Играй!

Теодор не сразу понял, почему Кристофер отстранился. Губы покалывало от долгого поцелуя, а по коже будто бежали маленькие разряды тока, и тянуло улыбаться так сильно, как будто он одновременно и накурился, и узнал, что поступил в Гарвард.

Вот только когда он открыл глаза и наткнулся на взгляд Кристофера, улыбка сразу пропала с лица.

– Крис? – как-то неуверенно позвал он, и его голос испуганно взлетел вверх. – Я… сделал что-то не так?

Ему стало страшно, что он вдруг все испортил, разрушил хрупкий мир, в котором они так уютно ютились, и этот необъяснимый страх был таким сильным, что живот неприятно свело.

Кристофер смотрел на него так, словно впервые увидел. На его щеках расцвел розовый румянец от поцелуя, губы припухли и влажно блестели, и он был такой красивый, но такой внезапно далекий, что Теодору до боли захотелось протянуть руку и прикоснуться к нему, убедиться, что он настоящий, а не плод его воображения.

– Это был ты, – едва слышно выдохнул Кристофер, и Теодор бы не разобрал, если бы в библиотеке не стояла такая оглушительная тишина. Огромные глаза Кристофера были полны эмоций, и Теодор не мог дать им названия. Только понимал, что эти эмоции его пугают.

– Ч-что? – непонимающе переспросил он, невольно понижая голос. Сердце трепетало в груди как напуганная птичка. Так смешно было – он заставлял волноваться столько сердец, но его собственное не знало тревог до тех пор, пока в его жизни не появился Кристофер.

Кристофер чуть склонил голову к плечу, пытливо его разглядывая. Его припухшие после поцелуя губы были разочарованно поджаты.

– На вечеринке был ты, – увереннее повторил он, и внутри Теодора будто что-то оборвалось. Как будто к ногам привязали тяжелый камень и столкнули в ледяную воду. Как он должен выплывать?

Сотни вариантов ответа пронеслись у Теодора в голове. Соврать, сделать вид, что не понимал, о чем говорил Кристофер, отмазаться и сбежать. Он опустил плечи, отчаянно желая провалиться сквозь землю.

Его отбросило в тот вечер год назад, когда он поддался мимолетному желанию, когда использовал мальчишку, надеясь на то, что тот ничего не вспомнит; как его после этого выворачивало наизнанку от кричащей совести, но он, трусливый и ничтожный, заглушил ее, отодвинув воспоминания на задворки сознания.

Как он избегал Кристофера, словно чумы, боясь одновременно и его реакции, и того, что он расскажет кому-то о произошедшем. Но Кристофер поступил гораздо, гораздо благороднее, чем Теодор. Он промолчал.

И все это время Теодор взглядом искал Кристофера в коридорах, в столовой, его тянуло к нему так сильно, и поначалу он думал, что это только из-за того, что он не хотел, чтобы тайна оказалась раскрыта.

Потом оправдывать собственный интерес этим стало невозможно, и Теодор поступил так, как поступал всегда с неугодными чувствами, которые оказывались сильнее его. Он закрыл на это глаза.

Теодор думал о том, насколько хуже ему стало, когда он познакомился с Кристофером еще ближе. Он и до этого знал, что Кристофер добрый и наивный, но после он обнаружил, что Кристофер – веселый, нагловатый, нежный, улыбчивый и упрямый, мечтательный, романтичный, и это было слишком. Это словно увеличивало вес его вины. Он хотел стать первым у Кристофера во всем, но не мог, потому что уже все похерил на той сраной вечеринке. И больше он не имел на него права.

И одна мысль о том, что Кристофер узнает, приводила в ужас, но сейчас это застало врасплох. Кристофер понял это… узнал его по поцелую?

– Крис, я… – слабым голосом начал Теодор, впервые за всю свою жизнь чувствуя себя настолько уязвимым.

– Меня зовут Кристофер, – неожиданно резко оборвал его парень, и Теодор вздрогнул, вскинув пораженный взгляд. Эта простая фраза разбила его гораздо сильнее, чем могли бы десятки оскорблений.

Он открыл рот, потом закрыл, потому что не мог ни слова вымолвить.

– Почему ты мне солгал? – голос Кристофера же, напротив, крепчал. Он выпрямился, чуть хмуря брови, и весь словно оброс колючками, включил защиту. Теодор знал, что там, под этой броней, все такое мягкое и нежное, ранимое, и он только что причинил ему боль. Меньше всего на свете хотелось причинить ему боль. – Когда мы были в кафе, и я спросил тебя о том, кто был на той вечеринке, ты мне солгал. Зачем?

Теодор растерялся, не зная, что сказать, как оправдать собственную трусость. И стоит ли ее оправдывать? Совсем скоро все закончится, и ему можно будет продолжить точно так же игнорировать Кристофера и всех его друзей. А на то, что они стали ему близки, можно закрыть глаза. В конце концов, он очень хорошо умеет игнорировать ситуацию. Научился этому за всю жизнь.

– Ты стыдился того, что поцеловал парня? – и на этих словах Кристофер вдруг сломался. В огромных глазах появилось столько обиды, как у ребенка, и он показался таким уязвимым, что у Теодора заныло в груди. – Тебе было противно, что это был я? Зачем тогда ты поцеловал меня сейчас?

Теодор отшатнулся, ошарашенно выдыхая. Что? Вот об этом подумал Кристофер в первую очередь? О том, что он стыдился его? Когда единственная правда была в том, что он стыдился самого себя?

– Нет, черт, конечно, нет… – промямлил Теодор, понимая, что ему срочно нужно все объяснить, потому что невыносимо видеть Кристофера таким разбитым, но он не мог подобрать слов, как будто его словарный запас сократился до междометий и восклицательных знаков.

– Крис! – раздался громкий голос Юты, и они оба вздрогнули, резко прерывая зрительный контакт и поворачиваясь к нему. Тот застыл в проходе, с подозрением переводя взгляд с одного на другого. – Я вас прервал? Вы заняты?
Кристофер с шумом втянул воздух, поднимаясь и порывисто собирая учебники.

– Нет, ничего страшного, – ответил он, его голос и вправду дрожал или Теодору только казалось?

Он моргнул, заторможенно вставая вслед за ним, и Кристофер закинул рюкзак на плечо, оборачиваясь к нему, прежде чем последовать за Ютой. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал и покачал головой.

И выражение его лица Теодор, наверное, никогда не забудет.

Выражение лица человека, который чувствует себя преданным.

                                             ***
– Зачем ты меня искал? – спросил Кристофер у Юты, пока они шли по коридору к выходу.

Друг покосился на него, явно сдерживаясь, чтобы не задать сотню накопившихся вопросов. Вместо этого он ответил на заданный Кристофером.

– Твоя тетя позвонила, – объяснил он. – У тебя что-то с телефоном. Просила прийти домой поскорее, потому что к вам там какие-то родственники приехали.

– Блин, точно, – Кристофер нахмурился, вытаскивая телефон и нажимая кнопку блокировки. Экран остался темным, и он видел в нем свое отражение – насупившееся лицо и безучастный взгляд. – Зарядка кончилась.

Они молчали некоторое время, пока выходили из школы. На улице уже смеркалось. Юта поглядывал на него, и Кристофер пытался прикинуть, как долго он выдержит. Он досчитал до ста тридцати пяти в уме, когда Юта нарушил тишину.

– Эй, Кристофер, – позвал он, толкая его в плечо. – Мы же лучшие друзья?

Кристофер посмотрел на него удивленно, не понимая, к чему такой вопрос. Это же было очевидно. Они дружили много лет, и сколько бы знакомых и друзей ни было у каждого из них, доверие, которое они развили, было совершенно особенным.

– Конечно, – без колебаний ответил он, и Юта кивнул сам себе и неуверенно улыбнулся.

– Ты знаешь, что можешь поделиться со мной своими проблемами? – после раздумий продолжил он осторожно. – Ты, конечно, никогда не был любителем поболтать, но… ты выглядишь так, как будто тебе нужно высказаться.

Кристофер вздохнул, пиная подвернувшийся под ноги камешек. Мысли снова вернулись к Теодору.

Год уже прошел. Какой смысл ему хранить эту тайну дольше? Да и Юта, хоть и производил иногда впечатление легкомысленного парня с языком без костей, о чужих секретах, особенно о секретах Кристофера, не треплется.

И Крису, ему… и вправду нужно поделиться этим. Иначе его голова просто разорвется.

– Юта, помнишь, год назад мы ходили на вечеринку в честь начала учебы? – тщательно подбирая слова, начал он. Не поднимая взгляда, смотря на ровный обледенелый асфальт, но зная, что друг внимательно его слушает.

– Да, – тут же кивнул Юта.

– Мы играли в «правду или действие», и, когда ты вышел, моим действием стало уйти в одну из комнат наверх и завязать глаза, – Кристофер набрал в грудь побольше воздуха, воскрешая в голове воспоминания о том вечере. – Я должен был дождаться того, кого они ко мне отправят, и провести вместе с ним минут двадцать… или десять, не помню точно.

Юта пораженно охнул и тихо выругался себе под нос. Наверняка в его голове возникли самые ужасные предположения, и Кристофер понимал это. Теперь, когда он произнес это вслух, то осознал, как это звучало. Он никогда не был одним из «крутых парней», а после того, как признался в своей ориентации, вообще стал изгоем, а подростки очень жестоки. К тому же тогда они были слишком пьяны. Могло случиться страшное. Как это не испугало его тогда? Что заставило подчиниться?

– Крис… – напряженным голосом позвал Юта, но Кристофер покачал головой, отчего шапка сползла ему на лоб, и вцепился в ручки своего рюкзака.

– Нет, выслушай, пожалуйста, – выпалил он, испугавшись, что у него пропадет смелость говорить дальше. – Ничего такого не произошло. Ко мне в комнату вошел парень – и я не знал, кто это. И этот парень, он начал меня успокаивать. Ругать за то, что я согласился на это действие. А потом… – Кристофер торопливо облизнул пересохшие губы. Сердце до сих пор стучало быстрее, когда он думал об этом. – Потом он меня поцеловал.

Юта молчал, но его молчание было настолько изумленным, что это все равно если бы он закричал. Кристофер чувствовал, как начал покрываться румянцем, вспоминая об этих поцелуях, которые у него были с Теодором, и опустил голову ниже.

– В общем, ты знаешь, это был мой первый поцелуй, и он был таким… таким нежным, словно он и вправду хотел просто, – румянец стал ярче, – просто сделать мне приятно.

Кристофер встряхнул головой, понимая, что его уносит не в ту степь. Юта, конечно, – его лучший друг, но даже с ним говорить о таких вещах было неловко.

– С тех пор я очень хотел узнать, кто это был, – продолжил он. – И недавно я спросил об этом у Теодора, потому что он ведь тоже был на этой вечеринке. И Теодор сказал, что не знает. Но сегодня… – Кристофер откашлялся, не желая упоминать сегодняшний поцелуй, который до сих пор сбивал с толку. Если Теодор стыдился прошлого раза, то зачем поцеловал в этот? – В общем, так вышло, что я узнал, кто это был.

– Кто же? – нетерпеливо спросил Юта, и Кристофер посмотрел на него тоскливым взглядом.

– Тео.

Юта споткнулся, резко останавливаясь и ошарашенно глядя на него. Кристофер передернул плечами. Все его сомнения снова вернулись.

– Он мне соврал, – уже тише пробормотал он. – Наверное, ему было стыдно или неприятно…

Кристофер вдруг фыркнул, ускоряя шаг, и Юта его догнал. Он не любил жаловаться, но горькие слова вырвались из него сами.

– Конечно, он же Тео Хейз! А я просто местный клоун. Он, наверное, и сам был пьян, хотел попробовать, каково это – целоваться с парнем, – чем дольше он говорил, тем обиднее ему становилось, и колючий комок подкатил к горлу.

– Эй, эй, – Юта все еще звучал удивленно, растерянно, но собрался с мыслями. – Его зовут Теодор.

Кристофер, вырванный из полных жалости к себе мыслей, непонимающе нахмурился.

– Что?..

Юта взглянул на него немного устало, как будто тот не понимал очевидных вещей.

– Его зовут Теодор. Когда кто-то называет его Тео, он тут же поправляет, – объяснил он.

Кристофер недоуменно поджал губы. Поразмыслив пару мгновений, он неуверенно начал:

– Но я…

– Но ты часто его так зовешь, – подтвердил Юта готовую сформироваться догадку. – И тебя он никогда не осаждал.

Кристофер смотрел на него побитым щенком, и Юта вздохнул, обхватывая его за шею и притягивая к себе, отчего он смешно согнулся, хватаясь за его предплечье.

– Ты тупица, Крис, – строго произнес Юта таким тоном, как будто он умудренный жизнью старик, а не тот, кто почти остался на второй год в десятом классе. Он отпустил его, и Кристофер потер занывшие плечи. – Честно говоря, я без понятия, что Теодор за человек. Последние несколько лет я был уверен, что он страшный мудак, но за время репетиций он мне показался… терпимым.

– Ты тащишься от него, – подметил Кристофер, и Юта наградил его убийственным взглядом.

– Терпимым, – с нажимом повторил он, а потом его лицо смягчилось. – Тебе нужно поговорить с ним об этом, понимаешь?

Кристофер понуро опустил голову. Еще бы он не понимал. Казалось, если он не прояснит ситуацию, то натурально сойдет с ума.

– Да, – тихо ответил он, и Юта несильно пихнул его в бок.

– Эй, – позвал он, заставив Кристофера взглянуть на себя, и улыбнулся ободряюще. – Не знаю, поможет ли это тебе, но я не думаю, что Теодор может тебя стесняться.

Кристофер вскинул брови, на его лице появилось сконфуженное выражение.

– В каком смысле?

– Ну, – Юта неопределенно повел плечом, задумчиво глядя на потемневшее небо, – он порой так на тебя смотрит… Знаешь, я так ни на одну девушку не смотрел.

Кристофер густо покраснел, распахивая глаза, и Юта пояснил, ухмыльнувшись, будто желая добить его окончательно:

– Это взгляд «даже если ты наступишь на меня, я скажу тебе спасибо».

Кристофер фыркнул, смущенно закатывая глаза, но все внутри задрожало, словно струны потревоженной гитары.

– Я шучу, – звонко рассмеялся Юта, но его смех быстро оборвался, и он помолчал некоторое время, прежде чем сказать: – Он будто… Знаешь, не будь я уверен, что он гетеро до мозга костей, – хотя после твоей истории моя уверенность пошатнулась, – я бы подумал, что он влюблен в тебя по уши.

Кристофер задумался над его словами, хотя боялся позволять себе лишнюю надежду. Если особо не надеешься, то боль потом пережить легче. Если ты позволяешь надежде поднять себя ввысь, то потом тебе приходится разбиваться о землю.

Больше они не говорили на эту тему, обсуждая их сценку, уроки мистера Брауна, учителя по алгебре, домашку на завтра.
Но Кристофера и вправду сейчас не очень волновало, ест ли мистер Браун лук специально, чтобы потом дышать им в лица учеников, или он просто не подозревает, что лук имеет свойство вонять.

Единственное, что его волновало, это Теодор, Теодор, Теодор.

Просто не покидал его мысли.

И эмоции, которые он вызывал, были настолько противоречивыми, настолько волнующими, что Кристофер серьезно уже рассматривал вариант начать принимать успокоительное.

Хоть и понимал, что чувства это не успокоит.

                                            ***
Теодор чувствовал себя до унизительного разбитым. Наверное, он впервые был потерян настолько, что и не задумался о том, как выглядел. Кажется, отражалось что-то на его лице, потому что даже мама поинтересовалась, все ли у него в порядке. Тот только кивнул, прежде чем подняться в свою комнату и, развалившись на кровати звездочкой, уставиться в потолок.

Кристофер думал, что причина этой лжи заключалась в том, что Теодор его стыдился. Он настолько, черт возьми, был непорочен, что даже в чужих ошибках умудрялся видеть лишь собственные недочеты, не допускал и мысли о том, что это Теодор просто настолько трус и мудак, что готов солгать, только бы не быть уличенным в собственной слабости.

И его бы не волновало это так сильно, если бы Кристофер сразу сложил вину на него.

«Ты, подлец и негодяй, поигрался со мной, удовлетворил свои мерзкие потребности, а потом у тебя хватило наглости еще и солгать мне об этом прямо в лицо, какой же ты придурок, знать тебя не хочу».

Ладно, возможно, это бы волновало его так же сильно, но суть не в этом. Суть в том, что Кристофер подумал о другом.

Он подумал, что Теодор смолчал, потому что причина была в нем, в том, что он гей, в том, что изгой, в том, что участник этого дурацкого кружка, или черт знает в чем еще.

И Теодор не знал почему, но ему так важно было, чтобы Кристофер не ощущал всего этого. Не ощущал себя причиной чужих ошибок. Столько лет он защищал его от остальных, но в итоге оказался не в силах защитить от себя самого.

Перед глазами вновь возникло лицо Кристофера, и Теодор мученически застонал, зарываясь в подушку и пиная ногами одеяло. Потом снова перевернулся, потом начал ерзать на постели так, чтобы закинуть ноги на стену, возился до тех пор, пока не упал на пол с глухим стуком.

Он не мог успокоиться. Не мог найти положение, при котором внутри бы перестало так болезненно ныть.

Дверь открылась, и потревоженная шумом женщина заглянула внутрь. Увидев сына на полу, она устало вздохнула и прошла внутрь, присаживаясь перед ним на корточки. Теодор поднял на нее глаза и вяло пошевелил пальцами.

– Привет, мам.

Женщина пристально рассматривала его, склонив голову к плечу.

– Ты влюбился, что ли? – с подозрением спросила она, и взгляд Теодора стал недовольным, но, вопреки его выражению лица, внутри все сладко сжалось. При слове «любовь» и всех производных от него в мыслях всплывал трогательный образ Кристофера. Даже если этой влюбленности тоже суждено окончиться разбитым сердцем, она дарила тепло.

И боль.

– Почему сразу влюбился? – ворчливо ответил вопросом на вопрос Теодор. – Почему чуть что, так сразу влюбился?

– Подростки чаще всего страдают из-за любви, – невозмутимо пожала плечами мама.

Теодор ужаснулся. Неужели кто-то всерьез так думал?

Тот факт, что он действительно страдал из-за любви, прошел как-то мимо.

– С чего ты вообще взяла, что я страдаю?

И даже если это была правда, не обязательно было подтверждать мамины опасения.

– Ну, сейчас семь вечера, а ты валяешься на полу своей комнаты, а не гуляешь где-нибудь в центре со своими дружками, ты поздоровался со мной сегодня три раза вместо одного, ты отказался от ужина…

– Мам! – возмутился Теодор. – Ты не предлагала мне ужин!

Женщина удивленно округлила рот и хлопнула себя по лбу.

– Точно, вот что я забыла спросить! – со смешком проговорила она. – Ну так что, будешь ужин?

Теодор надулся, соскребая себя с пола и с топаньем направляясь к двери.

– Буду! – с вызовом ответил он, и первым спустился вниз. С мамой ему можно было почувствовать себя маленьким. Пусть она и не знала, какие проблемы на самом деле волнуют его сейчас, у нее словно была способность подсознательно его от них закрывать. Когда ты маленький, все кажется простым и понятным. А Теодору этого очень не хватало.

Чтобы все стало немного проще и понятнее.

Почти всю ночь он не мог сомкнуть глаз, снова и снова проигрывая сегодняшний день в голове, раздумывая над тем, как ему лучше поступить. Он чувствовал себя мухой, застрявшей в паутине, которая дергала лапками в панике, а выбраться все равно не могла, потому что выхода не было.

Он вспоминал, как Кристофер смело открылся ему тогда, в кабинете психолога, вспоминал его бледное испуганное лицо и решительно горящий взгляд на следующий день после того, как он впервые заявил о своей ориентации. Вспоминал его смех – он всегда смеялся так громко и заразительно. Кристофер был таким романтичным, что наверняка мечтал о какой-нибудь возвышенной любви, которую не в подростковых фильмах показывают, а описывают в классических романах, и Теодор посмел неуклюже и невежественно вмешаться в это.

Разрушить это.

Он вспомнил даже Адама, воспоминания о котором задвинул так глубоко, что сейчас с трудом мог воссоздать его лицо в памяти. Как бы поступил Адам? Адам всегда был искреннее, чем он, маленький и бойкий, как какой-нибудь боевой шпиц. Но при этом он был добрее и мягче Теодора. Ласково звал его «Тео», когда тот снова выходил из себя, одним этим успокаивая бурю в груди. Теодор помнил, как восхищался им, помнил, как разбит был, когда Адама забрали, заставив их оборвать все связи друг с другом.

Адам и Кристофер – единственные люди, рядом с которыми Теодор мог быть настоящим собой. Одного он уже потерял. Неужели позволит себе потерять и второго?

Он заснул уже под утро, простыня под ним сбилась в комок от того, что он ерзал, одеяло сползло на пол, и проснулся он невыспавшимся и замерзшим, но абсолютно уверенным в том, что ему надо сделать.

Ему нужно поговорить с Кристофером, честно объяснить ему все.

И если после этого Кристофер решит перестать с ним общаться, то так тому и быть.

Пора бы ему начать быть смелым. Хватит бегать от самого себя.

                                            ***
Закон подлости работал безукоризненно – возможности поговорить с Кристофером не выдалось. Из-за того, что Теодор поздно заснул, утром он проспал и опоздал на первый урок, поэтому не успел перехватить Кристофера, который всегда приходит раньше остальных учеников, до занятий.

Их расписание было построено так, что все уроки проходили на разных этажах, а во время обеденного перерыва ему не удалось застать его в одиночестве, конечно же. Компания Теодора быстро утянула его за самый большой стол в центре кафетерия, а Кристофер с ребятами из кружка пришел чуть позже и занял стол ближе к стойке раздачи.

Он не удостоил Теодора и взглядом, хотя Теодор смотрел на него так, что мог бы дырку прожечь, если бы постарался чуть сильнее. Когда они оба встали, – удивительно, но одновременно, – прозвенел звонок на следующий урок, и Теодор потопал на него, проклиная все на свете и зыркая на всех окружающих с такой злостью, что вокруг него быстро образовалось пустое пространство.

Он надеялся, что им удастся поговорить во время репетиции, но ее мистер Уилсон впервые за месяц отменил, сославшись на важные дела, а когда он попытался догнать Кристофера на выходе из школы после уроков, его перехватил тренер, силком затаскивая на «внеплановую, но обязательную» тренировку. Теодору она, видите ли, была необходима, потому что Теодор, видите ли, «в последнее время на волейбол забил большой и толстый мяч».

– И не делай такое лицо, как будто у тебя весь мир взял в долг и забыл отдать, – рявкнул тренер, прежде чем затолкать его в раздевалку.

Теодор очень сильно злился и вкладывал в подачи столько силы, что даже тренер в какой-то момент прижался к стене, следя за его игрой ошарашенными глазами и отмахиваясь от стенаний других игроков, грозящих закончить тренировку с переломанными конечностями. Потому что, когда Теодор злой, тут не до авторитетов. Тут каждый сам за себя.

Тренировка затянулась до самого вечера.

Теодор зашел в раздевалку одним из последних и долго стоял под душем, смывая с себя разочарование сегодняшнего дня. Вопреки его недовольству, физическая нагрузка помогла отвлечься и избавиться от раздражения, зудящего под кожей. Тело ныло от бега, а руки, казалось, вот-вот отвалятся, но эта приятная боль немного притупляла разочарование, которое накатывало волнами при мыслях о Кристофере.

Когда он закончил мыться, заворачиваясь в полотенце и возвращаясь в раздевалку, все ребята, кроме Джереми, уже ушли.
Джереми завозился у шкафчика и, увидев Теодора, принялся обсуждать какие-то техники, о которых услышал в интервью известного волейболиста, но Теодор не проявил должного энтузиазма. Еще чуть-чуть потянув время, Джереми все-таки сдался и, махнув рукой на прощание, ушел.

Теодор остался один и обессиленно рухнул на скамейку.

Он сидел некоторое время, свесив голову, с которой капала вода. Наверное, со стороны казался очень несчастным. Таким себя и чувствовал.

Ему было неспокойно и тревожно, как будто кто-то внутри усиленно его грыз, и он ничего не мог с этим поделать. Теодор не умел справляться с этими незнакомыми чувствами, овладевающими им, когда рядом был Кристофер. Они делали его глупее в сто раз, лишали способности адекватно мыслить, связно говорить, совершать логические поступки. Это пугало до жути.

Теодор привык, что всё и все всегда были под его контролем, а теперь он вдруг этот контроль утратил.

Кристофер ему нравился давно, еще с того дурацкого поцелуя, который должен был стать просто экспериментом, а стал поворотной точкой в его жизни. Глупо было это отрицать, но он успел к этой симпатии привыкнуть, потому что они все время были на расстоянии друг от друга. Но с момента начала их общения она начала крепнуть, и теперь…

Во что она превратилась теперь?

Вздохнув, Теодор поднялся. Только сейчас осознал, что замерз, – влажная кожа покрылась мурашками. Он вытерся насухо полотенцем, растер руки и плечи, просушил волосы феном, оделся в сменную спортивную одежду, засунув школьный костюм и форму в сумку. Мама его прибьет за такое безответственное отношение к вещам, но он не мог заставить себя беспокоиться об этом.

Он был слишком вымотан, и это не просто физическая усталость. Каждый шаг давался с огромным трудом, потому что нужно было заставлять налитые свинцом ноги подниматься и опускаться, соломенное тело – подаваться вперед, каменные руки – держать сумку. Это требовало так много сил, которых у Теодора попросту не было. Словно Кристофер, уйдя вчера из библиотеки, забрал с собой какую-то его часть, ту, которая давала энергию, желание что-то делать, которая отвечала за настроение и самочувствие. И сразу все в Теодоре лишилось жизни.

– Может, это не судьба, – пробормотал он сам себе, когда сел в машину и завел мотор. – Может, мне не суждено рассказать Кристоферу правду. Может, нам никогда не суждено будет стать друг другу хоть кем-то.

Он без особой цели катался по дорогам маленького городка, погруженный в свои мысли. Петлял по улицам, врубив радио на полную громкость, но даже не разбирая, что за песни играют. Казалось, он ехал целую вечность, поэтому в какой-то момент, свернув с дороги, он остановился. Выключил радио. И с изумлением уставился на дом Кристофера.

Он был тут несколько раз, когда подвозил его. Дом был небольшим, одноэтажным, выкрашенным в нежно-розовый цвет, который в темноте был неразличим. Даже снаружи он выглядел очень уютно. В окнах горел свет, а над калиткой висел уличный фонарь. Кристофер признался, что купил его за два доллара на блошином рынке.

Теодор и вправду приехал к его дому. Неосознанно, не задумываясь об этом, он приехал именно сюда.

Теперь Кристофер был так близко – нужно было просто выйти из машины, дойти до ворот и постучать. И он сможет поговорить с ним. Кристофер – хороший мальчик, который наверняка не шляется по сомнительным местам вечерами после уроков, так что он, скорее всего, дома. Его смена в библиотеке тоже должна была закончиться.

Теодору нужно собраться с мыслями. Нужно…

Внезапный стук в окно заставил его дернуться и испуганно распахнуть глаза. Он резко повернулся и увидел склонившегося к дверце Кристофера, на лице которого застыло вопросительное выражение. Вопреки всему, сердце Теодора не только не успокоилось, но и ускорило бег.

Теодор шумно выдохнул и быстро досчитал до трех, прежде чем опустить окно.

– Что ты здесь делаешь? – спокойно поинтересовался Кристофер, и формальность его речи мгновенно напомнила Теодору начало их общения, когда все, что он получал от него – это равнодушные взгляды и безэмоциональные замечания.

– Я хотел поговорить с тобой, – выпалил Теодор и, ощутив внезапный прилив смелости, предложил: – Не против прокатиться?

Кристофер посмотрел на него с сомнением, и Теодор подавил порыв трусливо зажмуриться в ожидании ответа. Он испугался, что Кристофер откажется, а права настаивать у него никакого не было. Да и появляться тут, если уж на то пошло, он не имел права.

Но Кристофер только поднял повыше руку с пакетом.

– Занесу домой и выйду, – сказал он. – Подожди.

Теодор торопливо закивал, робко приподнимая уголки губ в улыбке, но Кристофер не улыбнулся ему в ответ, развернувшись и направившись к дому. Как только он скрылся за воротами, Теодор дрожаще выдохнул, упершись лбом в руль. Ему нужно успокоиться. Нужно дышать глубже, нужно подумать, как правильнее выразить свои мысли, потому что его слова превращаются в хаос, когда он волнуется, а сейчас он волнуется очень сильно.

Даже если он скажет и сделает все правильно, Кристофер вполне может не простить его. Мысль об этом нисколько не помогала.

Казалось, прошла целая вечность, за которую он так и не смог прийти в себя, как дверь открылась и на пассажирское место сел Кристофер, не произнеся ни слова и сложив ладони на коленях, как послушный ребенок. Теодор нервно прикусил губу и завел машину.

Они ехали в молчании, и Теодор снова включил радио, чтобы разбавить неловкую тишину между ними. Играла незнакомая песня. Кажется, что-то от Тейлор Свифт. Но припев в ней был довольно простой, поэтому на второй он начал тихо подпевать. Ему не нравилось, когда у них с Кристофером все так напряженно. Он слишком привык к тому, что они постоянно смеялись вместе, болтали, привык к комфорту, к тому, что они понимали друг друга с полуслова.

Теодор так хотел это вернуть.

Поэтому он невольно улыбнулся, когда услышал нежный голос Кристофера, который присоединился к нему.

Когда они приехали к парку, все стало легче. Немного, самую капельку, но этого было достаточно, чтобы Теодор нашел в себе силы на то, чтобы объясниться.

Они вышли из машины и направились к озеру, которое было спрятано в глубине. От их дыхания поднимался пар, ветер тревожил голые ветви деревьев, свет фонарей размытыми золотистыми лужами растекался по дорожкам.

Сейчас тут почти не было людей, только несколько мужчин выгуливали собак, молодая пара торопливо прошла мимо, женщина с ребенком и пакетом из «Севен Элевен». Теодор смотрел по сторонам, не решаясь посмотреть на Кристофера и не решаясь начать разговор, из-за которого они сюда приехали.

Они дошли до озера и, не сговариваясь, ступили на мост. Добравшись до его середины, Кристофер остановился, упершись руками в перила и устремив взгляд на поверхность воды, неровную из-за ветра.

Теодор встал рядом с ним, засунув влажные от волнения ладони в карманы куртки.

– Я бы хотел извиниться, – без вступлений произнес он. Кристофер не повернулся к нему, продолжая смотреть вперед, и от этого Теодору было немного легче говорить. Под прямым взглядом Кристофера было бы тяжело. – За то, что соврал. Я поступил неправильно.

Он сглотнул, облизывая пересохшие от нервов губы. Ему с трудом давались откровения, и как иронично, что он был откровенным всего дважды после исчезновения Адама, и оба раза – с Кристофером. Оба раза – чтобы защитить его от его же мыслей.

– Да, это я был на той вечеринке, – признался Теодор, хоть признание уже и не имело значения. Он чувствовал, что должен был сам это сказать. – И не я должен был пойти к тебе в комнату. Я перехватил Малкольма на полпути, наплел ему что-то, чтобы он ушел. Потому что я не мог позволить ему навредить тебе. Никому не мог позволить.

Кристофер вдруг обернулся, внимательно глядя на него, и от его нечитаемого взгляда Теодору стало некомфортно, как будто его вывели обнаженным на ледяную улицу. Но он уже не мог замолчать. Кристофер ждал от него продолжения, его красивые темные глаза сверкали в обманчивом свете фонаря.

Теодор опустил голову и подошел чуть ближе, хватаясь ладонями за холодные перила.

– Стоит начать с того, что я вообще не должен был тебя целовать, – нервно усмехнулся Теодор. При воспоминании о поцелуе мурашки рассыпались по рукам. Он целовал столько людей в своей жизни, гораздо более откровенно, чем Кристофера, но ни один поцелуй не вызывал у него настолько смешанных, сильных и искренних чувств. Вспоминать было страшно. Когда он вспоминал это, ему хотелось больше. Поэтому он заставил себя отвлечься на уток, плавающих в озере. Разве они не должны улетать на зиму? – Я воспользовался тобой, пока ты был пьян и уязвим.

– Я не был пьян, – глухо поправил его Кристофе