Песни Мёртвой Луны

Альбина бродила по дому, проплывая коридоры белым пятном. Лицо её выражало полное безразличие ко всему тому, что происходило вокруг, но глаза по-прежнему излучали холодное ультрамариновое сияние. Она чуть пошатывалась, словно была соединена с опутавшими дом струнами, и когда кто-то дёргал за них, напряжение передавалось и ей.

Она делила все свои тайны с родными стенами. Сиэль бормочет во сне, когда все домочадцы погружены в липкий временный мрак, о маленькой красной планете, куда направил свой ковчег повздоривший с Ноем брат. Лишь стены и никогда не спящая Альбина слышат этот шёпот, доносящийся из самых дальних уголков бескрайнего космоса девочки по имени Небо, взявшего начало в её бездонных лиловых глазах. Ещё она бормочет что-то о демоне, что, как в поэме, полюбил смертную женщину, и о человеке с серыми глазами, который спустится с неба и пойдёт по горе. «Он придёт, а я уйду,» - твердила она во сне, и её слушала сестра, белой тенью склонившаяся над постелью. «мы уйдём,» - обещала она.

Никто больше не слышал их – не надо. Несчастная мать – она и не подозревала, сколько тайн хранят от неё родные стены. С пелёнок она видела, трогала их, но не дано её было вникнуть в тайную суть. Глаза её не различали тончайших струн, переплетавшихся по коридорам, пальцы не ощущали их натяжения. Ей, как и любому постороннему человеку, была неведома магическая изнанка дома. Во сне она видела лишь бесконечные переплетения коридоров в красноватом свечении, слепившем глаза. Она шла к своему Сероглазому Королю, который ждал её в конце коридора, но всё отдалялся и отдалятся, стоило ей сделать шаг. Но она всё равно упрямо шла к нему – вот уже пять долгих лет.

Сестра же её снов не видела, но той, ставшей ею, снилась далёкая Москва – или это были не сны? Она уже потерялась между сном и реальностью: всё слишком неясно, фантасмагорично. В этом доме она увидела новый мир, отрешённой от грубой суеты – слишком нежный и зыбкий. Раньше ей доводилось видеть такое лишь во сне. Не веря своим глазам, она иной раз бесцельно блуждала по дому, заворачивая в уже исхоженные повороты, открывая двери в уже досконально изученные комнаты – и каждый раз видела всё по-новому. Она не знала, с чем это связано, однако она с детским восторгом постоянно подмечала что-то, не замеченное до того. Это была занимательнейшая игра.

На сей раз она остановилась в дверях маленькой комнатушки, пропахшей пылью. Напротив двери было окно, сквозь которое в каморку проникал яркий поток солнечных лучей, в которых искрились хаотично парящие пылинки, покрывая единственный стул. Она зачарованно рассматривала узенькую трещинку, ветвившуюся по стене над самым окном, недоумевая: как можно было раньше пропустить её?

- Варя! – позвала незаметно подошедшая сзади Альбина.

Она обернулась и увидела прозрачные голубые глаза.

- Я не отвлекаю тебя?

- Нет, - помотала она головою. – Ты что-то хотела?

Уголки бледно-розовых губ подёрнулись.

- Сходи со мной к морю, - попросила Альбина, - пожалуйста. Я очень хочу к морю.

- Ладно, - согласилась Валентина. – Только ненадолго. Бабушка же ещё просила меня зайти на рынок, а потом встретить новых постояльцев...

- Спасибо, милая Варя! – обрадовалась Альбина, но тут же посерьёзнела. – Варенька, почему ты называешь Эмму «бабушкой»?

Валентина растерялась: неужели Альбина раскусила её? Она привыкла называть свою мать бабушкой в разговорах с сыном, что было, по её мнению, логичнее. И Меф предупреждал её, что здесь Эмилию Карловну все называют по имени – и дочери, и внучки, и постояльцы гостиницы, и соседи по улице. Для всех она просто Эмма. Ни мама, ни бабушка – Эмма.

- Просто, - потупилась Валя. – Что ж, пошли обуваться...

Альбина быстро обулась в сношенные шлёпанцы-вьетнамки на истёршейся стоптанной подошве. Это была её единственная обувь, в которой она выходила летом на улицу. А по дому она бродила босиком. Босиком же выходила и на террасу, и во внутренний двор. Порою, когда же ей случалось выходить из дома с сестрой, а не с матерью или тёткой, то она пренебрегала обувью и бродила босыми ногами не только по нагретой солнцем гладкой прибрежной гальке, но и по острым камням скал. После таких прогулок, пока никто не видел, она садилась на крыльце и Сиэль помогала ей мыть ноги и внимательно смотрела, чтобы не было ран или клещей.

Как врач, Валентина прекрасно знала, что у альбиносов слишком чувствительная кожа, которая может обгореть и при обычном солнечном свете, привычном для средней полосы. Здесь же юг – и солнце горячее.

- Дай, я помажу тебя кремом, - предложила она, но Альбина обиженно отозвалась:

- Я и сама могу. То, что у меня нет глаз, ещё не говорит о том, что у меня нету рук.

- Как скажешь, - развела руками Валентина.

И уже сидя на морском берегу и вслушиваясь в шёпот прибоя, Альбина обратилась то ли к синим волнам, то ли к ветру, то ли к Варваре:

- Почему все считают, что я не могу быть самостоятельной?

- Мы просто переживаем за тебя, - отозвалась Варвара, не слышавшая слов моря в шёпоте прибоя. – Мы, зрячие, не можем представить себе, каково жить без зрения. Нам кажется, что это невероятно сложно.

- А мне кажется, сложнее жить со зрением, - парировала Альбина. – Вас многое отвлекает, многое мешает сосредоточиться на собственных мыслях.

- Может быть, - пожала Варвара плечами. – За обработку зрительной информации отвечают теменные доли головного мозга. Они вот здесь, - и она положила ладонь на темя девушки, примяв её белоснежные волосы. – Обычно, когда человек слепнет, или если глаза ему, как тебе, не нужны с рождения, то область мозга, ответственная за обработку информации, поступающей от глаз, занимается чем-то другим: так что, ты лучше слышишь, лучше различаешь запахи, у тебя лучше развита память, чем у остальных – просто природа всё компенсирует.

- Действительно, - кивнула Альбина.

Она не видела ни синего полотнища небес, ни взволнованной поверхности моря, ни гладкой гальки, ни массивных каменных нагромождений, с которых склонялись янтарно-изумрудные тамариски. Ей не нужно было видеть парящих, рассекая заострёнными крыльями солёный воздух, чаек, раскалённое добела солнце, ватные клочья облаков, морской пены. Ей достаточно было подставить лицо потоку солнечных лучей, вдохнуть пропитанный солью и йодом бриз, провести рукой по влажным гладким камням, чтобы восхититься красотой. Истинную красоту нужно ощущать, а не видеть.

Но что же сама Альбина в grande belezza огромного мира? Можно ли, взглянув на неё, сказать, что она – её часть, её осколок, имеющий собственный разум? или она невзрачная песчинка в головокружительном блеске прекрасных форм? Единственное, что она действительно желала увидеть – своё лицо. Она хотела посмотреть на себя со стороны, чтоб оценить собственную внешность. Подходит ли она под этот прекрасный мир?

Что, если нет? На самом деле, она боялась разочароваться – и убеждала себя, что пожелание её крайне бессмысленно. К тому же, оно невыполнимо. Только в сказке глупая влюблённая Иоланта прозрела лишь затем, чтобы подарить своему рыцарю алую, а не белую розу. А у Альбины не было ни сада, где росли розы, ни рыцаря, который хотел бы получить алую розу. У неё были лишь тётушка, матушка, бабушка, да сестрёнка.

Впрочем, ещё был Меф, звук чьих шагов был тревожен, а голос внушал страх. В первый день своего появления в доме он вёл себя бесцеремонно по отношению к обеим девочкам, пока никто не наблюдал за ними. Он притянул Альбину к себе за тонкие запястья и долго рассматривал её лицо, вглядываясь в заледеневшую бездну невидящих глаз. Она не понимала, что он смотрит на неё, но чувствовала на щеках взволнованное дыхание и боялась того, как близок он к ней. Её это смущало, злило. Она даже почувствовала, как щёки наливаются смущённым жаром.

- Какая симпатичная, - довольно хихикнул Меф, коснувшись кончиками пальцев горящей щеки. – Не стесняйся...

- Отпустите меня, - промямлила Альбина, пытаясь вырваться, но молодой человек держал её крепко и скорее сломал бы ей руку, нежели разжал пальцы.

И всё же он отпустил её.

- Меф говорит, на дне моря потухший вулкан, - вспомнила Альбина.

- Да, - кивнула Варвара. – Так и есть. Он хоть и потухший, но выбрасывает в воду сероводород. На небольшом расстоянии от поверхности, где есть кислород, водятся рыбы, но однажды море может просто умереть – если сероводорода будет слишком много.

- Правда? – перепугалась Альбина. – Но ведь можно же что-то сделать!

- Конечно, - успокоила её тётка. – Можно выкачивать из моря грязную воду и расщеплять сероводород, а очищенную воду сливать обратно. Водород и серу можно использовать в промышленности. Например, водород в горючем повышает КПД двигателя, зато выхлопы меньше влияют на окружающую среду.

Повисла пауза. Могло показаться, незрячая Альбина смотрела на море и видела его. Оно шумело усыпляюще, и шум его перекрывал гомон чаек, скользящих над водами. Прохладные волны разбивались о галечный берег, сдерживаемый серыми тетраподами.

- Ты сильно изменилась с тех пор, как вернулась домой, - внезапно нарушила тишину Альбина. – Где ты была?

Она напомнила Валентине о том, что отныне у неё другое имя и другой дом. Любуясь синей вечностью, простиравшейся до горизонта и размытой в туманной полосе, она вовсе позабыла, кто такая, какое у неё имя, где она живёт. Она почувствовала себя абсолютно абстрактным человеком, ничтожным перед стихией, но когда Альбина возвратила её в реальность, где она не она, Валентина окинула беспомощным взглядом серые нагромождения тетраподов, о которых разбивались синие волны, и так ничего не ответила. Она не знала, где была Варвара, но могла сказать, где была Валентина.

Она поднялась с тёплой гальки.

- Пошли. Нам надо ещё на рынок.

- Отведи меня домой, - попросила Альбина, вставая, опершись на протянутую ею руку. – На рынок захочет Сиэль.

\�B[��ZE