Гукюн

— Прошло четыре месяца с битвы за Иблис, а мы всё ещё чего-то ждём! — нервно ходит по пока ещё частично восстановленному главному залу дворца Хосок.

Чонгук восседает на троне, отбивает пальцами дробь по подлокотнику, думает о чём-то своём.

— Я поражаюсь твоей выдержке и вовсе не в хорошем смысле, — продолжает Хосок. — Они убили наших людей, разрушили наш город, посягнули на честь моего омеги! Я спать по ночам не могу от того, насколько сильно хочу стереть его империю с лица земли, хочу, чтобы и его народ почувствовал на себе весь тот ужас, который пережил наш. Мы должны уничтожить всё, что осталось от его империи, а лично его род весь вырезать.

— Они чуть не убили моего беременного омегу, — наконец-то переводит своё внимание на брата Чон. — Думаешь, твоя злость глубже моей? Думаешь, только ты тут жаждешь отмщения? — нахмурившись, смотрит на него альфа. — Но я тебе уже в сотый раз повторяю — мы не готовы. Мы не можем себе позволить оставить пока всё ещё слабый и не оправившийся после нападения Иблис и уйти на ещё одну войну. Дай нам время, и мы сотрём их с лица земли.

— Я только и делаю, что даю время! — восклицает Хосок. — Ты мне это и два месяца назад говорил. Мы должны показать всем остальным, чего им будет стоить нападение на нас. Мы ведь всегда так поступали, что, черт возьми, случилось?

— Семья случилась, — встаёт на ноги Гуук и идёт к нему. — Странно, что ты этого не понимаешь. Я не могу оставить мою семью здесь без меня, пока не буду уверен, что Идэн снова превратился в крепость, а стены Иблиса охраняет сотня войск.

— Да никто на нас больше не нападёт! — злится Хосок. — Все, поджав хвосты, по норам попрятались, и ты это прекрасно знаешь.

— Я не буду рисковать, потому что я очень сильно хочу подержать в руках сына, — возвращается к трону Гуук. — И я очень устал от одного и того же разговора каждый месяц. Дай мне закончить укреплять город, и мы сразу же двинемся на Север.

— Я согласен с Гууком, — в комнату входит Намджун и подходит к альфам. — Спалить к чертям империю Чжу мы всегда успеем, но давайте сперва закончим отстраивать Иблис. Не нужно забывать, что именно стены Идэна не позволили врагу ворваться в первый же день нападения во дворец и убить ваших омег, нам нужно закончить их восстанавливать. А ещё некоторая часть войск сегодня помогает отстраивать город, и пока Иблис вновь не придёт в себя, нам его покидать нельзя.

— Я не успокоюсь, пока империя Чжу не падёт, — с вызовом смотрит на братьев Хосок.

— Я тебе ещё раз повторяю, — раздражённо говорит Чонгук. — Хочешь прямо сейчас сорваться на Север, бери своё войско и так и сделай, я тебе мешать не буду, но и помогать тебе не стану.

— Я тебя понял, — коротко кивает Хосок и быстрыми шагами идёт к двери.

— Чего он так взъелся-то? — задумчиво смотрит ему в след Намджун.

— Хосок вечно такой, если что-то вобьёт себе в голову, то пиши пропало, — устало трёт переносицу Гуук. — Я прекрасно его понимаю и сам не планирую оставлять империю Чжу, мало ли кто на той земле вырастет и мстить захочет, но позже.

— Никогда не думал, что брошу пить из-за мужика с косой до задницы, но из-за вас двоих заново начну, — пытается снять напряжение Намджун и ему это удаётся — Гуук усмехается.

<b><center>***</center></b>

— Неужели ты лежишь в постели, а не носишься, точнее, не катишься по городу со своими указаниями, — улыбается стоящий перед распахнутыми стражей дверями в спальню Биби.

— Пожалуйста, не язви, мне и так тошно, — доносится из-под вороха одеял слабый голос Юнги.

— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Биби и подходит к кровати.

— Я беременный! — восклицает так и не вылезающий из-под одеяла Юнги.

— Прости, я не так спросил. Почему тебе тошно? — исправляется Биби, уже привыкший к тому, что чем ближе к родам, тем капризнее становится Юнги.

— Не знаю, — ноет омега. — Я три раза пытался встать, но ноги не держат. Я чувствую постоянную слабость и усталость. Сегодня мы с Тэхёном должны были посмотреть, как идут работы на базаре, потом школы проверить, а я как встану, так и падаю. Надоело.

— Надо потерпеть, тебе осталось-то пару недель его доносить, и малыш перестанет тебя мучить, — заботливо подтыкает одной рукой одеяло Биби. — Но я всё равно позову дворцового лекаря посмотреть.

— Не нужно по каждому поводу звать лекаря, ты же не Гуук! — восклицает омега. — Он мне даже кашлянуть не даёт. Лекарь небось меня ненавидит, когда среди ночи у его уха слуга «тебя Дьявол зовёт» орёт, — хихикает. — Отлежусь сегодня и пройдёт, — присаживается на постели Юнги и вслушивается в шум с коридора.

— Гуук всё ещё во дворце? — не успевает Юнги спросить Биби, как альфа входит в спальню. Биби, сразу же подскочив на ноги, идёт к двери.

— Биби, — зовёт его Гуук, и тот замирает на месте. — Я всё не успеваю сказать Юнги, чтобы он тебе передал, но раз уж ты здесь, то скажу лично.

Биби бледнеет, испугавшись, что сделал что-то не так, так и стоит напротив, не осмеливаясь поднять склонённую перед господином голову.

— Знай, что ты в любой момент можешь покинуть Идэн и начать новую жизнь, — говорит Гуук. — Дворец ты покинешь не с пустыми руками и лично от меня получишь сундук золота и любой дом в Иблисе, на который укажешь пальцем. Я благодарен тебе за всю поддержку, которую ты оказал моему омеге. Теперь можешь идти.

Биби с места не двигается, так и топчется на ковре, набирается смелости открыть рот.

— Я вам что-то сделал, мой господин? — слезятся глаза чуть ли не согнувшегося до пола омеги.

— Не понял, — хмурится Гуук.

— Почему вы меня прогоняете из дворца? — тихо спрашивает Биби. — Для меня нет жизни прекраснее, чем следить за омегами дворца, помогать господину Юнги и, если вы позволите, нянчить вашего сына, и всех остальных детей.

— Я понял, — улыбается Гуук, и Омега, ещё раз поклонившись, покидает комнату.

— Любимый, ты довёл до слёз моего друга, — протягивает к альфе руки Юнги.

— Даже когда я пытаюсь делать добро, его расценивают, как зло, поэтому я даже и не пытаюсь, — опускается на постель рядом с омегой Гуук и нежно целует его костяшки. — Почему не встаёшь? Плохо себя чувствуешь?

— Нет, просто отдыхаю, — улыбается Юнги, следя за ладонью мужа, поглаживающей его живот. — Всю ночь он пинался, я так и не понял, чего он хотел, но всё ещё жду объяснений, — жалуется на ребёнка омега.

— Зато отца он любит, как только я рядом, он спокоен, и думаю, что доволен, — целует живот поверх ночной сорочки Гуук. — Я уже заказал ему меч, это будет моим первым подарком. Если родится омега, то рукоять будет отделана рубинами, если альфа, то сапфирами.

— Кстати, о мече, — серьёзно смотрит на него Юнги. — Ты мне на днях про свой меч и слова мастера рассказывал, так вот они не дают мне покоя. Может, я настолько близко это воспринимаю из-за беременности, я не знаю. Можно, пока ты не идёшь в походы и оружие тебе не нужно, он останется со мной. В город бери другой меч.

— Не будь суеверным, — хмурится Гуук.

— Это не от меня зависит, — бурчит Юнги. — Я всё никак не могу перестать об этом думать. Пока твой меч лежит в покое, я его боюсь, а так я буду за ним присматривать, и чужие руки к нему не прикоснуться.

— Если тебе от этого будет спокойнее, то хорошо, — вздыхает альфа.

<b><center>***</center></b>

Работы по восстановлению города и Идэна не останавливаются. Гуук приказал созвать лучших мастеров со всего света и по новой отстраивает сердце своей империи. Юнги лично контролирует преображения во дворце. Весь двор заново уложен мраморными плитами, вместо уничтоженного воинами Чжу фонтана установлено два новых по краям от главных лестниц, ведущих во дворец, а статуя вставшего на дыбы Маммона будет стоять ближе к воротам. Бассейн Юнги распорядился сузить и удлинить, а так же убрать железное ограждение, которое отделяло сад от двора.

Во внутреннем убранстве дворца омега оставил почти все те же цвета, только главный зал, в котором работы всё ещё продолжаются, будет отделан в чёрном, красном и золотом цветах. От пола до середины стены будут выкрашены в тёмно-красный плавно перетекающий в чёрный. Потолок будет выкрашен в золотой, а росписи на нём будут сделаны чёрной краской. Юнги решил и Идэн одеть в свои любимые цвета. Также Юнги потребовал расширить окна, чтобы в комнату беспрепятственно проникало больше солнечного света.

С Иблис дела посложнее, потому что центральная часть города фактически отстраивается с нуля. Тэхён, по просьбе Юнги, как доверенное лицо контролировал выдачу временного жилья для тех, чьи дома пострадали больше всех, а сейчас следит за строительством новых для пострадавших. Тэхён весь день пропадает в Иблисе, занимается городом и базаром, иногда к нему присоединяется и Хосок.

Вот и сегодня, пока Тэхён с другими омегами ухаживают за центральным городским садом, который пострадал меньше всего, альфа останавливает с ним рядом Хана и, спрыгнув с коня, целует его в лоб.

— Ты совсем заработался, — нежно говорит Хосок уставшему, но счастливому омеге.

— Мне это всё очень нравится, — довольно улыбается Тэхён. — Я хочу быть частью этого города и оставить и от себя что-нибудь. Вы воюете, о вас слагают песни, а я сажаю цветы, обо мне песен слагать не будут, но хотя бы я знаю, что этот куст розы я посадил своими руками. Я вернул долг городу, который меня принял, — стряхивает с колен землю омега. — А ещё я познакомился со столькими людьми, завёл новых друзей. Мне очень интересно проводить так дни, чем весь день сидеть во дворце и ловить мух.

— Ты моё сокровище, — поглаживает блестящие под солнцем волосы омеги альфа. — Если это и правда доставляет тебе удовольствие, то и я рад. Главное, чтобы тебе было хорошо. Уверен, все цветы, которых коснулись твои руки, будут в этом саду самыми красивыми.

— Ну пока я успел посадить только эти розы, — показывает на кустик Тэхён. — Мне сказали, они должны вырасти белоснежными. Первый букет я подарю тебе, и ты поверишь, что я тот ещё садовод.

— Я и не сомневаюсь.

<b><center>***</center></b>

До отъезда Сокджина из Иблиса Юнги получает от него письмо Чимина, которое по несколько раз перечитывает. Он долго не может скрыть улыбку, узнав, что друг носит ребёнка, поздравляет Сокджина, просит его беречь омегу и обещает, что уговорит мужа приехать с визитом, учитывая, что ждать Чимина в Идэне из-за Намджуна не стоит. Юнги делится счастливой новостью с Чонгуком, который настаивает хотя бы до рождения ребёнка об этом во дворце не говорить — Намджун пережил тяжелое ранение, всего лишь как месяц встал на ноги и учится жить снова. Гуук уверен, что новость о ребёнке откинет альфу назад в недавнее прошлое, и в этот раз он вряд ли оправится. Кроме них о ребёнке знают и Тэхён с Хосоком.

Каждые две недели омеги пишут письма для Чимина и через гонцов отсылают в империю Чин. Вот и сегодня Юнги, который полдня провёл на конюшне с Венусом, возвращается во дворец, чтобы забрать письмо Тэхёна и передать ожидающему гонцу, но друга в его комнате не оказывается. Юнги находит Тэхёна во втором зале, где он вместе с ещё семерыми омегами, среди которых супруг управляющего города и Шуи, обсуждают открытие ещё одной швейной мастерской, которая бы обеспечила работой омег города. Юнги здоровается с поднявшимися с места, стоит ему войти, омегами и просит Тэхёна в коридор.

— Твоё письмо готово? Гонец ждёт, — сразу переходит к делу Юнги, стоит другу закрыть за собой дверь.

— Готово, сейчас принесу, оно в комнате, — кивает Тэхён. — Ещё я хочу небольшой подарочек малышу положить, в прошлый раз он не был готов.

— Конечно, неси и письмо, и подарок, я тоже пару гостинцев положил. Думаю, Чимину будет приятно наше внимание.

— Самому Чимину я подарок потом выберу, хочу с Хосоком посоветоваться, но ребёнку сейчас пошлю, жди меня, я мигом, — Тэхён убегает к лестницам, а Юнги поглаживает живот, пытаясь успокоить разбушевавшегося малыша. Он ругает себя, что не послушался лекаря и опять полдня проходил, и в итоге сейчас невыносимо ноют отекшие ноги. Юнги прислоняется к прохладной стене, пытаясь перенести часть своего веса с ног на неё, как видит вышедшего в коридор из одной из комнаток Намджуна.

— У Чимина будет ребёнок? — Юнги даже рта открыть не успевает, как остановившийся напротив альфа ошарашивает его вопросом.

Намджун слышал, ему подтверждения и не нужны, но он всё равно от Юнги отрицательный ответ ждёт, всё равно надеется.

— Вы подслушивали, — пытается выиграть себе время Юнги, понимая, что попался.

— Я собирался выходить из комнаты и услышал. Это не подслушивание. Ответь на мой вопрос, — севшим голосом просит альфа.

Юнги нехотя кивает.

— Давно? — спокойно спрашивает Намджун, ни тон, ни выражение лица то, как с его только начавшихся зарастать ран плоть сходит, не показывают.

— Я узнал от Сокджина, когда он был здесь, — виновато отвечает Юнги.

— Понятно, — тихо говорит Намджун и, услышав топот сбегающего с лестницы вниз Тэхёна, удаляется, оставив Юнги проклинать себя за неосторожность.

Намджун идёт прямо к себе, рычит на стражу, требуя испариться из коридора, и, войдя в комнату, закрывает за собой дверь. Он подходит к окну, задёргивает тяжелые занавеси, закрывая раздражающее его солнце, и валится на кровать. Нет ничего страшнее чувства сожаления, и его горечь сейчас Намджуну кости разъедает. Каждое утро, вечер, каждую минуту каждых суток — он сожалеет. Сожалеет и знает, что не исправить, что хоть колени в мясо сотрёт, его не простят. Сожалеет, что вёл себя, как враг, с тем, кто его дышать научил, что не лёг у его ног, не смог показать и доказать свою не умещающуюся в одного жалкого человека любовь. Что так мало целовал, обнимал, что все их ночи, когда он лежал, зарывшись лицом в локоны, отливающие золотом, — он спал. Надо было сидеть рядом, каждое мгновение ловить, потому что больше всего этого не будет, а Намджуну дальше нечем жить. Жалеет, что не отрубил свои руки, ему боль несущие, что поздно понял, что полюбил, а поняв, не открыл ему своё сердце, продолжал его душу и тело терзать. Но теперь все эти сожаления разом меркнут. Теперь Намджуну век свой доживать и до последнего вздоха о том, что отцом его ребёнка не стал, — жалеть. У Намджуна не будет продолжения, не будет того, кто в себе образ омеги носит и ради кого бы он жизнь полюбил. Чимин родит сына Сокджину, и, видят небеса, Намджун способен многое поднять, даже его уход смог бы, но это не сможет.

Чимин ждёт ребёнка, и, вроде, это было ожидаемо, вроде, надо уже принять, что у омеги теперь своя жизнь, другой альфа, но у Намджуна не получается. Он в эту изодранную по краям дыру в груди долг служить империи запихнул. По крупицам себя собрал, к войскам вернулся, а тут одна новость, и снова пустота, снова отчаяние, к нему ползущее и солнце затмившее. Он поворачивается на бок, запихивает в рот уголок подушки и задушено воет от бессилия. Стоит прикрыть веки, как он с теперь уже новым кошмаром один на один остаётся, свою мечту у другого реализованной видит. В его новом кошмаре Чимин с младенцем в руках, Намджун к нему тянется, а омега отворачивается, «это не твой сын» повторяет. Намджун хочет Чимину только счастья, но кто сказал, что пожелание счастья другому не значит, что в тот самый момент человек не желает смерти себе. Он хочет Чимину счастья и только счастья, сквозь зажатые зубы, всей своей чёрной душой, вопреки монстру, жрущему собственную плоть, вопреки всем своим принципам. Он ломает себя ради Чимина и сам в процессе умирает. Каждая следующая картинка Чимина с сыном Сокджина — Намджун на куски распадается, но видеть её не перестаёт. Не всем людям легко быть безмолвным свидетелем чужого счастья, но куда тяжелее, когда твоё счастье обретает своё счастье и не с тобой. Это тоже проглатывается, с трудом в себя запихивается, вшивается куда-то в дальний уголок израненного разлукой сердца и никогда не покидает. С каждым новым битом о себе напоминает, и пусть даже от всего сердца, всей душой, но у пожелания Намджуна всё равно вкус полыни. Так больно Намджуну даже от клинка в боку не было, он не прочь сам в себя его снова вонзить, лишь бы не чувствовать, как с каждым вдохом его горло слёзы раздирают. Реальность чудовищна, она никогда не уходила, создала иллюзию, что он сможет, а сама в углу сидела, своего часа дожидалась. Дождалась. Намджуна его же внутренностями выворачивает, и пусть Шуи хоть сто отваров заварит — эту боль он не снимет. Никто не снимет. Намджун присаживается на постели и громко требует прислугу принести вина.

<b><center>***</center></b>

Вернувшиеся во дворец поздно ночью Гуук и Хосок первым делом встречают сидящего в кресле на террасе с чаем Юнги.

— На дворе ранняя весна, ты можешь заболеть, — злится Чонгук, нагнувшись за поцелуем.

— Ребёнку свежий воздух полезен, да и я уснуть не мог. Я сделал огромную ошибку, — понуро говорит Юнги, следя за передавшим конюху Хана Хосоком, который теперь идёт к ним.

— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает альфа, остановившись рядом с ними.

— Намджун услышал, что Чимин ждёт ребёнка, и с утра никого, кроме слуг с вином, не пускает, — опускает глаза Юнги. — Это вышло случайно. Мы разговаривали с Тэхёном, а он всё услышал.

— Ты иди к себе, ложись, — нервно зарывается пальцами в волосы Чонгук, — а мы с ним поговорим.

Альфы удаляются, а Юнги так и сидит с давно остывшим чаем, в сотый раз проклиная себя за неосторожность.

<b><center>***</center></b>

— Намджун, вино тебе не помощник, — подходит Гуук к сидящему на полу альфе, который, прислонившись спиной к кровати, смотрит словно сквозь стену. Хосок, который от новости мрачный, как туча, опускается в кресло в углу.

— Прошу, оставьте меня, — не сводит глаз со стены Ким.

— А мы просим оставить вино, — тихо говорит Хосок.

— Я не могу, — пропитанным болью взглядом смотрит на друзей Намджун. — Только с вином я перестаю видеть его, держащего в руках сына Сокджина. Я больше не справляюсь. Я прошу вас забыть обо мне, я отныне — никто.

— Ты — правитель целого города, огромной империи, лучший воин из всех нас. Ты тот, кто кирпичик за кирпичиком вместе с нами строил эту империю. Ты наш брат, наша сила, — опускается на пол с ним рядом Гуук и, зло отобрав у него кувшин, сам отпивает и протягивает его Хосоку.

— Оказывается, это всё не важно, — треснуто улыбается Намджун. — Завоюй я хоть весь мир, мне не к чьим ногам его бросить. Я не могу без него жить. Я хочу, я правда хочу, я даже старался эти месяцы, решил найти себе новый смысл, видел его в мече и в наших будущих планах, но сейчас я понимаю, что не смогу, — нервно трёт своё лицо альфа. — Я отказываюсь от трона, мне есть на кого всё оставить, а вы просто не замечайте меня, дайте мне сдохнуть, потому что он ушёл и забрал с собой весь смысл, новый мне не придумать, а без смысла не живут.

— Нельзя умирать только потому, что от тебя ушёл омега, — хмуро отвечает Гуук.

— Ты бы не умер? — пристально смотрит на него Ким, и альфа, опустив взгляд, молчит. — Не нужно рассказывать мне о том, что я смогу встать на ноги, просто представьте, что ваши омеги родят кому-то сыновей.

— Ты сам его отпустил, — криво улыбается Хосок.

— Он никогда и не был моим, — с горечью отвечает Намджун. — Он даже сидя в этой комнате, в моей кровати, в моих руках — никогда мне не принадлежал, и я пытаюсь себе объяснить, что так бывает, что омега не обязан любить меня в ответ, но я не могу это принять и понять. Я просто хочу умереть, пусть даже я кажусь вам последним слабаком, мне не важно, потому что вам не понять, как тяжело мне встречать каждый рассвет, и я от всего сердца вам этого понимать не желаю. Так что или пейте со мной, или оставьте меня.

— Я отказываюсь верить в то, что ты сломался, — твёрдо говорит Гуук. — Я и тогда, когда омега ушёл, в это не верил и сейчас не верю. Новость слишком свежа, ты ее переваришь, ты примешь тот факт, что не всё в жизни бывает, как мы хотим, и встанешь на ноги, а пока мы выпьем с тобой.

Хосок тоже подходит к парням и требует принести к вину закусок.

<b><center>***</center></b>

Последнюю неделю Юнги всё хуже и хуже, он уже почти не покидает свою спальню, весь день по требованию лекаря проводит в постели и с тоской поглядывает в окно, где солнце сменяется луной. Малыш стал совсем беспокойным, даже спать толком не даёт. Гуук старается почаще проводить время во дворце, переживает за омегу, по ночам тоже не спит, общается с ребёнком, ухаживает за мужем.

Тэхён взял на себя и часть обязанностей Юнги по дворцу, каждый день докладывает ему об успехах и, как появляется свободное время, старается не давать ему скучать.

— С залом почти закончили, ждём новую мебель, и мастера дорисовывают потолок, — опускается на кровать рядом с тоскующим омегой Тэхён. — Тебе не нужно ни о чём беспокоиться, думай только о малыше.

— Да я просто устал сидеть в этих четырех стенах, а ходить мне запрещают, — жалуется Юнги. — Намджун и сегодня не выбирался?

Тэхён отрицательно качает головой.

— Я так был рад, что он смог побороть себя и встал на ноги, а теперь я так на себя зол, что он снова страдает, — грустно говорит Юнги.

— Он бы всё равно узнал.

— Знаю, но легче мне от этого не становится.

— Я просто поражаюсь тому, как, оказывается, он его любил, — задумывается Тэхён. — Точнее, я поражаюсь тому, что вот так вот, буквально дыша им, он так его мучил и в итоге гаснет сейчас в своей спальне.

— Он только и знал, что делал ошибки, одну за другой, — задумывается Юнги. — Я думаю, Чимин бы его уже и не полюбил. У них всё слишком неправильно началось, а в процессе вместо того, чтобы менять ситуацию, они оба тащили друг друга ко дну. В итоге Чимина из этого дна вырвали, а Намджун там так и остался. В любом случае, я считаю, что Чимин поступил правильно, прекратив эти убивающие двоих отношения.

— Это безусловно, но видеть таким одного из правителей очень грустно, — понуро говорит Тэхён.

— Скорее больно, пусть даже он сам в этом виноват. Любовь сводит с ума, в случае с Намджуном буквально.

— И поражает, — глубоко вдыхает Тэхён. — Значит, и нас так сильно любят? То есть я знаю, что любят, но у этих двоих это нечто нереальное, аж дух захватывает.

— Любят, конечно, и не дай высшие силы жизни проверить эту любовь. Даже думать об этом не хочу, — отмахивается Юнги. — Она переломала самого сильного человека надвое, превратила в пустую оболочку. Ему даже война неинтересна. Гуук пытался его растормошить, даже предлагал начать в поход готовиться, Намджун ничего не хочет.

— Будем надеяться, что он всё же скоро оправится, — поднимается на ноги Тэхён. — Я проверю, как дела со двором, и вернусь к тебе вечером пить чай.

<b><center>***</center></b>

В это мартовское утро солнце в Иблисе светит особо ярко. На нежно-голубом небе нет ни одного облака. Природа радуется весне, просыпается, в воздухе уже пахнет пробивающейся через ожившую землю травой. В пробудившемся от солнечных лучей саду с ветки на ветку прыгают птицы и своим щебетом высказывают радость долгожданному теплу. Лошади нетерпеливо бьют копытами в ожидании конюха и его помощников, которые, наконец-то, выведут животных за пределы дворца и пустят в поле порезвиться под весенним солнцем. И только в огромном дворце, где проживает почти сотня человек, абсолютная тишина. Хозяева дворца, прислуга и гости правителей затаились, кто у себя, кто во дворе в ожидании новостей из покоев господина. У омеги правителя Востока начались роды.

Взмокший от пота Юнги продолжает, стиснув от боли зубы, посылать проклятия своему мужу, крепче комкает в руках простыни, грозясь их разорвать. Сквозь густую пелену тумана он видит бегающего вокруг него Биби, лекаря, ещё кого-то, ему помогающего, и вновь откидывает голову назад. Юнги буквально рвёт на части от боли, которая с каждой следующей секундой только усиливается. Ещё три часа назад он спокойно лежал в постели и поедал фрукты, а сейчас мысленно малыша его так сильно не мучить уговаривает, с трудом себя в сознании удерживает.

Гуук, который покинул дворец только часа два назад, на всех порах несётся обратно, узнав от гонца, что у Юнги начались роды. Маммон чувствует нетерпение господина, вихрем проносится по улицам города, где даже лавки с утра не открывались, ведь слухи разносятся со скоростью света. Весь город не дышит, народ толпится у стен дворца в ожидании новостей о наследнике.

Гуук влетает во двор и сразу бежит во дворец к лестнице, несмотря на то, что Хосок пытается его остановить.

— Нельзя! Ты не должен входить туда! — ловит его уже в коридоре пятого этажа Хосок и прижимает к стене. — Что о тебе думать будут? Я понимаю, ты хочешь быть с ним рядом, но есть обычаи и традиции, люди тебя не поймут, и потом, ты будешь мешать лекарю. Один твой вид, и они растеряются, дай ему спокойно разродиться, — пытается уговорить порывающегося к двери спальни друга альфа. Гуук нервно ходит по коридору, кричит на стражу, даже вздох которых его сейчас раздражает, и грозится казнить всех, если с его омегой что-то случится. Каждый крик Юнги, и в альфе страдающий за омегу зверь скулит, к нему стремится. Гуук не в состоянии терпеть агонию любимого, чуть ли ногтями себе лицо не раздирает, вместе с ним страдает, его боль себе хочет.

Роды проходят тяжело, дрожащий за свою жизнь лекарь впервые так усиленно молится своим богам, чтобы и малыш, и омега уцелели. Юнги снова кричит, Гуук бьётся лбом о стену и скидывает сжимающую его плечо руку Хосока.

— Не хочу, не нужно мне детей, хочу, чтобы ему так больно не было, — толкает он пытающегося преградить его путь Хосока. — А обычаи пусть горят в аду.

Стража распахивает двери перед правителем, и стоит ему переступить порог, как он замирает на месте, оглушённый пронзительным детским плачем. Гуук скользит взглядом по омеге, грудь которого размеренно поднимается и опускается, выдыхает, что он в порядке. Плачущий от облегчения Биби с трудом одной рукой заворачивает малыша во вскипячённые по несколько раз и высушенные на солнце пелёнки, просит лекаря помочь его поднять и подходит с прижатым к груди малышом к Гууку.

— У вас альфа, мой господин, — кланяется омега, пока Гуук трясущимися руками берёт продолжающий плакать свёрток в руки.

— Мой сын, — нежно шепчет альфа, поглядывая на красное крохотное личико, и касается губами его лба. Гуук даже не дышит, не двигается, то ли боится ребёнка побеспокоить, то ли этот мираж абсолютного, затапливающего его с головой счастья рассеять. Малыш кряхтит и перестаёт плакать, а Гуук протягивает его лекарю.

— Я боюсь уронить, у меня дрожат руки, — севшим голосом передаёт ему сына Гуук и идёт к кровати, к тому, о ком все его мысли и чей голос услышать сейчас жизненно необходимо.

Юнги то ли без сознания, то ли дремлет, Гуук опускается на колени рядом с постелью и поглаживает его руку на покрывале. Перед этим омегой, перед его силой, выдержкой, перед всей той властью, которой он обладает над ним всегда только на коленях стоять. Мин Юнги, тот, кто своим безразличием может навеки запереть Гуука в темнице собственного отчаяния, куда даже лучик солнца не проникнет, и тот, кто одной улыбкой может разрушить все стены и спасти его из неё. Юнги — это глаза Гуука, потому что именно с их знакомства, он стал видеть мир по другому, замечать краски, любоваться игрой цвета. Он научился радоваться, научился испытывать огромное счастье и не менее масштабное отчаяние в страхе его потерять. Юнги научил Чонгука любить. Сперва его самого. Просто посмотрев, сказав пару слов, чугунными цепями к себе приковал, и альфа только рад. Потом Юнги научил его любить мир вокруг. Гуук только себе и признается, что то, что Юнги стал его семьёй, поменяло его мышление — теперь и империя, и Иблис для него не просто территория, которую он контролирует и, потеряв, может обрести новую — это его дом. Юнги научил его, что ради своей семьи надо что-то отдавать, стараться, заботиться. Научил человечности того, для кого незаменимых людей не было, кто жизнь человека приравнивал к жизни муравья, всегда помня о смерти своей семьи в Мирасе, которых этой жизни из-за клочка земли лишили. Но Юнги научил его ставить различия, выслушивать, перестать рубить с плеча. Народ Иблиса любит Юнги больше всех правителей империи, и Гуук это прекрасно знает, даже ревнует. Юнги невозможно не любить, и какой же он удачливый, что этот омега выбрал его, что сейчас в его постели он дал жизнь его сыну, сделал Гууку лучший подарок за всю его жизнь. Ему весь свой век только на коленях, склонив голову, целуя его руки и никогда не позволяя себе его огорчить, проживать. Чонгук поглядывает на кроху в руках лекаря и чувствует, как першит в горле, приходится опустить взгляд, сконцентрироваться на белых простынях. Мин Юнги не просто поставил Дьявола на колени, он заставил сковавшие его сердце вековые ледники оттаять, иначе что это за соленый привкус на языке и почему под веки песок забит.

— Роды были очень тяжелыми, мой господин, — тихо говорит лекарь. — Но он в порядке, ему просто нужно отдохнуть.

Гуук сразу приказывает Биби распорядиться, чтобы лекаря и его помощников осыпали золотом, а сам продолжает поглаживать и целовать руку любимого. Он убирает с его взмокшего лба прилипшие волосы, целует бледную щеку, захлебывается в нежности, которую хочет передать ему. Юнги морщит нос и медленно поднимает веки.

— Жизнь моя, — садится рядом на кровать альфа, — ты подарил мне сына.

— Я тебя ненавижу, второго сам рожать будешь, — обессилено говорит Юнги и ищет глазами малыша. Лекарь сразу подходит к ним и передаёт ребёнка альфе. Гуук теперь увереннее держит сверток в руке и аккуратно кладёт его на грудь Юнги, сам при этом придерживая.

— Он совсем крошечный, — умиляется омега, любуясь хмурящимся во сне малышом. — И он на тебя похож, — недовольно добавляет.

— А по-моему носик точно твой, — усмехается Гуук.

— Альфа, значит, — довольно улыбается Юнги.

— Альфа.

— Значит, назовём его Гук? — смотрит на мужа Юнги.

— Нет, — задумывается Гуук. — Он будет нашим единственным сыном, поэтому мы назовём его, как хотели оба — Гукюн.

— Почему единственным? — не понимает Юнги.

— А ты ещё раз хочешь пройти через такое? Я боюсь за тебя, за твоё здоровье, я не хочу, чтобы что-то угрожало твоей жизни, пусть даже это будет наш ребёнок, — твёрдо говорит альфа.

— Не скажу, что горю желанием, но и не зарекаюсь, — смеётся омега. — Мы посмотрим. Здравствуй, Гукюн, — водит губами по лбу ребёнка Юнги.

— Впервые в жизни я заплакал, и это было от счастья, — тихо говорит Гуук, с нежностью наблюдая за взаимодействием омеги и малыша. — Впервые в жизни я полюбил кого-то за одно мгновенье, просто увидев, сразу отдал ему своё сердце и всего себя. Можно сказать, что Гукюну удалось то, чего даже тебе не удалось.

— Не ври, не плакал ты, — кривит рот омега, игнорируя попытки мужа его позлить.

— Я плакал внутри, — поднимается на ноги Гууук. — Мне нужно выйти к людям, объявить о наследнике, и я сразу вернусь к вам. Отдохни пока, Биби тебя не оставит.

Юнги кивает и просит уже впустить пытающегося взять тараном дверь Тэхёна.

<b><center>***</center></b>

Стоит Чонгуку выйти из спальни, как он оказывается в объятиях Хосока. Стража поздравляет счастливого отца, Гуук приказывает всем подарить подарки, а сам в сопровождении Хосока идёт к Намджуну.

— У меня родился сын, — останавливается на пороге Гуук, с грустью смотря на обросшего друга, который сидит у окна и катает по бедру пустую чашу. Намджун с трудом поднимается на ноги, пошатываясь, подходит к нему, и Гуук, поймав его, крепко прижимает к груди. — Он альфа, — старается не замечать блестящие глаза Намджуна. — Его зовут Гукюн. И ему очень нужен рядом тот, кто будет ему опорой и защитой, каким был ты для меня.

Намджун опускает глаза, а потом молча вновь возвращается к окну.

Гуук выходит из спальни и, миновав несколько лестничных пролётов, оказывается на мраморных лестницах Идэна. Весь двор полон встретившими его громкими возгласами жителями дворца, с замиранием сердца ожидающими новостей.

— У меня родился наследник. И папа, и ребёнок чувствуют себя хорошо, — громко объявляет Гуук.

Радостное ликование толпы заставляет альфу сделать паузу.

— Он альфа. Его зовут Гукюн, — продолжает Гуук и с улыбкой слушает, как люди скандируют имя наследника и к ним присоединяется услышавший крики народ за стеной дворца.

— Совсем недавно Иблис потерял своих доблестных сыновей, встретился лицом к лицу с безжалостным и подлым врагом, но выстоял, — громко продолжает правитель, и толпа умолкает. — Сегодня я стал самым счастливым человеком вселенной, и я хочу поделиться своим счастьем с вами, я хочу, чтобы на десять дней мы отбросили в сторону все наши дела, забыли невзгоды и праздновали со мной рождение Гукюна. Мы будем пить вино, есть мясо и петь песни, но даже на одну секунду мы не будем забывать о тех, кто сегодня лежит в сырой земле, и тех, из-за кого мы с вами сегодня празднуем.

Толпа вновь срывается на громкие возгласы, а Гуук возвращается во дворец.

В городе поднимается небывалый переполох, мясники сразу же приступают к закалыванию быков и разделыванию туши, а слуги Идэна начинают готовиться к большому пиру, который будет длиться десять дней.

В спальне наверху Юнги прижимает к груди сопящий комочек и шепчет в ухо:

— Это твой народ тебя приветствует, мой маленький принц.

<b><center>***</center></b>

Уже на следующий день Юнги встаёт на ноги, но за пределы спальни не выходит, всё время проводит с Биби и малышом. Гуук эти дни дворец почти не покидает, не отходит от супруга и малыша, даже ругается с Юнги, который не может отобрать у альфы ребёнка.

— Он улыбается, я же это вижу, — лежит на постели Гуук, с мизинцем которого играет ребёнок.

— Откуда он знает, что такое улыбаться, — складывает пелёнки Юнги.

— Просто ты злишься, что улыбается он только мне, — усмехается Гуук, продолжая тискать довольного вниманием отца малыша.

— Честное слово, я тебя выгоню сейчас! — злится Юнги, который совсем чуть-чуть, но Гукюна к отцу ревнует. У этих двоих особая связь, потому что стоит альфе войти в спальню, как не дающий Юнги сомкнуть глаз своим плачем ребёнок сразу же умолкает.

— Но это и мой сын! — шутливо обижается альфа.

— А родил его я! — не сдаётся Юнги.

— Кстати, Сокджин прислал гонца с извинениями, что не приедет на празднество, потому что твой друг должен родить, может, уже родил, — говорит Гуук.

— Надеюсь, у него всё пройдет хорошо.

Малыш засыпает, и Гуук, осторожно встав с кровати, подходит к Юнги и обнимает его со спины.

— Не злись и не ревнуй, мы оба без ума от тебя, — целует он в затылок улыбающегося омегу. — Ты сделал мне такой подарок, что что бы я тебе не подарил, его не перекрыть, но я всё равно рискнул.

Гуук идёт к двери и, забрав у стражи небольшую шкатулку, вернувшись, передаёт её омеге. Юнги поднимает крышку деревянной, отделанной серебром шкатулки и с восторгом смотрит на толстое колье с тремя изумрудами. Тот, что по центру, — самый крупный, а по краям чуть поменьше.

— Я купил эти камни ещё до нападения Чжу, настолько крупных камней нет больше ни у кого, — говорит Гуук. — Мои мастера их собрали в колье. Посередине это ты, а по краям я и Гукюн, которые будут защищать своего омегу.

— Оно невероятно красивое, — восторженно поглаживает камни Юнги и, повернувшись, ждёт, пока Гуук наденет на него его. — Но ты должен помнить, что мой лучший подарок это ты и Гукюн.

<b><center>***</center></b>

К гостям Юнги готовится выйти только на четвертый день. Омега надевает синюю атласную тунику, новое колье от мужа, сам просит Биби помочь ему прихорашиваться. Гукюна кутают в тёмно-зелёный шёлк поверх его пеленок, на тоненьких запястьях малыша висит кожаный ремешок с золотой монеткой, на которой отчеканено имя отца. Гости встречают омегу ликованием и громкими возгласами, каждый хочет глянуть на сына Дьявола. Юнги, пробыв на воздухе чуть меньше часа, возвращается в свои покои.

Иблис празднует рождение наследника с размахом. Весь город украшен цветами и коврами, музыканты убирают инструменты только глубокой ночью, бурдюки с вином сменяются каждый час. Разодетые в лучшие наряды горожане пляшут прямо на центральной улице, празднуют свою защищённость. Рождение Гукюна даёт надежду всему населению империи на то, что нынешний правитель и продолжатель его рода будут долго править империей и точно защитят — Дьявол это уже доказал. Гуук отныне защищает не просто свою империю, а свою семью. Население это прекрасно понимает и, наконец-то, понемногу отпускает горечь событий четырёхмесячной давности.

Поток толпы ко дворцу не уменьшается, все несут первому сыну правителей подарки, кто сделанные своими руками, кто приобретенные. Юнги лично благодарит каждого и в день хотя бы три часа проводит во дворе, принимая людей. Иблис ждал хорошую новость после нападения Чжу. И вот над городом наконец-то разогнаны тучи, Иблис словно заново родился. Рождение Гукюна в сердце каждого жителя зародило надежду на ещё лучшее будущее. Гукюна родил самый любимый омега империи, и он однозначно воспитает достойного правителя, в котором сила отца будет тонко переплетаться с человеколюбием папы.

Очень много гостей прибыло и из далеких стран, союзники Гуука прибыли целыми семьями, в Иблисе не тушат фонари, а костер под кастрюлями не перестаёт гореть. Во дворце постоянно стоит запах мяса и меда, вино льётся рекой.

Утром, покормив малыша и завернув в одеяльце, Юнги прогуливается с ним на заднем дворе, вдали от гостей, и, зная, что у Гуука переговоры наверху, направляется к конюшне.

Конюх, увидев господина, поклонившись, удаляется, а Юнги подходит к Маммону и Венусу, знакомит их с малышом.

— Вы должны его покатать, я уверен, что в седле он будет держаться получше своих родителей, — говорит омега. — Ты, — обращается он к Маммону, — научишь его стойкости и силе, ведь ты еле дышал, когда вернулся в Иблис, но ты привёз моего альфу и спас моему сыну жизнь. Я знаю, что у тебя тоже ожидается пополнение, мне конюх нашептал, так что поздравляю, — заговорщически подмигивает. — А ты, — смотрит на Венуса, — будешь первым, на кого я его посажу, потому что ты нежнее этого силача.

<b><center>***</center></b>

— Он такой крошечный, что когда я беру его на руки, то боюсь раздавить, — снимает с себя украшения Тэхён и складывает их в шкатулку на столе, пока Хосок терпеливо ждёт его в постели.

— Он очень сильно на отца похож, даже хмурится, как он, — улыбается альфа. — Но нос и губы точно папины.

— В любом случае, он очень красивый малыш, и каждое утро он уже другой, — идёт к кровати Тэхён. — Я хотя бы раз в день должен с ним поиграть, или день прошёл зря.

— Я думаю, нам пора уже начать думать и о своём, — притягивает его к себе альфа. — Поэтому буквально через неделю объявят о нашей свадьбе. Гуук всё так же отказывается идти войной на империю Чжу, а теперь после рождения Гукюна его вообще какое-то время из дворца не вытащить, так что не будем терять время.

— Никогда не думал, что и со мной такое будет, — обнимает его Тэхён, не веря своему счастью.

— Ты заслуживаешь самого лучшего, что есть в этом мире, — нагибается за поцелуем альфа.

— Мне жаль, что вы с Гууком не можете договориться о походах, но буду верить, что он послушает тебя, и вы придёте к решению, — грустно говорит омега. — Потому что я очень не хочу, чтобы ваши отношения из-за этого испортились.

— Я его понимаю, он тоже прав, просто этот осадок внутри меня не даёт мне жить, — ерошит волосы Хосок. — Я никогда не забуду тебя в изодранной одежде, вырывающегося из-под тех уродов. Даже если Гуук так этого и не сделает, я сам пойду войной и отомщу.

— А ты разве можешь? — нахмурившись, смотрит на него омега.

— Могу, — твёрдо заявляет Хосок. — Каждый из нас обладает достаточной силой, чтобы делать что-то самостоятельно, просто у нас уже традиция делать всё вместе, и я не хотел без них. Но Намджун опять тонет в вине, а Гуук занят сыном.

— Но это ведь может разрушить вашу дружбу, — опять грустнеет Тэхён.

— Не разрушит, Гуук не может мне запрещать или приказывать, пока он не получил титул императора. Наш союз основан на добровольных началах, — укладывает его головой на свою грудь альфа. — Тебе не о чём беспокоиться, по отдельности каждый из нас — правитель огромных территорий.

— Он может получить титул императора? — в удивлении смотрит на него Тэхён.

— Давно мог бы, — хмыкает Хосок. — Но он никогда его не хотел, а сейчас, я думаю, захочет. Я бы сам тоже захотел. Для сына. Гукюн может стать сыном императора.

— Я хорошо отношусь к Гууку, он твой брат, и я очень люблю Юнги, но обида за тебя терзает меня, — печально говорит Тэхён. — Я не хочу, чтобы тебе что-то навредило, чтобы случилось так, что он пойдёт против тебя, расценив твой поступок, как предательство, если ты решишь один напасть на империю. Ничто не должно быть риском для твоей жизни, потому что я без тебя умру.

— Ты у меня трусишка, — ерошит его волосы альфа. — Вечно ты всего боишься, постоянно думаешь о завтрашнем дне, а ещё допускаешь в свою очаровательную голову дурные мысли. Гуук не будет расценивать это, как предательство, и всё будет хорошо, перестань переживать за мою жизнь, потому что мне с тобой ещё семью создавать и детей растить.

<b><center>***</center></b>

К Юнги и малышу Гуук сегодня возвращается под утро. Перед уходом за город альфа запретил слугам нести к Намджуну вино, а по прибытии нашёл друга внизу, поднявшим на ноги весь дворец, и узнал, что у двух слуг разбиты лица. Почти четыре часа Чонгук сидел у Намджуна, но все попытки образумить разъярённого альфу провалились. В итоге, Намджун снова пьёт вино, а Гуук вернулся к супругу. На вопрос сонного омеги «как Намджун?» альфа отвечает коротким «плохо». Юнги присаживается на постели, трёт руками глаза, и задумавшись, поворачивается к мужу:

— Мне нужно написать Чимину новое письмо.

— Сейчас почти полночь, любимый, — взбивает подушку альфа. — Напишешь утром.

— Нет, напишу сейчас, — слезает с кровати омега. — Чимин может спасти Намджуна, и я сделаю всё, что для этого необходимо.

— Как же он его спасёт? — хмурится Гуук. — Он спокойно вышел из этого дворца, оставил его умирать, и я понимаю, что у него были на это причины. Так с чего ты взял, что Чимин бросит только начавшую налаживаться беззаботную жизнь и вернётся к тому, кто его столько времени мучил?

— Чимину не нужно возвращаться, да и он не вернётся, — натягивает на себя халат Юнги и идёт к столу. — Чимин может дать Намджуну смысл встать на ноги, то, ради чего он вновь полюбит жизнь. Точнее ради кого.

— Я не сплю сутки, плохо соображаю, — притягивает к себе уставившегося на него тёмными глазками ребёнка Чонгук. — Делай что считаешь нужным, а потом иди к нам. Я по личику кое-кого вижу, что спать нам сегодня не разрешат, — тепло улыбается альфа сыну и касается губами крошечного носика.