Глава 20: Номер
Церемонии — не моя стихия.
Слишком много блеска, фальши, этих ненужных улыбок для камер, когда все и так знают: каждый здесь — волк в стае.
Ты улыбаешься, киваешь, обнимаешься с соперниками — но каждый мечтает, чтобы ты сорвал элемент, оступился, упал.
Я сидела в первом ряду, рядом с Алиной — моей заменой, соперницей, зеркалом.
Она бросала короткие взгляды в мою сторону, беззлобные, но напряжённые. Я отвечала тем же.
Между нами была история, которую не перепишешь.
Но сейчас — это просто спорт.
По центру зала — сцена, освещённая золотым светом. Всё было красиво, как на телешоу: яркие флаги стран, аплодисменты, ведущие в смокингах, фанфары.
Открытие Олимпиады.
Нас всех — фигуристов, гимнастов, пловцов, легкоатлетов — пригласили внутрь, в зал. Тут были и политики, и журналисты, и футболисты.
Барселона — город контрастов, и сегодня это ощущалось особенно остро.
— Ты волнуешься? — спросила Алина, склонившись ко мне.
— Нет.
(Я соврала.)
Потом заговорили ведущие.
— Сегодня мы проведём символическую жеребьёвку, которая определит порядок выступлений в короткой программе. На сцену выйдут по одному представители от каждой страны — вы потянете номер. Число — и есть ваш старт.
Мурашки пробежали по спине.
Мелочь, казалось бы, но значение имела каждая деталь.
Кто-то мечтал выступить первым — снять давление.
Кто-то — в конце, чтобы сорвать аплодисменты.
Мой тренер слегка кивнул — мне идти.
Я поднялась, прошла по ковровой дорожке на сцену. Свет ударил в лицо.
Флеши камер.
Аплодисменты.
Я увидела в зале испанскую делегацию — и **его**.
Педри.
Он сидел в зале, не сдерживал взгляда. И я тоже не отвела глаз.
На секунду — мир сузился до этой точки между нами.
Потом я отвернулась и подошла к ведущему.
Передо мной стояла прозрачная урна с золотыми шариками.
На каждом — номер.
Я взяла один, почти не думая, только ощущая, как дрожат пальцы.
Открыла.
— Россия — номер **последний**, — громко объявил ведущий.
— Женя Смирнова закрывает короткую программу.
Шум в зале. Кто-то ахнул.
Последний номер — это риск. Это зрелище. Это ответственность.
Я только кивнула и спустилась со сцены.
— Ты уверена, что хочешь этот финал? — прошептал мой тренер, когда я села.
— Да, — сказала я, не раздумывая.
«Пусть все смотрят. Пусть запомнят».
---
Толпа расходилась медленно.
Огни ещё не погасли полностью, ведущие что-то объявляли о встрече стран на ужин для делегаций, но я больше не слушала.
Я шла по коридору олимпийского комплекса — шум в зале позади становился глухим эхом.
Сердце ещё билось чаще, чем нужно. Этот последний номер... Последний — значит все будут смотреть. И судьи, и зрители, и он.
Он.
Я поймала его взгляд, когда стояла на сцене.
Он не отвернулся.
Я свернула в боковой холл — туда, где обычно никто не ходит, только персонал. Тихо. Холодно.
Мне просто нужно было немного воздуха и тишины.
— Смирнова, — услышала я сзади.
Резкий голос. Узнаваемый.
Я обернулась.
Педри. В тёмной олимпийке, капюшон спущен, волосы чуть растрёпаны. В глазах — привычное раздражение.
Он шёл медленно, но уверенно, будто нарочно решил застать меня одна.
— Что? — холодно спросила я.
— Красивая сцена. Блестела. Как звезда, — усмехнулся он. — Только не слишком ли театрально вытягивать последний номер?
— Это жеребьёвка, — сказала я спокойно. — Или ты и тут думаешь, что я всё подстроила?
— Не удивился бы, — пожал плечами. — Ты же всегда появляешься там, где больше камер.
Я вздохнула, но не ушла. Слишком много накопилось.
— А ты, значит, пришёл туда по ошибке? Тебе, наверное, случайно дали билет в первый ряд?
Он замолчал. На секунду.
— Я просто сидел там, где сидят люди, которые добились чего-то в этом городе.
— Сарказм?
— Прямолинейность, — сказал он и посмотрел прямо. — А ты? Что ты тут забыла? Уехала — и возвращаешься ради чего?
— Ради себя. Ради льда. Ради того, чтобы доказать, что у меня не отнять голос.
— И ты думаешь, кто-то это увидит? Здесь всё решено без твоих красивых глаз и прокатов, Женя. Здесь ты — чужая.
Я стояла молча. Он умел бить туда, где больно. Но сейчас...
Я не позволю.
— Знаешь, Педри. Я думала, что ты просто холодный. А оказалось — трус.
Он вскинул брови.
— Потому что проще напасть, чем признать, что ты вообще-то не равнодушен.
— Не льсти себе, — резко.
— Я и не льщу. Просто наблюдаю.
Я развернулась, не дожидаясь ответа.
Пусть смотрит мне вслед. Пусть говорит что угодно.
Но я видела, как у него дрогнула челюсть.
И как он остался стоять там, не двинувшись.