Играй!

Кристофер забрался к нему на колени, улыбаясь так сладко, что от этого поджимались пальцы на ногах. Его большие невинные глаза сияли от этой улыбки. Теодор задержал дыхание, чтобы не спугнуть момент, когда Кристофер приблизился, касаясь губами уха, и открыл рот, чтобы прошептать:

– Теодор! Теодор, черт возьми, просыпайся, мы проспали!

Теодор с трудом выбирался из сна, недовольно поскуливая, когда с него стаскивали одеяло. Мама дернула его за ногу, но он не поддался, желая вернуться туда, где Кристофер сидит у него на коленях и шепчет что-то приятнее этого «просыпайся».

– Теодор, у тебя постановка сегодня, ты забыл? – снова попыталась достучаться до него Элис, и Теодор резко сел на постели. Сонливость пропала, как будто ее смыли ведром ледяной воды. – Наконец-то!

Он скатился с кровати, бегом направляясь в душ. Как он вообще мог забыть об этом? Это все из-за того, что они с матерью вчера сидели допоздна, – она дошивала костюмы, и они болтали обо всем, потому что впервые за долгое время представилась возможность. Обычно Элис всегда очень занята на работе, а Теодора редко можно было застать дома по вечерам.

Потом он еще долго не мог уснуть, взволнованный мыслями о Кристофере и предстоящем выступлении. Доволновался, мать вашу, что теперь опаздывал.

Ополоснувшись под прохладной водой, Теодор торопливо натянул на себя джинсы и толстовку – собрание кружка он все равно проспал, прогон перед выступлением, наверное, тоже пропустит. Но к началу самой постановки должен успеть.

Он слетел вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и схватил со стола тост с арахисовой пастой, который мама приготовила заранее, залпом выпил стакан свежего апельсинового сока.

Мама сидела в халате с растрепанными волосами, быстро щелкая пальцами по экрану телефона.

– Я положила костюмы на заднее сиденье твоей машины, – не поднимая глаз, сообщила она. – Ты сейчас в школу?

Теодор, набив рот тостом, покачал головой.

– Сначала заберу Еву, – с трудом проглотив еду, объяснил он, проходясь пальцами по влажным волосам. – Хочу, чтобы она тоже была, а сама она ни за что не выберется.

– Уверен, что успеешь? – с сомнением спросила женщина, и Теодор кивнул, самоуверенно ухмыляясь.

– Конечно, – он бросил взгляд в сторону лестницы и осторожно поинтересовался: – Отец?

– Он уже часа два как на работе, – вздохнув, ответила Элис. – Он меня и разбудил звонком.

– Он не пойдет? – стараясь не показывать разочарования, ненароком обронил Теодор, и мать шокировано округлила глаза.

– Я сейчас поеду за ним и вытащу силой! – воскликнула она и успокаивающе улыбнулась. – Не волнуйся, сынок, он обязательно придет.

Теодор показал ей большие пальцы уже на ходу к двери, быстро натянул на себя шапку и куртку и выскользнул на крыльцо. На улице было морозно, и он поежился, белые облачка пара сорвались с губ, стоило выдохнуть. Волосы из-за шапки, наверное, будут похожи на кучу соломы, и Лиззи, которая выполняла роль гримера, прибьет его. Он засеменил к гаражу, блаженно вздыхая, когда снова окунулся в тепло.

Сел в салон, заводя машину, и достал телефон. Смахнув уведомления о каких-то постах на школьном форуме, он набрал номер Евы.

– Да, сладкий? – прощебетала она, и Теодор усмехнулся, трогаясь с места и сразу набирая скорость.

– Помнишь о моей постановке? Я еду тебя забрать, – радостно сообщил он ей. Ева застонала.

– Теодор, у меня же кафе открыто… – извиняющимся тоном начала она, но Теодор не собирался слушать.

– Позвони брату и попроси тебя подменить, – просто ответил он. – В любом случае, я буду у кафе через пятнадцать минут, будь добра закрыть все к тому времени.

Ева заворачала что-то, но Теодор уже положил трубку, включая музыку на магнитоле и прибавляя звук. Телефон мигнул и отключился, но он даже не заметил. Приятное волнение покалывало кончики пальцев, и он кусал губы, чтобы сдержать счастливую улыбку.

Он не мог не думать о том, что в школе его ждет Кристофер, и совсем скоро он будет называть его своим парнем, и целовать, и обнимать настолько часто, насколько захочет.

Теодор остановился у кафе, из которого уже вышла Ева, такая смешная и миниатюрная в огромной куртке, шапке с помпоном и с надутыми губами. Он подождал, пока она закроет кафе на ключ, и вышел из машины, распахивая для нее дверь пассажирского сиденья.

Ева пыталась делать вид, что недовольна, но, когда Теодор сел внутрь, принимаясь самозабвенно подпевать какой-то песне о любви, не выдержала и рассмеялась.

– Впервые вижу тебя таким счастливым, Теодор, – заметила она, пристегиваясь, и Теодор тронулся с места.

– Да, – рассеянно ответил он, мельком взглянув на нее, его глаза сияли. – Наверное, это потому, что я впервые настолько счастлив.

Они болтали о всяких мелочах, Теодор рассказал, про что будет постановка, Ева рассказала о девушке, с которой недавно познакомилась, о том, как дела в кафе.

– Честно говоря, я не думал, что ты так легко согласишься оставить работу, – улыбнулся он. – Думал, силком придется тебя вытаскивать.

– Ну раз уж ваше высочество приехал за мной лично, – фыркнула Ева.

– С тех пор как ты открыла это кафе, мы стали редко общаться, – уже серьезнее сказал он. – Ты ведь была единственной, с кем я дружил после того, как Адам…

Теодор осекся, не зная, как правильно закончить и что вообще сказать. При мыслях об Адаме в душе всегда появлялась какая-то скорбь, как будто он мертв, хотя все вовсе не настолько страшно. Теодор почему-то чувствовал себя виноватым из-за того, что он тут, он смог полюбить другого парня, он счастлив. Наверное, жизнь Адама и вправду закончилась в тот момент, когда его мать застала их за поцелуем, а жизнь Теодора продолжилась.

– Эй, – Ева прервала поток мыслей, уводящих все дальше от радости. – Мы оба знаем Адама. Он бы не хотел, чтобы ты чувствовал себя виноватым.

Еве, должно быть, было еще больнее вспоминать Адама, потому что она была с ним ближе, чем с Теодором. Она не знала ничего о поцелуе, о причине, по которой тот так стремительно покинул город, но наверняка догадывалась, что между ними с Теодором все было не так просто и связывала их не только дружба.

Ева ловко перевела тему, и Теодор позволил ей себя отвлечь – с этой девушкой забыть о плохом не составляло труда. Спустя несколько минут они подъехали к школе, и он припарковал машину, забирая костюмы и блокируя дверцы.

– Мне нужно к ребятам, чтобы подготовиться, найдешь дорогу сама? – попросил он девушку и, дождавшись ее кивка, сорвался с места, забегая в здание.

Он так торопился к актовому залу, что совсем не заметил, как на него все оглядываются, не услышал ни одного смешка за спиной, не увидел ни одной насмешливой ухмылки.

                                                    ***

– Он не отвечает на звонки, – Кристоферу с трудом удавалось контролировать панику в голосе. Ребята – почти все уже одетые, накрашенные и готовые к представлению – столпились вокруг него, и он не знал, что им сказать. Они впервые видели его настолько растерянным и беспомощным, и от этого становилось не по себе. Потому что даже если Кристофер, который в любой ситуации старается сохранять хладнокровие, отчаялся, то у них не было шансов.

У него предательски подрагивали пальцы, телефон едва не выскальзывал из вспотевших ладоней, и он снова и снова перескакивал со вкладки с телефонной книгой на вкладку с постом на школьном форуме.

У него сжималось горло от страха, тревоги за Теодора и боли. Все знали о том, что он гей, но никто и понятия не имел об ориентации Тео, и ему требовалось столько сил, чтобы объявить об этом, Кристофер боялся даже представить, что он почувствовал, когда увидел пост.

Никто не станет осуждать его, если он решит не приходить. Это не просто прийти на уроки, это выступление на сцене. Сотни глаз будут направлены на него, глаза тех, кто сейчас грубо высмеивает его за спиной.

– Теодор не пришел? Пятнадцать минут осталось! – голос мистера Уилсона перекрыл гул, поднятый встревоженными ребятами. Они слышали, как в зале уже начали собираться люди, и от этого тревожный холодок бежал по коже. День, которого они так ждали, грозил превратиться в катастрофу.

– Мистер Уилсон, – глухо позвал Кристофер, пробираясь через ребят к учителю и пряча от него покрасневшие в уголках глаза. – Я не думаю, что Тео… придет.

Эти простые слова оказались такими болезненными, что Кристофер едва сдержал подступающие слезы.

– Что это значит? – на повышенных тонах поинтересовался и без того нервный мистер Уилсон, и Кристофер без лишних комментариев показал ему пост. Воцарилась звенящая тишина, пока учитель смотрел видео, и его глаза расширялись, становясь похожими на блюдца. Досмотрев видео, мужчина перевел на Кристофера ошарашенный взгляд. – Это ты и… Теодор? Теодор Хейз?

Кристофер обнял себя руками, будто боясь рассыпаться на части от стыда и боли, и расстроенно посмотрел на мистера Уилсона.

– Я не знал, что к этому придет, – сожалея, прошептал он. – Мы не должны были показываться вместе до премьеры. Мне так жаль, мистер Уилсон, прошу, простите меня…

– Ох, ребенок, – пробормотал мистер Уилсон, обнимая его и осторожно гладя по голове. – Ты не виноват. Мы сейчас что-нибудь придумаем. Не расстраивайся.

Эти слова были зыбкими и неуверенными, но что еще он мог сказать? Что он мог сделать с тем, что исполнитель главной роли не появился за пятнадцать минут до начала?

В этот раз Джонатан Уилсон действительно был бессилен.

Ребята, похожие на побитых щенков, толпились позади, обмениваясь грустными взглядами. Кажется, быть неудачниками написано у них на судьбах, – каждый раз, когда все налаживается, случается что-то более тяжелое.

Кристофер глухо всхлипнул, сжимая в руках телефон. Он никогда в своей жизни не испытывал плохих чувств по отношению к другим, но сейчас он искренне и всей душой ненавидел тех, кто выложил этот пост. Не из-за того, что на этом видео был он, а из-за того, что мог почувствовать Теодор.

Он так сильно боялся, что Теодору будет больно. Он не пришел на собрание, пропустил прогон, не отвечал на звонки. Он же… он же не мог что-то с собой сделать?

От этой мысли Кристоферу стало настолько страшно, что слезы непроизвольно покатились по щекам.

– Ну же, успокойся, – мистер Уилсон похлопал его по спине.

Кристофер отстранился, торопливо вытирая мокрое лицо, и в этот момент дверь резко распахнулась, и в маленькую комнатку, которую они переоборудовали под гримерку, ввалился запыхавшийся Теодор.

Его шапка перекосилась, куртка была расстегнута, он тяжело дышал и солнечно улыбался, не замечая странные лица ребят.
В гробовой тишине, наполненной изумлением, он стянул с себя куртку, бросил костюмы на стул, уже заваленный другой одеждой.

– Простите, что опоздал! – извинился он. – Проспал, а потом по делам съездить нужно было.

Все смотрели на него, открыв рты, и он замер, по инерции ища взглядом Кристофера. Улыбка сползла с его лица, сменившись обеспокоенностью, когда он увидел его покрасневшие влажные глаза.

– В чем дело? – настороженно спросил он, делая шаг в его сторону и протягивая руку к щеке, но потом застыл, будто вспомнил, что еще никто о них не знает и у него нет права на такое открытое проявление привязанности. – Почему ты плачешь?

Может, неловкое движение его руки и могло кого-то обмануть, но наполненный тревогой голос сразу раскрыл глубокую привязанность к этому парню, и щеки Кристофера невольно чуть покраснели.

Первой в себя пришла Лиззи.

– Джесс, Томми, Итан, переодевайтесь, – она кивнула на костюмы. – Теодор, садись перед зеркалом, я тебя подготовлю.

Все тут же оживились, принимаясь суетиться, только Кристофер стоял на месте, ошарашенно глядя на Теодора.

– Я попрошу директора дать нам еще десять минут, – объявил мистер Уилсон, выходя из тесной гримерки. Джесс забилась в угол, заставив всех парней отвернуться и прося Кристофера подержать куртку, чтобы закрыть ее, пока она торопливо натягивала на себя платье. Кристофер на автомате прикрыл ее, сам то и дело оборачиваясь на Теодора, который что-то бурно рассказывал Лиззи.

Когда Джесс оделась, к ним подошли Юта и Марк.

– Теодор ни о чем не знает, – едва слышным шепотом озвучил Юта мысли Кристофера.

Он кивнул, тревожная морщинка пролегла между бровей.

– Нужно ему рассказать, – поразмыслив, твердо заявил он.

– Может, не стоит? – робко поинтересовался Марк. – Он же может просто не выйти на сцену…

– Но так будет казаться, что мы его используем! – возмутился Кристофер, и, к удивлению всех троих, Джессика его поддержала.

– Это будет несправедливо по отношению к нему, – кивнула она. – Если он не захочет выходить на сцену, у него будет на это полное право. Будь я на его месте, я бы предпочла знать.

Кристофер благодарно улыбнулся ей, а Марк стушевался, смущенно почесывая затылок.

– Я не думал, что это так прозвучит, – извиняющимся тоном пробормотал он.

Кристофер решительно сжал телефон в руке, подходя к Теодору и встречая его теплый взгляд в отражении зеркала.

– Эй, малыш, – он осекся и побледнел, осознавая, что сказал. Бегло взглянул на остальных. Марк покраснел, а остальные старательно делали вид, что не слышали. Кристофер едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Еще актерами назывались! Теодор тем временем неловко откашлялся. – Что-то… не так?

– Тео, – откашлявшись, начал он, ловя его взгляд и удерживая зрительный контакт, – я покажу тебе кое-что… Я хочу, чтобы ты знал, что каждый в этой комнате тебя поддерживает. И будет поддерживать, даже если ты решишь не выйти на сцену.

Ребята кивнули почти одновременно, соглашаясь с Кристофером, уже забив на попытки казаться невозмутимыми. На самом деле, им было очень любопытно, несмотря на то, что они искренне переживали за Теодора, потому что чувствовали себя героями какого-то фильма про подростковую любовь. Открытый гей и главный Казанова школы – ну прям мечта сценаристов.

Кристофер глубоко вдохнул и на выдохе отдал Теодору телефон. Тот нахмурился, сосредоточенно глядя на экран, и те долгие секунды, пока он смотрел видео, все напряженно ждали. Что решит делать Теодор? Они и вправду поддержат его, даже если он не найдет в себе сил выступить, но все же…

Глаза Теодора остекленели.

– Оу, – выдохнул он, и его пальцы чуть подрагивали, когда он возвращал телефон в такую же дрожащую руку Кристофера. Он поднял голову, встречаясь с ним взглядом, и от эмоций в глазах Теодора – от паники, недоумения, боли и страха – Кристофер снова начал плакать.

Теодор медленно поднялся, и Кристофер сделал шаг назад, но тот внезапно притянул его к себе, крепко обняв и заставив изумленно охнуть.

– Чего ты ревешь? – требовательно поинтересовался он, но голос его подвел, отчаянно надломившись в конце. Из-за плеча Кристофера он пересекся взглядом с Остином, потом с Итаном, Джесс, Лиззи.

Они смотрели на него с пониманием, с сочувствием, с решимостью поддерживать до конца. Ни в чьем взгляде Теодор не увидел осуждения, или презрения, или отвращения. Всего того, чего так боялся.

– Тебе не обязательно казаться сильным, – качнув головой, пробормотал Юта, переполненный сожалением по отношению к этому человеку, которого всего месяц назад изо всех сил ненавидел.

Всем стало почему-то неловко от того, как бережно держал Теодор в своих руках плачущего Кристофера. Никто не ожидал, что Теодор способен кого-то вот так обнимать.

– Мне очень страшно, – едва слышно признался он ребятам, выдавливая из себя улыбку. – Я собирался сказать всем, но я и представить не мог, как страшно мне будет.

Кристофер заплакал сильнее, пряча лицо на его груди, и Теодор инстинктивно поцеловал его в макушку, гладя по спине. Сердце как будто было сжато в кулаке, и дышать было тяжело.

Кто-то вот так просто отнял у него право на каминг-аут, и он чувствовал себя так, словно его нагого вытолкнули на сцену перед тысячами зрителей. Он осознал, что все, кто сидит сейчас в зале, видели это видео, они будут смотреть на него и знать, что он не такой гетеросексуальный, каким пытался казаться все эти годы.

Он прижал к себе Кристофера чуть крепче, вдыхая его аромат. Это успокаивало. Кристофер успокаивал. Теодор зацепился за эти мысли как за спасательный круг, и они не дали пойти на дно.

Он пытался привести себя в чувство. Кристофер был с ним, всегда будет с ним.

Будет с ним на сцене рука об руку.

Родители в зале, и они уже приняли его.

Все ребята в этой комнате готовы его поддержать.

Плевать на тех, кто может отвернуться, да? Именно это он когда-то говорил Кристоферу. В это нужно было поверить и самому.

Этот момент бы все равно настал. Теодор бы все равно признался в своей ориентации, рано или поздно. Пусть это случилось сейчас не по его воле, но этого уже не изменить. Зато теперь у него есть полное право открыто и гордо называть Кристофера своим парнем.

– Теодор, – осторожно начал Итан, – если ты не захочешь сейчас выступать, то мы… мы поймем.

Кристофер судорожно вцепился в его кофту, обнимая еще сильнее, а Теодор непонимающе нахмурился. Не захочет выступать? Почему он должен? Такой мысли даже не возникло в его голове.

– Я вышел бы на эту сцену, даже если бы мне сломали ногу, – сказал он, и Марк выдавил из себя смущенный смешок на этих словах. – Мы слишком долго этого ждали, чтобы так просто сдаться из-за каких-то мудаков.

Лиззи счастливо завизжала, первой бросившись к Кристоферу с Теодором, крепко их обнимая, и остальные ребята со смехом к ней присоединились, собираясь в дружный круг.

– Если испортите друг другу прически, я всех поубиваю! – радостно сообщила Лиззи, и все тут же отстранились и разошлись по разным углам, неловко посмеиваясь.

– Теодор, твой костюм, – Томас бросил ему рубаху и штаны. – Переодевайся быстрее.

Кристофер выпустил Теодора из объятий, и Лиззи драматично охнула, увидев его раскрасневшееся заплаканное лицо.

– Ах ты тупица, – она силой усадила его на стул, пока он не оклемался. – Весь мой макияж испортил!

Пока Теодор переодевался, она подкрашивала Кристофера. Внутрь заглянул разнервничавшийся мистер Уилсон.

– Вы готовы? Начнем через две минуты.

– Все готовы, учитель! – с готовностью отчитался Марк, спотыкаясь о чей-то ботинок и чуть не наворачиваясь, но удерживая равновесие и ослепительно улыбаясь. Мистер Уилсон окинул его страдальческим взглядом, а потом по очереди посмотрел на всех остальных.

– Ребята, я в вас верю, – громко сообщил он. – Вы все молодцы, и мы надерем директору Джонсу зад!

– Что вы собрались делать с моим задом, мистер Уилсон? – раздался за его спиной прохладный голос директора, и учитель в панике округлил глаза, под дружный смех подростков оборачиваясь и скрываясь в коридоре.

Из комнатки был выход прямо на сцену, поэтому часть ребят уже покинула гримерную, перебегая на другой конец. За мгновение до того, как Кристофер успел убежать вместе с остальными, Теодор схватил его за руку, натыкаясь на вопросительный взгляд.

– Раз уж тут все равно все в курсе, – произнес он, подаваясь вперед и коротко целуя опешившего Кристофера в приоткрытые розовые губы. – Удачи на сцене, малыш.

Кристофер покраснел и замер, круглыми ошарашенными глазами глядя перед собой, и Теодору пришлось подтолкнуть его к выходу.
– Поверить не могу, что терпеть влюбленного Теодора настолько невыносимо, – закатив глаза, прокомментировала Джесс, когда Кристофер отошел от потрясения и убежал. Но потом выражение ее лица смягчилось, она тепло улыбнулась и хлопнула его по плечу. – Я горжусь тобой.

– Может, это прозвучит странно, – ответил Теодор, в последний раз глядя в зеркало и встречая свой горящий решительностью взгляд, – но я тоже собой горжусь.

Он только собрался выйти, как внутрь заглянул мистер Уилсон и позвал его. Теодор обернулся, и мужчина ободряюще ему улыбнулся.

– Ты должен играть влюбленность, да? Играй, и все получится.

Теодор нашел взглядом Кристофера на другой стороне сцены. Тот стоял с закрытыми глазами, видимо, подготавливая себя к выходу. Костюм подчеркивал стройную фигуру и светлую кожу лица, отчего он выглядел еще привлекательнее, чем обычно. Всегда растрепанные волосы в этот раз были аккуратно уложены и открывали высокий лоб и брови вразлет. Дрожащий выдох сорвался с губ Теодора, когда вся паника вдруг растворилась вместе с этим выдохом.

– Думаю, с этим не возникнет проблем, мистер Уилсон.

                                           ***
Теодор старался не смотреть на зрителей вообще.

Они слились для него в одно пестрое пятно, и он мысленно выстроил между ними и собой сплошную стену. На эти полтора часа он не Теодор Хейз, ориентацию которого раскрыли так внезапно и так жестоко, на эти полтора часа он Орфей, который борется за свою любовь в лице Эвридики.

Он всегда был уверенным в себе, но от волнения перед выступлением избавиться не мог со вчерашнего вечера. Когда он узнал, что видео с ним залили в интернет, волнение превратилось в тревогу и практически задушило. Но в тот момент, когда он вышел на сцену, а занавес медленно раздвинулся, когда он оказался в центре внимания, зал погрузился во тьму, включились лампочки, которые они так старательно выкрашивали, волнение вдруг исчезло, превратившись в непоколебимое спокойствие.

Легкость, с которой заученные наизусть строчки срывались с губ, словно окрыляла. Он погрузился в роль, будто в теплую воду, и обрел второе дыхание. И все остальное отошло на второй план.

Подростки из школьного кружка стали настоящими актерами, скользили по сцене как единый организм, не пропуская ни единой партии, не запинаясь, не отставая и не ускоряясь.

Они создали совершенно другой мир, изобразили его так талантливо и трогательно, что затянули в него всех, кто смотрел со стороны.

Тишина в зрительном зале практически звенела, пока на сцене разворачивалась история, и Теодор кожей чувствовал чужой восторг. Все забыли о том видео и о новой сенсации, настолько их затянула пьеса.

Среди зрителей прокатился шумный вздох, когда бедная Эвридика умерла после свадьбы, с которой началось повествование. Все оглушительно зааплодировали, когда Орфей спустился в Преисподнюю, представая перед Аидом. Все с трепетом замолкли в тот момент, когда Орфей обернулся, обрекая Эвридику на смерть во второй раз.

То, как зал реагировал на них, было просто невероятно. Все получалось так легко, как будто они погрузились в этот миф, вернулись во времени назад, как будто они и были настоящими героями этой истории, будто это действительно происходило с ними, и теперь они делились этим со зрителями.

Казалось, что все трудности, через которые они прошли, пока готовили эту постановку, вели к тому, что она получилась настолько хороша.

Кто-то из зрителей громко зарыдал, когда умер сам Орфей, встречая свою Эвридику в подземном царстве. Им сыграли еще одну свадьбу, и Теодор держал Джесс за руки, признаваясь ей, но его взгляд был направлен поверх ее плеча на стоящего поодаль Кристофера.

Тот смотрел на него в ответ, легко улыбаясь, и Теодору стало так тепло, но одновременно так волнующе, как будто его окружили светлячки.

– Я клянусь любить тебя до самой последней секунды существования этого мира, – громко начал он, и Орфей признавался Эвридике, но Теодор – Теодор признавался Кристоферу. – Клянусь защищать нашу любовь, клянусь хранить это чувство. И я клянусь, что, если нас что-то разлучит, я всегда буду находить к тебе дорогу.

В глазах Кристофера заблестели слезы. Он такой нежный, чувствительный и добрый мальчик, и Теодор все еще не мог поверить, что ему посчастливилось стать его возлюбленным.

– Я люблю тебя, – одними губами прошептал Кристофер в ответ, и Теодор спрятал улыбку, но ему казалось, что оглушительное биение его сердца было слышно всему залу.

Всему миру.

Орфей склонился к Эвридике, одаривая ее целомудренным коротким поцелуем в губы, и свет в зале включился.

Их история была закончена.

Актеры выстроились в ряд, держась за руки, и низко поклонились под оглушительные восторженные аплодисменты. Но потом, когда аплодисменты стали тише, а они выпрямились, тяжело дыша и сияя лучезарными улыбками, звучный голос пронесся по всему залу:

– Не притворяйся, Хейз, все тут знают, что на самом деле ты хочешь засосать Криса!

Теодор ощутимо вздрогнул, тут же находя взглядом Джонни, ухмылка на лице которого светилась, словно прожектор. В желудок что-то ухнуло, как будто он проглотил тяжелый камень. Секунды растянулись, и все, что слышал Теодор, – это пульсацию крови в висках.

Раздалось несколько смешков, но в основном все молчали, взгляды были прикованы к Теодору – кто-то смотрел испуганно, кто-то – в молчаливом ожидании, кто-то – в тихом шоке. Никто не двигался, потому что каждый ждал, что на это ответит Теодор.

Теодор скользнул взглядом по залу, находя родителей.

Мама ободряюще улыбнулась, хотя в глазах у нее читалась обеспокоенность, а папа вертел головой в поисках того, кто это сказал.

Теодор увидел свою команду по волейболу – кто-то из них показал ему большие пальцы, кто-то искренне улыбался, как бы говоря, что на его стороне. Джейкоб кивнул в сторону Джонни и угрожающе провел пальцем по горлу, и Теодор, несмотря на взвинченное состояние, с трудом сдержал ухмылку.

Он заметил на первых рядах мистера Уилсона, который густо покраснел и приоткрыл рот в немом шоке; заметил рядом с ним нахмурившегося директора, лицо которого выражало суровое неодобрение, но смотрел директор вовсе не на Теодора, а на Джонни.

Он видел Еву, которая серьезно кивнула ему, словно понимая все, о чем он думал. И ему внезапно стало легче, будто вес, рухнувший в желудок, растворился.

Теодор не смотрел на лица остальных. Возможно, на каком-то из них было написано отвращение – отражение того, что он когда-то увидел на лице матери Адама. Но они – эти люди, эти лица, это отвращение – не имели к нему никакого отношения больше. Их чувства принадлежали им, и Теодор не хотел больше брать за них ответственность, ощущать за это вину.

Все казалось таким сложным, но на деле все очень просто – он любит Кристофера, у него есть люди, которые его поддерживают, и ему нечего бояться.

Никогда не было причин бояться.

Ева была права – Адам бы был на его стороне. Если бы он все еще был в его жизни, он бы тоже показал ему большие пальцы, сказал ему быть собой.

Теодор сделал глубокий вдох, и воздух показался каким-то особенным сладким. Он даже нашел в себе силы улыбнуться.

– Да, ты прав, – с поражающей уверенностью сказал он, отпуская ладони Джессики и Марка и делая шаг вперед. – Я бы хотел поцеловать Криса. Впрочем…

Он обернулся, протягивая руку побледневшему Кристоферу, глаза которого, кажется, стали еще огромнее от шока и переживаний. До самой последней секунды он боялся, что Теодор откажется от него, что ему не хватит смелости открыться, что он останется с разбитым сердцем. Он схватился за его ладонь влажными пальцами, и Теодор потянул его к себе, придерживая за талию.

– Что мешает мне это сделать? – хмыкнул он, и Кристофер успел только приоткрыть рот, как Теодор прижался губами к его губам.

– Закрывайте занавес! – судорожно закричал мистер Уилсон, в зале поднялся шум, кто-то смеялся, кто-то кричал от шока, ребята вокруг них бегали, удивленно хихикая и подталкивая их, но они уже не обращали ни на что внимания.

Все, что имело значение, – это Кристофер. Его губы, руки, робко обнявшие за плечи, его сладкий запах, узкая талия. Теодор отстранился, прижимаясь лбом к его лбу, и Кристофер приоткрыл глаза, длинные ресницы дрожали, а щеки раскраснелись от волнения. Его взгляд словно был наполнен звездами.

Все продолжали суетиться, в зале не стихал гомон, ребята только-только сообразили свалить в гримерку, но им двоим было все равно, словно они были в своем маленьком мире, куда не мог попасть никто другой.

– Будешь моим парнем? – прошептал в его губы Теодор, и Кристофер кивнул, ни секунды не мешкая и улыбаясь.

– Да.

И Теодор поцеловал его снова, и чувство эйфории накрыло их с головой.

                                                      ***

Кристофер сидел на краю сцены, а Теодор лежал, положив голову ему на бедра, и листал ленту инстаграма. Он надул пузырь из жвачки, и Кристофер лопнул его пальцем, очаровательно улыбаясь в ответ на недовольный взгляд Теодора.

Он склонился к нему, под улюлюканье ребят чмокая в нос, и Теодор тут же засветился как влюбленный дурак.

Впрочем, он им и был. Кто его за это обвинит?

Желающие вступить в актерский кружок, которых после той их постановки стало настолько много, что им нужно было проходить вступительное испытание, скромно толпились возле задних рядов, с трепетом поглядывая на них, пока сами ребята сидели на передних местах, невозмутимо занимаясь своими делами.

Их популярность резко взлетела до небес после того оглушительного успеха.

Юта до сих пор рассказывал всем историю о том, как у него попросили автограф (он не уточнял, что попросил автограф у него Джейкоб, который очень осмелел после каминг-аута Теодора, а в дополнение к автографу шло предложение сходить на свидание, которое Юта, переполненный возмущением, отклонил), у Итана и Томми не было отбоя от поклонниц, а Джессика начала встречаться с Майком из волейбольной команды, который теперь лично разбирался с каждым, кто смел вспомнить про ее старое прозвище.

Волейбольная команда с удовольствием наглядно объяснила Джонни и Нейту, которого первый быстро сдал, почему их поступок плох, а директор не только не заступился за них, но и исключил Джонни из школы за нарушение правил. Никто не уточнял, каких именно, но многие подозревали, что директор просто на дух не переносит гомофобов.

Теодор сдержал свое обещание, каждый день развеивая неуверенность Кристофера, – о своей любви к нему разве что не кричал. Впрочем, никто не был особо против. А если бы и был – Теодору абсолютно плевать.

Мистер Уилсон ворвался в зал ураганом, взбудоражено потряхивая сжатой в руках кипой листов.

– Постановка назначена на май! – триумфально объявил он, а потом окинул новичков немного растерянным взглядом, как будто не мог поверить, что эти ученики хотят, чтобы он ими руководил. – Отбор в кружок будет проходить через пятнадцать минут, пока рассаживайтесь, – и снова обернулся к своим ребятам. – Директор дал добро.

– Разве директор не ведет с вами войну? – лениво поинтересовалась Лиззи, с преувеличенным интересом разглядывая безукоризненный маникюр, и мистер Уилсон покраснел, пряча взгляд, и это было настолько однозначно, что ни у кого не возникло ни малейших сомнений в правильности догадок.

– То один гей, то сразу целая куча, – прошептал Итан Юте, печатающему что-то в телефоне и не обращающему на происходящее внимания. – С кем ты там переписываешься?

Он заглянул ему через плечо, и Юта торопливо заблокировал экран, но он успел разглядеть и закатил глаза.

– Джейкоб? Ты серьезно, чувак?

Юта фыркнул, быстренько пересаживаясь подальше от Итана.

– Что за постановка, учитель? – перекрывая гомон, поинтересовался Кристофер, ласково прочесывая волосы Теодора, так и не поднявшего головы с его бедер.

– Я написал интерпретацию «Сна в летнюю ночь»! – гордо объявил мистер Уилсон.

Ребята одобрительно захлопали в ладоши, и Теодор с Кристофером переглянулись, улыбаясь.

– Можно сразу отдать роль Деметрия Теодору, – громко заявил Марк, который с недавних пор видел в нем свою ролевую модель и восхищался каждым его словом. Возражений его предложение не встретило. Теодор поднялся, спрыгивая со сцены и подходя к мистеру Уилсону, чтобы заглянуть в сценарий.

– Деметрий женится на Елене, – прокомментировал он и с любопытством оглядел ребят. – Кто будет Еленой?

Кристофер, который отвлекся на пришедшее от тетушки сообщение, поднял голову, с недоумением замечая, что все взгляды направлены на него.

– Чего смотрите? – сконфуженно спросил он, проводя ладонью по волосам и чуть краснея.

Теодор расплылся в широкой улыбке и потянул к нему обе руки.

– Иди ко мне, моя драгоценная Елена, – шутливо проворковал он.

Кристофер, все еще не догнавший, что происходит, без вопросов пошел к нему в объятия, и Теодор рассмеялся, целуя его в висок.

– Директор не будет против того, что в постановке будет однополая пара? – неуверенно поинтересовался Остин.

– Директор поддержит любую идею, – смущенно пробурчал мистер Уилсон, делая вид, что очень занят рассматриванием листов с напечатанным на них сценарием.

– Ну надо же, учитель, видимо, очень хорош в постели, – шумно прошептал Томас, но, к его сожалению, мистер Уилсон все услышал, поэтому свернул листы в трубочку, щедро огревая нерадивого ученика по голове.

Поднялась возня, все начали смеяться, шуметь, и Теодор воспользовался моментом, чтобы поцеловать Кристофера в губы.

Уже позже, когда все успокоились, мистер Уилсон посмотрел на их переплетенные пальцы со смешинкой во взгляде. Этот парень… он считал его безнадежно пропащим. Его даже мучила совесть за все, что он смел думать о Теодоре.

Как же он рад, что эти мысли оказались глубочайшей ошибкой.

– Нужно будет сыграть любовь, Теодор, – вдруг сказал он. – Справишься?

Теодор повернул голову к Кристоферу, который о чем-то болтал с Ютой, и его взгляд наполнился нежностью. Иногда ему казалось, что невозможно любить сильнее, но с каждой прошедшей секундой он убеждался, что это чувство поистине безгранично.

Теодор сжал ладонь Кристофера крепче и мечтательно улыбнулся.

– Да. Уверен, что справлюсь.