Предназначенные

В нос бьет застоявшийся спертый запах, и я понимаю, что в хижине давно никого не было.

"Жаль, мне понравилась мысль свернуть кому-нибудь шею. А может..."

Захлопнись, блять. Бросаю рюкзак под стену и оборачиваюсь к девчонке, втягивая ноздрями легкий цветочный аромат с примесью страха, от которого у меня щекочет в животе. Боится, блять. Боится, но контролирует это. Еще и дерзит, отпуская колкости своим острым язычком.

"Так и просит, чтоб ей его отрезали."

"А я бы с ним поиграл. В ее рту. Нет, лучше в моем, чтобы она засунула его..."

Нахуй пошли. Смотрю на ее фигуру. Впитываю каждый изгиб с ног до головы. Напряжена, как натянутая струна. Осматривает помещение. На что тут, блять, можно смотреть? Четыре бревенчатые стены, одно окно, больше похожее на грубо расширенный зазор между досками, и стол под ним с двумя стульями. Низкая деревянная кровать у одной стены, прикрытая какими-то тряпками, и подобие очага у другой со стопкой дров перед ним. Видимо те, кто отдыхал тут раньше, решили позаботиться о комфорте своих преемников.

"Очаг - это хорошо... А когда-то мы любили костры..."

"А человеческое мясо так пахнет, когда горит. Вкусно... Как свиное. Или куриное... Нет, все таки свиное больше похоже."

"А маленькая девчонка замерзла. Дрожит так сладко..."

Я приседаю перед очагом и начинаю складывать в него дрова. Сначала потоньше, почти щепки. Наверх широкие и тяжелые. Мара усаживается на кровать, вытянув перед собой длинные ноги, обтянутые серыми штанами униформы. Сначала смотрит молча за тем, что я делаю. Чешет шею и кусает кончики волос, заплетенных в косу.

"Точно нервничает. Не нравится ей наша компания. Психов что ли не любит? Ха-ха-ха."

— А ты не думаешь, что кто-то может заметить дым, если ты огонь разожжешь? — ее голос иголками царапает мой позвоночник, и я повожу плечами, оборачиваясь к ней.

— Атмосферное давление падает, влажность воздуха увеличивается. Дым будет стелиться по земле. — чиркаю спичками, наблюдая за тем, как разгорается огонек, жадно пожирая сухое дерево.

Скосив глаза на девчонку, вижу изогнутые брови и закушеную губу. Хмыкаю, и мои собственные кривятся в ухмылке под маской. Не ожидала, дорогая? Я может и псих, но не идиот.

"Конечно идиот. Есть столько способов согреть девчонку, а он огонь разжигает..."

"Да, блять, да. Согреться в теплой исходящей паром крови. А еще во внутренностях можно. Охотники раньше в мороз вспарывали живот медведю..."

Да еб вашу мать... Из-за вас, уродов, придется на улицу переться. Встаю и занавешиваю подобие окна какой-то тряпкой, которую нахожу на столе. Вряд ли кто-то будет шариться вокруг в такое время, но я привык предусматривать все варианты, и лучше, чтобы свет от очага не был заметен снаружи. Делаю шаг к двери, и Мара подается вперед, опираясь локтями на колени.

— Куда собрался? — я вижу, что ей некомфортно, и почти фыркаю.

Нам тоже некомфортно из-за одного кровожадного урода.

"Да ладно, блять. Сам урод."

— Обойду периметр. Останусь на улице. Отдохнешь одна. — прямо вижу борьбу на ее миленьком личике.

Хочет, отчаянно хочет согласиться. Не нравится, когда мы рядом. Напрягает это ее.

— Нет. — встряхивает головой так, что длинная челка падает вперед, закрывая янтарные глаза. — С ума сошел? Там холодно и мороз.

Усмехаюсь. Все таки добро в ней побеждает. Маленькая дура.

— Для меня это не проблема.

После огня, выжигающего тело, сжирающего кожу, мороз — это благо. То, что дарит спокойствие.

— Для меня проблема. Я не разрешаю тебе мерзнуть, если можно не мерзнуть. — продолжает упорствовать глупышка, и я сдаюсь.

Раз она готова принять риски, почему мы должны беспокоиться?

— Хорошо. — усаживаюсь на пол у стены рядом с дверью, игнорируя кровать и стулья. — Только не жалуйся потом, если мы тебя снова разбудим.

— Ну и что? Засну опять. Попробуй только уйти, получишь по заднице.

Храбрая язва. Или хочет такой казаться. Неважно. Что-то будит во мне, какие-то неясные воспоминания. То, чего я раньше хотел.

"Просто не трахался давно, сперма в мозги бьет."

А пошел нахуй. Тоже мне, эксперт в сексологии.

— Меня не так-то легко нокаутировать. — отвечаю Маре голосом, пропитанным сарказмом, и вижу, как округляются янтарные глаза, оттененные такими длинными ресницами, что они наверняка щекотали бы мне щеки, если бы я ее целовал.

"А как красиво на них переливались бы слезы, если бы мы сломали ей пальцы..."

Да, точно красиво. Как маленькие бриллианты, я бы не забыл это зрелище.

— Это шутка сейчас была? Никто пошутил? Да нет, у меня слуховые галлюцинации. — наглая маленькая трусишка явно насмехается, и нам это нравится.

Так сильно, что я не знаю, к чему это приведет. Молчу, наблюдая за ней, смотрю, не моргая, зная, что это выводит ее из себя. И это мне тоже нравится. Ее раздражение. Наравне с ее страхом. Оно пахнет по другому, словно фруктовое вино, но черт, так же вкусно. Чувствую этот вкус на языке. Блять, что в ней такого, чего нет в других? Обычная девчонка. Красивая, стройная, да. Но таких вокруг тысячи. Таких же обычных, которых хочется ломать. Упиваться криками и слезами. Греть руки в теплой крови и пробовать ее на вкус. Да, знаю я, что тебя возбуждает, урод.

"А пошел теперь ты нахуй."

Как мило. Не понимаю, блять. Просто не понимаю. Какого хера она такая? Почему именно она другая? Почему так тянет меня к себе, словно смерть, которой я поклоняюсь?

"Такая же мертвая внутри. Такая же сломанная, как и мы."

Да, блять, точно... Неправильная и сломанная. И поэтому нам так интересно. Встает с кровати, и я впитываю каждое ее движение. Роется в своем рюкзаке, который бросила на столе.

— Есть хочешь? — у меня спрашивает, заботливая маленькая дура. Молчу, внутри что-то меняется. — У меня тут где-то батончики были энергетические и вода...

Поднимаюсь с пола и подхожу почти бесшумно. Так тихо, что она не замечает, пока мы не сжимаем пальцы на ее талии и не толкаем к стене. Прижимаю своим весом, не давая ей вырваться. Придавливаю, чувствуя, как трутся упругие ягодицы о мой пах, и как ноющим возбуждением отвечает на это мой член. Что молчите, уроды? Нам это нравится, я знаю.

В нос проникает ее запах, яркая вспышка страха делает его таким пьянящим, что мои мозги туманятся. Она замирает, не пытаясь вырваться. Умненькая, когда надо. Понимает, что лучше не провоцировать. Не могу сдерживаться, ощущая, как дрожит под моими руками. Отстегиваю ремешки, удерживающие маску, и опускаю ее на стол, наклоняя голову и зарываясь лицом в волосы на ее затылке. Блять, так сладко пахнет... Так знакомо. Где же, блять, это было?

"Бабочки..."

Ну спасибо, урод, хоть что-то полезное сказал в кои то веки. Виски словно кислотой обжигает, вспоминаю тот луг цветочный, и аромат, такой тяжелый, что впитывался под кожу.

— Маленькая, невинная, как бабочка. — мой голос хриплый, и она вздрагивает, но слушает молча. Только дыхание такое рваное и быстрое, что я поднимаю руку вдоль ее живота и сжимаю на ее шее, поглаживая пальцами бешено бьющуюся вену. Успокойся, маленькая бабочка, мы не обидим. — Так странно, что бабочки кружат над цветами. Слишком много красоты для одного места. Слишком много жизни. Мы видели это на том лугу. Сотни оттенков существующих красок, словно художник обезумел и смешал всю палитру. Цвета на земле. Цвета парящие над землей. Нам так нравилось отрывать им крылья. Каждой бабочке на том лугу. Сначала одно маленькое крылышко, потом другое... Смотреть, как они перебирают лапками, понимая, что не смогут больше взлететь, а потом опускать их под воду, пока они не затихнут, и она не унесет их вдаль. Как наше подношение ей...

— Кому? — моя бабочка сглатывает, и я чувствую пальцами каждое движение ее нежной шеи, улыбаясь тому, что она не понимает.

Трусь носом о ее волосы, прижимая еще ближе к себе.

— Смерти, глупая. Потому что она моя, а я ее. Чтобы ее порадовать, мы отрывали каждое крылышко этих прекрасных созданий. Смотрели как они кружились на ветру, вперемешку с лепестками цветов. Завораживающее зрелище. Только одну я не отдал ей. Оставил себе. Чтобы жила для меня. Самая красивая бабочка с янтарными крыльями, словно солнце потерялось и застряло в них. Никогда не видел такой дома. Только здесь. Такая идеальная. Такая моя. Данаида монарх.

Сдвигаю руку вниз, поднимая край ее куртки, и проникаю под футболку, проводя пальцами по животу. Просто чтобы почувствовать тепло ее кожи. Просто чтобы ощутить, как дрожит подо мной ее тело. Пальцы вместо гладкого шелка натыкаются на грубые рубцы шрамов, и Мара внезапно дергается с такой силой, какой я и не ожидал от нее.