Икаровы крылья

Когда Серёжа проснулся, соседняя постель пустовала. Взбитая подушка лежала на аккуратно расправленном покрывале, так что с трудом можно было догадаться, что там вообще кто-то спал. Точно так же начиналось утро после Отвала на Белом – последнее на острове, первое с тех пор, как была пройдена очередная точка невозврата.

Непрошенные воспоминания неприятно кольнули. Серёжа поморщился, несколько раз моргнул, сбрасывая остатки сна, и потянулся к телефону.

Без четверти одиннадцать. И почему только его никто не разбудил?

Через щель между шторами струился солнечный свет. Серёжа прислушался.

Звенящая тишина. Смазанные звуки автотрассы, доносящиеся снаружи. Квартира будто вымерла.

Серёжа выбрался в коридор, наткнулся на ряд закрытых дверей и, пораскинув мозгами, пришёл к выводу, что все должны были собраться на балконе. Не могли ведь они уйти, кинув его одного?

Серёжа бросил взгляд на коврик у входа: кое-как покиданная вчера обувь валялась всё в том же количестве и беспорядке.

"Значит, всё-таки балкон".

Рассеивая последние сомнения, с кухни донёсся приглушённый шум воды. Серёжа двинулся на звук и замер на пороге.

Миша, как будто ушедший в себя ещё более глубоко, чем обычно, мыл посуду. Серёжа пересёк кухню и остановился рядом, не зная, как и с чего следует начать разговор. Сейчас ласковые ночные прикосновения и поцелуй представлялись очередным бредовым сном, плодом больного воображения и эмоционального истощения.

Наконец обратив на Серёжино появление внимание, Миша повернул кран и улыбнулся.

– Доброе утро.

Приветствие оказалось обычным. Слишком обычным для такого необычного дня.

– Просто "доброе утро"? – против воли внутренне напрягшись, переспросил Серёжа. – И всё?

Миша пристально на него посмотрел, подался вперёд и легонько чмокнул в губы.

– Так лучше? – поинтересовался он, отстранившись.

– Немного...

Рука сама потянулась к Мишиной щеке, но тот качнул головой, деликатно уклоняясь от жеста, которого словно бы не понял или не заметил, и вернулся к посуде.

– Тебя все заждались, – произнёс он, старательно ополаскивая кружку. – Насколько я понимаю, мы сегодня должны отправиться в какой-то музей под открытым небом. В стилизованную деревню или что-то вроде того.

Серёжа кивнул, но не сдвинулся с места.

– А ты... – он замялся, опустил взгляд и провёл рукой по краю стола, собираясь с мыслями и с духом. – Ну, не знаю, возможно, это фиговая идея, но... Мы могли бы вместо этого просто прогуляться по городу. Вдвоём. Ну, если хочешь.

Серёжа с опаской поднял глаза и упёрся в привычную мягкую Мишину улыбку, казавшуюся сегодня усталой.

– С удовольствием, – легко согласился Миша.

– Супер, – Серёжа попробовал улыбнуться в ответ. Вышло как-то нервно. – Я тогда... скажу остальным.

Им оставили ключи и немного денег. Лиза, Артём и Кирилл вывалились из квартиры вместе и унесли с собой шумное, навязчивое веселье. Соня хвостиком увязалась за ними. Следом отчалили мать и Дмитрий, по-прежнему не отрывавшийся надолго от деловой переписки. Миша с Серёжей покинули апартаменты последними.

– Сразу предупреждаю: ходить придётся много, – бросил Серёжа, проворачивая ключ в замке.

– Ну и хорошо. Погода располагает к прогулкам. Или ты против?

– Вообще не против. Просто... сказал на всякий случай.

В узком светлом коридоре никого не было, как и на лифтовой площадке. Царившая на этаже тишина создавала иллюзию, будто жильцы не то разбежались по делам, не то разом исчезли из квартир по воле какой-нибудь нечистой силы и дом совершенно опустел.

Впрочем, долго обманываться не получилось.

Плавно спускавшийся лифт внезапно остановился, его створки разъехались в стороны, и Серёжа инстинктивно отшатнулся от Миши, с которым до этого стоял плечом к плечу. В кабину зашёл мужчина в очках, с тронутыми сединой волосами, надушенный так, что от запаха его одеколона едва не заслезились глаза.

Когда лифтовые двери открылись вновь, мужчина вылетел на площадку первым, волоча за собой шлейф парфюма, и широким шагом направился к выходу. Судя по всему, он куда-то сильно спешил.

Серёжа смотрел в пол и чувствовал, как горят уши. Рядом, в тишине безлюдной парадной, раздался негромкий Мишин голос:

– Успокойся. На нас не написано, что мы целовались.

Серёжа вздрогнул и резко вскинул голову, ощущая, как вслед за ушами краснеют щёки.

– Да знаю я! – огрызнулся он. – С чего ты вообще взял, что меня это волнует?

– А разве это не так?

Серёжа поджал губы и вновь уставился себе под ноги.

Ему казалось, что так. По крайней мере, пока они были наедине. Стоило же в лифте появиться ещё одному пассажиру, утреннее восторженно-обалделое состояние дало трещину. Может, потому, что должно было быть слишком заметно со стороны – губы то и дело сами собой растягивались в лихорадочной улыбке. Может, потому, что, хотя надушенный мужчина как будто не обращал внимания ни на что вокруг, почему-то почудилось, будто он всё понимает. Это было давно забытое чувство, знакомое по первым официальным матчам, – чувство, словно тебя видят насквозь.

– Мне нужно время, – пробормотал он, – чтобы... привыкнуть.

Дверь подъезда бесшумно захлопнулась за их спинами.

Запоздало заметив, что Миша задержался на ступенях, Серёжа остановился внизу, на тротуарной плитке. Над ними вздымалась к небу стеклянно-металлическая громада.

– Если тебе некомфортно, можем никуда не ходить, – предложил Миша.

Серёжа снова вспыхнул. Буркнул:

– Ещё чего! – и, поддавшись внезапному порыву, схватил Мишу за руку. Потянул его со ступеней к ограде, отрезавшей небоскрёб от гудящей улицы, но тут же отпустил.

– Я обещал тебе показать город – и покажу, – заявил Серёжа, заставив себя оторвать взгляд от мостовой. – Чё, зря, что ли, за завтраком карты штудировал? Всё, конечно, обойти не успеем, но хотя бы основное... типа... визитные карточки Минска. Хочешь глянуть на домашнюю арену местного баскетбольного клуба?

Серёжа не был хорошим экскурсоводом. Он не мог похвастаться большим багажом исторических справок или баек, придающих колорит даже самым обычным домам. Но солнце стояло высоко, припекало макушки, дробилось в стёклах магазинов, и Минск в его свете говорил сам за себя. Лёгкий ветер взметал с тротуара пыль. Вокруг сновали прохожие, которым здешние красоты давно уже приелись.

– Вот это Дом правительства, – рассказывал Серёжа, указывая на светлое монументальное сооружение. – Мы пару лет назад снимали квартиру тут рядом, а там как раз то ли саммит какой-то был, то ли конгресс... Ну вот, и на соседней крыше были парни с автоматами.

Перед Домом правительства возвышалась бронзовая статуя.

– А это местный Ленин, – констатировал очевидный факт Серёжа. – Наверное, в каждом уважающем себя городе постсовка должен быть свой Ленин.

Ленин стоял, опершись на трибуну. У его ног суетились застывшие навек люди – вероятно, бойцы Рабоче-крестьянской Красной армии.

А перед идейным вдохновителем Октябрьской революции лежала просторная площадь с опрятными клумбами и стеклянными полусферами, поднимавшимися над мостовой.

– Что это? – спросил Миша, вглядываясь в их очертания над ровно подстриженными кустами.

– Да ТЦ обычный, – отозвался Серёжа. – Просто под землёй. Как "Охотный ряд" в Москве. Ты "Охотный ряд" видел?

Миша покачал головой.

– Ну, значит, увидишь ещё. А напротив – этот... Белорусский государственный университет. А вот эта каланча справа, – Серёжа указал на бледно-жёлтое здание, в сторону которого была повёрнута голова Ленина, – пед.

– Так мы в настоящем эпицентре общественной жизни!

Миша шёл рядом, оглядывался с любопытством, внимательно слушал. Это было хорошо, это было приятно, это должно было радовать. Но реальность по-прежнему казалась зыбкой, как будто полупрозрачной. Фальшивой. И в неожиданно свалившемся счастье мерещился какой-то подвох. Его оставалось только найти, нащупать в этом тумане. И Серёжа нашёл.

– Что с тобой сегодня такое? – осведомился он, когда слева выросли кирпичные стены костёла.

Миша сделал вид, будто не понял вопрос. Нахмурился, уточнил:

– Ты о чём?

– Выглядишь... подавленным.

– В самом деле? – Миша выдавил улыбку, но Серёжа ей не поверил. – Не обращай внимания. Не выспался, вот и всё.

– Это из-за меня? – озвучил он самую очевидную для себя причину. – Из-за вчерашнего?

Миша по-прежнему улыбался.

– Нет. Нет, конечно. Не волнуйся. Говорю же, обычная бессонница.

Серёжа снова ему не поверил, но не стал давить, отступил. И вскоре Минск отодвинул всё прочее на второй план.

– Знаешь, мне кажется, центр Минска чем-то напоминает центр Петербурга, – признался Миша, когда они побрели прочь от площади Независимости. – У них схожая атмосфера, что ли.

– Одинаковый ва-айб, – с усмешкой, манерно растянув второе слово, протянул Серёжа. Так иногда говорил Денис. Обычно – в тех случаях, когда играл на публику. То есть довольно часто.

В стороне от главных улиц на смену невысоким, построенным по индивидуальным проектам зданиям пришла обычная типовая застройка. Если центр города напоминал Петербург чем-то неуловимым, как бы собранным из множества отдельных фрагментов и ассоциаций, то здесь сходство стало более явным: выстроившиеся вдоль дороги безликие многоэтажки в пастельных тонах мало отличались от тех, что заполняли питерские кварталы.

– Не зря в "Иронии судьбы" говорили, что в каждом советском городе есть свои Черёмушки, – заметил Миша, когда слева потянулись однообразные панельки.

Серёжа поморщился, всем своим видом выражая непонимание.

– Свои кто?

– Это же один из районов Москвы, – с готовностью пояснил Миша. – Сначала там, кажется, была деревня, затем появилась усадьба, потом Черёмушки стали рабочим посёлком, а годах в пятидесятых-шестидесятых там начали активно возводить хрущёвки. А вскоре хрущёвки уже строили по всей стране, вот и стали в некоторых городах появляться улицы-близнецы.

– И откуда ты всё это знаешь? – хмыкнув, поинтересовался Серёжа.

– Так этот фильм на каждый Новый год показывают, – откликнулся Миша. – Мама его всегда включает. Было бы странно, если б я при этом не выучил вступление наизусть, верно?

– Да, наверное... – Серёжа вдруг сощурился, смерил Мишу оценивающим взглядом. – Кстати, может, ты и про Минск чего-то уже насмотрелся, начитался, и я зря тут пытаюсь что-то из себя выжать?

Миша усмехнулся и покачал головой.

– Я ничего не насмотрелся и не начитался. Да и если бы даже было иначе, одно дело – ознакомиться с сухими фактами в путеводителе и совсем другое – пройтись по городу с человеком, которому он знаком.

Они добрались до Минск-Арены, похожей на огромную сияющую шайбу, обошли огромный спортивный комплекс по кругу и решили возвращаться, хотя так и не увидели Национальную библиотеку, запечатлённую на продававшихся тут и там магнитах.

– Всё равно её увидим, когда поедем обратно, – заверил Мишу Серёжа.

Они переступили порог квартиры в небоскрёбе в приподнятом настроении, но за её тяжёлой дверью, в сумраке неосвещённого коридора, груз смутного беспокойства навалился на Серёжины плечи с новой силой.

– Слушай, серьёзно, что с тобой такое? – настойчивее, чем в первый раз, осведомился он, поймав Мишин взгляд. – Я же вижу, что не всё в порядке.

– Я же сказал... – начал было Миша, однако Серёжа тут же его перебил.

– И вот не надо тут про "обычную бессонницу"! Я сам вчера думал, что не засну, но типа... тут же проблема в чём-то другом, да? – и в голове внезапно ярко вспыхнула ещё одна мысль. – Или у тебя та же "обычная бессонница", которая была на Белом?

Миша вздохнул, и Серёжа немного смягчился.

– Знаю, я иногда веду себя глупо, – произнёс он, привалившись плечом к косяку. – Трусливо и эгоистично. Как сегодня в лифте или после этой несчастной Лавы. Но это не значит, что я мудак по жизни.

Миша улыбнулся уголками губ и потупился, разрывая зрительный контакт.

– Я знаю, – тихо отозвался он.

– Почему тогда никогда не говоришь, что на самом деле тебя беспокоит? – требовательно спросил Серёжа. Теперь он не собирался сдаваться так просто. – Ты столько раз спрашивал меня об этом, моё нытьё слушал... а сам ни разу ничего не рассказал.

Серёжа ожидал, что Миша снова начнёт отнекиваться, переведёт тему, замнёт разговор. Но Миша кивнул и ответил:

– Ты прав. Прости, это ужасно некрасиво с моей стороны, но... у тебя достаточно своих проблем. Не хватало ещё примешивать к ним мои.

Ну, вот и он. Типичный вежливый Миша. Боится побеспокоить других и почему-то ставит чужие интересы выше собственных.

Серёжа кашлянул и постарался настолько вкрадчиво и спокойно, насколько мог, произнести:

– Миш, я же... Ну, мне же не всё равно. А ты молчишь, как партизан, и тупо делаешь вид, что всё в порядке. И кому, блин, от этого лучше?

Миша, прислонившись к косяку напротив, прижался к нему виском.

– Ладно, хорошо... – он прикусил губу, на мгновение опустил подбородок к груди и поднял голову вновь. – Хорошо. Только предупреждаю сразу: это не очень приятная история, и меня она совсем не красит.

Серёжа выжидательно вскинул брови. Миша сглотнул, собираясь с духом.

– Моя бабушка... неизлечимо больна, – наконец выдавил он.

Серёжа нахмурился. Ему стало неловко от того, что он, судя по всему, поднял слишком непростую тему.

– Не знал, – неловко кашлянув, проговорил Серёжа. – Сочувствую.

Миша медленно кивнул, но по его отстранённому взгляду было неясно, расслышал ли он Серёжины слова.

– За ней нужен постоянный уход. Мы следим за тем, чтобы она вовремя поела и приняла лекарства. У неё плохая память, и она часто об этом забывает. Мама водит её по врачам. В последнее время бабушка с трудом встаёт с постели, и её приходится поддерживать, когда она передвигается по квартире. А по ночам я иногда слышу, как она стонет. Так глухо, что можно подумать, будто померещилось, – Миша немного помолчал. – Если честно, иногда очень хочется думать, что померещилось. Понимаю, о таком обычно не говорят. Но раз ты хотел услышать всё, как есть...

Теперь уже Серёжа кивал и поджимал губы.

– Я дома с ума схожу. Там будто... в морге, – признался Миша. – И я... я не выдерживаю.

В Серёжиной голове постепенно складывался какой-то пазл.

– Ты поэтому ходишь на волейбол? И репетиторством занимаешься? Чтобы меньше времени проводить дома?

Миша снова кивнул.

– На самом деле, мне нравится волейбол, а репетиторство позволяет выручить хоть немного денег, но... да, главная причина в этом. Как видишь, я сам тот ещё трус и эгоист. И не иногда, а по самой своей сути.

Серёжа понятия не имел, какие слова в такой ситуации будут правильными, но всё же осторожно сказал:

– Неправда. Ты хороший человек. Просто это... ну, это всё... наверняка здорово выматывает морально. Да и физически тоже. Ты не виноват в том, что тебе тяжело с этим справляться.

– Маме сейчас тяжелее, чем мне, – возразил Миша. – Я предлагал ей съездить... хотя бы ненадолго... на какую-нибудь турбазу или на дачу к подруге. Отдохнуть, постараться немного прийти в себя. Но она отказалась, – Миша шумно перевёл дыхание, поджал губы. Через несколько секунд продолжил: – А я вот смалодушничал и... сбежал. Сначала на Белое, теперь сюда, в Минск. Хотя должен был остаться в Питере. Помогать маме, заботиться о бабушке. А я... я... – его брови сошлись у переносицы, и губы вновь изогнулись в улыбке, но теперь какой-то болезненной, горькой. Закончить у него не получилось.

Серёжа оттолкнулся от косяка, шагнул вперёд, сокращая разделявшее их с Мишей расстояние, и, помедлив, осторожно положил руки ему на плечи.

– Я могу... чем-то помочь? – спросил он.

Миша мягко, чуть устало улыбнулся.

– Ты уже мне очень помог. Я с тобой... чувствую себя живым.

Серёже наверняка не следовало спрашивать об этом сейчас, но он всё же спросил:

– А вот эта твоя исповедь... Это, случаем, не то, из-за чего я должен был в тебе разочароваться... или как ты там говорил?

Миша неопределённо качнул головой. Серёжа тяжело вздохнул.

– Вот ты вообще вроде умный, но иногда... такой дурак.

Миша грустно улыбнулся и выдавил:

– Извини.

– Вот только извинений мне твоих не хватало! – отрезал Серёжа. И, помолчав, неуверенно добавил: – Ты не против, если я... тебя обниму?

Вместо ответа Миша сам подался вперёд и прижался к нему, заключая в объятия. На мгновение Серёжа замер, а затем принялся аккуратно поглаживать его по спине.

– Спасибо, – шепнул Миша.

Он уткнулся Серёже в плечо, и тот почувствовал, что Миша цепляется за него, как он сам ещё недавно цеплялся за Мишу: будто за спасательный круг, последнее, что позволяет держаться на плаву, когда сил грести против течения уже нет.