Играй!

Теодор зашел в зал, кажущийся теперь пугающе огромным, и осознал, что впервые в жизни действительно хорошо понял значение выражения «ноги не держат». Он был так растерян, что пока еще не мог полностью принять то, что произошло.

Он упал в одно из кресел на первом ряду, обводя взглядом распотрошенные внутренности того, что должно было стать их декорациями и костюмами. Ребята так быстро скинули вину на него, но Теодор даже не мог найти в себе сил обижаться на них или злиться. Наверное, на их месте он бы подумал точно так же. Ведь кто-то разрушил тут все, кто это мог сделать? Теодор так откровенно ненавидел весь этот кружок в самом начале, что неудивительно, что подозрения пали на него.

Но глубокое разочарование заставляло все под ребрами скручиваться, и Теодор вновь и вновь возвращался мыслями к Кристоферу, который даже не взглянул на него, когда уходил.

Теодор и вправду не заслужил доверия, да? Он мог стараться сколько угодно, но это не изменило бы того, что он творил раньше. Просто он… он так радовался, что ребята в кружке приняли его, был так счастлив, что его принял Кристофер, он чувствовал такое облегчение, что может быть самим собой, потому что после того, как Адам уехал, Теодор надел на себя маску пустого избалованного мальчика и не снимал ее до тех пор, пока не попал в этот зал.

Такая ирония – в месте, где он должен был примерить на себя образ другого человека, показать настоящего себя.

И, возможно, правда, которую Теодор так боялся принять, заключалась в том, что даже настоящий он не имеет права рассчитывать на чью-то дружбу или любовь.

Когда он думал о ребятах, которые так легко указали на него пальцем, не поколебавшись ни мгновения, становилось обидно, но, когда он думал о Кристофере, боль была другой. Она была глубже, обширнее, как будто черной пленкой покрывала его изнутри, а он не мог никак ее содрать, только обдирал ногти в кровь.

Потому что Теодор был влюблен в Кристофера.

Теодор был влюблен в него, а Кристофер, наверное, больше никогда не захочет даже смотреть на него. И, возможно, так даже правильно, потому что, несмотря на то, что погром учинил не он, он все равно не заслуживает Кристофера. Никогда не будет заслуживать.

Он беспомощно смотрел на свои ладони, на дрожащие пальцы, лежащие на коленях. Что ему делать? Что же теперь будет? Он не хотел это все терять. Теодор чувствовал себя частью чего-то значимого, так ценил это чувство, что не представлял, как теперь будет без него.

Ему нужно было встать и начать тут все разбирать. Нужно было попробовать исправить то, что сломано не до конца, нужно было сделать хоть что-то, потому что неважно, что думают ребята, эта сцена стала важна и для него тоже, и он чувствовал себя виноватым, хотя не был ни в чем виноват.

Ему нужно было встать, но он не мог собраться с духом. Как будто из него выкачали все силы и оставили полую оболочку. Теодор ощущал себя маленьким беспомощным ребенком, которого вытолкнули из песочницы, потому что никто не хотел с ним больше играть. Он никогда не был тем, кого выталкивают из песочницы. Он был из тех, кто выталкивает. И теперь он чувствовал себя настолько ужасно, что в порыве эмоций поклялся себе больше никогда, никогда не становиться причиной такого чувства у других.

Ему казалось, что он просидел так целую вечность, апатичным взглядом уставившись в одну точку – вроде это развороченное тряпье когда-то было костюмом Лиззи. Потом он заставил себя собраться с мыслями и встать, но, подняв голову, резко отшатнулся.

– Эй, ты чего? – осторожно поинтересовался Кристофер, подходя ближе. Большие темные глаза пристально оглядели его, и он обеспокоенно нахмурился, когда заметил ошарашенное выражение лица Теодора. – Ты… не услышал, как я вошел?

Теодора едва хватило на то, чтобы слабо качнуть головой. Он невольно напрягся, ожидая чего-то… плохого.

Того, что Кристофер начнет с ним ругаться, например. Что скажет, что разочарован, что больше не хочет иметь с ним никаких дел. Что оттолкнет, прогонит, сделает больно. Теодор ожидал этого, и сердце страдальчески сжималось. Вряд ли он будет Кристофера за это винить. Ведь тот сделал большую часть декораций здесь своими руками.

Вот как, наверное, чувствовали себя те, над кем он постоянно измывался раньше, при его приближении. Он снова ощутил себя ничтожным, и это изводило его как тщательная, медленная, жестокая пытка.

Теодор сжал руки в кулаки и стиснул зубы, готовясь принять это, но отчаянно надеясь сдержаться и не наделать глупостей. Не наговорить чего-нибудь в ответ в попытке защититься, не показать своей слабости, не…

– Будешь? Это шоколадное, – Кристофер протянул упаковку молока, и Теодор перевел на нее недоуменный взгляд, не двигаясь с места. Кристофер устало вздохнул, всовывая ее ему в руки. – Да возьми, я все равно уже деньги на него потратил.

Он плюхнулся в кресло, с грустью оглядывая их декорации. Первый шок прошел, и теперь осознание накатило в полной мере, но от этого стало даже как-то проще. Кристофер мог трезво оценить ситуацию, трезво сказать, что они в абсолютном дерьме.

– Крис… – прохрипел Теодор, так и застыв в одной позе с молоком в ослабевшей ладони, и Кристофер поднял на него свои невозможные огромные глаза, глядя вопросительно, будто искренне не понимал, почему Теодор был так напряжен.

– Все в порядке? – настороженно спросил он, такой бесхитростный, как ребенок.

– Зачем ты пришел? – Теодор чувствовал себя тем тигром из «Маугли», злым и уставшим, брошенным, готовым вот-вот напасть.

Кристофер стушевался, опуская взгляд на собственную упаковку молока – себе он взял клубничное. Он тяжело вздохнул и пожал плечами.

– Я был уверен, что ты не уйдешь, поэтому пришел. Не хотел тебя одного оставлять, – тихо признался он.

У Теодора сжалось горло. Он взглянул на него недоверчиво, будто ожидая подвоха, хотя прекрасно знал, что Кристофер не способен на подлость.

– Зачем… тогда уходил?

– Хотел поговорить с мистер Уилсоном, – спокойно ответил он, не думая ни секунды, а значит, его ответ был честным. Теодор вспомнил, как он качнул головой перед уходом. Он воспринял это как отказ, но это… неужели это было просто молчаливой просьбой подождать? – Спросить, что он планирует делать. Сам знаешь, до премьеры два дня, нужно что-то решать…

Теодор выдохнул как-то со свистом, и Кристофер удивленно замолк. Поднявшись, он оставил коробочку с молоком на сиденье и подошел к нему ближе, заглядывая в его лицо.

– Эй, Тео… – он протянул руку, касаясь его предплечья и осторожно гладя, как будто и вправду подошел к хищнику и не знал, чего от него ожидать.

Теодор не мог отвести взгляд от его светлого миловидного лица в попытке найти там сомнения, вопросы, что-нибудь, что угодно, что дало бы ему понять, что Кристофер пришел сюда не просто… чтобы не оставлять его одного. Что-то, что дало бы ему усомниться в Кристофере, потому что из этого состояла жизнь – из комбинации его разочарований в других и разочарований других в нем.

– Ты веришь мне? – пылко перебил его Теодор, подаваясь вперед, и Кристофер распахнул глаза. – Веришь, что это сделал не я?

Он неопределенно взмахнул рукой, обводя их декорации, стараясь не показывать, как ему больно, как он сожалел, несмотря на то, что это и вправду был не он.
– Конечно, – снова не колеблясь ни секунды, уверенно ответил Кристофер, не разрывая между ними зрительного контакта, взглядом подтверждая свои слова, чтобы Теодор ни на мгновение в них не усомнился.

– Но почему? – шепотом спросил Теодор, и голос позорно надломился, потому что, да, ему было больно, что ему никто не поверил, но это было ожидаемо. А вот то, что Кристофер действительно поверил в его невиновность, казалось просто злой шуткой, принять которую было очень тяжело.

Лицо Кристофера приняло озадаченное выражение, словно он не мог понять, серьезно ли Теодор ждал ответа или притворялся.

– Потому что ты так сказал, – отозвался он таким тоном, будто это было очевидно.

Теодор растерялся от такого простого ответа. Привыкший никогда не говорить правду, усвоивший, что правду никогда не говорят ему, он был слишком обескуражен, и его сердце взволнованно колотилось в груди.

– Но больше никто не поверил, – слабо возразил Теодор, и потерявший терпение Кристофер прищурился.

– Ты что, пытаешься переубедить меня? – требовательно поинтересовался он. – Хочешь сказать, соврал и на самом деле это был ты?

– Нет, нет, – мгновенно отреагировал Теодор, поднимая руки вверх в защитном жесте. – Просто…

Как объяснить Кристоферу, что он просто не мог поверить в то, что кто-то так легко поверил ему?

– Слушай, – перебил Кристофер, делая еще один шаг вперед и беря его за руку, чтобы слабо переплести пальцы. Теодор невольно бросил взгляд на их ладони и тяжело сглотнул. Внизу живота сладко сжалось от такого простого контакта. Ему стало даже совестно, потому что, судя по сосредоточенному лицу Кристофера, он собирался сказать что-то серьезное, а все мысли Теодора непроизвольно устремились к их незамысловатому телесному контакту. – Тебе не нужно что-то доказывать, оправдываться или еще что, понимаешь? Ты сказал, что это не ты, и этого достаточно для меня, чтобы тебе поверить. Я тебе верю просто потому, что ты мой друг.

В тот же момент на него будто вылили ведро ледяной воды, и он тут же пришел в себя.

Ах, ну да. Теодор едва подавил порыв усмехнуться.

Они же друзья.

Он не заметил, как на этих словах голос Кристофера предательски дрогнул, а кончики спрятанных под шапкой волос ушей покрылись краской.

Теодор продолжал пристально вглядываться в его лицо, и Кристофер слегка покраснел, теперь уже щеками.

– Что?

– Правда веришь?

– О боже, – театрально закатил глаза Кристофер, но уголки его губ растянулись в легкой улыбке. – Да, я же уже сказал, и…

Договорить он не успел, потому что Теодор дернул его на себя, крепко обнимая и зарываясь носом в волосы на его виске. В одной руке он продолжал держать молоко, и это было неудобно, но не настолько, чтобы прервать объятия. Кристофер задушенно захрипел, хватаясь за его талию, чтобы удержать равновесие, и рассмеялся.

– Ты чего? – спросил он, и его голос прозвучал сдавленно, потому что лицо было прижато к груди Теодора. – Это мило и все такое, но я сейчас задохнусь.

Теодор чуть ослабил хватку, но не отпустил его, и Кристофер удобно устроился в его руках, помещаясь так идеально, словно объятия Теодора были созданы специально для него.

Он примирительно вздохнул и затих, успокоившись, как котенок, который наигрался и теперь ищет тепла в руках хозяина, и Теодор не смог сдержаться, снова сжимая его крепче, но в этот раз Кристофер не возмутился.

И он, конечно, чувствовал, как быстро билось сердце Теодора в грудной клетке, но ничего не сказал об этом, потому что его собственное точно так же сходило с ума.

А Теодор зажмурился от затапливающего его облегчения, от того, как сразу все стало легко и показалось, что нет больше ничего невозможного – доказать свою невиновность, чтобы ребята ему поверили, восстановить за два дня все декорации, найти того, кто это сделал, и заставить его пожалеть. Когда Кристофер рядом, когда он на его стороне, все словно преображается, и ему бы стоило испугаться того, как он на него действует, какую власть над ним имеет, но он мог только радоваться.

Кристофер поверил ему.

– Ты поверил мне, – озвучил он ему на ухо, и Кристофер немного поежился от горячего дыхания, пряча широкую улыбку на его плече. – Ты потрясающий.

Кристофер отстранился, держась за его талию. Волшебные глаза сияли, когда он смотрел на Теодора.

– Почему тебя это так удивляет? – наивно поинтересовался он.

Теодор растерялся, но при этом не выпустил его из объятий. Наверное, со стороны они выглядели как парочка, когда стояли вот так близко и тихо шептались о чем-то, и от осознания этого кружилась голова.

– Не знаю, просто… Наверное, из-за того, что я сам никому не верю просто так, – задумчиво изучая лицо Кристофера взглядом, медленно ответил он. – Может, потому что никто никогда не верил мне. Ребята… не поверили.

На этих словах Кристофер нахмурился, сжимая пальцы на рубашке Теодора.

– Прости их, Тео, – мягко попросил он, хотя по взгляду было очевидно, что сам не одобрял то, как они поступили. – Они трудились долго над этим. Я представляю, что они почувствовали, когда увидели, что все закончилось вот так, всего за два дня до премьеры. Они не подумали о том, каково тебе.

На лице Теодора проступило огорчение, и Кристофер истолковал его по-своему.

– Им будет очень стыдно, когда они поймут, что ошиблись, – принялся горячо убеждать он его. – Они обязательно извинятся, и…

– Думаешь, все закончилось? – обеспокоенно перебил его Теодор. – Мы ничего не сможем исправить?

Кристофер на мгновение замер с приоткрытым ртом, а потом поник, грустным взглядом оглядывая зал.

– Я не знаю, Тео, – тихо произнес он. – Когда я спросил об этом мистера Уилсона, он просто отмахнулся. Думаю, даже он сбит с толку и готов сдаться.

– Что насчет тебя?

Кристофер вздохнул, выбираясь из его объятий, и Теодору стало прохладнее, мгновенно захотелось потянуть его обратно и вернуть это мягкое тепло, но он сдержался, крепко сжав руки в кулаки.

– Я думаю, мы можем перекрасить те, на которых они написали всякое, – задумчиво протянул он, проходя к сцене и подбирая валяющийся возле него обломок фанеры, которая когда-то была луной. – Но вряд ли получится так быстро исправить сломанные.

Теодор подошел ближе к нему, из-за плеча разглядывая кучу ткани.

– Займемся этим? – предложил он. Кристофер обернулся, удивленно распахивая глаза.

– Хочешь сейчас?

Теодор пожал плечами, неожиданно смутившись. Вообще-то, он и сам планировал начать делать хоть что-то, несмотря на то, что рисовал в последний раз классе в третьем, но теперь, когда Кристофер с ним, все казалось еще проще.

– Почему бы и нет? Остальные придут завтра, а мы уже восстановим хоть что-то. Возможно, это…

«Поможет им простить меня».

Теодор не сказал вслух, но Кристофер понял его без слов.

Утешающе улыбнувшись ему, он кивнул.

– Отличная идея! Я сбегаю в художественный класс за красками, а ты пока выбери из этого то, что можно хотя бы немного восстановить.

Кристофер унесся быстрее, чем Теодор успел ответить, так что он просто стоял, с глупой улыбкой глядя ему вслед, и сердце билось так, словно хотело вырваться и броситься Кристоферу под ноги.

И он его очень понимал.

Когда Кристофер вернулся, он уже отобрал несколько уцелевших декораций, хотя понятия не имел, что с ними делать. Теодор и на обычной бумаге-то рисовал, мягко говоря, неважно, что уж говорить о рисовании на фанере.

Но Кристофер, который делал декорации сам, быстро сориентировался. Вручив ему баночку краски и кисть, он указал на одну из фанер, карандашом обвел области, которые нужно раскрасить, и объяснил, в какие цвета.

– Это не сложная работа, но монотонная, – извиняюще улыбнувшись, добавил он. Как будто Теодора это могло напугать.

Они устроились на полу актового зала на огромной прямоугольной клеенке, закрашивая нецензурную брань на фанерах. Точнее, закрашивал преимущественно Теодор, Кристофер же добавлял деталей, тонкими кистями рисуя листву на деревьях, узоры на облаках, сырные дырочки на луне.

Они работали в уютном молчании, изредка нарушаемом вопросами Теодора и указаниями Кристофера. Они были слишком вымотаны сегодняшним днем, чтобы что-то говорить, и им было достаточно комфортно рядом друг с другом, чтобы слова были не нужны.

Кристофер даже притащил из кабинета технологии маленькую пилу, которую ученикам вообще-то не должны давать, но его очарованию не поддаться было невозможно. Поэтому они отпиливали от фанер испорченные куски, замазывая толстым слоем краски неровные края и трещины, что выглядело, конечно, в разы хуже того, что было, но гораздо лучше, чем ничего.
Теодор отвлекся, когда Кристофер широко сладко зевнул. Он уставился на него с нежностью, которая, наверное, была даже неприлична в такой ситуации.

Несмотря на то, что причина, по которой они сидели тут вдвоем, была невеселой, им было хорошо вместе. Впрочем, это уже давно не было новостью – то, как легко им было проводить часы напролет наедине, хоть за разговорами, хоть в тишине.

Теодор мог бы просидеть тут с Кристофером еще столько же, но тот, кажется, на такой подвиг способен не был.

– Устал?

Кристофер поднял на него взгляд и улыбнулся.

– Нет, просто вчера лег поздно, и теперь в сон клонит.

Он снова зевнул, на этот раз прикрыв рот разноцветной из-за красок ладонью, и Теодор решительно сгреб все баночки и кисточки в кучу.

– Все, мы заканчиваем.

– Нет, нет, давай доделаем еще одну! – Кристофер удержал его за запястье, умоляюще округляя глаза. – Пожалуйста, всего одну, потом пойдем домой!

За окнами, расположенными высоко под потолком, небо потемнело, весь зал был погружен в полумрак, только над ними горел свет, и охранник уже заходил, чтобы выгнать их (у него не вышло, потому что Теодор как-то раз застал его за травкой и теперь активно этим пользовался, и именно благодаря этому он так легко устроил в школе ночную вечеринку, из-за которой его потом и наказали). Но Кристофер надул губы, хлопая ресницами, и что вообще Теодор должен был сделать? Сказать «нет»? Как будто он мог когда-то сказать Кристоферу «нет».

– Окей, – сдался он, и Кристофер тут же широко улыбнулся, трогательно морща нос. – Но только одну!

– Договорились, – бодро кивнул он, подтягивая к себе одну из фанер, на которой были изображены языки адского пламени. Он окунул кисть в красную краску, проводя ей по жирному уродливому члену, который нарисовал какой-то ублюдок.

Кристофер сидел по-турецки, склонившись над импровизированным полотном, его отросшие волнистые волосы были заправлены за уши, и щеки с ракурса Теодора казались мягкими и пухлыми, как у ребенка.

Теодор кусал губы почти до боли, чтобы не пустить глупую влюбленную улыбку на лицо. Слишком уж явно она показывала то, что он чувствовал.

Кристофер прикусил кончик языка от усердия, тени от длинных опущенных ресниц легли на светлую кожу. Даже его тонкие аккуратные пальцы выглядели как произведение искусства. Ему казалось, что весь мир стерся и остался только Кристофер. Он был так прекрасен и так близок, что у Теодора закружилась голова от эмоций, а ведь раньше он думал, что это просто дурацкая метафора и такого быть не может.

Кристофер сказал, что они друзья, но как Теодор может дружить с ним, когда все, чего ему хочется – это держать эти красивые руки, целовать эти милые щеки, и…

– Ты собираешься мне помогать? – с наигранным недовольством возмутился Кристофер, не поднимая головы. – Опять сидишь, залипаешь в телефон, пока я тут тружусь, хотя вообще-то сам предложил мне…

– Ты мне нравишься.

Кристофер замолк мгновенно, вскидывая на него испуганный взгляд, и сердце Теодора застыло в груди, когда он осознал, что сказал. Время будто замедлилось, и кровь прилила к голове, отдаваясь шумным гудением в ушах. Он вскочил, отступая назад, и Кристофер медленно поднялся вслед за ним.

– Что? – запнувшись, нерешительно переспросил он, и Теодор едва не поддался трусливому порыву дать деру. В груди словно пробили дыру и дышать стало очень тяжело. Эти слова вырвались из него непроизвольно, словно язык сам, без его ведома, захотел озвучить то, что так долго крутилось в голове, что проедало дыру, не давало покоя.

Ему нужно было, черт возьми, ляпнуть это, когда он только-только помирился с ним, когда у них только-только все прояснилось.

– Прости, я не… – Теодор сглотнул, чувствуя, как вспотели ладони. Кристофер выглядел очаровательно растерянным. Он был таким добрым и нежным мальчиком. Интересно, какие добрые и нежные слова он подберет, когда будет отвергать его? Какими словами можно смягчить горечь разбитого сердца? – Я не должен был этого говорить, черт, просто забудь, хорошо? Это так глупо…

Он даже не готов был делать каминг-аут, все еще боялся признаться всем в том, что ему нравятся не только девушки, но с Кристофером было так легко потерять власть над собой, так легко почувствовать себя свободным и бесстрашным.

И, возможно, Теодор драматизировал, но еще никогда ему не доводилось так спонтанно признаваться в чувствах и с замиранием сердца ждать ответа, потому что единственный раз, когда он чувствовал что-то вроде влюбленности, это не закончилось ничем хорошим. Для Адама это, наверное, вообще закончилось катастрофой – Теодор был уверен, что фанатичные родители запихнули его в какую-нибудь закрытую католическую школу, если не сразу отдали в монастырь.

И как он должен быть смелым после такого? Как должен храбро смотреть в глаза миру, заявляя о своей ориентации, о своих чувствах, когда за попытку проявить эту храбрость его разлучили с другом навсегда?

Но вот…

Вот перед ним стоит другой пример проявления этой храбрости.

Уверенный в себе, стойкий, гордый Кристофер Андерсон, сохранивший свою внутреннюю мягкость. В нем было так много света, что ни страх перед осуждением, ни само осуждение не смогли этот свет потушить.

И, возможно, в том, что Теодор влюбился в него без памяти, не было ничего удивительного.

И, возможно, он бы все равно не смог долго молчать о своих чувствах, потому что они переполняли его до краев, стоило ему только увидеть Кристофера. И неважно, что это были за чувства, – непонимание, страх, тревога, радость, счастье, боль, – все, что идет бок о бок с принятием своей влюбленности, их все равно было слишком много.

– Я знаю, что мы просто друзья, пожалуйста, не говори ничего, давай сделаем вид, что этого не было, просто забудь, пожалуйста, пожалуйста… Наверное, лучше мне заткнуться сейчас, – бормотал Теодор, стараясь не смотреть больше на Кристофера, чтобы не видеть возможное сожаление на его лице. И он забыл абсолютно все – то, как Кристофер смеялся над его шутками, как согласился на поцелуй, как мягко и ласково улыбался, когда они были вдвоем, как они ходили на свидание. Он забыл, потому что ему и вправду было очень страшно получить отказ.

– Да, наверное, лучше, – сказал Кристофер, и его голос прозвучал гораздо ближе, чем Теодор ожидал. Он невольно поднял голову, натыкаясь на его робкую счастливую улыбку. Она ни капли не похожа была на сожаление. Даже если бы Теодор накрутил себя еще сильнее, он бы с трудом сравнил ее с выражением, которое бывает, когда человек сожалеет.

– Что ты…

– Я тебе нравлюсь, – повторил Кристофер, его глаза сверкали, словно ночное звездное небо, щеки были покрыты румянцем, и Теодор не мог причислить себя к ценителям искусства, но вот эта картина определенно останется в его сердце надолго. – Боже, это же очевидно! Ты плакал, потому что боялся меня потерять!

Он рассмеялся, прикрывая пылающее лицо ладонью, и Теодор непонимающе приоткрыл рот.

– Знаешь, не так уж это и смешно, – обиженно произнес он, и Кристофер тут же спохватился.

– Нет, конечно, я не… – он был так взволнован, что не мог стоять спокойно, то и дело приподнимаясь на носочки. – Я смеюсь не над тобой!

Теодор свел брови к переносице, с недоумением глядя на сияющего Кристофера. Даже его непослушные волосы, казалось, блестели от нескрываемого счастья.

Эта растерянность, которую вызвала его реакция, приглушила страх, съедающий Теодора изнутри.

– Я смеюсь над собой, – пылко пробормотал он. – Я так боялся, что не понравлюсь тебе в ответ, что даже не думал над признанием, – голос Кристофера повысился на несколько октав от того, насколько он взбудоражен. – Я думал, такое бывает только в фильмах! Боже, ты же встречался буквально с каждой девушкой в нашей школе, я и предположить не мог, что понравлюсь тебе!

– Подожди, что… – ошарашенно выдавил Теодор, и в следующее мгновение Кристофер бросился к нему, обнимая за шею. Он на автомате положил ладони на его талию, все еще не понимая, что происходит.

– Мое сердце так колотится. Я и вправду не мог представить, как это, – смущенно прошептал он, пряча покрасневшее лицо. – Когда твои чувства взаимны. Как во всех этих песнях про любовь. Они не ошибались, правда же?

И тут до Теодора дошло.

Словно пораженный молнией, он остолбенел, расширившимися глазами уставился в стену поверх плеча Кристофера.

Кристофер не только не отверг его, он признался ему в ответ.

Ледяная хватка вокруг его сердца медленно ослабела, и он осторожно выдохнул, боясь спугнуть момент, бояс
ь, что это все рассеется, как дымка сна. Он обнял Кристофера крепче, почти навалившись на него всем телом, потому что ноги почти не держали. Это казалось чем-то невероятным, как будто происходило не с ним. Серьезно, с эмоциональными американскими горками, которые ему обеспечивает Кристофер, его сердце очень рано познакомится с тахикардией.
Он слабо улыбнулся, чуть сгибаясь, чтобы уткнуться носом в его плечо, а Кристофер то и дело глупо хихикал, зарываясь пальцами в его волосы. Он был шумный, мягкий и не мог стоять спокойно, как взбудораженный зайчик, и, возможно, был абсолютно прав – песни про любовь действительно не ошибались.

От этого чувства внутри стало так легко, так свободно, и казалось, что море по колено, словно он опьянел, не выпив ни капли алкоголя. Хотелось смеяться, кричать, целоваться – все сразу, и это как будто разрывало изнутри, но в каком-то приятном смысле. Как будто он стал больше. Как будто готов был полюбить весь мир. Все потому, что любил всего одного человека.

– Можно сказать, что мы стали профессионалами в объятиях, – неловко рассмеялся Теодор, не зная, что еще сказать, и Кристофер подхватил его смех, но потом вдруг отстранился.

– Нам нужно доделать огонь! – внезапно вспомнил он, и Теодор закатил глаза, когда он потянул его обратно к своеобразной мастерской.

Они дорисовали пламя и разложили спасенные декорации на сцене, чтобы они высохли, после этого собирая все, что испорчено окончательно, в отдельную кучу. Они не говорили ничего до конца этой монотонной работы, только обменивались смущенными улыбками и сияющими взглядами, уже не боясь, что другой увидит, поймает, все поймет.

Потому что все уже было понятно.

Когда они оделись и вышли из опустевшей школы, Кристофер по привычке направился к воротам, но Теодор его остановил.

– Я подвезу тебя, – предложил он, но, на самом деле, отказ бы все равно не принял – на улице было темно и довольно холодно, прямого автобуса до дома Кристофера не было, а пешком идти слишком долго в такую погоду.

Кристофер, впрочем, и не думал отказываться и без лишних возражений свернул на парковку, где стояла припорошенная снегом одинокая машина Теодора.

Поездка до дома обоим показалась до обидного короткой, поэтому, когда Теодор остановил машину, они не торопились прощаться.

Молчание между ними было наполнено сладкой неловкостью, какая бывает между людьми, которые только признались в чувствах и все еще робеют в присутствии друг друга.

Теодор кусал губу, чувствуя, что должен разрешить лежащий между ними вопрос. Собравшись с духом, он развернулся, беря прохладную ладонь Кристофера в свою и бережно ее сжимая.

– Послушай, Крис, – неуверенно начал он, заглядывая ему в глаза, словно преданный щенок. Кристофер смотрел на него терпеливо и внимательно, и этот взгляд помогал подбирать нужные слова. – Я хочу встречаться с тобой.

Он сделал паузу, и Кристофер, чувствуя, что это не конец, не торопился радоваться – только кивнул, давая понять, что слушает.

– Но, – Теодор облизал пересохшие губы, – я не хочу скрывать это, поэтому я прошу тебя дать мне… – он рвано вздохнул, думая, что звучит как последний мудак, – дать мне немного времени, чтобы я мог… признаться в своей ориентации.

Последние слова он почти прошептал, не зная, куда себя деть от стыда перед Кристофером, который сделал каминг-аут, когда ему было всего пятнадцать. Перед смелым, открытым и искренним Кристофером. Таким, каким Теодору еще только предстояло стать.

Он сделает это, потому что не хочет больше скрываться, и уж тем более не хочет скрывать Кристофера, которому никогда бы не осмелился предложить тайные отношения. Просто ему нужно было собраться с мыслями, успокоиться, поговорить сначала с родителями.

– Боже, я уж думал, ты собираешься меня бросить еще до того, как мы начали встречаться, – не сдержал облегченного смеха Кристофер, но быстро посерьезнел, понимая, насколько эта тема важна для Теодора. Он развернул ладонь и переплел с ним пальцы. – Все нормально. Конечно, я готов подождать. Мы ведь и так все время рядом, так что особой разницы даже не будет.

Теодор улыбнулся как-то растерянно, словно был все еще не в силах поверить, что Кристофер – реальный человек, что он его человек.

Кристофер взглянул на него с нежностью, но потом отвел взгляд и тихо сказал:

– Спасибо, что не предложил держать отношения в секрете. Я бы понял, правда, но это… – он замолк и улыбнулся, но улыбка получилась скованной и уязвимой. – Просто спасибо.

– Эй, – Теодор мягко приподнял его лицо за подбородок, чтобы взглянуть в глаза, и склонил голову к плечу. – Почему ты думал, что я так поступлю?

Кристофер неопределенно повел плечами, потирая заднюю часть шеи.

– Ну, я единственный открытый гей в нашей школе, и, знаешь, город маленький – слухи быстро расходятся, и я, если честно, – Кристофер раздосадованно вздохнул, как ребенок, который не мог выразить свои мысли словами, – я всегда боялся, что именно такие у меня и будут отношения. Что мой любимый человек предложит мне скрываться.

Теодор впервые слышал столько неуверенности в его голосе. Он раньше не воспринимал особо всерьез все эти подростковые грезы о первой влюбленности, потому что сам яро ее отрицал после того, как Адама забрали, но ведь все мечтают о волшебной любви. И мечтать о ней, когда тебя интересует противоположный пол, гораздо проще. Но когда ты гей, когда ты не знаешь никого с такой же ориентацией, даже твои мечты о любви полны тревоги.

Чувство любви к этому человеку в груди стало настолько сильным, что трудно было дышать. Теодору захотелось обнять его, спрятать, слиться с ним в единое целое, чтобы никто больше не смог добраться до Кристофера, ранить его или причинить ему боль. Чтобы на его лице больше никогда не возникало такого унылого выражения, от которого уголки губ опускались вниз, а огромные яркие глаза тускнели.

– Слушай, – он накрыл его щеку ладонью, и Кристофер поднял печальный взгляд. – Я поговорю с родителями, расскажу друзьям, а потом сделаю тебе достойное предложение. И ни за что на свете в нем не будет слов «тайный» или «скрываться».

Теодор подался вперед, сокращая расстояние между ними, и щеки Кристофера покрылись румянцем, ресницы затрепетали.

– Крис, поверь мне, в тот момент, когда я назову тебя своим парнем, об этом узнает весь мир, – прошептал он, и из груди Кристофера вырвался неясный звук, похожий на ошарашенный всхлип. Теодор улыбнулся. – Ты еще устанешь от того, как часто и много я буду тобой хвастаться.

Кристофер зажмурился от смущения, нащупывая дверную ручку и вываливаясь из машины.

– Ну все, я пошел, – торопливо выпалил он, убегая к воротам, потому что не мог вынести всего этого сразу. И когда он скрылся, из Теодора вырвался радостный клич, и он на эмоциях ударил ладонями по рулю. Оглушающий звук клаксона привел его в чувство, но широкая счастливая улыбка не слезала с лица всю дорогу до дома.

Он очень устал за сегодня, это был чертовски долгий, тяжелый и унылый день с неожиданно ярким завершением, но, когда Теодор лег в постель, обнаружил, что не может уснуть, потому что все его мысли крутятся вокруг Кристофера.

А когда он думал о Кристофере, успокоить сердце было просто невозможно.

                                             ***

– Почему ты тогда сказал Еве, что я твой парень? – с любопытством поинтересовался Кристофер.

Они сидели на краю сцены, их ладони слегка касались, и от этого легкие приятные разряды тока бежали вверх по позвоночнику.

Теодор сбежал с последнего урока, а Кристофер отпросился как примерный мальчик, и они встретились у актового зала, чтобы снова проверить то, что успели сделать, и унести испорченные фанерки к мусорным бакам на заднем дворе школы – вчера у них уже не осталось на это сил. Они справились быстро и теперь просто коротали время до прихода остальных за болтовней.

Между ними почти ничего не поменялось, за исключением того, что теперь каждое случайное прикосновение ощущалось ярче, все улыбки были нежнее, а взгляды говорили гораздо больше, чем раньше, потому что больше не было страха быть раскрытым. Было только желание быть настолько честным в чувствах, насколько возможно.

Казалось, будто на мир наложили один из этих сияющих фильтров из инстаграма, и от этого хотелось постоянно улыбаться. Кто-нибудь уже писал про это песню? Теодор рисковал стать первым.

– Ева – это другая история, – со смешком объяснил Теодор. – Во-первых, она живет в соседнем городе, а во-вторых, у нее есть девушка.

Кристофер комично округлил глаза, заставляя Теодора рассмеяться.

– Подожди, как вы тогда познакомились? – отойдя от шока, продолжил допытываться он.

– Ее бабушка жила по соседству с нами, они с братом часто к ней приезжали, – пожав плечами, ответил Теодор. – Так и познакомились. Детям это легче удается.
– Вот уж точно, – задумчиво протянул Кристофер. Он заерзал, придвигаясь ближе, и, замявшись всего на мгновение, неуверенно положил голову Теодору на плечо.

Теодор на автомате обнял его за плечи, удивляясь тому, как естественно ощущались все эти прикосновения. Он был уверен, что не фанат подобного, – со своими многочисленными девушками старался свести к минимуму контакты, не приносящие ему прямого удовольствия, но с Кристофером даже мимолетное касание пальцев отдавалось приятной тяжестью в животе.

Теодор открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент дверь распахнулась, и в зал вошел мистер Уилсон, а за ним потянулись остальные ребята. Кристофер тут же отстранился, и Теодор спрыгнул со сцены, мгновенно напрягаясь. Сегодня он точно не собирался теряться и спокойно принимать чужие обвинения.

Они застопорились, увидев их вместе, но мистер Уилсон выдохнул с явным облегчением и начал говорить до того, как кто-то из учеников успел возмутиться.

– Хорошо, что вы тут, – обращаясь к Кристоферу с Теодором, произнес он и обернулся к остальным. – Прежде чем мы начнем, я хотел бы сказать вам кое-что. Я больше не потерплю никаких обвинений в сторону Теодора. Вчера ситуация застала меня врасплох, поэтому я не вмешался, – он взглянул на Теодора виновато. – Я прошу у тебя прощения за это, Теодор. Наверное, ты чувствовал себя ужасно, и это полностью моя вина.

Теодор, раскрыв рот от шока, недоверчиво смотрел на него, а Кристофер за его спиной едва сдерживал ликующую улыбку.

Мистер Уилсон никогда его не подводил.

– Учитель! – задыхаясь от возмущения, Джессика выступила вперед. – Кто тогда сделал это все?

– Если мы не знаем, кто это сделал, это не дает нам права обвинять Теодора, – не терпящим возражения тоном отрезал мистер Уилсон. – Он принимает такое же участие в постановке, как и каждый из вас.

– Зачем он тогда возвращался в школу? – не желая сдаваться, скептично поинтересовалась она.

В этот раз не выдержал Кристофер.

– Он не обязан оправдываться перед тобой! – вскинулся он, обходя Теодора и становясь перед ним, прикрывая собой. Но Теодор видел выжидающие взгляды остальных и понимал, что они ждали ответа. Кристофер обернулся, глядя на него с мрачной уверенностью. – Ты не должен отвечать, слышишь?

– Почему нет? Если ему нечего скрывать, то он ответит, – вклинился Остин, складывая руки на груди и вздергивая подбородок.

Кристофер собрался огрызнуться, переводя злой взгляд на Остина, но Теодор обхватил его запястье, мягко качнув головой.

– Все в порядке, Крис, – успокоил он. К его щекам медленно прилила краска, когда он, обреченно вздохнув, уставился в пол, чтобы не смотреть ни на кого. Черт, как же было стыдно.

Минуты тянулись, наполненные напряженным молчанием, все в ожидании пялились на него, гадая, что он мог сказать в свое оправдание, какой козырь был у него в рукаве.

– Лиззи, Юта, помните… – Теодор тяжело сглотнул, чувствуя опаляющую волну накрывшего его стыда. – Сэндвич, который я съел в столовой?

После его слов повисла недоуменная тишина, которую прервал Юта. Он залился громким смехом.

Теодор бросил на него недовольный взгляд, желая провалиться сквозь землю от всей тупости этой ситуации.

Спустя пару мгновений до Элизабет тоже дошло, и она подхватила смех Юты, и Теодор услышал, как Кристофер выдал многозначительное «оу».

– Кто-нибудь объяснит, что в этом такого смешного? – злясь из-за непонимания, проворчала Джесс, и Лиззи схватилась за нее, чтобы не упасть.

– Прости, – отдышавшись, выдал Юта. – Прости, Тео, просто это так…

– Я Теодор, – мрачно процедил он, но на его слова никто не обратил внимания.

– Теодор возвращался не для того, чтобы разрушить декорации, – вдруг включился Остин, который догадался, что он имел в виду, но ему хватило совести сдержать смех.

– Он возвращался, чтобы сходить в туалет, – подхватила Лиззи, продолжая держаться за раздраженно шипящую Джессику.

Теодор застонал от смущения, накрывая ладонями лицо, и Кристофер утешающе погладил его по плечу.

– Ну и чего ты добилась, Джессика? – возмущенно спросил он. – Господи, ты иногда просто невыносима.

Покрасневшая девушка показала ему язык, отворачиваясь, но атмосфера быстро разрядилась. Ребята захихикали, переговариваясь друг с другом, а мистер Уилсон не смог сдержать улыбку. Теперь уже вчерашнее происшествие не казалось таким уж страшным.

Они справятся, ведь так? Они были друг у друга. Они были командой.

– Эй, вы что, исправили испорченные декорации? – звонкий голос Марка перекрыл поднявшийся гомон, перетягивая внимание на него, и все развернулись к сцене, до которой успел допрыгать мальчишка.

Кристофер послал Теодору извиняющуюся улыбку, молча сжимая его локоть, а Теодор только отмахнулся, мол, все нормально, хотя его лицо все еще было красным. Кристофер усмехнулся и покачал головой, проходя мимо, ближе к ребятам, столпившимся у сцены.

Все отвлеклись на обсуждение того, что им еще нужно восстановить, и Теодор собрался тоже залезть на сцену, как его остановило робкое прикосновение к спине. Обернувшись, он увидел Джесс. Ее волосы уже давно были не того серебристо-голубого цвета, теперь они были светло-каштановые, и она выглядела даже миленько, несмотря на густо подведенные глаза и странную яркую одежду.

– Слушай, Теодор, я… – она облизала губы, глубоко вдыхая, как перед прыжком. – Извини меня. Мне жаль, что я тебя оклеветала.

Первым порывом Теодора было ей нагрубить, ответить что-нибудь едкое, потому что он вспомнил, как чувствовал себя после того, как ребята обвинили во всем его с подачи Джесс и ушли, но потом понял, что это того не стоило.

Она ведь подошла сама и извинилась. Будь он на ее месте, никогда бы не отважился прямо попросить прощения.

Поэтому он улыбнулся, несильно хлопая ее по хрупкому плечу.

– Извинения приняты.

Джесс широко с облегчением улыбнулась и, чтобы избежать неловкости, притерлась к стоящему неподалеку Томасу. Теодор тоже включился в обсуждение.

– Вы молодцы, – похвалил их с Кристофером мистер Уилсон, – но это в основном мелкие декорации. Что нам делать с фоном? Все ткани, которые мы использовали для драпировки, безнадежно испорчены.

– Может, – робко подал голос Марк, – мы используем проектор? Можно одолжить его у учителя физики.

Все замолкли, ожидая продолжения, и Марк сглотнул от того, что внезапно оказался в центре внимания. Как он, осторожный и трусливый, вообще собирался исполнять главную роль? Для Теодора это до сих оставалось загадкой. Видимо, сломанная нога все-таки оказалась для него благословением. Поймав взгляд Теодора, который показал ему большой палец, он чуть расслабился и уже увереннее продолжил:

– Мы можем выбрать подходящие картинки или нарезку видео и…

– Луч проектора будет отражаться на актерах, так что это не пойдет, – не дослушав, оборвала его Лиззи, которая до этого искала что-то в телефоне, и Марк заметно поник.

Теодор закатил глаза – девчонки у них, конечно, истинное порождение ада.

– Марк предложил хорошую идею, – вставил он, чтобы поддержать мальчишку. – Но, возможно, вместо проектора нам стоит использовать цветные лампочки.

Кристофер непонимающе нахмурился, и Теодор поспешил пояснить:

– Мы можем использовать красные лампочки для сцен в аду, желтые – для сцен в их доме, а для сцен улицы – темно-синие или голубые. Если в зале будет выключен свет и гореть будут только лампочки над сценой, эффект получится неплохой. Да и проще, чем постоянно вешать и снимать занавес разного цвета.

– Это же гениально, – пораженно выдохнул кто-то из ребят, кажется, Томас или Итан. Мистер Уилсон просиял, похлопывая его по плечу, и Теодор нашел взгляд Кристофера, который смотрел на него с таким восхищением, что он почувствовал себя настоящим героем.

– Так, Юта, Остин, вы отправитесь за лампочками. Сейчас обсудим, какие цвета нам нужны. Джесс! Подай сценарий! – распорядился мистер Уилсон.

– Учитель, – вдруг снова подала голос Лиззи. – Это все, конечно, хорошо, но у нас есть серьезная проблема.

Мистер Уилсон перевел на нее взгляд, красноречиво говорящий о том, как он устал от всяких проблем. Боже, он просто хотел организовать эту постановку, почему же она получалась такой многострадальной?

– Мы с Джесс и Итаном шили костюмы около полугода, – она указала пальцем на груду тряпья, задвинутого в угол и всеми позабытого. – Где мы достанем новые за один день?

Атмосфера сгустилась сразу же. Ребята беспомощно переглянулись, не зная, то на это ответить. Да, многие декорации восстановить не удалось, но даже малого количества хватило бы, чтобы хоть немного показать картину, а вот без костюмов выступить точно не получится. Не выходить же античному греческому божеству на сцену в рубашке и джинсах! Вот уж что точно убьет все погружение в сюжет.
Теодор заметил, как все сдулись, теряя запал, который только-только начал восстанавливаться, и откашлялся. Мистер Уилсон тут же обратил на него взгляд, полный надежды, от которого Теодору стало неловко. Кто бы знал, что он будет так надрываться ради сценки, которую вообще ненавидел поначалу.

– Вы, наверное, знаете, что у моей мамы есть сеть ателье по городу, – издалека начал он, скромно почесывая ухо. – Они пару месяцев назад шили костюмы для премьеры «Одиссеи» в местном театре, но премьера почему-то отменилась, и пока что они просто так лежат в ее студии. Я могу позвонить ей сейчас, она, наверное, не занята, и попросить, чтобы она их привезла.

Ребята смотрели на него так, что сначала Теодор испугался, что снова ляпнул что-то не то, но потом они вдруг всей гурьбой набросились на него, радостно крича и обнимая, и он рассмеялся, цепляясь за руки Итана и Томаса, чтобы не упасть. Он нашел поверх голов Кристофера, стоящего в стороне, и широко улыбнулся ему, и когда тот улыбнулся в ответ, Теодор подумал, что быть для кого-то героем, в общем-то, не так уж и сложно.

                                               ***
Мать Теодора – Элис Хейз – действительно согласилась приехать с костюмами. Она была привлекательной и улыбчивой, ухоженной от кончиков длинных волос, собранных в хвост, до носков аккуратных брендовых туфель. Невысокая и миниатюрная, она почти потонула в ворохе костюмов, который втащила в актовый зал через сорок минут после звонка Теодора.

Увидев ее, Юта, Итан и Томас тут же бросились на подмогу. Кристофер был слишком занят раскрашиванием лампочек, Остин посчитал, что не было смысла лезть туда, где уже были ловкий Юта и высоченные Итан с Томасом, а Теодор не торопился отходить дальше от Кристофера даже на пару шагов.

– Почему ты не помогаешь своей маме? – полюбопытствовал Марк, от которого помощи особой не было – он себя-то нес с трудом, что уж говорить о костюмах.

– У нее и без меня помощников завались, – закатил глаза Теодор, но все же отвлекся от разглядывания сосредоточенного лица Кристофера и спрыгнул со сцены. – Мам, все костюмы нашлись?

– Да, смогла найти на каждого! – бодро сообщила она, пружинистым шагом подходя ближе. Она была очень активной, иногда даже чересчур, и порой Теодор от нее уставал. Но сегодня ее активность пришлась как никогда кстати. – Взяла даже парочку лишних, на случай, если что-то не подойдет.

– Замечательно! – вперед выступил сияющий мистер Уилсон. – Миссис Хейз, огромное вам спасибо за помощь. Вы и не представляете, насколько это важно для нас.

Он был прав – Элис Хейз действительно не представляла, почему эта сценка так важна. Это была обычная школьная постановка, даже не конкурс, и в любой другой раз она бы вряд ли заинтересовалась этой премьерой.

Но эта женщина очень любила своего сына, который очень редко выказывал интерес к чему бы то ни было. Впервые за долгие годы ее сын был настолько погружен во что-то, впервые она видела в нем столько эмоций и воодушевления, впервые он так искренне и серьезно ее о чем-то просил. Несложно было догадаться, что эта сценка стала для Теодора чем-то особенным. А значит, она стала чем-то особенным и для нее.

– Не стоит благодарности, – отмахнулась она. – Давайте же скорее начнем примерку!

Теодор быстро представил ей ребят, только на имени Кристофера запнулся и слегка покраснел. Заметив его заминку, Кристофер сам выступил вперед.

– Меня зовут Кристофер Андерсен, приятно познакомиться, миссис Хейз, – скромно поприветствовал он ее.

Она прищурила аккуратно подведенные зеленые глаза, переводя проницательный взгляд с него на Теодора, у которого никак не получалось вернуть нормальный цвет лица.

– Взаимно, – довольно ухмыльнувшись, ответила она.

Примерка была шумной и веселой – миссис Хейз бегала от одного актера к другому, помогая правильно надеть костюмы, поправляя их и любуясь результатом.

Костюмы подошли почти всем – Итану и Томасу они оказались коротковаты, потому что оба были до абсурдного высокими, а Джессике – велики в груди, но мама пообещала исправить это и привезти все готовое завтра утром прямо в школу. Поэтому настроение у них было даже лучше, чем до всей этой нервотрепки с разрушенными декорациями, потому что теперь они чувствовали себя героями, которых ничто не может сломать.

Через сложности, препятствия, насмешки и чужой скептицизм они готовили эту постановку, репетировали в любое свободное время, вкладывали в каждую фразу и каждое действие всех себя.

И теперь они действительно выйдут на сцену. Перешагнув через всех, кто преграждал к ней путь.

После примерки на саму репетицию Теодор своей матери остаться не дал – ему хотелось, чтобы она увидела на следующий день уже готовый результат.

Мистер Уилсон заставил их прогнать постановку три раза, прежде чем отпустил по домам, и Теодор, естественно, предложил Кристоферу подвезти его. По пути, правда, ему пришлось подбросить еще и Юту, Лиззи и Марка, которые напросились с ними, и поездка затянулась.

К воротам дома Кристофера они подъехали, когда уже стемнело.

Теодор вышел из машины, чтобы проводить Кристофера до самой калитки, потому что ему совсем не хотелось с ним расставаться. Из-за того, что они целый день были в компании, Теодор очень по нему соскучился.

Ему было интересно, долго ли будет с ним это щекочущее яркое чувство в животе, которое появлялось, когда рядом был Кристофер, и он надеялся, что ответ – всегда.

Хотя, наверное, так и бывает, когда влюбляешься впервые в жизни, когда чувствуешь только сладость, смущение, робкое счастье, – хочется, чтобы это не заканчивалось.

– Ты сегодня просто молодец, – похвалил его Кристофер, когда они остановились возле калитки, стоя друг напротив друга. Расстояние между ними было ничтожное, и в ярком свете фар Теодор мог разглядеть каждую родинку на его лице. Щеки Кристофера были покрыты румянцем, но, возможно, это от мороза.

А возможно, он просто так же робел, как и Теодор.

– Я старался ради тебя.

– Не ври, – фыркнул Кристофер, отводя взгляд. – Просто постановка стала для тебя тоже важной.

Теодор закатил глаза, не выдерживая и кладя ладони на талию Кристофера, чтобы притянуть к себе.

– Ладно, ты меня раскусил, – без особого боя сдался он и нагло потребовал: – Теперь дай мне тебя поцеловать.

– Эй, мы еще даже не встречаемся! – возмутился Кристофер, но, вопреки своим словам, положил руки на его плечи. Теодор сделал умоляющее лицо, и он против воли хихикнул. – Ладно, но только один раз и только потому, что ты сегодня заслужил, и я не…

Теодор оборвал речь, прижимаясь губами к его губам.

Он не знал, какую магию Кристофер использовал, чтобы его губы оставались такими мягкими в середине зимы, но определенно не будет на это жаловаться.

Они целовались еще долго, пока Кристофер, раскрасневшийся и растерянный, не отстранился, вспоминая, что безбожно опоздал к ужину. Теодор усмехнулся, указывая на окно, шторы на котором подозрительно шевельнулись.

– Думаю, твои тетя и дядя поймут.

Кристофер мученически застонал, накрывая рот вновь потянувшегося к нему Теодора ладонью.

– Все, хватит, ты извращенец, – строго произнес он, выбираясь из объятий. И показал ему язык, прежде чем окончательно скрыться за воротами.

Теодор же поспел домой как раз к ужину – родители только садились за стол. Он поднялся в комнату, торопливо переоделся, бросив школьную одежду на кровать, вымыл руки и вернулся в столовую.

Мама уже приготовила еду для него – наполнила тарелку рисом, запеченной рыбой и овощами.

Отец рассказывал о том, как прошел его день, мама расспрашивала об их кружке, и ему было так тепло и спокойно в семейном кругу, что осознание того, что нужно поговорить именно сейчас, пришло как-то само собой. Пока уверенность в том, что его примут, не прошла.

– Мам, пап, – он решительно отложил вилку, пряча руки под столом и стискивая пальцы до побеления костяшек. – Я хочу вам кое в чем признаться.

Он встретил мягкий взгляд отца, и его ободряющая улыбка помогла продолжить.

– У меня появился человек, который мне очень нравится, – тихо, но уверенно проговорил он, стараясь не прятать глаза. Он не признавался ни в чем криминальном, так? Не совершил ничего плохого. В этом не было ничего страшного. Убедить бы еще в этом сердце, тяжело бьющееся в груди. Все еще слишком жива память об искаженном в отвращении лице матери Адама.

– Хорошо, – кивнул отец, будто подбадривая его, и Теодор вместо неприятной картины из детства вспомнил кое-что другое.
Вспомнил губы Кристофера, его прерывистое дыхание, оседающее на коже. Его смешную теплую улыбку и нос, который он морщит, если смеется слишком сильно. Вспомнил, каким уязвимым он выглядел, когда благодарил его за то, что Теодор не предложил держать отношения в тайне.

И его сердце наполнилось решимостью и нежностью одновременно, и эти эмоции стали настолько сильны, что…

– Его зовут Кристофер Андерсон, – выпалил Теодор одним махом, сразу же задерживая дыхание как при погружении в воду. На лице отца проступило недоумение, которое медленно сменилось осознанием, и он едва сдержал порыв зажмуриться. Ему казалось, что сейчас произойдет что-то страшное, но на деле…

– Я так и знала! – победно воскликнула мама, вскидывая кулак в воздух. Когда Теодор перевел на нее непонимающий и немного виноватый взгляд, она улыбнулась, ее глаза лукаво засияли. – Это тот темноволосый глазастый мальчик? У него еще передние зубы торчат.

– Мам! – задохнувшись от возмущения, выкрикнул он, и женщина невинно пожала плечами.

– А что? Это правда, – как ни в чем не бывало ответила она. – Это, кстати, даже миленько. Так я угадала, да? Материнское сердце не обманывает.

– О каком мальчике речь? – недоуменно поинтересовался отец, и его голос прозвучал натянуто. Теодор тут же напрягся, успев позабыть, что реакция второго родителя еще не дала о себе знать.

– Ох, дорогой, – мама мечтательно улыбнулась, упираясь подбородком в подставленную ладонь. – Очень хорошенький мальчик. Теодор выглядел таким влюбленным рядом с ним, ты бы только видел. Взгляда от него отвести не мог. Пялился так, что мне моментами становилось страшно, что в мальчике дырка прожжется.

– Мам, – снова застонал Теодор, невольно краснея. Он и подумать не мог, что настолько очевиден! За это стало стыдно. Если мама так быстро догадалась, то и учитель, и остальные ребята тоже?

– Мальчик? – снова вмешался отец, и Теодор покрылся инеем с головы до ног, когда увидел, как тот начал хмуриться. Ему показалось, что время остановилось, пока он не услышал следующую фразу: – Ты начал с кем-то встречаться и не сказал нам об этом?

Теодор открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Его взгляд застыл на одной точке. Он боялся поверить. Столько лет… столько лет он молчал. Думал, что будет молчать всю жизнь. Что ему суждено прятать себя, чтобы больше никто никогда не посмотрел на него с таким ядовитым отвращением, с которым смотрела мать Адама.

И все эти годы, наполненные сомнениями, страхами, переживаниями, оказались просто лопнувшим воздушным шариком. Все это было только в его голове. Все оказалось так просто…

Так просто.

– Дорогая, говоришь, достойный малец? – повернувшись к жене, спросил мистер Хейз, и та бодро кивнула в ответ.

– Очень воспитанный, дружелюбный, – она с готовностью принялась описывать Кристофера, не обращая внимания на ошарашенный взгляд Теодора и его отвисшую челюсть. – Он участвует в постановке, завтра я тебе покажу.

Разговор продолжался, но Теодор в основном молчал, пытаясь прийти в себя. Родители, словно чувствуя его состояние, не допытывались больше ни о чем, перевели тему.

Уже после ужина, когда отец ушел в гостиную смотреть телевизор, а Теодор вызвался помочь маме убрать со стола, на него вдруг в полной мере накатило осознание того, что он признался родителям в ориентации. И они приняли это. Приняли его так, словно в этом не было ничего особенного, словно это не было самым смелым поступком в его жизни, на который он мог бы вообще никогда не решиться, если бы не Кристофер.

Теодор вдруг почувствовал, как к горлу подступил комок, и это было очень, очень плохо, потому что он точно не хотел разрыдаться прямо перед мамой. Но она, конечно, заметила.

Это же мама.

Подойдя ближе, она накрыла его ладонь своей маленькой нежной рукой и заглянула в наполненные слезами глаза.

– Милый, – мягко произнесла она, – ты же знаешь, что мы тебя любим, правда? И если этот человек делает тебя счастливым, то счастливы и мы. Никогда и ни за что мы бы не позволили себе встать на пути твоего счастья.

Теодор, как маленький ребенок, обнял ее, сгибаясь чуть ли не вполовину, чтобы спрятать лицо на плече. Она начала гладить его по голове, воркуя что-то ласковое, пока он плакал, не в силах справиться с избытком эмоций.

Он всегда любил своих родителей очень сильно, но до этого момента ему и в голову не приходило, насколько велика их любовь к нему.

                                            ***
Джонни рухнул на кровать, кусая губы. На лицо рвалась ухмылка, когда он набирал номер Нейта, включая сразу громкую связь.

Он так удивился, когда Теодор не начал хвастаться сегодня утром тем, что их кружок разнесли в пух и прах, освободив его от этого тупого наказания. Ему даже обидно стало – они так старались ради него, с таким тщательным старанием портили эти уродливые декорации, а тому хоть бы что. Наоборот, выглядел так, будто обеспокоен этим. И теперь Джонни, кажется, понял причину.

– Алло, – откликнулся Нейт, снимая трубку после нескольких гудков и вырывая Джонни из мыслей.

– Хочешь самый большой прикол в истории? – звенящим от предвкушения голосом без предисловий начал он. – Знаешь же, что я живу по соседству с нашим педиком? Угадай, кто его сегодня привез домой.

– Слушай, я тебе тут шарады разгадывать не вызывался, – раздраженно отозвался Нейт. – У меня Рейчел в гостях, так что поторопись.

– Ладно, ладно, – закатил глаза Джонни. – Я тебе сейчас видос отправлю, сам все поймешь. А пока я отправляю, напомни-ка, почему тебя раздражает Теодор.

– Теодор? – переспросил Нейт со смешком. – Он же трахнул Карен, когда узнал, что она мне нравилась, – на заднем плане послышался возмущенный голос Рейчел, и Нейт прошипел, чтобы она замолчала, после возвращаясь к разговору. – Как думаешь, хорошая причина?

– Да, неплохая, – хохотнув, одобрил Джонни, отправляя, наконец, видео. Нейт сразу же его открыл, и на том конце повисло молчание, которое прервал недоуменный приглушенный вопрос Рейчел.

– Это что, Теодор Хейз?..

Джонни тоже раздражал Теодор – высокомерный, язвительный, перетягивающий на себя внимание всех. Хорош же школьный принц, если его ненавидит собственная свита.

– Это что, мать твою, реально Теодор? – глухим голосом повторил ее вопрос Нейт, и Джонни хмыкнул.

– Как думаешь, насколько быстро пост с этим видео займет первое место по популярности на школьном форуме? – вопросом на вопрос ответил он, и Нейт залился язвительным хохотом.

– О, могу поспорить, уже на следующее утро. Теодор же у нас так популярен.

Нейт ошибся с прогнозом – на это ушло всего пару часов.