Тёмные тропы

Минхо лежал на матрасе в своей комнате и смотрел в потолок. Утро медленно втекало через незашторенное окно, освещая раны на его душе, которые оставила прошлая ночь и разговор с Харой. И рассвет безжалостно расковыривал их сильнее, усиливая боль.

Первые, робкие лучи солнца жадно вгрызались в пространство, ложась на разбросанные по полу вещи. И воздух пришёл в движение, когда Минхо повернул голову, чтобы нащупать телефон, лежавший где-то рядом с матрасом. Он замер на долю секунды, рассматривая, как мельчайшие частицы пыли клубились в тусклом свете осеннего солнца. Они были будто застигнуты врасплох в безмолвном вальсе, и Минхо коснулся холодного пола ладонью, почувствовав шершавую структуру досок. Телефон нашёлся чуть выше. Минхо разблокировал экран и посмотрел на время: почти половина седьмого. С учётом того, что лёг он около четырёх, это был успех.

Дыхание Минхо было ровным, но внутри каждый его вдох отзывался скрежетом, как плохо смазанный механизм. В ушах до сих пор звучали слова Хары, врезавшиеся в память ржавым гвоздём и оставшиеся там, не позволяя ране затянуться.

«Не тебе решать, кого я буду любить и кем стану».

Безжалостная правда, которую он не готов был принять.

Он медленно сел, откинув одеяло в сторону. Тело сопротивлялось, для каждого движения приходилось прикладывать усилие. Когда Минхо провёл ладонью по лицу, лёгкая щетина кольнула пальцы. Нужно было побриться.

Минхо прислушался.

За стеной было привычно тихо. Но сейчас тишина лежала тяжёлым покрывалом, и в этой тишине не было покоя — она была как затишье перед бурей, тревожная и гнетущая. Хара была дома, он знал это, но спокойнее от этого ему не было.

Поднявшись, Минхо потянулся и ощутил холод пола. Взяв футболку со стула, он сделал шаг к двери и остановился, заметив в зеркале на дверце шкафа своё отражение. Минхо окинул себя взглядом и вздохнул.

— Паршиво выглядишь, — констатировал он, натянул футболку, растрепав волосы ещё сильнее, и вышел в коридор.

На кухне Минхо делал всё на автомате: повернул кран, набрал воды, закинул капсулу в кофемашину, подставил кружку. Горький, резкий аромат заполнил пространство. Минхо глубоко вдохнул и посмотрел в окно, сложив руки на груди.

Когда кофе был готов, Минхо вышел на террасу и позволил себе закрыть глаза на мгновение. Доски пола безучастно скрипнули под его весом, и когда он снова открыл глаза, взгляд его устремился к стене: там, где вчера исчез дух, всё ещё мерцал полупрозрачный отпечаток — Унмёнэ Пакви. Оно бледно светилось предвестником надвигающейся беды.

Подойдя ближе, Минхо ощутил вибрацию, словно от стены исходил пульс, и где-то в недрах, между деревянными балками, билось сердце того, кто пытался прорваться наружу. Минхо осторожно коснулся символа кончиками пальцев, и дрожь усилилась, пронзив руку до самого плеча так внезапно, что пришлось одёрнуть её.

Печать слабела, а между ним и Харой образовывалась зияющая бездна, готовая поглотить их обоих.

Звук открывшейся двери вывел Минхо из гипнотического созерцания метки. Он не обернулся, услышав тихие шаги в гостиной, но знал, что Хара стояла в там сейчас. Она не переступала порог террасы, будто боялась нарушить тишину и не знала, как начать разговор после вчерашнего. Минхо, если честно, тоже не знал, но делать вид, что ничего не произошло, как обычно это бывало после мелких склок и споров, не получится.

Он замер на мгновение, не в силах вымолвить ни слова: у него не было новых аргументов, не было утешительных фраз, не было надежды, которую можно было бы предложить, чтобы склеить разбитое. Минхо сам нуждался в точке опоры. Отпив остывший кофе, он развернулся и прошёл на кухню мимо застывшей сестры.

Не произнеся ни слова, Минхо достал ещё одну кружку и поставил её на стол. Хара не двинулась, продолжая стоять на границе между коридором и гостиной. Минхо же открыл холодильник, достал яйца, зелёный лук, остатки кимчи.

— Прими душ, — бросил он через плечо, склонившись над ящиком с рисом. — От тебя несёт лисом.

В его голосе не было злости, лишь усталость. Лезвие слов Хары всё ещё оставалось в груди, но пока Минхо ещё мог держать оружие в руках, дышать и принимать решения, он не допустит, чтобы Хара пропала в той пропасти, что разинула беззубую пасть между ними.

Привычным движением Минхо переложил крупную, жемчужную крупу миску рисоварки и поставил её под кран. Промыв несколько раз рис, он положил ладонь сверху него и набрал воды так, что она покрывала его руку. Приготовить завтрак казалось сейчас отличной идеей, словно от этого мир вокруг не расползётся окончательно по швам, и вместе с ним — семья Минхо, его долг и та ускользающая уверенность, что он всё ещё может что-то контролировать.

В кухне было свежо. Минхо наклонился к плите, включил одну конфорку и поставил на неё сковороду, потом вернулся к столу, где уже стояла миска с взбитыми яйцами для омлета. Он методично отмерил соевый соус, влил его в миску, перемешал всё ещё раз и вылил смесь на сковороду. Пространство наполнилось уютным шипением и знакомым ароматом.

Хара появилась на пороге кухни одновременно со звуком кофемашины, когда последние капельки свежесваренного кофе упали в кружку. Она настороженно наблюдала, как Минхо накладывает рис в пиалы, как аккуратно перекладывает омлет на тарелку и нарезает его. Минхо делал вид, что не замечает взгляд сестры, но он видел всё.

— Садись, — он кивнул на стол и проследил, как Хара медленно опустилась на стул, поправив волосы.

Тишина всё ещё висела между ними оголённым высоковольтным проводом, и нарушало её только лёгкое постукивание ложек и палочек о тарелки. Минхо сел прямо, зажав кружку между рук.

— Мы с тобой всё равно семья, — его голос прозвучал тихо. — Хочу, чтобы ты знала, что бы ни случилось, я буду рядом.

Хара подняла взгляд на него и медленно кивнула. Минхо заметил, как её плечи чуть опустились. Они семья. И он не отдаст свою единственную сестру каким-то там существам из мира духов.

— Сегодня я не смогу подвезти тебя, — Минхо отставил кружку с недопитым кофе и встал, — у меня есть срочные дела.

— Хорошо, — Хара растерянно проводила его взглядом.

Вот только Минхо ещё не придумал, какие дела ждали его. Кроме очевидного: нужно было найти Чонина.

***

Утро медленно расползалось по улицам Сеула, пока Минхо бездумно вёл машину. Лучи солнца скользили по холодному стеклу небоскрёбов, отблесками устремляясь в низкие пролёты переулков, разливая по ним драгоценные капли золота. Минхо не сразу понял, где оказался, но, заглушив машину, вышел на улицу и посмотрел в сторону переулка, который вёл не куда-нибудь, а к дому Сонджу.

Он не звонил заранее, не предупреждал о визите, поэтому не знал, дома вообще Сонджу или же нет. Минхо остановился в нескольких шагах от лестницы, ведущей к двери, и вдохнул глубоко свежий и одновременно умиротворяющий воздух, походивший на травяной отвар, успокаивающий давящую душевную боль. Когда он поднялся к двери, она распахнулась сама, бесшумно и плавно. Сонджу стояла в коридоре, настороженно всматриваясь в лицо Минхо. Она была одета как в то утро, когда он проснулся здесь: белая рубашка и спортивные штаны.

— Проходи, — сказала она тихо, заплетая волосы в косу, — не стой на пороге. Я как раз собиралась заваривать чай.

Внутри дома, как всегда, запахи складывались в симфонию ароматов, от которой становилось спокойно на душе: сушёные травы, горечь благовоний, пыль старых манускриптов и, кажется, аромат печёных каштанов. Дом Сонджу жил и дышал вместе с ней. Свет, проникающий сквозь расписные бумажные панели на окнах, казался мягким и тёплым. Он рисовал на полу размытые квадраты, наполняя комнаты уютом. И даже тишина здесь была особенной.

Минхо молча снял ботинки и прошёл по тёплому дощатому полу на кухню. Сонджу, не оборачиваясь на него, поставила чайник на плиту, потянулась к шкафчику у раковины и достала из него две кружки, с полки рядом она взяла стеклянные баночки с чаем и, видимо, травами. Сонджу ничего не спрашивала, лишь бросала на Минхо короткие взгляды, пока он продолжал стоять в дверном проёме.

Качнувшись с пяток на носки, Минхо всё же шагнул вперёд и сел за стол, устало опустив плечи. Сонджу поставила перед ним фарфоровую чашку, украшенную тонким рисунком осоки, и, когда налила в неё только что заваренный чай, струйка узорчатого пара поднялась вверх.

— Ничего не спросишь? — Минхо посмотрел исподлобья на Сонджу, проследил, как она изящно наливала чай себе и повела плечами.

— Ты не пришёл бы просто так, поэтому я жду, когда ты сам расскажешь, что произошло, — она устроилась напротив и поднесла свою кружку к лицу, прикрыв глаза и вдыхая аромат.

Когда Сонджу вновь посмотрела на него, Минхо готов был поклясться, что на мгновение ему показалось, что взгляд не принадлежал шаманке, которую он знал много лет. Он потупился.

— На нас вчера напал какой-то дух. Дома, — Минхо уточнил и глянул на Сонджу: она лишь слегка приподняла бровь. — И... Я теряю Хару. Она стала намного сильнее и не хочет слушать доводы разума.

— Ты не потеряешь её, — тихо сказала Сонджу, опустив задумчиво взгляд на кружку, — если готов дать ей свободу выбора. Даже если этот выбор ранит тебя до глубины души, понимаешь?

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я? — Минхо немного наклонился вперёд и попытался заглянуть в глаза Сонджу.

Ему казалось, что она что-то не договаривает. Ведь очевидно же было, что любая связь с потусторонним не доведёт до добра. Но Сонджу как-то слишком спокойно воспринимала любую информацию о кумихо и о том, что Хара явно что-то скрывает. В условиях того, что от его сестры зависело слишком много — поведение Сонджу настораживало.

— Я рассказала всё, что знаю, но, к сожалению, мои знания не безграничны. Могу сказать только одно: будет трудно. — Сонджу вздохнула, выдержав испытующий взгляд Минхо, и, встав, пересела к нему, заняв место рядом. Теперь они практически касались руками друг друга. — Хара не уходит, а ищет себя. Ты же боишься, что на её новом пути для тебя не останется места. Но это не так.

Минхо медленно перевёл взгляд на неё. Он не знал, что ответить, потому что Сонджу была очень проницательной. Как и всегда. Каким-то образом она будто заглядывала в самые укромные закутки души и выскребала от туда то, что сам Минхо не мог озвучить. Сонджу видела его насквозь, смотрела с пониманием и снова и снова обжигала своим взглядом, от которого Минхо уже не мог скрыться. Это было невыносимо.

Не думая, он коснулся её руки. Кончиками пальцев, лёгким, едва уловимым жестом провёл по тыльной стороне ладони к кисти. Сонджу не одёрнула руку, и этот крошечный контакт стал тем мостом, той точкой опоры, в которых Минхо так отчаянно нуждался.

— Спасибо, — выдохнул Минхо, и в этом коротком хриплом слове было больше, чем простая благодарность.

Лёгкая полуулыбка скользнула по губам Сонджу:

— Даже если тебе кажется, что внутри выжженная пустыня, — она аккуратно положила ладонь на его грудь, туда, где билось сердце, — новые ростки жизни появятся из пепла. Нужно время.

Минхо накрыл её руку своей и немного сжал пальцы. Он мог удержать этот мир на своих плечах, но кто удержит его? Кажется, человек, способный на это, всегда был очень близко.

***

Антикварная лавка раскрыла перед Минхо свою дверь, словно затхлый сундук крышку, впуская в тёплый полумрак, пропитанный запахом старой бумаги и потёртого лака. Дымка благовоний витала в воздухе, поднимаясь над фарфоровой курильницей на стойке в дальней части лавки. Предметы на многочисленных полках рассказали бы сто историй, если бы умели говорить, и иногда Минхо казалось, что он слышит их перешёптывание.

Дверь за спиной Минхо захлопнулась с хриплым стоном, словно старец негодующе выдохнул, увидев молодое поколение, и через мгновение из подсобки вышел Уджин. Он был привычно одет, но поверх рубашки с закатанными рукавами был фартук. Уджин вынес какую-то книгу из хранилища и рассматривал её, остановившись, а потом заметил Минхо.

— Доброе утро? — Уджин осмотрел Минхо с ног до головы и положил книгу на стойку, отряхивая руки от пыли.

— День, — буркнул в ответ тот.

— Выглядишь, как кучка пепла. Я бы мог предположить, что крепкий кофе поможет, но...

Минхо не ответил на скептичный взгляд Уджина поверх очков. Вместо этого он медленно подошёл к нему и снял куртку, бросив её на бархатную спинку старинного кресла за стойкой. Его внимание привлекли отражения света и обстановки в стекле одной из витрин, которые подрагивали, словно в танце.

— Я хочу знать, где найти Чонина.

Уджин, чьё отражение Минхо тоже видел, нахмурился и провёл ладонью по подбородку.

— Зачем? — спросил он ровно, поймав взгляд Минхо.

— Просто скажи, ты сможешь узнать место или нет?

Уджин молчал какое-то время, явно обдумывая что-то. Эта пауза навела Минхо на мысль, что Уджин точно знал, где можно найти лиса.

— Ты же понимаешь его силу?

— Понимаю, говори уже.

— Бар «Сыльби» в районе Чонгак-дон. Недалеко от моста Инчхон, — Уджин вздохнул, сложив руки на груди, и Минхо повернулся к нему лицом, ожидая, что тот скажет ещё. — Только подумай дважды, прежде чем что-то сделать. Во-первых, это его территория и неизвестно, что он может выкинуть, а во-вторых, — Уджин посмотрел на него так, будто пытался проникнуть в мысли. Минхо поёжился. — А во-вторых, кто-то из вас двоих с Харой должен остаться в здравом уме. Не наломай дров, Ли Минхо-щи.

— Спасибо, — выдавил Минхо, помрачнев. Он схватил куртку и направился к выходу.

Отсюда до Инчхона было недалеко на машине, и Минхо рассчитывал застигнуть Яна Чонина врасплох днём, надеясь, что тот будет слабее в это время суток. Однако крупная авария по пути спутала все карты. Вечер уже опускался махровым покрывалом на улицы, когда Минхо припарковался вблизи названного Уджином бара. Обычный, ничем не привлекательный фасад, каких в городе были десятки сотен. Минхо прошёл бы даже мимо, если бы не чувствовал этот мир немного иначе, чем обычные люди. Потому что аура этого места буквально кричала о том, кто посещает бар «Сыльби». И кто им владеет.

Минхо толкнул дверь, перехватив замотанный в ткань кымганчжо, и внутреннее пространство буквально проглотило его: бар был тёмным, как звериная пасть, где янтарные лампы свисали с потолка, подобно глазам хищника, а мягкое эхо джазовой мелодии растекалось по стенам. Чёрное дерево барной стойки отливало таинственным блеском, а ряды стройных бокалов отражали приглушённые отблески света, будто на посетителей глядели глаза из другого мира. Даже тени здесь казались живыми.

— Мне нужен Ян Чонин.

Бармен мельком поднял взгляд на Минхо, когда тот подошёл и назвал имя, и побледнел. Минхо не мог сказать точно, что он увидел, раз настолько испугался, но, судя по всему, парень понял, что перед ним охотник. Охотник, который мог превратить его в прах одним движением руки. Бармен-дух открыл рот, но так ничего и не произнёс, лишь глазами указав Минхо за спину. Он обернулся.

В дальнем конце зала, за столиком, сидел Чонин. Его белая рубашка слишком выделялась в полумраке, как и нежная, какая-то счастливая улыбка, с которой он читал что-то в телефоне. Рядом на столе стоял открытый ноутбук, и лежало несколько папок, и Чонин не обратил внимание на вошедшего.

— Вот мы и встретились лицом к лицу, лис, — сдержанно произнёс Минхо, но сквозь напускное спокойствие в его голосе прорывались нотки ярости.

Чонин медленно поднял голову, и их взгляды встретились. В янтаре глаз Чонина Минхо увидел многовековую усталость и древнюю силу, что угольками тлела в его зрачках.

— Я знал, что ты придёшь, охотник, — тихо сказал Чонин и положил телефон на стол, — рано или поздно.

Без лишних раздумий Минхо сделал резкий выпад вперёд и ударил Чонина кулаком в лицо. Тот не увернулся, хотя Минхо был уверен, что мог, и усидел на месте, лишь слегка качнувшись. На губах Чонина появилась кривая усмешка.

— Ты исчезнешь из жизни моей сестры и оставишь её в покое! — выплюнул Минхо, выпрямившись.

— Она не твоё имущество, — Чонин встал, размял место удара и в его голосе прозвучало эхо, будто они сейчас были не в баре, а в каком-то древнем храме.

Терпение Минхо и так не было бесконечным, но тратить ресурс на этого кумихо он просто не собирался, поэтому нанёс ещё несколько ударов кулаком: сначала в плечо, затем в бок. Чонин не уворачивался, продолжая улыбаться, но когда Минхо сделал выпад вперёд и сорвал с кымганчжо ткань, во взгляде лиса появилась сталь, раскалённая практически добела, а улыбка сползла с лица.

В следующую секунду он бросился вперёд с нечеловеческой скоростью: глаза пылали янтарным светом, вместо ногтей появились острейшие когти, которыми Чонин смог дотянуться до щеки Минхо. Мгновение. Какой-то символ вспыхнул в воздухе и со свистом пронёсся над головой успевшего пригнуться Минхо. Он взмахнул кымганчжо, и блик сорвался с его лезвия, устремившись проклятием к неожидавшему Чонину. Отсвет с клинка впился в бок ему, и Чонин взвыл, бросившись на Минхо с новой силой.

Мебель разлеталась во все стороны: стулья были перевёрнуты, столешницы некоторые сломаны пополам, а битое стекло хрустело под ногами двух дерущихся мужчин. И это был смертельный вихрь. Минхо снова ринулся в атаку, но Чонин увернулся в последний миг: в воздухе остался лишь шипящий след клинка.

— Не заставляй меня убивать тебя, — прохрипел Чонин, тяжело дыша: его белая рубашка окрасилась в алый.

— Я убью тебя первее, — в гневе ответил Минхо.

Он занёс кымганчжо и начал шептать мантры, и в этот момент бар задрожал, лампы моргнули, музыка, игравшая на фоне, дрогнула и оборвалась в предсмертном аккорде. Всё замерло в ловушке напряжённого предвкушения конца.

Вдруг дверь бара распахнулась, и голос Хары, полный ужаса и гнева, в одно мгновение заставил пространство ожить снова:

— Хватит!

Слова выпущенными стрелами пронзили воздух и вспороли грудную клетку Минхо. Он резко обернулся и застыл: перед ним стояла Хара, растрёпанная, с горящими стальным блеском глазами. Вокруг из неё клубилась сила, древняя и яростная. Минхо понимал, что Хара не простит ему просто так убийство лиса, на это потребовалось время, но рубить нужно было уже сейчас, пока сладкие речи Чонина не пустили корни в нежном, неискушённом сердце Хары.

— Отойди! — прорычал он, но в голосе его звучала не злость, а мольба.

— Что ты творишь, Минхо?! — Хара бросилась вперёд и закрыла собой Чонина, который дрожащей рукой опирался на часть сломанного стола, а другой прижимал влажную от крови рубашку к боку.

Его янтарные глаза смотрели на неё с отчаянным изумлением. Минхо тяжело дышал, кымганчжо всё ещё сверкал в его руке. И привкус крови на губах лишь сильнее разжигал огонь гнева внутри.

— Ты уже сделал свой выбор, Минхо, — тихо сказала Хара, и её голос дрожал, но во взгляде сестры Минхо не видел страха, Он видел могущество. — Теперь дай мне сделать мой.

Не отрывая от него взгляда, она встала полу боком и протянула руку к Чонину. Он медлил лишь мгновение, а затем осторожно ухватился за её ладонь.

— Пошли, — сказала она ему уже спокойнее, и в этом одном слове прозвучал приговор. Приговор Минхо.

Он не мог пошевелиться, когда Хара, помогая Чонину идти, прошла мимо него, и медленно опустился на колени в крошку разбитого стекла, когда они вышли из бара, оставив его в одиночестве среди руин интерьера. Среди руин его жизни.

Минхо не сразу понял, что сам ранен: потому что он чувствовал лишь пустоту, зияющую вместо сердца. И глядя на пляшущий свет уличных фонарей в открытой двери, он осознавал одно: всё, что он когда-то пытался удержать, ускользнуло сквозь пальцы, оставив лишь хрупкие осколки былого.