глава 2
У всего на свете есть цена, и самое важное - это умение правильно её определить
Пабло Эмилио Эскобар Гавирия
Впервые я сел в тюрьму, когда мне было пятнадцать.
Не как ваш сосед, которого упекли за кражу батареек в супермаркете, и не как тот паренёк из ваших дворов, что попался на мелком воровстве.
Нет.
Моё дело было куда кровавее.
Мой отец, будучи Доном всея Сицилии, не стал давать слабину и бегать за полицейскими, пытаясь всучить взятку в обмен на мою свободу. И я благодарен ему за это, за то, что я вырос не мальчиком, а мужчиной.
И я не собираюсь оправдываться перед вами, и рассказывать, что «меня вынудили». Не вынудили. Я знал, что делаю. Я прекрасно осознавал все, что совершал своими руками. Просто иногда в жизни есть ситуации, когда или ты, или тебя. И я выбрал себя. Всегда буду выбирать себя.
В камере на шесть человек я был самым молодым, но поверьте - меня там никто никогда не трогал. Люди чувствуют, с кем можно поострить, а с кем лучше держать дистанцию. Я с первого дня дал понять, что буду выбивать зубы всем тем, кто решит испытать моё хрупкое терпение.
Не стоит сравнивать меня с собой. Мы с вами живём в разных мирах. Вы думаете категориями «правильно» и «неправильно». Я же, думаю категориями «живой» и «мертвый».
Меня растили в семье, где уважение добывается только силой, а слово ценится только тогда, когда за ним стоит заряженный ствол. Мой отец говорил: «Мягкий - значит мёртвый». И я запомнил эти слова лучше, чем своё имя.
Я не строю из себя героя, нет. Я умею быть жестоким - не потому, что так хочу, а потому что в нашем деле никак иначе нельзя. Если ты хотя бы раз покажешь слабость, тебя сотрут в порошок. И чем выше ты стоишь, тем больше тех, кто мечтает тебя столкнуть вниз, туда, откуда ты поднялся.
Да, я умею улыбаться. Могу вести себя так, будто мне приятно ваше общество. Могу даже сделать комплимент, если это будет нужно. Но внутри я всегда распознаю - кто здесь враг, кто союзник, а кто просто пустое место, которое скоро заменят другим.
Меня любят называть хладнокровным. Возможно, так оно и есть. Но знаете, в чём разница между мной и большинством? Я умею доводить начатое до конца. Даже если для этого придется испачкаться по локоть в чужой крови.
Я не собираюсь никому нравиться. Люди, которым я действительно важен, и так это знают. Все остальные могут идти к чёрту.
А теперь я женюсь.
Не потому, что верю в юношеские сказки про «любовь до гроба».
А потому, что мне и моему клану это выгодно. Ещё одна сделка, где я должен выйти победителем.
И, чёрт возьми, я выйду. Всегда выхожу.
Машина легко шла по улицам, мой чёрный maserati quattroporte, новый, вымытый до блеска с выбитым гербом на кожаных сиденьях. Я вёл спокойно, как всегда, не торопясь, но не теряя своего обычного темпа.
Через двадцать минут я въехал в нужный район, это был закрытый жилой комплекс на холме, с глянцевыми фасадами, охраной на каждом повороте и дорогими женщинами которые пили кофе на своих стеклянных балконах.
Типичное жилье для людей, которые выбирают спокойный отдых со своими снятыми шалавами.
На въезде охранник сразу узнал меня.
Мигель коротко кивнул и открыл ворота, ничего не спрашивая.
Квартира отца была на последнем этаже.
Панорамный вид на залив, мраморный пол, стекло, дерево, холодный свет. Всё, как он любил.
Со вкусом, не спорю.
Я припарковался, вытащил ключи, закрыл машину и подошёл к лифту.
Кнопка. Тихий подъём.
В голове пульсировали странные мысли о том, каким разговором он меня сейчас накормит.
Но лицо оставалось спокойным.
Я давно научился не показывать ничего лишнего.
Дверь открылась. В коридоре пахло кофе и дорогими женскими духами. София - новая жена отца. - наверное, еще не проснулась.
Я нажал на дверной звонок, один раз. Второй. Потом сразу третий.
Пусть встает, белобрысая сука.
Отец стоял в проёме, свеженький, прямая спина, рубашка с жёстким воротом, серебристый галстук, блеск часов, запах лосьона после бритья и табака.
- Входи.
Я прошёл мимо него, и он сразу захлопнул за собой дверь. Замок щёлкнул автоматически.
Мы миновали коридор, и я оказался в знакомом зале, широкие окна до пола, на стекле тонкие следы утреннего дождя. Слева стоял диван сливового цвета, перед ним журнальный стол с кофейником и двумя чашками. Уже налиты. Какая готовность.
Он сел первым. Я же уселся рядом, закидывая одну ногу на другую.
- Кофе без сахара, как ты любишь. - сказал он, не глядя.
Я взял чашку. Сделал глоток терпкого напитка, чуть посмаковав эту горькую прелесть.
- Ты вызвал меня кофе попить что-ли?
Он поднял брови, не резко, скорее, лениво.
- Я старею, Леоне.
- Ты говоришь мне об этом уже десять лет, отец.
- Сейчас все происходит на самом деле, сынок.
Он откинулся на спинку кресла, привычно сложив руки в замок.
- Ты ведь знаешь, как все это работает. Власть не держится на одной только молодости, она держится на страхе. Быть Доном сложно, сын мой.
Отец поджал губы, кивая седой головой.
- На тебя ложится дюжина проблем, вопросов, которые ты должен решить за считанные минуты. И я уже чертовски устал, веришь?
Я медленно киваю, уводя взгляд на свою горячую чашку.
- Ты мой единственный родной ребенок, Леоне. Пока Лука сидит в тюрьме, я считаю тебя таковым. - он отпивает глоток кофе. - Бьянка и Джитто не такие, как вы с братом. - отец слегка смеется. - Бьянка вообще девушка, она никогда не займет такой пост.
Я не ответил, отхлебнул кофеина и устремил взгляд куда подальше в окно.
- Ты не станешь уважаемым человеком, пока не имеешь своей собственной семьи, Леоне. - говорит чуть грубее.
Отец замолчал, давая мне время переварить. Но времени не требовалось. Уже года два как я решил для себя этот вопрос.
Я знал, к чему он ведёт, знал с той самой секунды, как он позвонил мне утром.
И я лучше всех остальных знаю правила нашего мира.
- Ни один Дон не может управлять целым кланом, если у него нет собственного дома и женской руки на плече.
Я кивнул. Медленно. Не в знак согласия, скорее, в знак понимания.
В мире, в котором мы живём, брак - это не счастливая история про чувства. И семья, это не про любовь или уют. Это про видимость и, наверное, про хвастовство, когда ты можешь подхватить свою девочку и в любой момент отправится на званый ужин, например.
Имя жены, как часть твоего фундамента.
Если ты женат, то это значит, что тебе есть что оберегать и за что воевать.
- Я понял, о чем ты.
Он чуть кивнул, будто ожидал этого ответа.
- Мне пятьдесят семь, - продолжал отец. - и я всё ещё держу людей в узде, потому что меня боятся. Но ты, Леоне... Тебя будут уважать. За твою умную голову, за силу, за твои навыки и опыт.
Он вновь откинулся в кресле. Словно сказал мне все, что хотел.
- Но есть одно условие. Всего одно. - виляя указательным пальцем требует он.
Я поставил чашку, и не поднимая головы согласился: - Конечно.
Он достал из внутреннего кармана пиджака плотный конверт, положил на стол, пальцем пододвинул ближе ко мне и улыбнулся.
- Прежде чем ты станешь доном, как ты уже и понял, у тебя должна быть семья. Своя женщина.
Блядь, свадьба.
Я посмотрел на конверт, не открывая.
Тяжёлый. Толстая синяя бумага.
- Что внутри?
Приглашение на мою свадьбу, что-ли?
- Фотографии девушек, которых я отобрал для тебя.
Отец допил кофе до половины, поставил чашку чуть в сторону, но пальцы у него остались на блюдце.
- Я считаю их более чем достойными звания жены Дона Манфреди.
Я медленно взял конверт со стола в руки, почувствовал тяжесть не только бумаги, но и той ответственности, которая сейчас легла на мои плечи.
- Помни, - сказал отец, не отрывая взгляда от меня. - это твой первый шаг к тому, чтобы стать настоящим Доном, и править нашей родной Сицилией.
Я слушал, внутренне отмечая каждое слово, постепенно распечатывая конверт.
Осторожно вынув из конверта четыре фотографии, я положил их на стол перед собой, не спеша, рассматривая первое фото.
Отец взял её в руки и заговорил:
- Первая, Франческа Риккарди. Ей двадцать два, дочь влиятельного консьержери из Неаполя, это вполне надёжные связи. Франческа, конечно, женщина с характером. Выросла среди мужчин и умеет держать себя в руках.
Я вгляделся в фотографию.
Франческа смотрела куда-то мимо, её темные волосы были аккуратно уложены в простую, слишком прилизанную прическу, глаза решительные, на ней большая футболка и едва заметные джинсовые шорты.
Ну...ладно? Наверное, с ней хорошо коротать вечера.
Отец взял следующую фотографию.
- Это Изабелла, Изабелла Марчелло. Двадцать лет, дочь влиятельного бизнесмена из Рима. Девушка очень спокойна и расчетлива, мне понравилось то, что она молчалива.
На фото девушка сидела в сером офисном кресле, волосы светлые, немного вьющиеся, ниспадали на плечи. Легкая улыбка играла на губах, глаза такие тёплые, очень внимательные.
- Зачем ты выбрал для меня таких маленьких девочек?
- Что?
Я выдохнул, глядя прямо на него.
- Двадцать лет, отец, они совсем юны, разве не так?
- Юные, разумные, и их нужно приучать к покорности, Леоне. - он усмехнулся, не без иронии.
Я встретил его взгляд, не отводя глаз.
- Но что, если они не захотят?
Он пожал плечами, снова улыбаясь этой своей привычной полуулыбкой.
- Тебя это когда-то останавливало?
Тоже верно.
Отец переложил это фото и достал третье.
- Третья, Луара. Двадцать четыре года. Её семья известна в Сицилии, она была замужем, но брак распался, и...
Заметив одну оставшуюся фотографию на столе перед собой, я поспешно остановил рассказ отца, подняв перед ним руку.
- Вот эта, - показываю ему фото. - кто она?
Отец аккуратно переложил третью фотографию на сторону и медленно взял ту, что я держал.
- А, это Амалия, Тосскано, - произнёс он тихо. - старшая дочь Дона провинции Энна, Винченцо. Ей девятнадцать, она очень...приятная?
Я почувствовал, как моё сердце невольно, почти против воли сжалось. Это было странное чувство, как смесь любопытства и дивной тревоги.
Глаза на фотографии, глубоко-синие, холодные, словно притягивали меня, заставляя всматриваться в каждую мельчайшую деталь. Волосы каштановые, собранные в аккуратный низкий хвост, на лбу пара выбившихся непослушных волос, и она улыбаясь пытается схватить их своими тонкими пальцами. Простота и скромность наряда, контрастирующие на фоне моря, раскрыли во мне первобытные ощущения. Небесного цвета шёлк обволок её милое тело плотной вакуумной оболочкой, предоставляя моему взору каждую обтянутую тканью прелесть.
Внутри что-то щёлкнуло.
Я почувствовал, как дыхание чуть сбивается, и в голове внезапно возникла масса мыслей.
Розовые, пухлые губы, казались такими мягкими и невесомыми. Они, блядь, созданы для меня, как и вся она. Каждая деталь её тела идеально вписалась бы в мою ладонь.
Отец положил фотографию обратно на стол и, не отводя взгляда от меня, добавил:
- Её семья одна из самых влиятельных на всей Сицилии, и если...
В комнате повисла тишина, наполненная невысказанными ожиданиями моего отца.
- Её. - почти шепчу, чувствуя как сухость полностью захватила мой рот. - Я выбираю её.
Он в свою очередь не удивился, не стал переспрашивать, просто чуть прищурился, будто проверял, не пошутил ли я.
- Если ты уверен...
- Мое решение окончательное, отец.
- Винченцо не любит сюрпризов. Он будет проверять тебя. А его дочь... - он сделал паузу. - ты можешь сломать её при первой же встрече...
Я медленно откинулся на спинку кресла, чувствуя, как фотография остаётся в моей руке, немного сминаясь в углу.
- Сломать? - усмехнулся я. - Не собираюсь этого делать. Ты знаешь о моем принципе, не трогать женщин и детей.
Он чуть качнул головой, одним глотком оглушив остатки своего стакана.
- Тосскано растили дочерей так, чтобы они могли смотреть в глаза любому мужчине, даже если в его руках покоится окровавленный нож.
Он поставил чашку на стеклянный стол перед собой, откинулся в кресле.
- Мы устроим с ними ужин, думаю, на этой неделе. Сядешь за стол, посмотришь на неё, на её мать, на сестру. - отец прочищает горло, готовясь к дополнению своих слов. - Завтра вечером я передам тебе свой пост, не будем тянуть с этим.
- Если считаешь нужным. - Бросаю, чувствуя как речь о предстоящем звании не трогает меня так сильно, как эта женщина на картинке, которую я все еще держал в своей левой руке.