что становилось тепло где-то внутри, у сердца. Антон поймал себя на мысли, что он флиртует, флиртует с мужчиной, когда его дома ждёт девушка. Но даже в тот момент он не остановился. Остановился он намного позже, когда губы уже горели от поцелуев, джинсы кошмарно жали, а чужие ладони уверенно лежали на бедрах. Хотелось продолжить. Броситься в омут с головой и отпустить себя. Но сначала Антон вернулся домой и официально расстался с Ирой.

Саша не был первым мужчиной в его жизни. Но точно был самым важным. Потому что первый раз ему мягко и спокойно показали «смотри, вот так тоже бывает».

С Сашей они разошлись через неделю. Мирно и спокойно, без драмы и без любви. Так и должно было быть, когда ты встречаешься с человеком не ради него, а ради вот этой своеобразной «таблетки», на которой написано «ты нормальный, всё хорошо».

- Шастун, ты чего завис? - Арсений толкает его плечом и кивает на гору ёлок возле ворот. - Это всё нам?

- О, вот это выбор, - Антон выныривает из своих мыслей, подбегает ближе.

Обычно машина подвозит ёлки к воротам, выгружает и уезжает, в итоге получается ёлочный базар без хозяев. Здесь и большие ёлки, примерно пару метров, и поменьше, и совсем маленькие, ниже пояса.

- Нам же нужна большая? - Арсений обходит по кругу всю кучу деревьев. - Вон та смотри, высокая...

- Вот эта пушистая зато какая, глянь, - Антон натягивает варежки быстро, обхватывает ствол, тянет на себя осторожно. Спустя несколько секунд до него доходит, что Арсений ему не помогает. - Ну чего? Тяни давай.

- Я сказал, эта выше, - Попов упирает руки в боки и в этой своей объёмной куртке становится похож на сердитую Молли Уизли из фильма про Гарри Поттера. - Она лучше. По «пушистости» они почти не отличаются.

Антон выпрямляется.

- Неправда. Эта пушистая, а твоя ещё и кривая какая-то.

- Ничего она не кривая! - возмущается Арсений. - Ты просто упрямишься. Твоя большая, мы её тащить будем полдня.

- Да это ты упрямишься! - обиженно выдыхает Антон. - Смотри, какая классная, зачем нам эта кривая...

- Ну вот почему ты не слушаешь аргументов! - Арсений тянет свою высокую инвалидку на себя. Антон раздраженно вздыхает, потом наклоняется, медленно лепит снежок и швыряет точно в спину Попову, тот выпрямляется резко, оборачивается.

- Тебе что, пять? - он поднимает одну бровь плавно, тренировался, наверняка у зеркала часами. - Дебаты в детском саду?

- Мы в детском лагере, - поправляет Антон, аккуратно лепит второй снежок. - Взрослые проблемы здесь решаются по-детски.

Он резко выпрямляется и швыряет снежок в Арсения. Попов умудряется отскочить, уйдя с траектории удара, но едва не падает на протоптанной и накатанной дорожке.

- Хватит!

- Вот ещё, попробуй меня остановить! - кричит Антон, отбегает в сторону к сугробу, чтобы набрать снега ещё, но, не успевает он наклониться, как ему в спину прилетает снежок, довольно болезненно, к слову.

- Эй! - вопит он, оборачивается как раз, чтобы увидеть, как заливается хохотом Попов. - Ну держись!

Он загребает побольше снега, опасаясь поворачиваться спиной к Арсению, поэтому успевает увидеть следующий снежок, но увернуться так красиво у него не получается, снаряд попадает в плечо, почти сразу летит следующий. Снежки у Арсения небольшие, но лепит он их быстро и кидает метко. Антон за ним катастрофически не успевает. Поэтому остается только идти ва-банк. Антон бросается вперёд, сносит своего противника с ног и швыряет его в сугроб, падает сверху, не в силах удержать равновесие.

- Шастун, блядь!

- Я не блядь, я Антон Андреевич! - ржёт Антон. Они сталкиваются лбами в шапках, чужое колено прилетает Антону куда-то в бок. Он опирается на ладони, чтобы не давить своим весом, и не может пользоваться руками. Зато Арсений не собирается просто так лежать. В глаза Антону летит снег, и он невольно отшатывается, в грудь прилетает толчок, и вот он уже сам лежит на спине.

- Если это дебаты, то я победил! - кричит Арсений, нависая над ним, шапка падает назад, и черные волосы треплет ветер.

- Чёрта с два, - Антон подхватывает его под бёдра и переворачивается, они проваливаются в сугроб еще глубже, снег попадает за шиворот и, кажется, в штаны тоже.
Шастун снова сверху, вжимает ладони Арсения в перчатках в снег, всем телом прижимая его к земле.

- Сдаёшься?

Он наклоняется так близко, что чужое горячее дыхание попадает на его губы. Запах цитрусов и мяты, кажется. А ещё какой-то тёплой туалетной воды. Как вообще запах может быть теплым?

Антон моргает растерянно, его как-то прошибает этим запахом и близостью Арсения, с его огромными синими глазами и острым носом, покрасневшим от холода. Он смотрит прямо, дышит тяжело и почему-то молчит. Не сопротивляется. Не пытается встать. Проходит целая вечность: три долгих секунды, когда Арсений резко выдыхает:

- Сдаюсь, отпусти!

Шастун отшатывается в ту же секунду, поднимается и протягивает ладонь, предлагая помощь.

— Это был перебор? — неловко спрашивает он. — Извини.

Попов поднимается сам, отряхивается, достает шапку из сугроба. Антон отчетливо чувствует, как у него у самого снег тает где-то под свитером.

— Да нет, всё нормально, — но они даже не смотрят друг на друга.

Антон кивает, возвращается к ёлкам, мнется неуверенно.

— Хочешь, возьмём ту, которая тебе понравилась?

Арсений подходит ближе, пожимает плечами.

— Да нет, наверное, твоя вон какая пушистая.

Антон не спорит, тянет на себя «свою» ёлку, оттаскивает её от других, но спустя секунду уже летит прямо на дерево, падая среди колючих веток и взвизгивая скорее от неожиданности, чем от боли.

— Твоя ёлка сломалась, — торжествующе произносит Арсений, выпрямляясь во весь рост. — Как жаль!

— Если ты слышал хруст, то это был мой позвоночник, а не ёлка! — Антон едва не задыхается от такой наглости.

Арсений ловит его за руку и резко тянет на себя, вытаскивая из колючей западни. Антон оборачивается. Ёлка действительно сломалась, верхушка отломилась и грустно повисла.

— Я видел, что она треснутая, — спокойно произносит Арсений, как будто не он только что сделал подлую подножку.

— Арсений Сергеевич, — медленно начинает Антон.

Арсений быстро делает шаг назад. Как быстро соображает.

— Антон Андреевич, вам так идут иголки в волосах, — тянет Попов совершенно невинным тоном.

Антон медленно стягивает варежку, переворачивает её, оттуда высыпается несколько иголок. Шапка тоже валяется на снегу теперь, и в волосах наверняка действительно тоже полно «украшений».

— Попов…

— Шастун…

— Попов, блядь!

— Я не блядь, это всего лишь дебаты на уровне детского лагеря, — Арсений быстро огибает ёлки и становится с другой стороны, теперь их разделяют деревья. — Мы возьмем мою ёлку, вернёмся в корпус, и я даже помогу тебе вытащить все-все иголки.

— Даже из моей задницы? — не может удержаться Шастун, потому что по ощущениям, иголки действительно добрались даже туда, поднимает свою шапку, отряхивает её быстро, вытаскивает иголки из варежек и надевает их снова.

— Это уже не похоже на детский рейтинг, — смеется Арсений, и Антон хмыкает, представляя, как Арс вытаскивает иголки из его тощей задницы.

— Ладно, ты победил. Тащим твою ёлку. И побыстрее, а то, кажется, в ботинках у меня тоже снег. Или иголки.

Ёлку они тащат быстро, явно подгоняемые холодом и влажной одеждой. Антон несет за основание ствола, а Арсений помогает с верхушкой.

Ёлку они оставляют в прихожей, Шастун уже не может больше терпеть, ему кажется, что он весь чешется, из куртки вываливаются несколько иголок, когда он вешает её на крючок.

— Пошли, я помню про твои обещания помочь, — он уверенно тянет Арсения за собой наверх в свою комнату.

— Я переоденусь только? — спрашивает Арсений, и Антон кивает.

Он забегает в комнату, быстро стягивает мокрые носки и укладывает их на батарею под окном. В свитере действительно кое-где запутались иголки, по ощущениям штук сто, не меньше. Пока он пытается стянуть свитер осторожно, в дверь уже стучит Арсений, заглядывает сразу внутрь.

— Помочь?

Шастун только кивает. Спустя несколько секунд, он вдруг понимает, что это была худшая идея за последний месяц.

Арсений, уже переодетый в чистый и сухой зеленый свитер и черные джинсы, помогает ему раздеться, чужие ладони проходятся по пояснице, заставляя вздрогнуть.

— Извини, — вдруг выдыхает Арсений. — Я правда не подумал про иголки, это же не сухие ели, новенькие совсем…

Он держит в руках свитер, очищает его медленно. Иголок там, удивительно, не сто, а всего-то штук десять.

— Да ладно, всё в порядке, — Антон падает на кровать, пружины отвечают скрипом. — Просто холодно, а ёлки уже срублены, иголки ломаются легче…

Он берется за свой ремень, но замирает неловко.

— Сейчас, наверное, да, — Арсений уже ничего не спрашивает, и это хуже всего. Он подходит к Антону, пользуясь тем, что тот сидит, вытаскивает у него из волос иголки. Ловкие пальцы путаются в прядках. У Антона какие-то ассоциации с макаками, которые ищут у сородичей блох, но прикосновения неожиданно приятные. — И переоденься полностью, твои штаны тоже мокрые наверняка.

Пальцы исчезают. Антон поднимает голову. Кровать низкая, и его макушка едва достает Арсу до груди, но смотреть снизу вверх тоже приятно, оказывается.

— Спасибо. Так и сделаю.

Попов отступает быстро.

— Хорошо. Встретимся внизу.

Дверь закрывается за ним с плавным щелчком. Антон стонет и падает на постель на спину, вытягиваясь на своем клетчатом покрывале. Стоило столько лет убеждать себя, что ты натурал, чтобы теперь залипать на каждого красивого парня, который тебя касается.

Антон спускается вниз, когда ёлка уже стоит на подставке в центре холла. Места здесь не очень много теперь, но, если бы они взяли ту, пушистую, было бы еще хуже.
Арсений стоит на стуле и наматывает гирлянду на верхушку осторожно. Серёга раздает игрушки и мишуру детям. Димки не видно, наверху где-нибудь, наверное.

Обычно старшие отряды не так любят наряжать ёлку, как малыши. Все эти гирлянды, большие шары, мишура, игрушки в виде домиков и снеговиков — всё это для маленьких. Подросткам постарше чаще всего это не интересно, или они делают вид, что не интересно. Но в этот раз, не без влияния Арсения, Лютые в полном составе окружают ёлку. Громкие понемногу тоже подтягиваются.

Антон достает телефон и делает несколько фото. Аня Захарова с большим красным шаром. Серёжа Горох с длинной, серебристой мишурой. Антон Ларин с разноцветными флажками. И Арсений на табуретке с гирляндой. Выглядят все фотографии как новогодние открытки, без всяких фильтров.

— Раз-два-три! — кричат все дружным хором, когда ёлка стоит наряженная. — Ёлочка — гори!

Ёлка зажигается огоньками, все аплодируют. Антон думает, что вот сейчас чувствуется — совсем скоро Новый год. Ему нравятся такие ёлки: не дизайнерские, с разными гирляндами, мигающими в разных режимах, никогда почему-то не совпадающих. Игрушки не очень сочетаются: советские медвежата и шары с новенькими пластмассовыми игрушками. Такие ёлки самые атмосферные, настоящие, пусть и не самые гармоничные.

Вечером все собираются на общеотрядное состязание. Юля Ахмедова, вожатая Легких, третий отряд, громко объявляет, что сегодня День пряничных домиков. Соревнование командное. Каждый отряд из деталей должен собрать пряничный домик, склеив его глазурью.

— А его потом можно будет съесть? — спрашивает кто-то из Кайфовых.

— Тебе лично отдам, Женя, — окликает мальчишку Лёха Щербаков. — Только сделайте красиво.

Антон всегда очень активно болеет за своих и сейчас тоже прыгает вокруг отряда и всячески поддерживает. Парни и девчонки смешно пачкаются в сладкой глазури, рисуют кривоватые узоры, вставляют стенки и опускают крышу. Выглядит странно, но могло быть и хуже.

Антон поворачивает голову, чтобы посмотреть, как идут дела у других отрядов, и как раз видит Арсения, который смеется, фотографируя домик Лютых. У первого отряда домик совсем покосился, крыша как будто вот-вот взлетит, это заметно, но, кажется, не особо кого-то смущает.

Лучше всех домик получился у Лёгких, такой аккуратный и с красивыми узорами. Антон аплодирует, глядя на Юлю с Русланом, которые показывают большие пальцы своим детям. Действительно молодцы.

Возвращаются в корпус Лютые вместе с Громкими, уже немного сонные, уставшие за день, с остатками домиков в руках, перемазанные в глазури. Завтра школа, которая на всех навевает уныние, но каникулы уже на носу.

Антон проходится по всему корпусу. За день ребята всё украсили, и разглядывать всё так приятно. На окнах бумажные вырезки, не обычные снежинки, как в третьем классе, а настоящие картины из бумаги; с улицы, подсвеченные электрическим светом, они, наверное, смотрятся волшебно. Мишура на перилах, гирлянды из цветной бумаги под потолком. И на каждой двери в комнату свое украшение. Некоторые даже собрали настоящие венки из ёлочных веток и шишек.

Вот теперь действительно чувствуется новогодняя атмосфера, с её шоколадным вкусом, запахом хвои и теплым светом гирлянд. Но Антон никак не может понять, чего ему не хватает для полной картины. А чего-то точно не хватает.

— Антон Андреевич, хотите мандаринку? — подмигивает Серёжа Брысев, выглядывая из комнаты.

Антон улыбается.

Мандарины.