Из дневников
Горизонт раскрашивается серыми красками. Я стою, наверху так четко видя разграничение между ярким и блеклым. Второе тянет меня вниз, вытянув руки и заботливо обхватив запястья. Первую осень я лавирую, не погружаюсь в черное и вязкое, держу себя на поверхности, вытягиваю за шкирку, не разрешая тонуть.
Но с каждым днем, держать голову «над» становится все тяжелей. В лопатках у меня снова ноет, трещит и лопается. Болью мешает сделать хотя бы один глубокий вздох.
Мне хочется плакать. Постоянно хочется плакать.
Я не даю себе грустить долго, потому как это чревато последствиями. Я не даю себе грустить даже чуть-чуть, потому что боюсь вновь оказаться в темноте. Боюсь вдруг не различить свет. Не хочу слышать пугающие мысли в голове и признаться в них самой себе.
На днях я пришла к выводу, что большинство моих действий продиктованы желанием не быть отвергнутой. Я проследила за этой мыслю, ведя диалог - мнимое интервью, которое я когда-нибудь дам или могла дать и уперлась в детство. Многое оттуда, конечно же, разумеется. Это классика в психоаналитике.
Моя боязнь быть отвергнутой укреплялась в разные годы, а зародилась, когда папа стал уделять мне куда меньше внимания и занялся своей жизнью. Апогей пришелся на период, когда мы и вовсе перестали общаться. Помню, он меня тогда даже с днем рождения не поздравил. Мне было очень неприятно, непонятно и больно. До скрежета внутри, как если бы кто-то неустанно царапал когтями изнутри мою плоть.
Эта запись есть в моем дневнике, появилась там недавно. На общем обозрении она для принятия, и понимания. Признаваясь другим ты словно перестаешь врать себе, убеждать, что это не так.
Мысль о том, что меня отвергал один из тех, кого я люблю вопреки всему, душит меня, сковывает горло леской. Сдавливает. Но я горжусь собой, горжусь, что смогла это откопать и вытащить на поверхность.
Теперь мне хочется (очень сильно, не передать словами как!!!) это проработать, потому что страх, от того, что меня не признают и отвергнут, столь велик, что сковывает по рукам и ногам, парализуя и заставляя сомневаться во всем, что я делаю и собираюсь сделать.
Меня греет мысль о том, что он это понял сам и без моих слов. Признался, что был не самым хорошим отцом, которым мог бы быть. Теперь идет на контакт первый, волнуется, переживает и радуется за меня.
Я бы хотела когда-то поговорить с ним об этом, но даже от одной мысли в горле у меня появляется ком, а на глаза наворачиваются тяжелые капли слез.
Мне бы очень хотелось быть смелей, но для этого мне пока рано. Как и всегда, я хочу разобраться в этом сама.