Икаровы крылья

– Мне кажется, мы пропустили поворот. Теперь придётся круг делать...

Круг автомобили с питерскими номерами делали уже второй, и незнакомые минские здания становились всё более узнаваемыми.

– Надо остановиться, спросить кого-нибудь из местных, – предложила Серёжина мать.

На обочине трассы, разумеется, никаких местных не обнаружилось. Две машины – Дмитрия, Серёжиного отчима, и Артёма, одного из "ухажёров" Лизы, Дмитриевой дочки, – встали друг за другом у поребрика. Водители с группой поддержки сгрудились у капота одной из них.

– Я вам говорю, мы поворот пропустили. Надо было сразу за мостом сворачивать.

Артём настойчиво тыкал в какую-то точку на экране смартфона. Линии на спутниковой карте обрывались, квадраты домов распадались на пиксели. Кварталы Минска упорно не желали прогружаться.

– Надо было бумажную карту брать, – почёсывая коротко стриженный затылок, заявил Кирилл, второй Лизин приятель. – Старомодно, зато работает без сети...

Пара перекрытых по случаю какого-то мероприятия улиц здорово осложнила построение маршрута, и вымотанная разношёрстная компания дружно проголосовала за перерыв на обед. Приличного кафе, как и нужного дома, в зоне видимости не обнаружилось, зато обычный продуктовый магазин нашёлся на первом же углу. Соня, никогда не жаловавшаяся на отсутствие аппетита, впилась голодными глазами в пестревшие яркими упаковками полки. За несколько минут она умудрилась набрать целую охапку глазированных сырков, вафель и чипсов.

Мать сокрушённо качала головой, изучая ассортимент сгруженных в корзину продуктов, однако уступила сразу, без споров и уговоров:

– Сегодня можно. Всё-таки у нас такой... походный режим.

– Люблю походы! – радостно воскликнула Соня, чмокнула её в щёку и побежала за лимонадом.

До арендованной Дмитрием квартиры в модной современной высотке добрались ближе к вечеру, порядком измученные дорогой. И всё же, перекусив второпях, не дожидаясь, пока остынет обжигающий чай, решили идти на запланированную ещё до отъезда прогулку. Суматошность дня притупила радость встречи с Минском; чтобы исправить ситуацию, стоило попробовать перекрыть свежими впечатлениями сумбурные дневные.

Когда толпой выходили из дома, солнце уже клонилось к горизонту. К нежной розовато-сиреневой палитре вечернего неба примешивались тёмно-голубые оттенки.

Станция метро должна была находиться за перекрёстком, над которым нависал небоскрёб, и восемь потрёпанных, но не павших духом путешественников нырнули в подземный переход. В этом незатейливом лабиринте они чуть не заплутали вновь, однако всё же благополучно выбрались на поверхность и на всякий случай выловили в толпе прохожих добродушную женщину, чтобы уточнить, верно ли они идут. Женщина долго размахивала руками, ссылаясь на ей одной известные ориентиры, и, окончательно сбив всех с толку, удалилась. Отчаявшись, Артём с Дмитрием нависли над сохранённой перед выходом из дома картой, попыхтели, попотели, кое-как сопоставили местность с планом. Выяснилось, что до входа в метро оставалось метров двести по прямой.

Сам спуск оказался непримечательным: лишь жирная красная "М", возвышавшаяся над нырявшей вниз лестницей, свидетельствовала о том, что ступени ведут не просто в очередной подземный переход, а к вестибюлю неглубоко заложенной станции. Из тех, что помнил Серёжа, в Петербурге так близко к поверхности залегали только старые конечные остановки.

– Нам... – зависнув перед маленьким окошком кассы, Дмитрий считал по головам, – шестнадцать жетонов.

Жетоны – малиновые, пластиковые – мало походили на питерские, как и выбитая на них монументальная "М" с острым опущенным клювом. Серёжа видел их не впервые и без раздумий кинул свой в прорезь турникета. А вот Миша, прежде чем воспользоваться жетоном по назначению, несколько долгих секунд рассматривал изображённый на нём электропоезд, вылетающий из тоннеля.

Турникеты с притаившимися в боковых щелях створками проглотили малиновые кругляши и пропустили пассажиров, не издав ни единого звука.

– Прямо как в "Ну, погоди!", – с робкой улыбкой, будто не уверенный до конца, позволено ему отпускать подобные комментарии или нет, заметил Миша.

Серёжина мать его услышала, но не разобрала слов, переспросила. Со второй попытки поняла смысл сказанного и рассмеялась.

– Точно-точно!

Серёжа равнодушно хмыкнул: ему, как и многим его ровесникам, этот мультфильм достался в наследство от родителей, выросших вместе с приблатнённым Волком и "спортсменом-комсомольцем" Зайцем. В детстве Серёжа смотрел "Ну, погоди!" не раз, но никогда не любил комичные погони достаточно сильно, чтобы вспомнить о них из-за каких-то турникетов.

"Фрунзенская" была оформлена лаконично, что лишь подчёркивали тишина и пустота, царившие здесь в этот час. С одной стороны на платформу взирал латунный красноармеец, восседавший на латунном же коне, с другой распростёрли руки женщина и обнажённый младенец, от которых влево и вправо рассыпались всадники в шлемах с острым верхом.

– Никогда не видел метро... таким, – признался Миша. – Даже не думал, что так бывает.

Разглядывая художественную композицию над лестницей, он задумчиво крутил в пальцах жетон, оставшийся на обратную поездку. В конце концов, Миша как-то особенно аккуратно положил его в карман.

– А мы ещё жалуемся, что у нас метро не строят, – вздохнула Серёжина мать, разглядывая две яркие линии на схеме: синюю и красную. Третья, бесцветная, маячила рядом призраком светлого, никак не наступающего будущего.

– Всё познаётся в сравнении, – кивнул Дмитрий и снова уставился в телефон. Работа не отпускала его даже в отпуске.

Поздним вечером поезда пускали редко. Чтобы как-то скрасить ожидание, Артём с Лизой взялись за руки и принялись не то подпрыгивать, не то танцевать, напевая какую-то песню.

– Экспрессии побольше, экспрессии! – подстёгивал их Кирилл. – Активнее двигаем бёдрами!

Задавая кривляньям темп, Кирилл принялся постукивать себя по животу. Артём, расцепив пальцы с Лизой, бросился повторять за ним. Оба разразились смехом.

– Тёмыч, мы должны организовать группу! – заявил Кирилл.

– Группу пуза-а-атиков! – ехидно протянула Соня, материализовавшаяся рядом с ними.

Лизиных друзей, и впрямь не отличавшихся атлетическим телосложением, Сонины слова как будто ничуть не задели.

– Да? – с жутко заинтересованным видом переспросил Артём. – А как по-английски будет "пузо"?

Соня задумалась. Как ученица профильной английской школы она, конечно, не могла ударить в грязь лицом.

– Stomach, – выдвинула предположение Соня.

– Стамэк? – повторил Кирилл.

– Нет, – возразила Лиза, – это скорее "желудок".

Соне, вероятно, стало стыдно за допущенную неточность: она принялась думать так усердно, что на лбу залегла морщинка.

– Тогда "belly", – предложила другой вариант она.

– Как-как? Бэй-ли?

– Бэл-ли.

– Значит, у нас будет группа "Бэлли"! – провозгласил Кирилл, торжественно отбив на животе ритм, точно на барабане. – А ты к нам вступишь?

Соня фыркнула, Кирилл схватил её в охапку, проверяя, существует ли формальный повод включить её в импровизированную группу. Щекотка вытрясла из Сони смех, а за ней рассмеялись и Лиза с её двумя кавалерами.

Серёжа покосился на них с пренебрежением, взглянул на мать с отчимом, пристроившихся на скамье, и направился к бродившему по платформе взад-вперёд Мише.

– Даже в компании умудряешься... отшельничать, – заметил Серёжа, легонько толкнув его плечом.

Миша, потупившись, молча усмехнулся.

– Хотя я тебя понимаю, – добавил Серёжа. – Они понижают IQ всей улицы.

Теперь Миша непонимающе нахмурился, и Серёжа со вздохом пояснил:

– Это цитата. Из сериала. Что, "Шерлока" не смотрел?

Миша моргнул, не то смущённый вопросом, не то в попытках сопоставить название с чем-то в глубинах памяти.

– Только советского, – после короткой паузы ответил он.

Серёжа с ухмылкой покачал головой.

– Н-да, во всякой классике ты, может, и шаришь, но с современной культурой дело ещё хуже, чем у меня, – заключил он.

Миша пожал плечами, а за их спинами раздался очередной взрыв хохота. Судя по всему, Артём с Кириллом презентовали благодарной публике новый танец.

– Великовозрастные дебилы, – сухо прокомментировал их выступление Серёжа.

Миша обернулся, скользнул по Лизе и её приятелям взглядом.

– Они просто позволяют себе побыть детьми, – произнёс он, и Серёжа с удивлением уловил в Мишином голосе что-то похожее на грусть. – Может, многим иногда хочется вот так подурачиться – но над ними довлеет страх показаться окружающим... "великовозрастными дебилами".

– Не понял, а чего ты ещё с ними не скачешь?

Серёжа вдруг ущипнул Мишу за бок. Тот дёрнулся в сторону и вытаращился на него во все глаза.

– Что ты делаешь?

– Ищу жирок. В группу наших бесстрашных товарищей отбор строгий, – Серёжа скептически прищурился, склонил голову к плечу. – Хотя откуда у тебя взяться какому-то жиру? Такая же глиста, как Дэн.

Когда подземный вестибюль наконец заполнил грохот и подвижной состав вырвался из сумрака тоннеля, стало ясно, что в чём-то минский метрополитен всё же очень схож с петербургским. По крайней мере, по его линиям курсировали те же старые синие составы с белыми полосами на боках и жёлтыми внутренностями.

Гости из Северной столицы проехали на метро всего одну остановку и вышли в центре города, на "Немиге". Под налившимся синевой небосводом белели стены кафедрального собора. В желтоватом свете круглых фонарей на двух его симметричных башенках поблёскивали кресты. У храма Лиза, Артём и Кирилл отделились от общей группы и прошли вперёд, болтая о чём-то своём. Дышалось свободно, вечерняя прохлада бодрила.

Они брели по мостовой, останавливаясь у выступавших из сумрака статуй. Ненадолго задержались у Городских весов, чтобы сделать общее фото. Под черепичной шатровой крышей замерли небольшие, но тщательно выполненные фигуры: под присмотром человека, вероятно, контролировавшего весь процесс, продавец взвешивал для деловитого купца товар. Миша упрямо мялся в стороне и, несмотря на коллективные – впрочем, не слишком настойчивые – уговоры, в конце концов просто сфотографировал остальных рядом с памятником.

Вновь сбившаяся вместе компания свернула на боковую улочку, вдоль которой тянулись бары, ресторанчики и кафе. Часть заведений уже закрылась и встречала прохожих неприветливыми чёрными окнами, однако кое-где торговля только набирала обороты, слышались голоса, смех, звон бокалов, из приоткрытых дверей вырывалась ненавязчивая музыка.

В одном из закутков, за перекрытой шлагбаумом подъездной дорожкой, Кирилл с Артёмом заметили призывно сиявшую вывеску казино и, заговорщицки перемигиваясь, направились туда. Через пару минут вернулись, пожаловались:

– Представляете, у них дресс-код! – очевидно, футболка Кирилла с Ким Чен Ыном верхом на огнедышащем единороге и полупрозрачная майка-алкоголичка Артёма не произвели на секьюрити должного впечатления. – Мы их спросили: а если у нас деньги есть? Не пускают! Кругом дискриминация!

Побродив по центру ещё немного, они всё же засобирались в обратный путь. Метро ещё должно было работать, однако небо совершенно расчистилось, фонари приветливо мерцали по обеим сторонам улицы, и, несмотря на тяжёлый день, сон не шёл. После непродолжительных раздумий было решено возвращаться на съёмную квартиру пешком.

Лиза, Артём и Кирилл опять образовали обособленную группку. Они о чём-то шутили, кривлялись, хохотали над собой и друг над другом. Соня вертелась рядом, щёлкала новых приятелей и минские улицы на телефон. Серёжа сперва держался неподалёку, прислушивался к их разговору и изредка фыркал себе под нос, но вскоре отстал, перекинулся парой слов с матерью и поравнялся с Мишей. Тот замыкал процессию, с отстранённым видом озираясь по сторонам.

– Ну как, ещё не пожалел, что поехал с нами? – попытался как можно непринуждённее спросить Серёжа, хотя заговаривать первым почему-то было ужасно неловко.

Миша перевёл на него взгляд и, улыбнувшись уголками губ, покачал головой.

– Тут здорово. Спасибо за то, что взяли с собой. И... спасибо тебе за то, что вообще пригласил.

Серёжа ухмыльнулся и искоса глянул на ту часть их компании, что маячила впереди. Мать с отчимом шли рядом, он нёс полиэтиленовый пакет с несколькими бутылками минералки.

– Смотри, не растеряй этот настрой, – бросил Серёжа, на этот раз воздержавшись от дружеского толчка в бок. – Тебе ещё два дня нас терпеть.

Улица по-прежнему бежала вперёд, а теперь уже знакомая громада из стекла и металла всё не появлялась на горизонте.

– Можно задать личный вопрос? – подал голос Миша пару минут спустя.

Серёжа нахмурился и пожал плечами. Мол, не знаю, что взбрело тебе в голову, но можешь попробовать.

– Я тебе его уже задавал, когда... когда между нами произошла размолвка после Лавы, – медленно, как будто тщательно взвешивая каждую фразу, произнёс Миша. – Чего ты ждал, когда решил признаться на Отвале?

Серёжа зябко поёжился и отвёл взгляд.

– Не знаю, – выдавил он через несколько секунд. Слова застревали в горле. – Наверное... наверное, просто хотел быть для тебя каким-то... чуть более особенным, чем остальные.

Миша рассеянно смотрел перед собой. Лиза с Артёмом, держась за руки, хохотали над пантомимой Кирилла. Соня явно загорелась идеей его переплюнуть, и они с Кириллом казались ровесниками, хотя по документам их наверняка разделяло не меньше десяти лет.

– И ты... с того момента что-нибудь изменилось? – снова заговорил Миша.

Серёжа вымученно улыбнулся.

– Давай ты не будешь задавать такие вопросы.

– Пожалуйста. Мне важно знать.

– Да какая, блин, разница? – окончательно скиснув, огрызнулся Серёжа. – Я же обещал с этим больше к тебе не лезть. Закрыли тему.

Миша поджал губы и отвернулся.

В разные углы квартиры разбрелись только в третьем часу ночи, после наспех заваренного чая и короткой незадавшейся игры в "Крокодила". Формально жилых комнат было три, но на кухне стояли раскладной диван и софа. Соня осталась там в компании Кирилла – уходя, Серёжа краем уха слышал что-то о картах и делёжке остатков провианта.

Лиза с Артёмом заняли единственную комнату, окна которой выходили на торец, а не на фасад. Она казалась небольшой, но, пожалуй, наиболее уединённой.

Матери с отчимом, как и следовало ожидать, досталась самая просторная спальня. Из-за стены недолго доносились звуки телевизора: судя по всему, они попали на концовку какого-то матча или новостей.

Мише с Серёжей оставили нечто среднее по содержанию и положению. Комната тонула в сумраке, из которого на равных расстояниях друг от друга вырастали три аккуратно застеленные узкие кровати. Сквозь оставшуюся между плотными шторами щель падал тревожный уличный свет.

Серёжа швырнул телефон с зубной щёткой на покрывало и, немного помявшись, прошлёпал босыми ногами к окну. За ним вырисовывались очертания сушилки: всё здание огибал балкон, служивший дополнительным барьером между помещением и улицей. Туда можно было попасть из соседней комнаты или кухни, но не отсюда. Разобранная сушилка стояла как раз там, где могла бы находиться несуществующая дверь.

– Ещё не ложишься? – раздался Мишин голос где-то позади.

– Спать пока как-то не тянет, – вяло откликнулся Серёжа.

Он облокотился о подоконник и подпёр подбородок ладонью.

Внизу по улице проезжали редкие автомобили. Через дорогу рыжели дома, напоминавшие о родных петербургских окраинах. Листья на деревьях подёрнулись желтизной. В темноте за спиной шуршал вещами Миша.

День выдался сумбурный, и на душе сейчас была какая-то ерунда. Впечатления от переезда с прогулкой мешались и давили: Артём и Кирилл, выпрыгивающие вместе с Соней из высокой травы у дороги; растаявшее мороженое, в котором перепачкалась Лиза; тёмные Городские весы на фоне неба насыщенного ультрамаринового цвета и жёлтых фонарей; мягко улыбающийся Миша в своей красно-чёрной рубашке в клетку; мелькающие за окном пейзажи; смесь шансона, попсы и рока, льющаяся из магнитолы...

Серёжа вздрогнул, когда на плечо осторожно легла чужая рука. Кожа почему-то вмиг покрылась мурашками.

Серёжа обернулся, сбрасывая Мишину ладонь, и оказался с ним лицом к лицу. В полумраке комнаты глаза у Миши слабо поблёскивали, черты смазались и как будто растворялись в проникавшем снаружи неверном свете.

Серёжа не шевелился. Так и замер, вжавшись в подоконник, не моргая и почти не дыша. Просторная комната неожиданно превратилась в крошечную клетушку.

– Поцелуй меня, пожалуйста, – тихо, но уверенно произнёс Миша.

Эта просьба настолько не вписывалась в привычную картину мира, что Серёжа впал в ступор. Хотел что-нибудь сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Получилось только криво, нервно улыбнуться и медленно качнуть из стороны в сторону головой.

Мишина рука, вновь было лёгшая на плечо, скользнула выше.

– Поцелуй меня, – настойчивее повторил Миша.

Тепло чужой ладони на шее и близкое размеренное дыхание парализовали. Теперь не вышло даже отрицательно мотнуть головой. Улыбка угасла. Всё, что Серёжа мог, – во все глаза смотреть на застывшее совсем близко лицо и глубоко дышать. Он понимал, что должно сейчас произойти, и это пугало его так же сильно, как то, что Миша может передумать, просто убрать руку и отступить.

Но он не передумал. Напротив, подался вперёд и прижался своими губами к Серёжиным. Мягко, осторожно, будто боясь причинить ему какой-то дискомфорт или опасаясь, что тот его оттолкнёт. Сердце пропустило удар перед тем, как застучать с удвоенной силой, а Миша между тем уже отстранился, и его лицо вновь замерло в нескольких сантиметрах от Серёжиного. Миша внимательно в него вглядывался, и Серёжа, повинуясь внезапному необъяснимому порыву, сам потянулся к нему и вновь прильнул к его губам.

Возможно, он потом об этом пожалеет. Возможно, он – неуклюжий дурак, который даже целоваться не умеет. Но сейчас от него требовалось лишь молчаливое согласие. А для мыслей в голове не осталось места. Там вообще ни для чего не осталось места, потому что тело сделалось невесомым и Серёжа впервые ощутил, что значит раствориться в моменте. Буквально.

Происходящее казалось сюрреалистичным. Наверное, поцелуй длился лишь несколько секунд, но этого времени хватило, чтобы Минск и квартира на десятом этаже исчезли в далёком далеке.

Миша отстранился, но тепло его ладони по-прежнему ощущалось у затылка.

Эйфория постепенно таяла, как в не таком уж далёком прошлом закат над городскими кварталами, и её место занимали темнота, в которую погрузилась комната, и смутное беспокойство, и взболтанные страхи.

– Зачем? – глухо произнёс Серёжа. Больше у него пока ничего не получалось сказать.

– Что "зачем"? – переспросил Миша, улыбаясь уголками губ. В свете уличных фонарей сверкнули его глаза.

– Зачем ты это сделал?

– Тебе не понравилось?

– Мне... Да при чём тут это вообще? Ты... ты себя как, хорошо чувствуешь?

Голос звучал немного хрипло.

– Спасибо, я пока в здравом уме и твёрдой памяти, если ты об этом, – шёпотом заверил его Миша и убрал руку. Серёжа перехватил его запястье.

– Как-то не похоже.

Миша вздохнул.

– У тебя было время, чтобы подумать. Мне тоже нужно было... немного времени. Это честно, тебе не кажется?

Прежде чем Серёжа успел придумать ответ, за стеной что-то звякнуло, раздался приглушённый удар, и всё затихло вновь.

– Как думаешь, что это? – шепнул Миша, вперившись взглядом в стену, тонувшую в зыбком городском сумраке.

Серёжа инстинктивно повторил его движение, тоже обернулся на звук, но сосредоточиться ни на нём, ни на Мишином вопросе не удавалось. Какие-то сторонние шорохи сейчас не имели ни малейшего смысла.

– Какая разница? – нехотя отозвался он. – Наверное, Сонька куролесит.

Миша кивнул и, вздохнув, робко улыбнувшись, произнёс:

– Ладно, наверное... нужно всё-таки попытаться заснуть. Уже поздно, а завтра день, кажется, обещает быть не менее насыщенным, чем сегодня.

Судя по всему, бесцеремонно напомнивший о себе внешний мир всё-таки разрушил мгновение, до сих пор принадлежавшее только им. Однако Серёжа продолжал отчаянно за него цепляться.

– Подожди, а это... это останется здесь, в Минске? – дрогнувшим голосом спросил он. – Как Отвал – на Белом?

Миша пристально смотрел ему в глаза.

– А ты этого хочешь?

– Я...

Как будто без слов было непонятно, чего он хочет. И что следовало сказать в ответ? "Я люблю тебя"? "Я хочу снова тебя поцеловать"? Или, может, лучше всего было стиснуть Мишу в объятиях? Прижаться к нему крепко-крепко – и больше не отпускать?

Серёжа аккуратно потянул Мишину руку на себя и прижал к груди так, что теперь сердце гулко стучало прямо под его ладонью.

– Мне хорошо с тобой, – сказал он, вкладывая в эти слова весь ворох захлестнувших его мыслей и ощущений.

Чувствовать так близко тепло чужого тела было волнительно и приятно. Губы по-прежнему горели от поцелуя, немного кружилась голова. Расширенные зрачки в окаймлении голубой радужки таинственно и маняще блестели в желтоватом свете бежавших вдоль трассы фонарей. Тишина ночной квартиры шелестела на краю сознания, как белый шум. Белый шум, перекрываемый прерывистым дыханием и пульсацией крови в сосудах.

– Вот и славно. Значит, не будет нового кладбища воспоминаний, – негромко ответил Миша и, прикрыв глаза, прижался своим лбом к Серёжиному.

А Серёжа вдруг почувствовал, что устал, очень, очень устал за эти полгода. Устал бояться, сомневаться и додумывать за других. Он тоже зажмурился, и в затопившей всё странно умиротворяющей темноте эта тотальная усталость стала отступать, рассасываться, будто уходила в пол и куда-то дальше – не то в землю, не то в пространство.

В одиночестве могло быть страшно и плохо, но сейчас, когда они были вместе, на маленьком островке в чужом городе, расцвеченном уличными огнями, ничего плохого и страшного не существовало.

* Автор иллюстрации – WooRie.