Глава 15. Два стакана лимонада
Альбина запрокинула голову. Её лицо в потоке солнечных лучей словно бы источало сияние. Оброненные солнцем сквозь переплетения винограда осколки лучей золотились на бетонном полу террасы. Там был поставлен покрытый клеёнкой стол. На столе – запотевшие стаканы лимонада со льдом. Ни Альбина, ни Сиэль, которым их вынесла бабушка, не притрагивались к холодному напитку. Обе сидели на террасе, на земле, и обе были заняты разговором.
- Они думают, это солнце, - говорила Альбина, растопыривая грязные пальцы ног. – Пускай.
- Потом они обязательно всё узнают, - вторила Сиэль.
Она выводила округлым детским почерком буквы в тетради, что была разложена на коленях. Каждый день эти листы пополнялись несколькими строчками. Многие ошибочно полагали: это её личный дневник, куда она записывает то, о чём молчит. Лишь незрячей сестре было ведомо, что это на самом деле – время от времени Сиэль зачитывала ей некоторые из своих записей. Альбина слушала и запоминала. Иначе не могла.
В искупление за свою роковую ошибку справедливая природа одарила её феноменальной памятью. Один раз услышав, Альбина могла дословно заучить какое-либо стихотворение, а иной раз – и прозаический отрывок. Слово в слово она могла пересказать однажды услышанную беседу. Лишь названия цветов тяжело запоминались: она не понимала, что такое «синий», но знала, что море называют синим, не понимала и то, что обжигающие языки пламени жёлтые, а трава зелёная. Она не представляла, что такое «красный». Розы для неё были острыми шипами на стебле, нежными бархатистыми лепестками и приятным ароматом. Кровь для неё была горячей жидкостью, вытекающей из боли, когда она задевала что-то колющее. Закат для неё – душная олеандровая прохлада в скрипе цикад. Вино было жидким, - как кровь – но сладковато-терпким на вкус. Точно так же для неё не было ни белого, ни чёрного, ни сиреневого. Был обжигающе-холодный, но такой мягкий, снег зимой. Были удушливо-ароматные гроздья мелких, как чешуйки, цветков в мае. Были тёплые угольки, рассыпавшиеся в руках, - не более. И однажды ночью кто-то нежно пожимал её руки, говоря: «Твои глаза на кончиках пальцев,» - и целовал запястья влажными горячими губами.
Кто это был? Неизвестно. И был ли вообще? Она полагала, тень – некий безумный скиталец, прошедший сквозь миры, чтобы восхититься в отраду собственному сердцу. Он восхищался первым, что попадалось ему на глаза. Увидев Альбину, он опустился перед ней на колени и робко спросил, можно ли подержать её за руку. Ей было решительно всё равно – и незнакомец заключил её хрупкую ручку в свои тёплые влажные ладони, большие, как у медведя. Он вложил в её руку цветок с твёрдыми лепестками, закруглёнными сверху, - магнолию – и спросил: «Тебе нравится этот цветок?» Она поднесла его к носу и вдохнула сладкий аромат, отвечая: «Да. Мне нравится, как он пахнет. Что вы хотите услышать от слепой?» - и её слова ужаснули таинственного гостя. Она почувствовала, как его руки задрожали. «Извини, - исступлённо молвил он. – Я не знал... Но это делает тебя ещё более восхитительной».
Она сохранила втайне ото всех тот ночной визит. Она решила унести с собой в могилу разгадку того, каким образом наутро в её комнатке оказалась белоснежная, как голубка, магнолия, когда землю за окном заметали снега. Постараться бы сохранить тайну от всезнающей сестры, уберечь её от облика чернильных слов.
А тот незнакомец больше не появлялся – видимо, его всё же отпугнула и разочаровала неспособность девушки с лемурьими руками видеть. Но если бы он появился ещё раз, Альбина, не раздумывая, ушла бы вслед за ним сквозь прозрачные миры, ни на миг не сомневаясь.
И почему тот, с кем всего лишь однажды непредсказуемая судьба свела её в ночи в загадочных стенах, на всю жизнь стал ей дороже самых родных людей? Она считала его достойным многих жертвоприношений. Ради него можно было бы и прозреть – только хотя бы мельком увидеть его глаза – а потом вновь погрузиться в бескрайний мрак.
- Расскажи что-нибудь, - вдруг попросила Сиэль.
Альбина вслушалась, как скрипит ручка по бумаге. Нет, они ни за что не выдаст своей тайны.
- Я расскажу тебе стихотворение, которое очень любила Варя...
Она ещё не роилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день.
И пены бледная сирень
В чёрно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!
Сиэль слушала, затаив дыхание, как будто боялась нарушить строй зыбкой музыки. Руки её замерли над тетрадью, где оборванная мысль покорно дожидалась своего окончания. Лиловые глаза, преисполненные тёмной материи, были скрыты сомкнутыми веками.
По стенке забытого стакана стекала прохладная слеза...
٫�#�:�