Гукюн

Сокджин вернулся с войны за Иблис героем. Он воевал не за свои земли, не расширял империю, не везёт обратно трофеи, но вкус у этой победы совсем другой. Впервые в жизни он настолько сильно хочет домой, оставляет за собой клубы пыли и не позволяет воинам подолгу засиживаться в ходе привалов. Сокджин, расправив крылья, летит в империю, чтобы увидеть на пороге своего дворца того, кому безвозвратно отдал своё сердце, и вкусить протянутое омегой вино, положенное победителю. Сокджин никогда не искал смысла, не умел привязываться, железно своим правилам следовал, но случайно встретив в чужом дворце златовласого омегу, понял, насколько сильно заблуждался. Альфа спрыгнул с коня, ещё не дойдя до лестниц, быстрыми шагами преодолел ничтожное расстояние и, отпив вина, притянул Чимина к себе.

— Я ждал, — смущённо говорит омега, пряча лицо на его груди.

Сокджину большего и не надо. Два слова, чтобы услышать которые он готов даже с того света вернуться, лишь бы прижать его к сердцу и задышать запахом, который до сих пор хранит платок, который он подносил к лицу после каждого боя в Иблис.

Чимин всё время, пока Сокджин отсутствовал, сильно переживал и очень плохо спал. Он подолгу гулял в саду, пытаясь развеяться от мрачных мыслей, всё смотрел на ворота в ожидании новостей от альфы и боялся, что они его не обрадуют. Чимин, кажется, впервые задышал только, когда прибывший ещё до Сокджина гонец доложил, что Гуук во дворце. Чимин боялся за жизнь друзей, за Сокджина и даже за Намджуна, которому, несмотря на всё ещё свежие раны, смерти не желает. Узнав о ранении Кима, Чимин с трудом взял себя в руки, и пусть внутри всё от одной мысли, что он может погибнуть, и переворачивалось, омега виду не подал. Сильнее всего Чимин переживал за Сокджина, который в одиночестве ринулся в бой с врагом, превосходящим его по силе. Сокджин сделал это, чтобы вернуть долг Империи Черепов, а в глазах Чимина он этим поступком взлетел до небес.

Этот красивый и харизматичный альфа не просто приютил у себя израненного омегу, окружил его заботой и теплом, он знает цену словам, привержен долгу и с каждым новым днём всё больше очаровывает Чимина. Он впервые за последний год позволил Чимину чувствовать себя защищенным и, в первую очередь, от него самого. Омега, пока Сокджин воевал, скучал по нему, по их долгим разговорам, по вечерам в спальне, где он часами мог лежать в одной кровати с ним и слушать рассказы его убаюкивающим голосом, которые разгоняют всех монстров и даже самого главного.

Увидев его живым и здоровым во дворе дворца, Чимин почувствовал, как терзающее его напряжение последних дней отпускает, и взамен его наполняет радость. В день прибытия Сокджина Чимин приказал закатить во дворце пир, благо альфа наделил его полномочиями равными супругу, и весь персонал беспрекословно подчиняется омеге. Чимин теперь сам управляет огромным дворцом, называет его «мой дом» и не спрашивает никаких разрешений. Он благодарен Сокджину за всё добро, которое тот ему сделал, и чувствует, как в забитой золой былых надежд груди новый цветок корни пускает. В этот раз он без шипов.

Всю беременность за Чимином наблюдают лучшие лекари империи, любой его каприз сразу же исполняется, а Сокджин омегу не оставляет, надолго из дворца не отлучается. Альфа даже отказался от приглашения посетить Иблис и отпраздновать с Гууком рождение его сына, так как Чимин мог родить в любой момент. Арэм, в отличии от немного поспешившего на свет Гукюна, родился тёплым мартовским днём и ровно в свой срок. Сокджин, впервые взяв маленького альфу на руки, долго его отпускать не хотел, даже вымотанному, но счастливому папе не давал. Чимин, который молодцом держался все роды, прижав ребенка к груди, зарыдал, на вопрос Сокджина, сказал, что скучает по Юнги, очень хочет показать ему Арэма, поделиться счастьем и увидеть Гукюна. Сокджин обещал это устроить, а пока попросил заняться восстановлением здоровья. К Чимину сразу же приставили двоих помощников, и омега начал учиться быть папой. Чимин просил Сокджина позволить ему с Арэмом ночевать отдельно, ведь ребёнок по ночам не давал спать и альфе, но тот был непреклонен.

— Я не хочу упускать даже минуту его взросления, я буду рядом и буду помогать, — настоял Сокджин.

Арэм поселился в спальне правителя и каждое утро провожал отца смешным кряхтением. Счастливый Сокджин в честь рождения сына закатил пир, не уступающий пиру Империи Черепов. Он вместе с омегой и сыном на седьмой день после родов прошёлся по городу под возгласы толпы и объявил в тронном зале перед своими людьми Чимина своим супругом. Сокджин не хотел торопиться с браком, намекал только пару раз, когда Чимин прибыл во дворец, и сильно удивился, когда в ходе одного из вечерних разговоров омега сам завёл разговор об этом.

— Я знаю, что ты хочешь дать ему фамилию и хочешь, чтобы он рос в настоящей семье, я это ценю и принимаю, — грустно улыбнулся Чимин. — Но от свадьбы я отказываюсь. Рождение Арэма и пир в честь него заменяют мне все пиры мира. Я больше не хочу мечтать и думать о приземленных вещах, как когда-то о свадьбе, самом красивом наряде, ожерельях и огромном дворце. Я хочу быть рядом с тобой, с нашим сыном и очень хочу подарить Арэму хотя бы одного брата, с которым они будут прикрывать друг другу спины.

Сокджин тогда молча обнял омегу и долго просидел с ним так, не веря своему счастью.

<b><center>***</center></b>

Сегодня утром, вернувшись с малышом с прогулки, Чимин не может пройти в спальню, потому что весь пол заставлен вазами с тюльпанами. Омега, ахнув от красоты, оборачивается к двери и видит стоящего за ним Сокджина.

— Столько цветов! И мои любимые, — улыбается ему Чимин и, передав ребёнка помощнику, подходит к альфе.

— Я хочу, чтобы ты чаще улыбался, и если тюльпаны вызывают твою улыбку, то я готов дарить их тебе каждый день, — убирает прядь с его лба Сокджин.

— Ты невероятный человек, Ким Сокджин, — поднявшись на цыпочки, обвивает руками его шею Чимин. — Но давай мы лучше посадим тюльпаны у нас в саду, и ты не будешь каждый день убивать сотню цветов.

Сокджин кивает, а Чимин, оставив лёгкий поцелуй на его губах, возвращается к Арэму.

<b><center>***</center></b>

Арэм растёт по часам, прошло чуть меньше месяца, а он уже реагирует на голоса, хлопает в ладоши и ловит взгляд родителей. Сокджин проводит дни в городе, несколько раз уезжал в отдалённые города, но, прибыв во дворец, первым делом ищет Чимина и ребёнка. Он всё так же помогает возиться с Арэмом, не будит Чимина без необходимости, и окутывает его заботой и защитой, заставляя забыть совсем недавнее тяжелое прошлое. Чимин грустно улыбается, вспоминая, что буквально сбежал от фамилии Ким и альфы, который высосал его душу, чтобы всё равно взять себе эту фамилию, но только от альфы, который его душу лелеет. Чимин о Намджуне не думает, нет необходимости — он его видит. Каждый день и каждый час он смотрит в его глаза, но больше не боится. Чимин научился его любить, так сильно, так глубоко, как никогда никого не полюбит. Он утонул в нём с первого взгляда, с первого прикосновения, и даже не думает выныривать. Чимин отдал ему своё ободранное сердце и уверен, что он его беречь и защищать будет.

Омега, пока Арэм спит, собирает в тазик грязные вещи малыша, чтобы отдать прислуге, и вновь останавливает взгляд на прикроватной тумбе. Как бы он не пытался забыть про предпоследнее письмо Юнги — не получается. Он опускается на постель и, открыв дверцу тумбы, достаёт письмо. Чимин пропускает весь текст про Юнги и его вопросы и в сотый раз замирает на паре строчках, которые не дают ему нормально жить.

«Он бы меня убил, если бы узнал, что я пишу тебе такое, что выставляю его в таком свете, но моё сердце кровью обливается от того, в кого он превращается. Я никогда не был на его стороне, ты прекрасно это знаешь, но ведь лежачих не бьют? Ведь и в твоём сердце есть место состраданию, я в этом уверен. Чимин, мой дорогой друг, прошу тебя, не лишай моего мужа брата, моего сына дяди, а меня защиты. Хотя бы навести его один раз, дай ему возможность излить тебе свою душу, сказать всё, что не успел, а потом можешь собственноручно захлопнуть крышку его гроба. Ты далеко, ты этого не видишь, а я живу с ним под одной крышей, и я не могу смотреть на то, как чувство вины медленно убивает когда-то самого сильного альфу в этой части света».

Письмо друга Чимина не удивило. Он Сокджину об этом не говорил, но с тех пор, как они покинули Иблис, Чимин, несмотря на расстояние, остро чувствует боль Намджуна. Таково, видимо, проклятие истинных. Он пропускает его отчаяние через себя, как бы он не пытался справляться с подавленностью и с постоянным тревожным состоянием - не получается. Намджун, даже выйдя из его жизни, мучает омегу, с огромного расстояния кормит фантомной болью, заставляет угасать вместе с ним. Чимин должен быть счастлив, у него для этого всё есть, но поднимающие в его душе каждое утро головы чёрные цветы, вокруг сердца обвиваются, всю радость омрачают и солёным привкусом на языке оседают.

Чимин кладёт письмо на место, утирает скатившуюся одинокую слезу и ложится рядом с уже проснувшимся и изучающим любопытным взглядом потолок Арэмом. Обычно маленький альфа просыпается с воплем, оглашающем об отвратительном настроении принца, немедленно требует поесть и не успокаивается, пока не набьёт пузо, но сейчас он необычайно спокоен и даже настроение хорошее.

— Ты знаешь, что ты моё сердце? — облизывает соленые губы омега, любуясь сыном.

Арэм складывает губы трубочкой и продолжает изучать узоры на потолке.

— Он его истоптал, я думал, так и проживу с пустотой в груди, но пришёл ты, и у меня теперь новое, намного лучше прошлого сердце, и оно полностью и целиком принадлежит тебе, — Чимин притягивает ребёнка к себе и в обнимку с ним дремлет.

Чимин не верит в совпадения, но вечером за ужином Сокджин говорит о Намджуне.

— Мои говорят, он совсем плох, — ставит в сторону пустой кубок альфа. — Я и не должен тебе это говорить, но с другой стороны я знаю, что, несмотря ни на что, просто так его из твоей жизни не убрать, — потирает подбородок мужчина, и Чимин видит, как ему тяжело даётся этот разговор. — Он опять спился, почти не ест. Гуук запретил нести ему вино, и тот чуть спальню не спалил. А ведь я его понимаю, — треснуто улыбается. — Сказали бы мне такое раньше, и я бы рассмеялся, но уйди ты из моей жизни, во что превращусь я, даже не представляю. Ты не просто омега, Пак Чимин, ты тот, кто раз войдя в чью-либо жизнь, пускает в ней корни, а уходя, забирает эту жизнь с собой. Жалею ли я его? Нет. Он бы мне за это голову отсёк. Но я его понимаю.

— Можно мне его увидеть? — перестаёт рассматривать бесцветным взглядом медный кувшин Чимин.

— Ты правда этого хочешь? — после долгой паузы спрашивает Сокджин.

— Скорее это необходимость, но я пойму, если ты откажешь, — тихо отвечает омега. — Я хочу с ним поговорить, потому что мне плохо. Мы с ним истинные, и я чувствую его боль, - облизывает сухие губы парень. - Я не говорил тебе этого, потому что не хотел лишний раз заставлять тебя переживать, но это уже невыносимо. У меня есть ты, чудесный сын, и всё, что может пожелать человек, но я не могу радоваться, не могу в полной мере вкусить подарки судьбы, потому что его боль поделена на два и одна часть сидит во мне. Я поговорю с ним, и тогда, возможно, она меня терзать перестанет.

— Я знаю, что вы всё равно рано или поздно увидитесь. Вы должны, — хмурится Сокджин. — А Арэм? Даже если я соглашусь, то малыш слишком мал, чтобы проделать такой путь.

— У него прекрасные няни, пусть мне и будет тяжело его оставить, но в путь ему рано, он побудет во дворце, — сам не верит, что говорит это, Чимин.

— Я подумаю, — говорит Сокджин.

Дальше ужин проходит в полной тишине. Больше Чимин первым эту тему не открывает.

<b><center>***</center></b>

— Сперва укушу носик, потом губки, потом ушки, — сюсюкается с ребёнком и пеленает его Чимин. — Щёчки оставлю на десерт, потому что они самые сладкие, — малыш заливается смехом, а Чимин видит вошедшего в спальню Сокджина.

— Ты сегодня рано, — подставляет губы под поцелуй омега и, взяв ребёнка на руки, передаёт отцу, который поочередно целует обе щёчки.

— Дел было мало, я решил с вами побыть, — поднимает визжащего от восторга ребёнка над головой Сокджин. — Я приказал в саду ковры расстелить, погода теплая, поужинаем, побудем на воздухе.

— Отличная идея, — идёт к столику Чимин выпить воды.

— Я получил пригласительное на свадьбу Хосока, — вдруг говорит альфа. — И думаю, что ты можешь поехать со мной.

— Серьёзно? — не веря, смотрит на него Чимин, с одной стороны радуясь, что увидит Юнги, с другой пугаясь предстоящего разговора с Намджуном.

— Абсолютно серьёзно, — твёрдо говорит альфа. — Поэтому начинай готовиться в путь, мы долго не пробудем, нам к сыну возвращаться. Выдвигаемся через два дня.

<b><center>***</center></b>

Чимина прямо у ворот встречает сам Юнги. Друзья, обнявшись, несколько минут преграждают путь оставшимся гостям. Чимин старается по сторонам особо не смотреть, не поднимать из глубин души с трудом утрамбованные за эти месяцы воспоминания, но всё равно видит, как сильно изменился Идэн. Двор абсолютно новый, даже покрытие другого цвета, фасад дворца теперь бежевый, вместо белого, но чувства вызывает все те же самые. Чимин думал, что он готов вернуться, но на ногах еле держится, как он выдержит самое главное предстоящее ему испытание — он даже не представляет. Сокджин остался у ворот, увидев Гуука с Хосоком, а Чимин, отправив прислугу в отведённые для них покои, идёт за Юнги к Тэхёну. Он передаёт жениху подарки, вместе с Юнги слушает идеи Тэхёна о нарядах на вечер, а потом бежит к Гукюну, сгорая от нетерпения его увидеть.

— Какой же он красивый, а глазки какие глубокие, чудо-малыш, — возится с лежащим на родительской кровати ребёнком Чимин и шутливо ноет, когда тот хватает его за челку.

— Весь в отца, — фыркает Юнги, — вцепится — не отпустит. Как твой сын?

— Хорошо, тоже смешной, — грустно говорит уже скучающий по ребёнку Чимин. — По ночам он мне пытки устраивает, но разок на меня глянет, и я готов ему душу отдать.

— Это да, я в своём души не чаю, а этот предатель отца больше любит, — недовольно бурчит Юнги.

— У нас на равных, вроде, — тискает Гукюна Чимин и встаёт на ноги. — Пока церемония не началась, я должен поговорить с тем, из-за кого и приехал, — тихо говорит омега.

— Он в своей спальне, — сразу понимает друга Юнги, — ты знаешь дорогу. Я прикажу, чтобы тебя впустили, а то стража боится.

<b><center>***</center></b>

Чимин стоит у дверей в покои альфы долгие пятнадцать минут. Он игнорирует шушукающихся слуг, проходящих мимо, удивлённо поглядывающую на него стражу и, продолжая комкать пальцами подол туники, смотрит в покрытое резьбой красное дерево. Чимин уже раз десять приказал себе сделать этот шаг, перейти за порог, сказать то, зачем пришёл, но не получается. Будто бы из омеги все кости вынули, оставили без каркаса, и ещё секунда, он у порога рухнет, тут и останется. Столько долгих ночей, столько дней, в которых этим мыслям он посвящал чуть ли не каждый час, столько подготовки, и бесполезно. Сейчас он стоит в шаге от того, чтобы сбросить с себя этот груз или навлечь ещё большую беду, но сил двинуться не находит.

— Не бойся его.

Чимин вздрагивает от неожиданности и видит остановившегося рядом Хосока.

— Ты ушёл, и Монстр сломался. Он тебя даже пальцем не тронет, захочет, не сможет. Впрочем, зайдёшь и сам убедишься в том, во что превратился Ким Монстр Намджун.

Чимин не успевает и рта открыть, как альфа, развернувшись, удаляется. Омега тянется к ручке двери и, толкнув её, наконец-то входит в тёмную спальню, в которую даже луч света не проникает.

Намджун лежит на спине на постели и, скрестив руки на груди, смотрит в потолок. Снизу доносится шум и гам, дворец готовится к свадьбе одного из правителей, а альфа продолжает бесцветным взглядом изучать потолок и пытается вновь уснуть, потому что пару секунд назад он отчётливо почувствовал его запах — значит, спал. Дверь со скрипом открывается, Намджун даже позу не меняет, видимо, опять прислуга пустые кувшины забирать пришла. Половицы под ногами незваного гостя скрипят, он останавливается у кровати, Намджун голову вправо поворачивает, чувствует, как в лёгкие расплавленный свинец заливают.

— Значит, всё-таки сплю, — усмехается альфа. — Ты всегда во снах приходишь, но сразу убегаешь, — с трудом присаживается на постель, взгляда с него не сводит, не моргает, лишь бы он в воздухе не испарился, не оставил его вновь в кромешной тьме. — Не уходи, — одними губами шепчет, жмурится, распахивает веки, повторяет. — Побудь со мной подольше, — стены, дверь, все цвета смываются, оставляют только омегу, на котором весь его мир концентрируется. Пропахшая отчаянием комната теперь королевой приправ пахнет, этот запах, казалось бы, уснувшие вечным сном чувства пробуждает.

Чимин его с трудом узнаёт. От того воина, которого он оставил в Идэне, ничего не осталось. Намджун сильно исхудал, оброс, в глазах бездонная печаль, бледные губы еле шевелятся, отливающие золотом волосы потускнели. Чимин чувствует, как сжимается сердце, и, с трудом поборов спазмы в горле, просит себя выдержать и довести начатое до конца, ведь второго шанса может и не предоставиться. Чимин знает, что Сокджин нервно по двору ходит, его ждёт, но не знает, что альфа уговаривает себя выдержать, к нему не сорваться, испытание на доверие пройти.

— Намджун, это не сон, — произносит Чимин.

— Сон, конечно, — прислоняется к изголовью кровати альфа. — Ты только во снах ко мне и приходишь.

— Я приехал на свадьбу Тэхёна, — тихо говорит омега.

Намджун молчит, хмурится, долго изучающе смотрит, а потом отмахивается, не верит. Чимин опускается на кровать рядом и смотрит на свои руки, покоящиеся на коленях.

— Во что ты себя превратил? — еле слышно произносит омега.

— Ты правда здесь? — растеряно скользит взглядом по покрывалу альфа.

Чимин кивает.

— Но твой... ты... — вскользь смотрит на живот парня Намджун.

— Он давно родился, ему уже скоро два месяца, — мягко улыбается Чимин, который, стоит упомянуть об Арэме, сразу же радуется.

— Омега? — сам не знает почему, спрашивает Намджун, почему во все свои нарывы соль собственными руками втирает.

— Альфа.

— На тебя похож, наверное, — Намджун всё ещё думает, что спит, говорит, не умолкает, лишь бы хотя бы во сне Чимин с ним подольше побыл, голос послушать дал.

— На отца похож, — разглаживает тунику на бедре Чимин и, подняв глаза, видит, как мрачнеет альфа, как на пару секунд умолкает, как долго нужные слова ищет.

— Намджун, — Чимин двигается ближе, несмело руку протягивает и на его вытянутую ногу кладёт.

— Так ты и правда приехал, — смотрит на покоящуюся на колени ладонь, под которой плоть сходит, альфа. — Как Сокджин тебя пустил ко мне? Я бы не отпустил, — не понимает Намджун.

— Я пришёл поговорить не о нём, — спокойно отвечает Чимин. — Я пришел поговорить о тебе. Ты видел себя со стороны? Видел, в кого превратился?

— Мне это не важно, тебе тем более не должно быть, — соскальзывает с кровати альфа и ищет чистую чашу на столике.

— Лучше воды выпей, — говорит и сразу прикусывает язык Чимин.

— Сам её и пей, если она тебе помогает, — огрызается Намджун, который от его запаха задыхается. — Не нужно мне сочувствовать, ты и не должен, — говорит уже спокойно и поворачивается к нему лицом. — Я знаю, что я чудовище, но я тоже умею чувствовать. С того дня, как ты ушёл, всё, что я чувствую, — это боль. Я ей насквозь пропитан, неважно, сплю я или бодрствую, вот тут болит, — бьёт себя по груди. — Я не совсем понимаю, зачем ты пришёл, но думаю, чтобы насладиться моим падением, — ставит чашу на место и идёт к нему Намджун. — Раз уж ты здесь, я скажу тебе то, что говорю сутками в своей голове, сидя в этой комнате. Я ужасно с тобой поступил, мне нет прощения, я всё это осознаю и принимаю. Но я любил тебя, Чимин, продолжаю любить. Я буду любить тебя до последнего вздоха. Если прикажешь мне умереть — я умру за тебя, прямо сейчас могу, — тяжелым грузом опускается на пол у его ног, дрожащими руками к его коленям тянется. — Только не дразни меня, не приходи, не давай тебя услышать, прикоснуться, чтобы потом уйти, оставляя меня погребённым под удвоенной болью, — Намджун чувствует, как трясёт омегу под его ладонями, но продолжает: — Мой золотой мальчик, мне очень больно, но просить тебя о прощении я не могу, я заслужил твою ненависть. Только прошу, не мсти мне больше, потому что больше некуда, я за всё заплатил. Самое главное наказание я уже получил — ты забрал у меня тебя, моего сына, забрал всё. От меня ничего не осталось. Посиди тут ещё немного, побудь со мной, а я буду запоминать тебя, чтобы, цепляясь за воспоминания, продержаться ещё один день.

— А потом напьёшься? — несмело тянется рукой к нему и проводит ладонью по спутавшимся волосам Чимин.

— Да, потому что так я вижу тебя каждый день, а без вина тебя нет, — альфа кладёт голову на его колени.

— Ты себя губишь.

— Это всё уже не важно, — всё глубже вдыхает запах шафрана Намджун, за все оставшиеся ему дни надышаться хочет. — Главное, что ты пришёл, и я увидел тебя до того момента, пока мой рассудок окончательно не помутнел.

— Я не люблю тебя, но ты мой альфа, тот, кого мне выбрала природа, — тихо говорит Чимин, не успевает поймать скатившуюся вниз по щеке слезинку, которая разбивается в светлых волосах Намджуна. — Я не люблю тебя, но смерти я тебе не желаю, а такое существование смерти равно. Я не прощу тебя, но и проклинать не буду. У нас с тобой всё очень сложно и неправильно с самого начала, но я всё равно не верю в то, что Ким Намджун не встанет на ноги, не победит этот бой.

— Мне это не нужно, — разбито улыбается Намджун, и Чимин смотрит на так теперь ему хорошо знакомую ямочку на щеке альфы.

— Знаешь, — продолжает перебирать его волосы омега, — моего сына зовут Арэм.

— Пожалуйста, не рассказывай про него, не ковыряйся в моих ранах, — с болью в голосе просит Намджун.

— У него крохотные ручки, но сильная хватка, — не слушается его Чимин, пропускает меж пальцев очередную прядь. — Он изучает мир вокруг, ему всё интересно, ты бы видел, как он любит рассматривать новые лица. У него глаза цвета ночного неба, — Намджун успокаивается и внимательно слушает, голос омеги убаюкивает и в то же время помогает ему представить крошечного человечка, которому сердце Чимина принадлежит с первой секунды их встречи. — У него порой слишком серьёзный взгляд, даже взрослый, в такие моменты он меня пугает.

— Я уверен, что он очень красивый, — тепло улыбается Намджун, — он ведь твой сын, по-другому и быть не может.

— А ещё у него ямочки на щеках, на обеих, прям как у тебя, — Чимин чувствует, как каменеет под его руками альфа, молчит кажущуюся Намджуну вечностью минуту. — Ты ищешь смерть, не хочешь вставать на ноги, значит, ты не хочешь научить своего сына держать меч?

Намджун отталкивается назад, сидит на полу и, не понимая, смотрит на омегу. Чимин видит, как в его глазах вспыхивает надежда, сразу меркнет, вновь загорается. В Намджуне идёт война, его от радости к непринятию швыряет, он грань реальности и сна нащупать пытается, пусть и не видно, но горькие слёзы глотает, о том, чтобы в этот раз всё было не сном, молит.

— Не играй со мной, не шути так жестоко, — молит. — Чимин, умоляю, не поступай так со мной.

— Я не избавился от ребёнка, — тоже сползает на пол омега и, сев напротив альфы, притягивает колени к груди. — Я дошёл до того человека, просидел у него два часа, но понял, что если уберу его, то этим я убью себя. Это было эгоистично с моей стороны, — трёт наполнившиеся слезами глаза, — но я оставил ребёнка, чтобы не наложить на себя руки, чтобы в самые сложные моменты приводить себе его как причину жить. Я не прервал его жизнь думая только о себе, а вовсе не о нём. Я тогда не думал, что буду любить его, что он и правда станет тем единственным альфой, которому моё сердце будет принадлежать полностью и безоговорочно. Он спас меня от самоубийства, и, возможно, он спасёт и тебя, — прикрывает веки омега. — Ты сделал мне очень больно, а я хотел, чтобы и ты почувствовал эту боль, чтобы понял, через что я прошёл, но оказалось, что я сильнее тебя, а ты сломался.

— У меня есть сын, — шевелит одними губами альфа. — Арэм мой сын?

Чимин кивает.

Намджун растерянно по сторонам смотрит, ни за что взглядом зацепится не может. Он прикрывает ладонями лицо, и прислушивается к абсолютной тишине, впервые за последние месяцы воцарившейся в его голове. Все голоса, мысли, терзания, вопросы себе, немые вопросы омеге — всё мигом испаряется. Намджун чувствует себя белым листом, на котором теперь заново буквы выводить, новую, только в этот раз счастливую историю писать. Каждая клетка истощённого организма ликует вместе с альфой. Когда, вроде бы, надежды нет, ждать нечего, жизнь открывает ту дверцу, о существовании которой и не подозреваешь, даже павшему ниже некуда руку протягивает, свою доброту доказывает. Намджун двигается ближе к парню, хватает его за руки и, поднеся к губам, целует.

— А Сокджин? — внимательно смотрит он на Чимина. — Я не понимаю...

— Он знал всё изначально, — опускает глаза омега. — Его любовь даже новость о ребёнке не остановила. Он всё равно пришёл за мной и поклялся растить его как своего. Он знает, что я тебе скажу, наверное, сейчас нервничает внизу. Я сказал, потому что ты нуждаешься в этой новости, а ещё я надеюсь на твоё благоразумие, и что ты не заставишь меня пожалеть об этом.

— Но как это всё будет? — не понимает Намджун. — Я хочу видеть своего сына, а ты с Сокджином...

— У Арэма будет два отца, — перебивает его Чимин. — Встань на ноги, приведи себя в порядок и воспитывай своего сына наравне с нами. Жить он будет со мной и с Сокджином. Я расскажу ему о том, что его отец ты, когда он достигнет сознательного возраста. Ты просил прощения, а я дам тебе второй шанс, стань отцом своему ребенку и не мешай моему счастью, считай, что я тебя прощаю, — с мольбой смотрит на него. — Сокджин все эти месяцы был рядом, поддерживал меня, и благодаря ему этот ребенок родился, ты должен это ценить. Ты должен быть благодарен в первую очередь ему, ведь без него не было бы и Арэма.

— Я могу увидеть сына? — с надеждой после длительной паузы спрашивает альфа.

— Мы его не привезли, он совсем маленький, — улыбается Чимин и поднимается на ноги. — Но ты можешь его навещать. Мне надо подготовиться к свадьбе, а тебе стоило бы поговорить с Сокджином, только сперва тебе не помешала бы купальня и вызвать цирюльника.

Чимин выходит из спальни и сразу направляется в отведённые для него покои. Омега, закрыв за собой дверь, проходит к окну и, прислонившись лбом к стеклу, смотрит вниз, но ничего не видит — двор и вся суета кажутся ему одним расплывчатым пятном. Чимин это сделал. Он сказал Намджуну то, что изначально планировал унести с собой в могилу. Он дал шанс на новую жизнь тому, кто отобрал её у него. Когда после письма Юнги Чимин впервые заговорил о мыслях рассказать Намджуну правду, он ожидал от Сокджина всё что угодно, но только не согласия. Сокджин в сотый раз поразил омегу тем, что, обдумав его слова, заявил, что согласен. Альфа предупредил, что Намджун может сорваться с цепи и пойти на них войной, чтобы забрать сына, но всё равно решил попробовать ради Арэма, который, по его мнению, заслуживает знать правду. Вот только свою правду Сокджин утаил. Сокджин принимает Арэма сыном, готов закрыть глаза на его встречи с отцом и постоянное присутствие Намджуна в их жизни, но он не может сделать его наследником, отдать ему империю, которая должна принадлежать тому, в ком будет течь его кровь.

Чимин чувствует, как дребезжит от страха перед неизвестностью сердце, ведь он не может предугадать следующий шаг Намджуна, и одними губами молит высшие силы указать ему правильный путь.

<b><center>***</center></b>

Гости вовсю гуляют во дворе, музыканты сменяют друг друга и по новой настраивают инструменты, весеннее небо понемногу прощается с солнцем, уступающим своё место луне. Первым вышедшего на террасу Намджуна видит Гуук. Он удивлённо смотрит на одетого в свои парадные доспехи свежо выглядящего альфу, который сбрил бороду, но отказался стричь волосы и собрал их в хвост на затылке.

— Ты решил Чжу копировать? — с трудом сдерживает улыбку обрадовавшийся вставшему на ноги другу Гуук.

— Сокджина не видел? Мне нужно срочно с ним поговорить, — не настроен шутить Намджун.

— Он у конюшни. Не говори мне, что ты пришёл в себя только, чтобы его на тот свет отправить, — хмурится Гуук, а Намджун, не ответив, идёт к лестнице. Гуук следует за ним.

— Не нужно за мной следить, — злится Ким.

— Я не слежу, я просто не дам тебе сделать глупость, — не останавливается Гуук.

— Ты меня за идиота считаешь? — резко оборачивается к нему Ким, заставляя остановиться. — По-твоему, я нанесу вред тому, кому мы обязаны жизнью, плюну на данное слово? Я просто хочу с ним поговорить. Наедине.

— Хорошо, — отвечает Гуук и нехотя возвращается во дворец.

Сокджин находится с двумя своими воинами рядом с конюшней. Увидев идущего к ним Намджуна, альфа отсылает своих людей и пожимает протянутую ему руку.

— Рад видеть тебя на ногах после раны, — начинает Сокджин.

— Пойдём в сторону сада, нам надо поговорить, — просит его следовать за собой Намджун и проходит за калитку. — Зачем ты это сделал? — останавливается в тени столетнего дуба альфа и внимательно смотрит на мужчину.

— Что именно? — спрашивает Ким.

— Зачем ты забрал беременого омегу, не настоял, чтобы он избавился от ребёнка, зачем привёл его сюда и позволил рассказать мне правду о сыне? — нахмурившись, спрашивает его Намджун.

— Затем, что люблю его, — не задумывается Сокджин.

— Это и есть всё твоё объяснение?

— А больше объяснений и не нужно, — пожимает плечами альфа. — Я люблю Чимина. Он сказал мне про ребёнка сразу же, а я пообещал принять его и с ним. Более того, я прекрасно понимаю, что Арэм твой сын, но он и мой сын тоже. Я люблю этого малыша не меньше, чем ты будешь его любить.

— И ты не подумал, что я объявлю тебе войну, что сделаю всё возможное, чтобы забрать у вас моего сына? — становится плотную к нему альфа, Сокджин чувствует полосующее кожу лезвие в чужом потемневшем взгляде.

— Я думал об этом все эти месяцы, — не отступает альфа. — И знаешь, после битвы за Иблис и после того, как я увидел тебя, еле стоящего на ногах, но вышедшего на защиту города и получившего тяжелое ранение, я понял, что ты этого не сделаешь. Ты человек чести, Ким Намджун, я тоже. И потом, не думаю, что ты отныне сделаешь хоть что-то, что может опустить тебя в глазах Чимина.

— Ты знаешь мои слабые места, — усмехается Ким.

— Ты их и не скрывал, но не будем о грустном, — выдыхает Сокджин. — Мои двери всегда для тебя открыты, более того, Чимин расскажет сыну, когда тот войдет в сознательный возраст, кто его настоящий отец. Ты можешь навещать Арэма, забирать к себе. Единственное, Арэм не станет наследником империи Чин, я надеюсь, что... — запинается.

— Говори, как есть, — цедит сквозь зубы теряющий терпение Намджун.

— Что Чимин подарит мне ещё сына, — убирает взгляд Сокджин. — А у Арэма будет своя империя.

— Верно, моя империя принадлежит ему, и он её унаследует, — без тени сомнений заявляет Намджун, стараясь игнорировать слова альфы про их совместное будущее с Чимином.

— Думаю, мы сможем так жить, — говорит Сокджин. — Главное — это папа малыша, поэтому ему будет лучше жить в Чин, а дальше пусть сам решит. Если всё ещё хочешь воевать за сына, то повоюем, но подумай об омеге, раз в жизни сделай что-то ради него, а не ради себя.

— Я хочу увидеть его, — твёрдо заявляет альфа.

— Ты можешь вернуться с нами.

— Я приеду после вас, и Сокджин, — мнётся Намджун, — спасибо. Ты подарил мне будущее.

— Жизнь странная штука, — усмехается Сокджин. — Я ненавидел папу, считал чужих омег позором для себя, а теперь я альфа такого омеги, отец чужого ребёнка, и моя империя об этом узнает. Ты сразу к оружию тянулся, всё решал силой и мечом, а сейчас говоришь спасибо. Так что в будущем нам не стоит зарекаться.

— Жизнь преподала мне ценный урок, больше я терять не намерен, и пусть я потерял Чимина, Арэма я не потеряю, — твёрдо говорит Намджун.

<b><center>***</center></b>

— Честное слово, я не понимаю, чего ты хочешь! — вздыхает Гуук, уставший от визга малыша, и перетаскивает на кровать очередную шкатулку Юнги. — Это? Не это? Ну говори яснее тогда.

— Ему третий месяц, он не умеет разговаривать, — примеривает уже восьмой наряд перед зеркалом Юнги. — Так какой мне надеть: зелёный или винный?

— Второй, — не задумывается альфа. — А Гукюну наряд выбрали?

— Ага, очередные пелёнки, — хихикает омега.

— Мой сын должен выглядеть красивее всех, — хмурится Гуук.

— Ну заказал бы младенцу доспехи! — отбрасывает в сторону непонятно чем ему не угодившую накидку Юнги.

— Ты очень раздражён, любовь моя.

— Может, потому что я устал? — вскипает омега.

— Может, стоит тогда отдавать ребенка его нянькам, а не возиться с ним весь день самому? — щурит глаза альфа.

— Но я же без него скучаю! — ноет Юнги. — И не говори, чтобы я тогда не жаловался, а лучше подойди, помоги мне с украшениями.

Гуук поднимается на ноги, оставляет ребёнка играть с браслетами папы. Закончив с колье, он поворачивает Юнги лицом к себе и, обхватив ладонями лицо, глубоко целует.

— Он смотрит, — смеется в поцелуй Юнги, и Гуук, обернувшись, видит уставившегося на них сына.

— Его отец безумно влюблен в его папу, пусть знает, — пожимает плечами альфа и вновь целует.

Гукюн неодобрительно кряхтит, звенит браслетами и всячески требует к себе внимания, заставив родителей оторваться друг от друга и заняться им.

<b><center>***</center></b>

Двор Идэна украшен белыми розами. Они стоят целыми охапками в огромных, напольных вазах по краям бассейна, вплетены в столбы и арки фасада дворца, лепестками усыпан длинный ковёр на ступеньках. Хосок запомнил любимые цветы своего омеги. Тэхён стоит на балконе после купальни и с восторгом смотрит на украшенный двор, не веря, что всё это сделано для него.

На улице пахнет жареным мясом, повара, несмотря на раннюю жару, вовсю трудятся на заднем дворе, помешивая в котлах угощения, которыми будут потчевать гостей. Хосок расхаживает по двору, встречает прибывших гостей, принимает поздравления и ждёт начала церемонии. Сокджин сидит в тени дерева, слушает рассказы отдыхающих старцев и всё поглядывает на двери дворца, ожидая Чимина, который вместе с друзьями собирается наверху. Ночь медленно вступает в свои права, слуги начинают зажигать фонари, гостей за длинными, установленными параллельно от бассейна и до самых ворот столами всё больше. Юнги передаёт Гукюна Биби и, ещё раз проверив свой внешний вид, идёт вниз. Гуук, Намджун, Сокджин и Хосок уже занимают свои места за главным столом. Чимин поправляет ворот синей шелковой блузки, которая по цвету идеально сочетается с подаренным на рождение Арэма Сокджином сапфиром, поблёскивающим меж его ключиц, и тоже идет вниз. Омеги по идее Юнги садятся отдельно, чтобы после долгой разлуки насладиться общением друг с другом. Чимину так даже лучше, не придётся сидеть рядом с Соджином и находится в такой близости от Намджуна. Он бросает на альфу короткий взгляд, пока идёт к столу, но этого хватает, чтобы понять, что Монстр вернулся. Намджун выглядит куда лучше, чем утром, и пусть Чимин за вечер больше ни разу в его сторону не смотрит, но на себе чувствует взгляд двух пар глаз. Намджун весь вечер глаз с него не сводит, все правила приличия игнорирует. Чимин похож на принца из сказок, под которые укладывают детей старые омеги. Ни украшений, ни дорогих шелков, чтобы блистать Чимину, не нужно, он приподнимает уголки губ — и весь мир теряет краски, тускнеет перед яркостью его улыбки. Он взмахивает ресницами — в Намджуне сердце дрожит, с нахлынувшими эмоциями не справляется. Его профиль высечен искусными мастерами, он сам словно из лунного света соткан, от его красоты дух захватывает, но задыхается Намджун сейчас от горечи сожалений, что нашёл и не удержал, привёл к себе и потерял, тем, кому бы этот омега улыбался, так и не стал. И если на ключицах Чимина уродливое «К Н» пока всё ещё видно, но со временем потускнеет, то у Намджуна на сердце «Пак Чимин» вырезано, и оно времени не подвластно.

Музыканты начинают играть следующую песню, по новой разливается вино, и наконец объявляют о первом выходе жениха. Тэхён выходит в белом. Тонкие, держащиеся на резинке атласные шаровары струятся по ногам, ворот сшитой из шелка с прозрачными рукавами блузки, расшит жемчугами, длинные серьги доходят до плеч. Гости, затаив дыхание, следят за безумно красивым парнем, расшитые камнями башмачки которого словно не касаются пола. Юнги и Чимин с восторгом смотрят на друга, но их восторг и рядом не стоит с бурей чувств, которые испытывает Хосок, пока омега идёт к нему. Хосок видел многое на своем веку, но такую неземную красоту встретил впервые в павшем дворце Йибира. Встретил и пропал. Отдал ему своё сердце и душу, ещё тогда в вечной любви поклялся, а сейчас, как доказательство, их узами священного брака скрепляет. Тэхён останавливается напротив, взмахивает ресницами, сердце альфы пропускает удар.

Гууку приходится пнуть друга под столом, чтобы он встал и перестал, как оголодалый зверь, пускать слюни на добычу. Хосок выходит из-за стола, подходит к омеге и, положив руки на его плечо, нежно касается губами лба.

— Ты — мой свет, на который я всегда буду идти.

— Я буду вечность сиять для вас, мой господин, — смущенно опускает взгляд Тэхён и, провожаемый восторженными взглядами, скрывается во дворце.

Гости возвращаются к трапезе, во дворе стоит гул из голосов, стук посуды, галдёж и смех. Свадьбу сегодня празднуют только в Идэне. Хосок решил провести две церемонии: в Идэне вместе с друзьями и в своих землях, во дворце, хозяином которого будет Тэхён. Иблис свадьбу правителя не празднует. Гуук уважает желание друга, хотя и не сразу принял такое решение, ведь Иблис бы праздновал свадьбу Хосока с не меньшим размахом, чем его собственную.

Во второй раз Тэхён выходит в любимом цвете своего альфы — небесно-голубом. В этот раз в уши омеги вдеты изумруды, запястья обвивают усыпанные камнями толстые браслеты. Все украшения Тэхён получил вчера от своего альфы и сегодня выходит только в новом. Хосок ждёт его уже на ногах, шепчет «ты невероятно красив» и, бросив ему под ноги горсть драгоценных камней, говорит:

— Нет на целом свете драгоценностей достойных твоей красоты, я прошу за это прощение.

— У меня есть ваше сердце, мой господин, мне большего не надо, — учтиво кланяется ему Тэхён и удаляется под бурные рукоплескания гостей.

В третий и последний раз Тэхён выходит в бледно-розовом наряде, поражает гостей нежностью своего образа. На голове омеги венок из чистого золота, покрытый топазами и изумрудами, а на шее подвеска с нежно-розовым сапфиром, который считается редкостью и который Хосок достал с огромным трудом. Хосок берёт Тэхёна за руку, сажает рядом и, коснувшись губами костяшек, объявляет навеки своим супругом.

Свадьба длится до самого рассвета. Юнги постоянно бегает проверять Гукюна и этим сильно злит Биби. Он выносит малыша один раз во двор, показывает ему первую в его жизни свадьбу. Гукюн купается во внимании, прячет лицо на груди Хосока и даже пару минут спокойно лежит в его руках, поглядывая на горящие на столбах фонари. Гуук, как ревнивый отец, долго поиграть с ребёнком Хосоку не даёт, забирает сына и, нехотя, передаёт разревевшегося малыша папе.

Чимин, который сильно устал и которого впереди ждёт длинная дорога домой, в какой-то момент засыпает прямо за столом. Сокджин просит омегу подняться в покои и хотя бы часик отдохнуть, но он, проснувшись, не хочет терять ни минуты на сон и, умывшись, возвращается за стол. С Намджуном Чимин сталкивается случайно на пути в покои Юнги, куда друг ушёл в очередной раз проверять сына. Омега, растерявшись, пятится назад, а Намджун просит его не бояться.

— Говорят, если любишь, то вреда не наносишь, а я тебя люблю, поэтому прошу, перестань бояться, — не сокращает расстояние альфа, который не хочет пугать омегу. — Я не могу запретить себе смотреть на тебя. Даже из-за уважения к твоему альфе не могу. Я хочу, чтобы ты знал, что отныне я не сделаю ничего, что может нанести тебе вред, но врать я тоже не буду. Ты самое красивое создание в мире, и красота твоя внутри — он увидел её сразу, а я заметил только блеск золота, — грустно улыбается Намджун. — После тебя ничего не растёт, не существует такого альфы, который мог бы тебя забыть и жить дальше. Поэтому прости мне мои взгляды или выколи мне глаза.

«Существует такой альфа, — внезапно думает про себя Чимин. — Он сейчас сына растит и безумно моего друга любит».

— Я учусь жить заново, и мне моя новая жизнь нравится, — сам делает шаг к нему Чимин. — Ты душил меня своей одержимостью, а сейчас я свободен. Я хочу тебе верить, я буду стараться, не разочаровывай меня, хотя бы ради нашего сына.

<b><center>***</center></b>

Утром после долгих объятий и прощаний Чимин покидает Иблис. Омега сильно соскучился по сыну, он оставил в Чин своё сердце, поэтому не подаётся уговорам Юнги ещё немного погостить и торопится обратно. Намджун вновь провожает его взглядом с террасы, только в этот раз земля под его ногами не расходится и желания к вину потянуться нет. В этот раз Намджун смотрит вслед со светлой грустью и мысленно готовится в самое ближайшее время взять на руки и прижать к груди смысл своей жизни.

<b><center>***</center></b>

Новобрачные не выходят из своих покоев весь следующий день, и их никто не беспокоит. Тэхён с аппетитом поедает свой любимый десерт — высушенные, а после обильно политые медом и обсыпанные миндалем яблоки прямо сидя в постели, а Хосок лежит рядом, засыпая под шум играющего с занавеской лёгкого ветерка.

— Мне кажется, Гуук на меня обижен из-за идеи провести свадьбу в двух местах, — вдруг говорит альфа.

— Вы же нормально общались, — откладывает блюдо в сторону омега и поворачивается к нему. — Да и почему ему обижаться на твоё законное желание?

— Я сказал, мне кажется, я не уверен. Меня эта мысль уже неделю с момента, как я объявил о двух свадьбах, мучает, — говорит Хосок. — На наших знамёнах трех лучевая звезда, нас трое, и мы всегда всё делаем вместе, а Иблис считаем сердцем всего. Я уверен, что свадьба Намджуна и в том числе и наша по размаху были бы такими же, как и свадьба Гуука.

— Теперь я жалею, что предложил провести свадьбу у тебя, — поникшим голосом говорит омега, и Хосок сразу притягивает его к себе. — Я подумал, что тоже хочу свой дворец, свою землю. У Юнги Иблис и Идэн, у Чимина империя Чин, а у меня будут твои земли. Мне тогда не казалось, что это может задеть твоего друга.

— Может, и не задело, а я так думаю, — морщинка меж бровей альфы не разглаживается.

— Всё равно это безобидное желание, — бурчит Тэхён. — Иблис видел свадьбу, рождение наследника, а теперь пора это всё увидеть и твоим землям.

— Наши земли не разделяются, в том то и дело, — поглаживает его Хосок. — Иблис и мой город тоже.

— Я понимаю тебя, как жаль, что ты меня понять не хочешь. Если ты не хочешь вторую свадьбу, то мы можем вообще её не проводить, — еле слышно говорит омега и сползает с кровати.

— И ты обиделся, — смотрит на него альфа.

— Нет, всё нормально, — с трудом контролирует свой голос Тэхён и якобы ищет ненужную ему сейчас накидку в сундуке на полу. Хосок слезает с кровати и, подойдя к парню, обнимает его со спины.

— Я знаю, ты хочешь быть хозяином своего дворца, тут ты думаешь, что уступаешь Юнги, — целует его в затылок альфа и поворачивает лицом к себе. — Я сделаю хоть десять свадеб, ты только пожелай и не грусти. Я люблю тебя больше всего на этом свете, так что даже если Гуук обиделся, то он эту обиду проглотит.

— Я тоже тебя люблю, — солнечно улыбается ему Тэхён и, прижавшись лицом к его плечу, вспоминает их первый разговор о Гууке в купальне, где, в отличие от этого момента, во главе было поставлено желание Дьявола.

<b><center>***</center></b>

Намджун прибывает в столицу империи Чин со своими людьми через месяц после свадьбы Хосока. Альфа посылает своих приближённых воинов размещаться в постоялом дворе, а сам с небольшим сопровождением направляется во дворец Ким Сокджина. Гуук и Хосок, узнав о ребёнке, сильно обрадовались, поздравили Намджуна с рождением сына и даже пошутили, что могут напасть на империю Чин и забрать Арэма. Намджун шутку не оценил.

Он смутно припоминает свой путь из Иблиса, потому что мысленно всё время находился со своим сыном, разговаривал с ним, к груди прижимал. Намджун несся сюда изо всех сил, не давал своим войскам толком делать передышек, а сейчас стоит посередине вымощенного жемчужного цвета мрамором двора и шагу дальше ступить не может. Воины растерянно переглядываются, так и топчутся рядом, ожидая решения своего повелителя. Намджун отходит к железному ограждению сбоку, приваливается к нему и пальцами по горлу водит, застрявшее там сердце обратно в грудь вернуть хочет. А вдруг Арэм на него не посмотрит? Вдруг не примет? Вдруг не захочет такого отца, который его папу собственную кровь глотать заставлял? Что тогда Намджуну делать? Как объяснить, как донести до Арэма, что он сожалеет и вечность сожалеть будет, что если бы было возможно, то даже ценой собственной жизни бы свои ошибки исправил.

Сокджин не особо рад Намджуну в своём дворце, но он изначально знал, что так и будет, сам согласие на это дал, поэтому он справляется с нахлынувшей ревностью и, увидев пригвождённого к ограждению альфу, сам идёт к нему.

— Боишься? — останавливается напротив хозяин дворца.

— Очень сильно, — выпрямляется Намджун. — Даже колени дрожат, — нервно усмехается. — Никогда не думал, что буду так остро чувствовать страх. Теперь мне придётся тебя убить, я в страхе признался.

— Всё правильно, — улыбается Сокджин. — Первое, что следует за твоим именем — бесстрашие, но кто знал, что ты крошечного человечка испугаешься.

— Кончай смеяться, — злится Намджун. — Веди меня к сыну.

Сокджин издевается, нарочно медленно идёт, предлагает сперва пообедать вместе и, посмеявшись над нетерпением Намджуна увидеть сына, лично провожает его в покои.

Намджун замирает на пороге спальни и, как завороженный, следит за нагнувшимся над кроватью, покрытой вышитым золотыми нитями покрывалом омегой, который складывает у изножья пеленки. Прямо посередине большой, способной уместить четверых взрослых кровати, лежит дрыгающий голыми ножками в одной сорочке малыш, который, повернув голову к двери, внимательно смотрит на поблескивающий под попадающими из окна солнечными лучами усыпанный драгоценными камнями эфес меча Намджуна.

Сокджин оставляет Намджуна и идёт дальше по коридору в свой кабинет, а альфа, наконец-то отлепив ноги от пола, делает первый шаг.

Что такое счастье, спрашивает себя Намджун, и замирает у кровати, ногами касаясь покрытого изразцами дерева. Счастье — это первый взгляд на него и его ответный, пока ещё не совсем сфокусированный, но такой желанный. Счастье — это когда Намджун, опираясь на колено, над ним нависает, почти не дышит, первые моменты близости переживает. Альфа боится испугать ребёнка, а он на свесившееся с его шеи на кожаном шнурке «Монстр» смотрит, ручки тянет. Намджун присаживается рядом, снимает с шеи колье, которое лет десять не снимал, и ему протягивает.

— Он же в рот его засунет, — сокрушается Чимин, продолжая разбираться с пелёнками, а Намджун следит за ребёнком, чтобы колье в рот не потащил.

Счастье — это когда Намджун ближе нагибается, его сперва в лоб целует, нюхает, чувствует, как в нём все поры раскрываются, самым лучшим запахом в его жизни наслаждаются. Он целует его в живот поверх сорочки, Арэм пальцами за его волосы хватается, не отпускает, Намджун шутливо ноет, ребёнок смехом заливается. Счастье — это лечь рядом с ним, не моргать, взгляда не отрывать, спустя столько дней наконец-то то, что это не сон и не игры пропитанного алкогольными парами сознания, а реальность, понять. Счастье — это впервые самому по-настоящему улыбнуться, с поблескивающими глазами на него посмотреть, маленький кулачок из его рта вынуть и поцеловать.

— Надо его одеть, — Чимин врывается в тишину, где отец и сын взглядами общаются. — Ты же с дороги, Сокджин приказал столы накрыть.

— Я немного побуду с ним. Я не хочу расставаться...

— Он будет с нами, поэтому я вас не разлучаю, не переживай, — перебивает его Чимин, — просто оденем его. Не выведем же мы Ким Арэма без штанов в люди.

Намджун улыбается фамилии, которая с Сокджином одинаковая, и, встав на ноги, следит за тем, как ловко омега одевает неугомонного малыша.

— Подойди, — просит его Чимин и, подняв ребёнка с кровати, кутает его в белое, отделанное кружевами покрывало и протягивает альфе. Намджун осторожно берёт на руки малыша и прижимает к груди. Чимин видит, как крепко он держит ребёнка, просит немного расслабить руки.

— Ты его не уронишь, но задушишь, — улыбается и поглаживает щечку ребёнку омега. — Арэм, поздоровайся с отцом.

Одно слово «отец», и у Намджуна будто крылья за спиной отрастают. Он любую войну выиграет, самый дальний путь на своих двух преодолеет, любое испытание выдержит, лишь бы рядом с сыном быть, от бед оберегать и своим мечом его путь от зла расчищать. Арэм своим появлением на свет возродил его из пепла, вдохнул жизнь в того, кто собственными руками могилу себе рыл, и подарил ему шанс начать всё заново. Малыш внимательно смотрит на отца, продолжает играться с подвеской, а Намджун просит Чимина помочь надеть её на него.

— Это будет мой первый подарок, — говорит альфа.

— Только пусть твой путь он не повторяет, — сводит брови на переносице омега, но подвеску надевает.

Намджун касается губами лба малыша, и будто бы недавних месяцев агонии не было, будто Арэм одним взглядом, маленькими ручками всё забрал, заменил истерзанную душу новой. Чимин выходит за теплой водой для ребёнка, оставляет отца и сына наедине, а Намджун на разбивающиеся о белоснежное покрывало слёзы того, кого все Монстром зовут, смотрит.

Два дня Намджун проводит во дворце Сокджина, пусть тот и предлагает остаться побольше, альфа отказывается, смущать своим присутствием Чимина не хочет. Все эти два дня он проводит с сыном, а уезжая, уже планирует следующий визит и думает зайти по пути к известному мастеру, который изготовит для Арэма самый лучший меч во вселенной.