Гукюн

— Если этот взбалмошный омега будет встречать меня у ворот города, учитывая, какой на улице собачий холод, я со всей ответственностью заявляю, что прямо перед всеми его накажу, — всматривается Гуук вперёд, надеясь различить городские стены, которых из-за густого утреннего тумана пока не видно.

Гуук покинул Иблис почти четыре недели назад, отправившись на север в когда-то дружественную империю, которая резко сменила покровителя и переметнулась на сторону Чжу. Гуук получает информацию от своих шпионов, которые сразу же докладывают альфе, если кто-то из союзников им являться больше не желает, и принимает меры. Дьявол надеется, что эта демонстрация силы будет уроком всем тем, кто так же захочет сменить свои приоритеты, но не особо в это верит. В последнее время слишком много новостей о том, что Чжу активировался в прилегающих к империи территориях, и Гуук умом понимает, что всех навестить он вряд ли успеет, поэтому проходится только по крупным.

Идущее позади войско империи, та его часть, которая не разошлась по другим городам, тоже с нетерпением вглядывается в молочную дымку, мечтая уже оказаться дома и увидеть свои семьи. Хосок, который на Хане слева от друга, разделяет его желание быстрее добраться до Идэна. После визита Сокджина в Иблис друзья не разговаривали сутки, Хосок выпускал пар за городом, бился на мечах, а Гуук ждал, когда он остынет. Прийти к согласию по этому вопросу альфам не удалось, но все личные передряги всегда остаются в стороне, стоит речи зайти об угрозе империи.

— Да перестань, — усмехается Хосок на слова Гуука про Юнги. — Они скучают, нас не было почти месяц. Уверен, мой будет мерзнуть, но тоже торчать за воротами, — поправляет меховой жилет альфа.

— Да, но у твоего нет живота, а этот и так тяжело переносит беременность, так ещё сам себе приключения ищет, — недовольно отвечает Гуук. — И потом, мы скучаем не меньше, ведь я теперь даже насладиться победой толком не могу, никаких замуровываний в стену, публичных казней или пыток. На всё нужно время, а мы как проносимся по очередной земле, наказываем провинившихся и сразу в Иблис летим, лишь бы их увидеть, — поднимает глаза к осеннему небу альфа.

— Пойду ещё раз нашего друга навещу, — говорит Хосок после затянувшейся паузы, пришпоривает коня и галопом уносится в сторону повозок, везущих оружие и утварь.

— Эй, Намджун, — натягивает поводья Хана рядом с закрытой повозкой Хосок. — Мы уже почти дома. Не хочешь вылезти из своей берлоги?

В ответ доносится несвязное бормотание и снова тишина. Хосок ещё пару минут кружится вокруг повозки и, поняв, что на диалог Кима не выведет, возвращается к Гууку.

— Напрасно мы взяли его с собой. Признаю, что должен был тебя послушаться, — хмуро говорит Хосок, поглядывая уже на видимые стены Иблиса.

— Ты хотел как лучше, — подбадривает его Гуук. — Ты думал, бои вернут нам прежнего друга, в итоге он даже из шатра не вылезал и с вином не расставался.

— Как думаешь, как долго ещё это будет продолжаться? Уже прошло два месяца, почему его не отпускает? — сокрушается Хосок.

— Не знаю, но очень хочу, чтобы уже прошло, и в первую очередь ради него самого же, — устало говорит Гуук. — А ещё наши фланги страдают, ты сам это видел. Он сильный полководец, без которого нам будет очень сложно. Вся наша стратегия строится с учётом троих ведущих. У нас на носу столько битв, мы окружены врагами, мне нужны его руки и его голова, а он только и делает, что пьёт. Пока пусть отсиживается во дворце, надеюсь, уже начнёт в себя приходить, а до этого я его в следующие походы не беру, — расстроенно говорит альфа. — Кто бы сомневался, что Юнги не усидит во дворце, — вздыхает Чонгук, кивком головы указывая в сторону ворот в Иблис.

Не менее сотни стражников толпятся у главных ворот в город, обеспечивая безопасность омег правителей.

<b><center>***</center></b>

Юнги ёжится от пробирающегося под меховую накидку ветра, но всё равно обратно в карету возвращаться отказывается. Он стоит прямо перед воротами, внимательно смотрит сперва на просто чёрную точку на горизонте, которая, просачиваясь сквозь густой туман, расползается, превращаясь в одну сплошную линию из людей, чётко разделяющую небо и землю. По серому затянутому свинцовыми тучами небу разлетаются редкие хлопья раннего в этом году снега, оседая на ресницах, на которых и находят свой последний покой. Морозный воздух обжигает неприкрытое ничем лицо, Юнги его почти не чувствует, но чувствует, как тлеющий уголёк в его груди разгорается, как его тепло согревает душу. Его альфа идёт к нему, и с каждым шагом Маммона этот костёр в груди омеги вспыхивает всё сильнее, заставляя забыть о морозном утре, и, не моргая, смотреть на того, кто после долгой разлуки возвращается к нему. Мин Юнги единственный человек на земле, который не просто ждёт Дьявола и отсчитывает часы до его возвращения, а который выходит к нему с кубком вина и раскрытыми объятиями. Все остальные: неважно, империи, государства, короли или простонародье — услышав, как трубят в рог, в страхе бросаются восвояси. Вот и сейчас подходящие к городу воины трубят, оповещая Иблис о возвращении правителя, а Юнги прикрывает веки и пропускает через каждую клеточку тела это протяжное безумно дорогое сердцу «Гуук». Он чувствует лёгкий толчок в животе, мысленно улыбается сыну, своеобразно приветствующему отца, и медленно двигается вперёд. Стража, убедившись, что правитель близко и омеге ничего не угрожает, расступается.

Юнги видит вышедшего из тумана и двигающегося к нему грациозной поступью Маммона. На лоснящуюся шерсть вороного коня медленно ложатся снежинки, которые, как звёзды на чёрном полотне неба, угасают навсегда. Всадник натягивает поводья коня в шаге от омеги и обеими руками принимает протянутый ему кубок, нежно касаясь пальцами бледных замерзших ладоней. Пока Гуук, не спешившись с коня, подносит кубок к губам, Юнги прислоняется лбом к морде Маммона и шепчет «спасибо, что вернул его мне». Конь фыркает и трётся о него головой, показывает, что тоже рад встрече. Чонгук спрыгивает с Маммона и сразу же притягивает Юнги к себе.

— Я буду ругаться, что ты опять ослушался, — шумно вдыхает запах его волос альфа.

— Ты искупаешься, я тебя накормлю, согрею, а потом ты можешь ругаться хоть до утра, — слушает его сердце Юнги, не в силах оторваться от груди. — Я так сильно скучал по твоим рукам.

Чонгук его не отпускает, крепко сжимает в объятиях и, заметив обнимающихся в стороне Тэхёна и Хосока, улыбается.

— Твой сын меня пнул, просил передать, что это вместо приветствия, — смеётся Юнги и чувствует, как Гуук поглаживает его живот сквозь толстый жилет.

— Я скучал по вам обоим, — целует его в лоб альфа.

— У тебя там бои, путешествия, тебе легче переносить разлуку, а мне тяжело, — вздыхает омега, продолжая зарываться лицом в его грудь, впитывает в себя запах дороги, усталости, пота, свой родной запах.

— Обещаю, малыш родится, я отправлю тебя погостить к отцу, и ты развеешься, — прекрасно понимает, как скучно омеге в Идэне, альфа. — Даже если мне придется отправить с тобой всё своё войско ради твоей безопасности.

— Главное, ты вернулся. Ты рядом со мной. Когда ты в Идэне, я чувствую себя в полной безопасности, — продолжает обнимать его омега.

— Я всегда рядом, всегда прикрываю тебя своей спиной, — поглаживает влажные от снега щеки альфа. — И ты, главное, всегда будь рядом, тогда пусть хоть весь мир на нас обрушится, даже камушек на тебя не упадёт.

Кое-как оторвав парня от себя, Гуук сажает его в карету, а сам, вновь взобравшись на Маммона, входит в ликующий и встречающий повелителей громкими возгласами город.

<b><center>***</center></b>

К вечеру весь дворец стоит на ушах, готовясь к праздничному ужину в честь вернувшихся правителей.

— Я не могу ничего надеть, что бы я на себя не натянул, я похож на те пузатые кувшины с вином, что у нас на кухне, — ноет Юнги Биби, стягивая с себя очередной наряд. — Мой альфа меня месяц не видел, а я на что похож?

— Вы беременны, мой господин, — еле сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос, Биби, боясь получить от омеги, которого лучше, когда он в зеркало смотрит, не трогать. — Уверен, вы для повелителя красивее всех.

— Ты его гарем видел? — топает ногой окончательно расстроившийся Юнги и так и ходит по комнате в одной длиной рубахе, доходящей ему почти до колен. — Ты видел, какую красоту он себе там собрал? Ты лучше всех знаешь, какой у него вкус! А теперь представь, каких омег он за этот месяц в походе повстречал! Представил? Так вот, я репка.

— Вы наливное яблочко, но точно не репка, — прыскает в кулак Биби.

— Перестань выкать, я сразу понимаю, что ты надо мной издеваешься и меня это... — Юнги умолкает, прислушиваясь к внезапной тишине из коридора.

Через минуту стража распахивает двери спальни, и в комнату входит искупавшийся и переодетый в свежую одежду Гуук. Биби, откланявшись, сразу же удаляется, а Юнги опускается на изножье кровати.

— Почему моя репка расстроена? — прикусив губу, чтобы не рассмеяться, спрашивает альфа, который до этого успел уловить часть разговора омег.

— Только мне позволено себя обзывать и быть собой недовольным! — вспыхивает Юнги, зло поглядывая на мужа.

— И тебе это должно быть запрещено, потому что ты прекрасен во всём и без ничего, — садится рядом Гуук и притягивает его к себе, засматриваясь на оголённые острые коленки и жалея о том, что чтобы покрыть их поцелуями нужно подождать ещё пару часов. — Ты самое прекрасно создание Бога, которое принадлежит Дьяволу. И Дьявол от тебя без ума.

— Так и быть, пойду в этом, — пожимает плечами Юнги и встаёт на ноги.

— Ты же не серьёзно, — щурит глаза Гуук, продолжая облизывать взглядом стройные ноги.

— Ты сам сказал, что я всё равно прекрасен, и вообще омега правителя может ходить в чём угодно, — фыркает Юнги.

— Но не голым же! — мрачнеет альфа.

— Я не голый, я в рубахе, и она длинная, а ещё дворец сильно топят и тут страшная духота, — поправляет волосы перед зеркалом еле сдерживающийся, чтобы не рассмеяться, Юнги.

— Прости, — Гуук тянется за брошенной на кровать одной из накидок и, поднявшись на ноги, кутает в неё парня. — Я твои ножки никому показывать не готов.

— Вы слишком ревнивы, мой господин, — оборачивается к нему Юнги и, встав на цыпочки, обвивает руками его шею.

— Ещё бы мне не быть ревнивым, учитывая, кто мой омега и насколько он прекрасен, — целует его в нос, а потом спускается к губам альфа.

<b><center>***</center></b>

Скатерти расстелены в главном зале дворца, слуги снуют между гостями, перекладывая дымящееся сочное мясо из мешков из овчины в блюда и еле успевая менять кувшины с вином. На ужине присутствуют только самые приближенные Гууку воины вместе со своими семьями, а так же Хосок с Тэхёном. Намджун, как и ожидалось, присоединиться отказался и снова отсиживается у себя, приказав слугам принести туда вина и закуски.

— Пока тебя не было, я занимался центральным базаром, — рассказывает поедающему мясо Гууку Юнги, который уже даже смотреть на еду не может. — Так вот я узнал, что купол для крытой части в том виде, каким я его вижу и хочу сделать, может изготовить один мастер. Во всяком случае, мне о нём много кто уже сказал, и он же, думаю, может помочь мне преобразить Идэн, в частности реализовать моё желание об искусственном водопаде.

— Так в чём проблема, — утирает губы Гуук. — Прикажи, пусть его к тебе доставят.

— Он не из нашей империи, — катает по скатерти яблоко омега.

— Не важно из какой, мы хорошо заплатим, пусть за ним вышлют.

— Он из империи Чин, — прикусывает язык Юнги, поглядывая на альфу.

— Исключено! — грозно говорит Гуук.

— Чонгук, — морщит нос Юнги, ожидающий такой реакции.

— Я сказал, что нет.

— Но, мой господин, как вы мож...

— Ничего от этой империи и её правителя нам не нужно! — отрезает альфа.

— Но вы же не враги! — возмущается Юнги, который думал, что сможет уломать мужа.

— Враги, — аккуратно отодвигает сидящего на его коленях Тэхёна Хосок и вмешивается в разговор. — Этот сын собаки лично мой главный враг, и нам от него и из его прогнившей империи ничего не нужно.

— Вам ведь не нужно с ним из-за мастера говорить, его просто надо привезти сюда, — обращается теперь уже к Хосоку Юнги.

— Нет, — повторяет за другом альфа.

— Вы просто упёрлись, а я хочу превратить Иблис в чудо света! — начинает серьёзно злиться омега и моргает Тэхёну, чтобы он вмешался.

— Я думаю, что мастер бы украсил... — открывает рот Тэхён, но умолкает перед грозным взглядом Хосока.

— Мы найдём нового мастера, — спокойно говорит ему Хосок. — Этот вам не нужен.

— А гонцы? — смотрит на Чонгука Юнги. — Пока вас не было, он присылал несколько гонцов с подарками малышу. Подарки, конечно же, собирал Чимин и...

— Я надеюсь, ты не принял, — тянется за кубком Гуук.

— Он ведь мой друг, — хмурится Юнги.

— Мы с Сокджином, может, открыто и не враги, — терпеливо объясняет ему Гуук, — но мы точно не друзья. Связи с империей Чин я не поощряю, но понимаю, что тебе нужно общаться с другом. Я думал, этот вопрос стихнет, пройдёт, Намджун отпустит ситуацию. Но мой друг никак не оправится, а я не могу притворяться, что ничего не произошло, поэтому пока всё не уляжется, я не хочу слышать и слова про империю Чин и даже про того омегу, — твёрдо заявляет альфа. — А тебе надо поменьше делами заниматься и больше отдыхать, потому что тебе мало осталось до родов.

— Это Биби что ли на мою активность жаловался? — соединяет брови на переносице Юнги. — Потому что откуда ты вообще знаешь, когда мне рожать?

— Ну, допустим Биби, — смеётся Гуук, — но я и сам не слепой, тебе же тяжело.

— Я протухну, если буду весь день на подушках восседать, — отмахивается Юнги.

— Ты очень непослушный чертёнок, — притягивает его к себе Гуук.

— Какой есть, — пожимает плечами омега, — ты же всё равно меня любишь.

— Безумно.

<b><center>***</center></b>

— Никак не можешь избавиться от своего прошлого, — смеётся вышедший на задний двор Тэхён, следя за тем, как Юнги даёт указания молодому конюху по поводу Венуса и Маммона.

— Воздух малышу полезен, — поворачивается к нему омега, продолжая поглаживать попеременно коней. — И потом, я ведь честно следил за животными, когда работал, так что мне делиться опытом не жалко.

— Ты, главное, не простудись, — подходит к нему Тэхён. — Не хочу, чтобы ты заболел. В твоём положении это опасно, — омега протягивает руку к Маммону, но конь резко подводит под туловище задние ноги, а затем, оттолкнувшись от земли передними ногами, встаёт на дыбы.

Отшатнувшийся назад Юнги следит за тем, как подбежавший главный конюх хватает поводья Маммона и, успокаивая коня, тянет их вниз. Омега мысленно благодарит небеса за то, что конь не причинил ему вреда, и отходит на безопасное расстояние. Маммона уводят в конюшню, а успокоившийся Юнги смотрит на расстроенного Тэхёна.

— Я просто хотел его погладить, — не понимает Ким, с грустью смотря на конюшню.

— Маммон не любит чужаков, он вообще никого, кроме своего Дьявола, не любит, как до меня снизошёл — чудо, поэтому ты не расстраивайся, а в будущем лучше обходи его стороной, — пытается успокоить готовящего разреветься друга Юнги.

— Я чуть тебя риску не подверг, — сокрушается Тэхён.

— Забудь, пойдём лучше пить чай со сладостями, — тянет его за собой Юнги ко дворцу, не переставая поглядывать в сторону конюшни.

<b><center>***</center></b>

— Я безумно скучал по этому, — лежит головой на груди Тэхёна Хосок на их кровати и играет с его пальцами.

— А я боялся, что ты не вернёшься с боя, — тихо говорит омега. — Юнги говорит, что только слабаки умирают, потеряв любимых, но я с ним не согласен. В день, когда ты не вернёшься, я сам вырою себе могилу.

— Не говори так, — приподнимается на локтях альфа. — Я всегда буду возвращаться, а ты будешь жить долго и, я надеюсь, счастливо, со мной.

— Я буду счастлив от одной мысли, что разделю свою жизнь с тобой, — улыбается ему Тэхён и сам тянется за поцелуем. — Только мне очень жаль господина Намджуна, — бормочет омега. — Я никогда не думал, что потеря омеги может так сильно сломать альфу.

— Может, если этот омега стал смыслом твоего существования, но я верю в Намджуна, он себя переборет и вернётся к нам, — обнимает его Хосок. — Обещаю, пусть эта чёрная полоса закончится, и Иблис увидит ещё одну прекрасную свадьбу.

— Это шутка? — подскакивает Тэхён, в шоке смотря на альфу.

— Почему шутка? Просто никак очередь до меня не доходила, — ловит его и снова валит на кровать Хосок. — Я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты стал моим супругом.

Тэхён, не справляясь с эмоциями, прикладывает ладони к губам и наполненными слезами счастья глазами смотрит на Хосока.

— Ты же не ответишь мне «нет»? — выгибает бровь Хосок, сдерживая улыбку.

Тэхён зарывается лицом в его грудь и, крепко обняв, бурчит еле слышное «да».

<b><center>***</center></b>

Юнги не успевает насытиться присутствием во дворце своего альфы, как над Идэном начинают сгущаться тучи. Чонгук, который вернулся всего как пару недель, снова начал пропадать или за городом, собирая войска, или в башне с Хосоком и своими полководцами. Юнги видит альфу только по ночам за пару минут до того, как проваливается в сон. Утром Чонгук уходит всегда на рассвете, и омега вновь его не застаёт. Юнги пробовал пару раз узнать причину такой внезапной активности, учитывая, что на первый взгляд в империи, вроде, всё тихо, но Чонгук всё время уходит от ответа. Всё вскрывается на четвёртый день, когда Юнги, увидев с окна, что во дворе какая-то суматоха, в повозки грузят мечи и щиты, теряет всякое терпение и направляется вниз.

— Я твой муж, твой омега, тот, кто носит твоего ребёнка, — громко заявляет Юнги, не стесняясь ближайших соратников альфы, стоящих рядом. — Я имею право знать, что происходит, что нам угрожает. Я хочу знать, почему морщина на твоём лбу эти дни не разглаживается и почему я вижу тебя только за пару минут до сна.

— Тебе не нужно из-за этого переживать, — мягко говорит Гуук и протягивает к нему руку.

— Я буду переживать! — рычит Юнги и скидывает его руку. — Это так не делается. Твоё «не переживай» не обладает магической способностью и не заставит меня и вправду не переживать! Не хочешь, чтобы я переживал, говори, что происходит, потому что догадки в моей голове меня пугают. Что-то ужасное случилось, я вижу это по тому, как сильно ты нагружен.

— Мне доложили, что на юго-востоке у границ империи скапливаются войска Чжу, — тихо отвечает ему альфа.

— На империю напали? — не понимает Юнги.

— Может быть, прямо в эту минуту уже и напали, — отвечает Гуук. — Я пока не знаю, я встречу своих людей, засланных на разведку, уже на пути к границе. Если её прорвут, то это будет угрожать империи, поэтому, к моему огромному сожалению, я вынужден снова покинуть тебя, — еле слышно добавляет.

— Нет, — выдыхает Юнги, отказываясь верить. Только не это, только не очередной поход, в котором его альфу может ждать смерть. Последний месяц его отсутствия был адом для омеги, ведь как бы он с собой не боролся, но подсознание подбрасывало только самые страшные картинки, заставляя его просыпаться среди ночи лицом на мокрой подушке. Хочется лечь на каменный пол и биться в истерике, умолять, уцепиться за его ноги, не давая ему и шага за пределы дворца сделать, вновь его одного оставить. — Я не успел насытиться тобой, я не буду опять спать один в холодной постели, — с мольбой смотрит Юнги на альфу.

— Юнги, — твёрдо говорит Чонгук.

— Буду, — шумно сглатывает омега, пробегается взглядом по его доспехам, борется с резко пересохшим горлом. — На самом деле я буду согревать нашу постель и ждать тебя, — горько улыбается. — Я ведь выбрал воина, а воин должен защитить свою империю.

— Люблю твоё огромное сердце, — подносит к губам его замёрзшие руки Гуук. — Мы выдвигаемся через пару часов, а пока иди, теплее оденься, раз уж хочешь во дворе со мной побыть.

Юнги покорно кивает. Вернувшись в спальню, он переобувается в теплые сапоги и, укутавшись в меховую накидку, снова идёт вниз. Раз уж им осталось пару часов до очередной разлуки, Юнги проведёт их с ним.

Войско империи, близкое к точке нападения, уже собрано на границе для отражения атаки, остальных приведут Гуук и Хосок. Намджуна решено оставить в Идэне, так как пользы от него, судя по последнему походу, не будет, и Хосок с Гууком будут только беспокоиться о друге, что отвлечёт от боя.

Несколько часов проходят, как миг. Юнги сидит с чаем на террасе, следит за приготовлениями в поход, улыбается Гууку, и только он сам знает, сколько сил вложено в то, чтобы удержать эту улыбку на лице, не дать ей осыпаться крошкой под ноги. Юнги начинает казаться, что и рожать он будет в его отсутствии, и даже мысль об этом уже пугает. Одно присутствие Гуука во дворце, и Юнги чувствует себя всесильным, когда его нет — он ходит поникшим, всё на ворота поглядывает, вроде, нормально функционирует, виду не подаёт, но всё равно, как под рёбрами без него тянет, чувствует. Гуук этот страх и грусть видеть не должен, Юнги ему улыбается, шлёт воздушный поцелуй и подбадривает. Его Дьявол отправится в бой с его именем на устах и вернётся с победой. Юнги его дождётся, ведь даже время над их любовью не властно.

Осеннее солнце готовится ко сну, близится час расставания, Юнги, кусая губы, уговаривает себя не расклеиться прямо перед всеми, не дать слабину и направляется к стоящему рядом с Мамонном и ждущему его альфе. Тэхён просто зарылся лицом в грудь Хосока, и они уже как пару минут застыли статуей во дворе. Порой все слова кажутся лишними — Тэхён то, как сильно по нему скучать будет, своими объятиями показывает, Хосок ему то же самое каждым биением своего сердца только для него доказывает.

— Закат нынче кровавый, — поднимает лицо к небу Юнги, борясь с предательскими слезами, не позволяя им наружу вырваться, и останавливается напротив мужа.

Небо затянуто красной пеленой, ни единой тучи. Солнечный диск уже вплотную приблизился к горизонту, Юнги видит, как от него вверх тянутся полосы света, а сам горизонт, поглотив солнце, окрашивается в огненно-красный цвет, заставляя сердце сжиматься то ли от красоты, то ли от непонятного страха, просочившегося внутрь с момента, как солнце покинуло небесный свод. Весь двор полон воинов, выдвигающихся за ворота повозок, Юнги ничего не слышит, он стоит напротив Гуука, словно в коконе, в который ничего не проникает, который ничто не пробьёт. Эти пара жалких минут — всё, что осталось омеге до того, как любовь всей его жизни выйдет за ворота. И пусть небо его пугает, Юнги на этом зацикливаться не будет, он своего альфу на этом же месте даже спустя года дождётся.

— Вернитесь ко мне живым, мой господин, — протягивает ему руки омега, а Чонгук опускается на одно колено и, притянув его к себе, прислоняется лбом к его выпирающему животу.

— Береги папу и веди себя хорошо, — просит ребёнка альфа.

— Вернитесь ко мне живым, мой господин, — повторяет дрожащими губами Юнги. Он держится уже почти шесть часов, все свои силы на то, чтобы по швам не разойтись, тратит, но Чонгук, уходя, зацепит эти нити, Юнги, как тончайшую парчу, распорет.

Гуук поднимается на ноги, смотрит на него пристально, никаких объятий, они стоят в расстоянии шага, его не сокращают.

— Вернитесь ко мне живым, мой господин, — альфа чувствует нотки раздражения в его голосе. Чувствует эту злость на судьбу, жизнь, только не на него.

— Ты дождись, — притягивает его к себе Гуук, прислоняется лбом ко лбу. — У меня нет выбора, я вернусь, потому что я хочу взять сына на руки, потому что хочу тебя ещё раз обнять. Ты не говоришь, не показываешь, но я всё вижу, любовь моя, и то, что у тебя внутри творится, чувствую.

Они так и стоят пару минут на фоне красного неба, лбом ко лбу, прикрыв веки, пальцы с пальцами сплетены, в своём коконе, в который ничего извне не проникает.

Воины готовы отправляться, альфы взбираются на коней, Гуук следует их примеру, а Юнги гладит Маммона:

— Приглядывай за ним, — шепчет. — Верни мне его, — просит.

Воины двигаются к воротам, Юнги следит за тем, как его альфа покидает Идэн. У самых ворот Гуук оборачивается и ловит последний воздушный поцелуй, на который неизменно отвечает улыбкой. Как только массивные ворота закрываются за воинами, Юнги разворачивается и горделивой походкой, высоко задрав подбородок, мимо слуг и стражи идёт к себе. Он с трудом отрывает прибитые гвоздями к полу ступни, оставляет за собой кровавые следы, но продолжает буквально за шкирку тащить лохмотья себя вперёд, уговаривая не развалиться прямо в коридоре. Он даже успевает легонько улыбнуться выбегающей из соседних с его покоев прислуге со сменным бельем, терпеливо ждёт, пока стража, поклонившись, распахнет перед ним двери спальни, и перешагивает за порог.

Стоит омеге услышать характерный щелчок закрывающейся за спиной двери, как он сползает на пол и, прикрыв ладонями лицо, громко всхлипывает. Здесь, в их общей спальне, можно не держать маску, не изображать достойного правителя омегу, у которого кости из камней высечены. Здесь можно быть собой, а именно умирающим от разлуки, оставшимся один на один с этим пульсирующим внутри одиночеством, когда как во дворце проживает двести человек, а ему нужен только один.

А закат и правда кровавый, Юнги утирает мокрое от слёз лицо и смотрит в окно, продолжая сидеть на полу. В воздухе пахнет кровью, и это не фантазия расстроенного беременного омеги, Юнги чувствует её запах вперемешку с запахом пепла. Так пах дом Джихёна, когда он его покидал. На сердце не спокойно, но Юнги валит это на разлуку, не хочет думать о плохом, о том, что его Гуук может вернуться не на коне.

<b><center>***</center></b>

Гуук с армией присоединяется к отбивающимся войскам на пятый день после того, как покидают Иблис. Альфа вместе с Хосоком и приближёнными военачальниками взбирается на холм, по которому проходила теперь уже разрушенная стена, и всматривается в долину, покрытую чёрным расплывающимся пятном вражеских войск.

— Где эта мразь? — оборачивается он к командующему фалангами вместо Намджуна Мерту.

— У себя отсиживается, ни разу за эти дни его видно не было. Войска ведут полководцы и его союзники, — докладывает высокий альфа крепкого телосложения, который получил неожиданное повышение.

— Что и следовало ожидать от крысы, — сплёвывает под сапоги Гуук, — ну раз он сам вылезать не хочет, мы его выкурим, — кивает он Хосоку.

— Оборону наши неплохо держали, — говорит Хосок. — Я думал, потерь будет больше, но мы потеряли только четыре приграничных села.

— Бохайя видели? — спрашивает Гуук про верного помощника Чжу, с которым сталкивался один раз во время похода на Север.

— Нет, и его не видно, — отвечает Мерт.

— Странно это всё, — хмурится Гуук. — Пусть и обороняться нам приходится очень редко, вы молодцы, отлично справились. Дальше действуем по обычной схеме — будем наступать. Я хочу эту мразь, так что не ждём очередного удара, а нападаем сами. Меняем схему построения из-за Намджуна, я беру на себя правый фланг, левый — Мерт, Хосок отвечает за центр.

— Фланги самая тяжелая часть, давай поменяемся, — противится Хосок.

— С чего это? — выгибает бровь Гуук. — Чжу ждёт именно меня, поэтому и отсиживается, но он ждёт меня по центру, я зайду справа и уничтожу этого ублюдка.

Через полчаса Гуук и Хосок присоединяются к обороне, и по приказу войска империи начинают контрнаступление. В ушах звенит от скрежета метала, от бьющихся о щиты мечей разлетаются искры, стрелы летят в обе стороны, накрывая войска смертельным градом, под копытами напуганных лошадей гибнут раненные. Гуук продолжает вместе с левым флангом замыкать большую часть вражеских войск, чтобы добить их в живом кольце, и к своему ужасу видит, как с дальних холмов вниз стекается подмога нападающим. Гуук опускает свой меч на головы несчастных, посмевших бросить вызов самому Дьяволу, и прорывается в центр врага. Он видит знакомые лица, пусть и скрытые наполовину шлемами, узнает правителей государств, с которыми в своё время не договорился и мелочиться не стал, Чжу всё равно нигде не видно.

Очередной предсмертный хрип, Гуук на ходу выдёргивает меч из свалившегося с коня на сырую от вновь начавшегося мокрого снега землю воина и, вытерев его о свои же штаны, бьёт Маммона по бокам.

— Что-то здесь не так, — останавливает он коня рядом со считающим убитых Хосок.

— Семьдесят пять, — меч вновь над головой Ворона.

— Хосок! — окликает его Гуук.

— Я собьюсь, — пропускает вперёд своих воинов Хосок и слушает друга.

— Что-то здесь не так, — оглядывает долину Гуук.

— В смысле?

— Во-первых, бой ведётся не по тактике Чжу, во-вторых, мы стольких уже положили, а я вижу разные племена, разные гербы, но уверен, никого из армии Чжу я сегодня не видел. С нами воюют только союзники, — сильнее мрачнеет альфа. — Чжу нигде не видно. Он ведь ведёт армию, нападение объявлено от имени его империи.

— Ничего не понимаю, — натягивает поводья Хана Хосок.

— Я тоже, — поднимает глаза к небу Чонгук, вспоминая слова Юнги про небо, когда он покидал Идэн. — Может, он всё ещё в шатре?

— Давай тогда разобьём их до конца и проверим.

Рассвет встречает Гуука, сидящим на холме среди разворошенного поля, усеянного трупами, над которыми летают готовящиеся к кровавой трапезе стервятники. Несмотря на то, что с обеих сторон большие потери, основная часть вражеских войск всё ещё ведёт бой. Гуук не собрал все войска империи, взял только основной состав и созвал войска из ближайших к Иблису городов, но даже с такой численностью он уверен, что сможет отразить нападение. Войско врага разрозненно, нет общей тактики, сразу видно, что они представляют разные государства и правителей, у Гуука чёткая стратегия и один устав для всех.

Он ногой отпихивает шлем, упавший с головы лежащего рядом с перерезанным горлом воина, блики с которого падают на глаза, и смотрит на своих солдат, отягощённый думами. Вроде, обычное нападение, даже вглубь смогли прорваться, но всё равно что-то не так. Чжу нет, и пусть те, кого Хосок пытал, говорили, что он в лагере со своей армией, Гуук в это не верит.

Птицы закрывают солнце, которое и так из-за серых туч не видно, кружатся над пахнущей кровью долиной в благодарственном танце. Снег тонкой вуалью ложится на мёртвых воинов, кутает их словно в саван. Она медленно ходит между погибшими, волоча за собой подол длинного черного платья, костлявыми пальцами веки павших прикрывает, собирает свой урожай и безумно любит Дьявола, который всегда к ней щедр.

Гуук перекатывает в ладони камушки, подобранные с земли, сосредоточенно смотрит на ложащиеся на землю и вмиг окрашиваемые в красный снежинки, даже глубокая морщина, проходящая посередине лба, не портит красивое лицо Дьявола.

— Это отвлекающий маневр, — резко подскакивает на ноги альфа и швыряет камушки в сторону.

Хосок, разговаривающий со своими воинами в преддверии очередной атаки, сразу идёт к другу.

— В чём дело? — спрашивает альфа.

— Он в Иблисе.

— Что? — растерянно смотрит на него Хосок.

— Это был отвлекающий маневр. Этот сукин сын в Иблисе, — выпаливает Гуук и срывается к коню.

Хосок в шоке пятится назад, а потом, развернувшись, бежит к Хану. Гуук взбирается на Маммона и, оставив большую часть войск с Мертом, велит трубить, разослать гонцов и срочно созвать все войска империи к Иблису.

— Сердце империи черепов — Иблис, — заявляет своим командующим до отбытия Гуук, восседая на коне. — Я верю в вас и вашу силу, вы не позволите им прорваться, а я не позволю им захватить столицу. Выживайте, потому что я не хочу праздновать нашу победу один.

Войско провожает правителей громкими возгласами и возвращается на поле боя.

Гуук хочет ошибаться, но он никогда не ошибается. Дурное предчувствие не оставляло его с момента прибытия на границу, но альфа его отгонял, отказывался прислушиваться к зверю, который гнул его кости и вопил об опасности. Гуук потерял пять суток в пути и сутки на бой и раздумья, чтобы понять, что угодил в капкан, умело расставленный Чжу. Он себе этого не простит. Уверенность в том, что никто не осмелится так нагло пойти против него, сыграла с ним злую шутку. Даже если он сократит путь, то, максимум, на сутки, помчится без привалов, загонит Маммона и всех остальных лошадей. Гуук не успеет. Но думать о том, что он не сможет, он даже не хочет. Он сильнее бьёт по бокам коня и окружённый воинами срывается домой. Хосок вообще не думает, он не будет, всё, что он хочет — ветер в лицо и цель — видеть стены Иблиса, за которыми не просто его город, народ, но и смысл его существования.

<b><center>***</center></b>

Кровь просачивается на улицы Иблиса на шестой день после отбытия Гуука, она сперва тонкими струйками, потом целыми ручьями накрывает вымощенные камнем улочки окраин, стекает к центру. Густой чёрный дым стоит над столицей, как купол, который не в силах создать ни один даже самый лучший мастер в этой части мира, но способен огонь. Лязг мечей, крики людей, мольбы о пощаде до Идэна не доходят, но Юнги их всё равно слышит. С самого раннего утра, как бы он не прикладывал ладони к ушам, он слышит агонию своего народа, плач младенцев в брошенных колыбелях и противный звук рассекающего плоть метала.

Они пришли на рассвете, выбрали время Дьявола, как саранча, заполонили улицы города, вырезая население без разбора. Оставленное на охрану Иблиса войско бьётся из последних сил, но значительно уступает в силе. Чжу привёл с собой всю свою армию и приказал не жалеть никого.

Юнги приказывает всем обитателям дворца спрятаться в подвале и на нижних этажах с темницами. Сам омега, накинув на плечи длинную меховую накидку, спускается в главный зал. Он подходит к трону Гуука, проводит пальцами по подлокотнику, словно хранящему тепло родных рук, подпитывается его силой и, приказав прислуге поставить рядом с троном кресло, направляется к Намджуну.

Альфа находится в своих покоях в скверном расположении духа. Намджуна никто не обслуживает, вино не несут, и мутно смотрящий на Юнги мужчина сперва его даже не узнаёт, путает с прислугой.

— Если я погибну сегодня, — с презрением смотрит на пытающегося подняться с кровати альфу Юнги, — а Гуук, не справившись с потерей, превратится в тебя, то я прокляну его с того света и прокляну себя, что полюбил такого слабака, который не смог пережить потерю омеги.

— Лучше вина принеси, — раздражённо говорит Намджун, даже не вслушиваясь в его слова.

— Империя горит, на нас напали, и гроза этих земель, лучший воин империи, ищет только вино, и всё почему? — горько улыбается омега. — Потому что от него ушёл омега, — плюет он на пол и идет к двери. — Не шуми, может, дольше проживешь, — оборачивается к нему Юнги на пороге и выходит за дверь.

Дворец пустой. Юнги идёт по тёмным коридорам, по которым обычно снуют слуги, и сталкивается с выбегающим из зала Биби.

— Юнги, спустись вниз, — молит его Биби.

— Зачем? — оттолкнув его, проходит в зал омега.

— Надо спрятаться, — вбегает в зал за ними Тэхён. — Юнги, дворец покинуть никак не выходит, все, кто вышел за ворота, погибли, их слишком много и держат нас в кольце с момента, как вошли в город, но мы можем спрятаться.

— Мы переоденем вас, как прислугу, вряд ли они знают ваши лица, — продолжает слёзно молить Юнги Биби.

— Вы оба идёте вниз, а я буду здесь, — заявляет тоном, не терпящим возражений, Юнги.

— Тогда и я останусь, — твердо говорит Тэхён.

— Ты не останешься! — кричит на него Юнги. — Кто-то из нас должен выжить. Это мой дворец, моя империя, я не буду прятаться, а вы если это не сделаете, я прикажу вас силой запереть.

— Или ты идёшь со мной вниз, или я остаюсь с тобой, — не сдаётся Тэхён, и Юнги, усмехнувшись, кивает страже. Сопротивляющегося и кричащего омегу насильно волокут в подвальные помещения.

— Ты чего ждёшь? — поворачивается к Биби Юнги.

— Я остаюсь, — твёрдо заявляет омега.

— Это приказ.

— Я ослушался. Я не смогу сказать ему, что не уберёг тебя, во второй раз на это никаких сил не хватит. Поэтому если такова наша судьба, то я останусь, — опускается на пол у окна Биби, всем своим видом показывая, что не двинется с места.

Юнги устало выдыхает, поправляет кольца на пальцах, поглаживает то самое с надписью «моя жизнь» и улыбается. «Пахло кровью, любимый, но я не думал, что моей, — шепчет про себя омега, прикрыв веки. — Но это даже хорошо, потому что я твою смерть пережить не смогу. Ты, главное, не сломайся, отомсти за нас. За Иблис. Пусть кровь наших врагов покроет кровь всех тех, кто погиб в этой битве за меня и твоего сына». Юнги опускается в кресло, кладёт подаренный ему альфой меч рядом и смотрит на двери.

<b><center>***</center></b>

Чимин следит за тем, как раскатывают тесто для пирожков на кухне, облокотившись о стол, и таскает мелко нарезанное мясо для начинки из блюда перед собой. Чимина во дворце Сокджина приняли сразу, он сомневается, что по доброте душевной, скорее, из-за страха перед правителем. Чимин почти не помнит несколько дней в пути, потому что был не в себе. Истощенный от постоянных дум организм, видимо, включил режим сохранения энергии, и весь путь омега проспал, с трудом просыпаясь на зов Сокджина, чтобы поесть. У Чимина хорошо обставленные просторные покои с видом на прекрасный сад, но он предпочитает спать с Сокджином. Это было вынужденной мерой после трёх суток бессонницы, потому что как только Чимин прибыл во дворец, сон с ним попрощался. Стоило омеге закрыть глаза, как он видел Монстра. Только Намджун во сне его не пугал, к этому омега уже привычный. Он видел стоящего посередине их спальни на коленях альфу, который, придерживая сквозную дыру на груди, одними губами без остановки повторял «за что?» Чимин больше веки не прикрывал. Он слонялся ночами по дворцу, несмотря на холод, выходил в сад, а на все вопросы Сокджина, как спалось, отвечал, что хорошо. Сокджину докладывала прислуга, что омега по ночам часто гуляет, но он всё ждал, что тот сам расскажет про бессонницу, но не дождался. Так продолжалось, пока омега не потерял сознание прямо во время обеда с ним.

В ту ночь Сокджин забирает Чимина к себе, и сопротивляющийся этому первый час парень сразу же засыпает. Когда Сокджин рядом и омега окружен его запахом и вещами, то Намджун во снах не приходит, не ковыряет всё ещё открытые раны. Первые недели проходят, как в тумане, Чимин всё так же убеждает Сокджина, что всё в порядке, улыбается на все его вопросы, но альфа прекрасно видит эту фальшивую маску, собранную из уже сколько раз разлетевшихся в стороны осколков, и не давит.

Ничего не в порядке. Чимин каждое утро вдыхает морозный воздух, кутается в толстый плед и сидит на балконе дворца, бесцветным взглядом смотря вдаль. Намджун застрял в нём колючим кустом, Чимину без потерь от него не избавиться. Он кожей чувствует, как эти колючки изнутри плоть рвут, наружу вырвавшись, вокруг груди обматываются, давят, дышать не дают. Тут ни один лекарь не поможет, без риска для жизни его не извлечёт. У Чимина, может, и есть иммунитет к боли, но чувствовать он её не перестает, за несколько городов, рек и лесов от него — ему всё равно больно. Невозможно сбежать о того, кто внутри. Чимин покинул Иблис, ушёл от Намджуна, но по-прежнему лёгкие битым стеклом забиты, потому что куда бы он от него не бежал, не сбежит — он его с собой, под кожу вшитым, таскает.

Чимин по несколько раз на дню ногтями в свои руки вонзается, то, что он живой, себе напоминает, но кожа его будто панцирь, он физическую боль не чувствует, от моральной умирает. Он крадёт с кухни ножик, в моменты, когда Намджун в нём голову поднимает, подушечками пальцев на лезвие давит, только вид собственной крови и отрезвляет. Всё, о чём он мечтает, — это новая жизнь. Если бы он мог, то обескровил бы себя, чтобы этот яд одержимости вымыть, снял бы эту кожу, на которой карта его прикосновений, его побоев, отметин, отрастил бы другую, но он здесь бессилен.

На десятый день у Чимина случается истерика, но ему везёт, что Сокджин оказывается во дворце. Альфа находит Чимина у зеркала, вырезающего метку Намджуна. Залитый кровью, обезумевший омега сдирает кухонным ножом кожу под ключицами, не даётся в руки. Сокджин с трудом ловит его, усмиряет, так и лежит с ним на полу, придерживая рану почти час, пока глухие рыдания и попытки вырваться не сменяются стеклянным взглядом, изучающим потолок.

— Он такой же, — хрипит Чимин, не моргая смотря в потолок. — Твой потолок, узоры похожи.

— Я прикажу его сменить, — прижимает его же рубаху к ране альфа.

— Боль будет всем, что я буду чувствовать, — так и лежит распятым под ним ничего не чувствующий омега. — Он мне это обещал. Боль между нами была обязательна. Я никогда от неё не избавлюсь.

— Ты правда хочешь умереть? — приподнимается на локтях Сокджин, внимательно смотря на осунувшееся лицо.

— Если да, ты мне поможешь? — наконец-то отрывает глаза от потолка Чимин.

— Я помогу тебе захотеть жить, сменю хоть все потолки, хочешь, весь дворец переделаем, но ты от него избавишься, — присаживается Сокджин. — Ничто не вечно, и боль тоже. Но ты должен мне помогать. До встречи с тобой я был другим человеком, ты доказал мне, что нельзя верить в одну придуманную собой истину, что люди бывают разные и нельзя про всех думать одинаково. Я докажу тебе, что ни одни, даже самые глубокие чувства, не важно, любовь или ненависть, не живут вечно. Я вытащу его из тебя, обещаю, даже если сам его место и не займу.

— Тебе не нужно занимать его место, ведь оно — кладбище моих надежд, — приподнимается Чимин и сам придерживает рану. — Займи новое, и я буду тебе помогать.

<b><center>***</center></b>

Сокджин Чимина не беспокоит, наоборот, даёт ему абсолютную свободу, пусть омега и знает, что к нему после случая с меткой приставили повсюду за ним следующего человека. Сокджин старые раны не бередит, много говорит о планах, о будущем, каждый вечер ужинает с омегой, заставляя его хорошо питаться, и всячески развлекает. Сокджин даже ради Чимина выслал два раза гонца в Иблис с небольшими подарками для малыша Юнги. Чимин альфу не понимает, такая бескорыстная доброта в его голове никак не укладывается.

— Скажи, почему ты так обо мне заботишься? Только не говори, потому что любишь, — во время очередной прогулки по саду с альфой спрашивает Чимин.

— То, что твоё первое знакомство с отношениями и чувствами прошло, мягко говоря, не удачно, не значит, что любви нет, — улыбается ему остановившийся у покрытых снегом кустов Сокджин.

— Я ведь обуза тебе, ты прекрасно понимаешь, о чём я, вдобавок ко всему, ты потерял таких сильных союзников из-за меня, — бурчит омега, морщась от щиплющего кожу мороза.

— А зачем они мне? — внимательно смотрит на него альфа. — Зачем мне сила, новые территории, союзники, которые будут помогать их получать, если я не вижу смысла? До тебя в моей жизни его не было, и, поверь мне, вкус победы и достижений исчезал к рассвету, а с тобой он только насыщеннее с каждым днём.

— За что меня любить-то? — ломается голос Чимина. — Посмотри на меня, я с трудом на человека смахиваю. Зачем тебе поломанная кукла с чужим именем на ключицах?

— Не смей себя принижать, — хмурится Сокджин. — Мой папа всю жизнь держал моего отца за идиота, внушил мне, что омега, познавший другого альфу, всегда мысленно останется с ним, а каждого следующего будет использовать для достижения своих целей. Ты мне показал другой мир. Я влюбился в тебя, как зелёный мальчишка, потерял голову, и с каждым днём влюбляюсь всё сильнее, потому что ты, Пак Чимин, самый чистый человек во вселенной, и ты никому не принадлежишь. Пусть на тебе написано его имя, но ты не его. Ты не мой. Ты принадлежишь только себе, — уверенно говорит альфа. — И если ты позволяешь мне быть рядом, разделить с тобой твой путь, то я этому уже счастлив. Я люблю тебя за честность, что ты, прекрасно зная, что я хочу сделать тебя своим омегой, правителем империи наравне со мной, не подкупаешь меня сладкими речами, а говоришь правду о своих чувствах, пусть даже она делает мне больно. Я люблю тебя за твою силу, что, пройдя ад, потеряв часть себя, ты всё равно выстоял, не сломался, не наложил на себя руки. Я люблю тебя за звёзды в твоих глазах, которые, вроде, и погасли, но иногда, совсем редко, когда ты смотришь вдаль и, видимо, вспоминаешь что-то дорогое сердцу, они мерцают. Я люблю тебя за нового себя. И если в тебе она проснётся, то я стану самым счастливым альфой в мире, но в то же время, если не проснётся, я пойму, потому что сложно на выжженной земле что-то вырастить. В любом случае, я искренне верю, что моей любви нам обоим хватит.

<b><center>***</center></b>

В Идэн армия Чжу прорывается только на третий день. Чжу не ожидал, что войска, охраняющие дворец, будут настолько самоотверженно биться, и тем более не ожидал, что так тяжело будет пробить ворота, которые ни тараны, ни огнемёты не берут. Гуук и правда отстроил Идэн, как неприступную крепость. Чжу зол не только на препятствия, ещё и на то, что судя по шпионам, передающим друг другу информацию, Гуук покинул границы намного раньше его ожиданий. По договорённости с союзниками, битва на границах должна была полностью поглотить внимание Дьявола и растянуться на несколько дней, давая Чжу побольше времени для уничтожения Иблиса. В итоге он потерял уже три дня, а дворец пока так ещё и не взял, союзники бушуют, что на границе потери растут, а Дьявол несётся в Иблис. Чжу должен успеть до его прихода всё закончить, сломать Гуука реальностью, в которой он потерял всё, и добить своим войском.

Юнги слышит, как с грохотом падают ворота и часть стены после нескольких суток попыток. Он сидит в зале, но в своей голове чётко видит, как они подбираются ко дворцу, слышит топот врагов со двора, как разносят фонтан со статуей Маммона по центру, и камни разлетаются в сторону.

Биби так же сидит у его ног, всё это время рассказывая истории, которые пережил, которые услышал, отвлекает омегу, кормит полосками высушенного мяса, остальные припасы у спрятавшихся внизу, а во дворце даже печи разводить некому, кутает в шкуры зверей. Они уже в коридоре, снова лязг мечей, вскрики, предсмертные хрипы. Идэн охраняли пятьдесят воинов, Юнги смотрит на оставшихся внутри пятнадцать воинов Дьявола и одними губами шепчет им «спасибо». Они уводят взгляд, жалея не о том, что через минуту погибнут, а о том, что сил уберечь не хватит. Бой длится недолго, пятнадцати человек с сотней не справиться. Пятеро падают прямо на пороге, подкошенные вражескими мечами и заливая пол своей кровью.

Ни мускул на лице омеги не дёргается. Юнги сидит в кресле, облачённым в красный шёлк и окружённым кольцом доблестных воинов империи, которые положат свои жизни ради омеги правителя, и следит за тем, как они бьются. Под ногами омеги лежат трупы, растекающаяся хаотичными узорами кровь и стеклянные глаза. Последний воин, придерживая проткнутый мечом живот, падает на колени, а потом, уткнувшись лицом в пол, испускает свой дух. Войска врага расступаются, пропуская вперёд высокого мужчину с суровым лицом и длиной косой. Юнги сразу понимает, что это главный.

— Мне говорили о твоём тонком уме и якобы духовной силе, но о красоте умолчали, — расплывается в улыбке чужак.

Юнги постукивает пальцами по подлокотнику, внимательно смотрит в его глаза.

— Мне говорили, что трусы приходят по ночам, в отсутствии хозяина дома, но о том, что я такого в реальности встречу, умолчали, — приподнимает губы в презрительной улыбке омега.

— А ты смелый, — подходит ближе Чжу, оставляя следы на каменном полу от испачканной в крови подошвы. — Но смелость тебе не поможет, мои войска вырезают население, и в этом дворце выживших не будет, только тебя я убью красиво.

— И каково это, быть трусом? — щурит глаза омега. — Приходить туда, где нет Дьявола? Настолько сильно ты его боишься? Не стесняйся озвучивать, все и так уже это поняли.

— Первым делом я отрежу твой язык, — шипит взбешенный альфа.

— Я правда тебя понимаю, сложно его не бояться. Сам побаиваюсь порой, — усмехается Юнги. — Ты выманил его, подумал, легко город захватишь, и захватил, поздравляю, но ты не подумал, что взбесил зверя. Не подумал, что Гуук обрушивается на империи их завоевывать, и никто не выживает, а что будет, если Гуук будет делать это ради мести? На что ты обрекаешь свой народ?

— Гуук долго не протянет, не сомневайся, — выплёвывает слова ему в лицо Чжу, — но сперва он умрёт, увидев твоё выпотрошенное тело, а потом уже встретившись с моим мечом.

— Ты недооцениваешь моего альфу, и меня этим обижаешь, — поднимается на ноги Юнги.

— Во истину ты прекрасен, даже живот тебя не портит, — жадно разглядывает облачённого в красный шёлк омегу Чжу. — Ну скажи, что жалеешь, что стал его подстилкой. Что жалеешь, что будешь платить за роскошь в пару месяцев своей жизнью и жизнью сына. Начинай ползать, а я тут посижу, — грубо отталкивает его в сторону и опускается на трон Гуука.

Юнги еле сдерживается, чтобы не наброситься на подлеца, который осмелился сесть на место его мужа.

— Я омега Гуука, не путай меня со своими, такими же трусливыми, — зло говорит Юнги и слышит звук меча, рассекающего воздух, за его спиной.

<b><center>Четыре дня назад. Империя Чин.</center></b>

Сегодня Чимин просыпается один и, поняв, что в спальне альфы нет, накинув на себя халат, идёт вниз позавтракать. Он видит бегающих туда-сюда по коридорам слуг, не понимает, что за переполох с утра, и вместо кухни, где любит таскать свежеиспеченные лепешки, заворачивает в зал. Зал полон облачённых в доспехи воинов, Сокджин находится за столом у окна, внимательно слушающим своего помощника.

— В чём дело? Что случилось? — посильнее запахивает полы халата Чимин, внимательно смотря на альфу.

— Почему ты так легко одет? — хмурится Сокджин и подходит к нему. — Двери не закрываются с утра, здесь холодно.

— Что-то плохое случилось, я вижу это по твоему лицу, — говорит омега, надеясь, что ошибся.

— Успокойся, — поглаживает его щеку Сокджин и просит своих людей ждать его во дворе. — Мне нужно покинуть империю и срочно отправиться в Иблис.

— Что случилось с Иблисе? — испуганно спрашивает Чимин.

— На него планируют нападение.

— Но Гуук...

— Нет, — перебивает его Сокджин. — Ни одного правителя нет в городе, только Намд... — осекается альфа, а Чимин уводит взгляд. — Они не успеют, а я уже выслал войско, остальных сам поведу. Я должен им.

— Там Юнги и Тэхён. Они моя семья, — вцепляется в его руки убитый новостью Чимин. — Но и ты тоже теперь моя семья, поэтому прошу, будь осторожен.

— Я помогу, обещаю, с ними ничего не случится. По тому, что я знаю, на город ещё не напали, но скапливаются вокруг него, — заверяет его альфа.

— Возвращайся ко мне живым и с победой, — обнимает его Чимин, злясь на себя, что не смог открыться, не подпустил, столькое ему не сказал, а так хотел. Но Чимин ещё успеет, он будет верить в это, так же в то, что с его братьями ничего не случится. С Ким Намджуном тоже.

— Ты только береги себя и Арэма, — целует его в макушку Сокджин.

— Так тебе всё же нравится это имя? — удивлённо спрашивает его омега.

— Нравится, так что пусть нашего малыша зовут Арэм, — с улыбкой смотрит на поглаживающего округлый живот Чимина Сокджин.