Икаровы крылья

Вокзал встретил неработающим эскалатором и арочными металлодетекторами.

Серёжу сопровождали мать с Соней. Первая хотела убедиться, что сын благополучно доберётся до места сбора и погрузится в вагон; вторая увязалась за братом потому, что дома липнуть было не к кому.

Отстояв длиннющую очередь, Серёжа закинул на ленту распухший от вещей рюкзак, после чего все трое наконец-то попали на территорию ресторанного дворика.

– Видишь кого-нибудь из ваших? – тут же поинтересовалась мать, скользнув взглядом по расставленным на территории фуд-корта столикам.

– Не-а. Я же говорил, мы встречаемся у спуска на платформу.

– Ма-а-ам, можно мороженое? – тут же принялась ныть Соня.

– Дорогая, оно тут золотое. Вот Серёжу проводим, заедем в магазин и купим тебе мороженое.

В центральном зале царило оживление. Тут и там суетились люди с приготовленными билетами, паспортами, переносками и чемоданами. Иногда над их головами разносились лившиеся из динамиков объявления. Носильщики с пустыми тележками ходили взад-вперёд, предлагая свои услуги. Выстраивались очереди у тесных вокзальных магазинчиков. И где-то посреди этого хаоса ждали одноклассники с преподавателями.

Серёжа яростно крутил головой, выискивая знакомые лица, но не замечал ни одного.

Выходов на платформы было несколько – по краям зала, с лестницами, и по центру, с эскалаторами. Спуски в центре были обнесены стеклянным ограждением, и за ним, рассечённая надвое тёмной полосой перил, как будто мелькнула до боли в глазах яркая жёлтая куртка Оли.

– Идём туда, – махнул рукой Серёжа.

Соня так и норовила свернуть к какой-нибудь сувенирной лавке, но мать благоразумно не отпускала её от себя ни на шаг. Впереди постепенно вырастала груда сложенных вместе рюкзаков и сумок. К кислотной куртке прибавилось сияющее Олино лицо. Присутствие Тимура выдавал усыпанный нашивками гитарный чехол.

– Вот и наши, – как бы между делом заметил Серёжа, ускоряя шаг.

Как выяснилось, ребята разделились на две группы, стоявшие по разные стороны от эскалаторов. Учительница биологии курсировала между ними, проверяя какие-то бумаги и пересчитывая учеников.

– Здравствуйте, Мария Алексеевна.

Учительница вскоре возникла рядом, отметила Серёжу в списке, сообщила, что билеты всем выдадут уже на платформе, и переключилась на его мать. Соню едва ли обрадовал такой поворот событий, зато Серёжа получил относительную свободу действий.

– Пойду с ребятами поздороваюсь, – бросил он матери и, едва дождавшись одобрительного кивка, двинулся вдоль ограждения, скинув рюкзак в общую кучу.

Родители, конечно, пришли проводить многих, и народу у эскалаторов столпилось прилично. Серёжа быстро пожал руку Тимуру, по какому-то ужасному стечению обстоятельств очутился в объятиях Оли, перекинулся парой слов с двойняшками. Он не переставал шарить взглядом по толпе до тех пор, пока кто-то коротко не коснулся его плеча.

– Доброе утро, – поприветствовал его Миша.

Серёжа обернулся, улыбнулся в ответ.

– Здоро́во. Ты давно тут?

– Наверное, около получаса. Боялся опоздать.

Серёжа с усмешкой покачал головой.

– Народ постепенно подтягивается, – продолжал между тем Миша. – Когда я пришёл, здесь только Света была. Это... моя одноклассница.

– Ого, у тебя кто-то смог отнять звание первого перестраховщика на районе... Я впечатлён.

– Света живёт в Стрельне*, – пояснил Миша. – На въезде в город часто бывают пробки, так что трудно рассчитать, сколько займёт дорога.

– Боже, ну ты и зануда, – со вздохом произнёс Серёжа.

– Извини.

– Так, ладно... Слушай, а...

– А что это вы тут делаете? – неожиданно раздался рядом звонкий голосок.

Из-под Серёжиной руки вынырнула Соня и, не выпуская его предплечье, с интересом уставилась на Мишу.

– Не висни на мне, маленький шпион, – проворчал Серёжа, высвобождаясь из её хватки.

– Я уже давно не маленькая, – возразила Соня. И, не сводя с Миши глаз, представилась с полным достоинства видом: – Я София. А тебя как зовут?

Миша, видимо, решив ей подыграть, ответил в том же духе:

– Михаил. Приятно познакомиться, София.

– Мне тоже очень приятно. И имя красивое, мне нравится, – радостно защебетала Соня. – А по-английски будет Майкл, да? Мне всегда было интересно, зачем при переводе имена изменяют. Они же тогда совсем иначе звучат.

Миша на мгновение задумался, а затем выдал вполне серьёзный, развёрнутый ответ.

– Многие имена банально имеют аналоги в других языках, так что последние могут использовать в качестве более привычной и понятной замены. Но, насколько мне известно, в большинстве случаев обходятся обычной транслитерацией. И воспроизводят имена в той мере, в которой позволяют особенности произношения. Языковые нормы диктуют правила.

У Сони загорелись глаза.

– А-а-а, как в японском, да? У них нет звука "л", и "р" не такое, как у нас. Так что получается "Rondon" вместо "London" или что-то вроде того. И ещё у них нет "ш", только что-то среднее между "си" и "щи"! Я слышала, из-за этого у переводчиков возникают проблемы. Вернее, у людей, фамилии которых они переводят...

– Соф, а что это ты от мамы сбежала? – спросил Серёжа, чувствуя, что Соня начинает входить во вкус. – Думаю, ей было бы интересно послушать про японский и вот это вот всё.

– Ты сбежал первый, – не растерялась Соня. – И вообще, мама меня отпустила. Она с твоей учительницей разговаривает.

Серёжа поморщился, прикидывая, сколько косточек они уже успели перемыть и сколько ещё перемоют до отъезда.

– Ты её всё равно не бросай, – сказал Серёжа. – Ты же это... две недели будешь исполнять почётную роль единственного ребёнка в семье.

– Вот именно! – воскликнула Соня так, будто эти два слова стоили целой речи.

– Что – "вот именно"?

– Раз тебя долго не будет, я тем более от тебя не отстану. Маму-то я каждый день видеть буду. Ну Серё-о-ожа, ну почему ты не понима-а-аешь! – зачастила Соня, вновь вцепившись в ткань ветровки.

– Соф, ты мне рукав оторвёшь!

– Серёжа, правда, зачем ты её гонишь? – вступился за Соню Миша. – Соня затрагивает очень любопытные темы.

Та, разумеется, сразу же расцвела.

– Спасибо! Он вообще ничего не понимает в лингвистике, – защебетала она. – И в литературе. Поэтому ему не нравится, когда я о чём-то таком говорю. Но я же не виновата, что у меня способности к языкам!

– Справедливое замечание, – согласился с ней Миша. – Но не забывай, что у каждого свои сильные и слабые стороны. Тебе ближе гуманитарные дисциплины, а твоему брату – точные науки.

– Он забудет про точные науки, как только его снова пустят на площадку, – ехидно протянула Соня.

– Не умничай, Соник! – одёрнул сестру Серёжа.

Соня вжала голову в плечи, уклоняясь от шутливого подзатыльника.

Четверть часа спустя отъезжающие наматывали круги по перрону, вникали в логику нумерации вагонов. Пока первые пассажиры предъявляли документы проводникам, школьники, окружив тесным кольцом преподавателей, разбирали билеты и пытались угадать, какое кому достанется место. Родители порхали рядом, в последний раз поправляли ремни сумок и рюкзаков, разглаживали складки на куртках, задавали сотни вопросов и давали тысячи советов. За стёклами вагонов мелькали скидываемые с верхотуры одеяла и подушки. На платформе было шумно и душно. Пути, на которые ещё не подали составы, заливал солнечный свет.

– Не забывай звонить, – напутствовала Серёжу мать, всматриваясь в его лицо так пристально, будто он уезжал не на полмесяца, а на несколько лет. – И, пожалуйста, не слишком геройствуй, чтобы нам потом не пришлось тебя собирать по частям. Мария Алексеевна, конечно, обещала за всеми вами приглядывать, но всё же...

За окнами поезда проплывали покрытые граффити заборы, гаражи с поросшими мхом крышами, бликующие окна окраинных новостроек. Состав с грохотом пронёсся по мосту, под который сонно, словно в замедленной съёмке, ныряли редкие автомобили.

Школьная братия продолжала обустраиваться в плацкарте. Объёмные рюкзаки оперативно, по большей части ещё на вокзале, распихали под сиденья и на полки под самым потолком. Теперь на повестке дня были куда более важные вопросы.

– Вещи пока не раскладывайте, потом пересесть можно будет, – эхом гуляло по вагону с самой посадки. До проверки билетов преподаватели в категорической форме запретили кому бы то ни было менять дислокацию, но сразу по завершении этой процедуры началось великое переселение народов.

В подобных случаях люди делятся на три категории. Первые магнитом притягивают к себе окружающих, вокруг них сколачиваются компании и разворачивается бурная деятельность. Вторые – те, кто, словно железные опилки, не может противиться силе магнита и вполне этим доволен. Они, возможно, не заводилы, но поддерживают любые инициативы. Третьи непритязательны и безучастны, просто плывут по течению, заполняя свободные ниши. Конечно, рассадка в поезде была лишь репетиций расселения, ожидавшего в недалёком будущем на острове, но происходила в соответствии всё с теми же негласными правилами.

В результате в начале вагона обустроилась группа с вооружённым гитарой Тимуром во главе. До вечера времени оставалось много, так что это секретное оружие непременно должны были пустить в ход. Пока же кто-то разложил на столе новенькую колоду карт. В школе азартные игры не поощрялись, но сейчас было лето, преподаватели за всеми уследить не могли, да и школьный устав не так довлел над учениками на нейтральной территории.

Серёжа, сперва подглядывавший за тем, что творилось ближе к купе проводника, вскоре оставил эту затею и переместился в середину вагона. Ему повезло обменять свою "боковушку" на обычное, "купейное" место, пусть и верхнее. Серёжа не горел желанием туда карабкаться, особенно в самом начале поездки, поэтому подсел к Юле, которой досталась нижняя полка. Юля поглядывала в окно и что-то выводила карандашом в блокноте. Чуть придвинувшись, Серёжа разобрал контур оконной рамы, раздвинутых шторок и смазанные очертания разлапистых елей.

– Здорово получается, – заметил он.

Юля вздрогнула, автоматическим жестом захлопнула блокнот, но тут же смутилась, покраснела и выдавила:

– Спасибо.

Серёжа просидел рядом с Юлей минут пятнадцать, наблюдая за плавным движением её кисти и изредка бросая взгляд на плясавший за стеклом пейзаж.

Зарябили тросы вантового моста. По реке, величественно несущей воды далеко внизу, шёл белоснежный теплоход, сиявший на солнце. Судя по восторженным возгласам, долетавшим откуда-то спереди, это зрелище на многих произвело впечатление.

– Ты это для комикса рисуешь? – вновь подал голос Серёжа. – Ну, для вашего с Дэном?

Юля покосилась на него со странным, нечитаемым выражением, затем уткнулась в скетчбук и как будто сильнее сжала карандаш, хотя водить им по бумаге перестала.

– Для комикса, – подтвердила она. – Я подумала, может быть полезно поскетчить что-то такое. Ну, в качестве тренировки. У нас там по сюжету, знаешь... будет что-то вроде огромной коммунальной квартиры. Бесконечная череда комнат, длинных коридоров, кухонь... И все эти окошки, занавески, бельевые верёвки... А ещё десятки, сотни лестниц и переходов... И в этой квартире тысячи жильцов, которые постоянно перемещаются из комнаты в комнату. И... вот.

Видимо, испугавшись собственной излишней откровенности, Юля замялась и опять залилась краской.

– А посмотреть... можно? – неожиданно попросил Серёжа.

Юля на мгновение лишилась дара речи. Сглотнула. Натянула кривую улыбку и, стряхнув с листа катышки от ластика, протянула Серёже блокнот. Он пробежался взглядом по разрисованным страницам.

– Ну, чё... круто, – вынес пару минут спустя вердикт Серёжа. – Это же черновик, да?

– Что-то вроде...

– По итогу, наверное, вообще огонь будет. У вашего проекта... неплохой потенциал.

– Спа... сибо? – выдавила Юля почему-то вопросительно. Однако улыбка стала более искренней, пусть и неуверенной.

– Слушай, у меня только такой вопрос... – помолчав, добавил Серёжа.– Вот ты делаешь наброски, идеи, я так понял, тоже генерируешь ты... А что делает Дэн?

– Ну, Денис... – начала Юля. Задумалась, прикусила губу. – Да много чего. Рисует референсы. Тасует панели на странице. Собирает сами панели из моих задников и его персонажей. Я бы без него не справилась.

Серёжа закивал. Осознав, что так и не вернул скетчбук, протянул его Юле. Та осторожно взялась за обложку, будто боялась, что Серёжа будет держать слишком крепко и, дёрнув блокнот на себя, она его порвёт.

– Ясно, – произнёс Серёжа, поднимаясь с места. – Только, знаешь, дам тебе совет на будущее. Держи Дэна покрепче за яйца. А то эта золотая рыбка вильнёт хвостом – и с комиксом тебя кинет.

Оставив Юлю переваривать эту мысль в одиночестве, он двинулся по вагону. Состав миновал очередную деревушку с парой велосипедистов на переезде и лосиными рогами над входной дверью одного из домов.

Вагон слегка покачивался, в узком проходе то и дело приходилось буквально вжиматься в полки, чтобы разминуться с очередным пассажиром, несущим полный стакан кипятка. Оставив позади уничтожавших домашний сухой паёк двойняшек и неопознанное сопящее тело, Серёжа остановился у последней перед выходом в тамбур купейной соты. Большинство ребят ретировались отсюда, покидав вещи, но, конечно, не все.

– На острове тоже книжки читать будешь?

Из-за скучной однотонной обложки с набранным мелкими буквами именем автора показались Мишины глаза. Голубые, с небольшим карим сектором на левой радужке.

– По крайней мере, собираюсь, – признался он. – По вечерам, возможно... По-твоему, это плохо?

– По-моему, ты скоро посадишь зрение, – отрезал Серёжа. – И твои эти... навыки социального взаимодействия просядут ниже плинтуса. Ты же вообще разучишься нормально разговаривать. Ну, как нормальные люди.

Миша улыбнулся уголками губ.

– Правда? Что ж, постараюсь сохранить в себе хоть что-то человеческое. Если не получится, найду на острове пещеру и буду жить там, вдали от общества. Как Гренуй.

– Я должен знать, кто такой Гренуй?

Миша чуть нахмурился.

– Да-а-а, извини, я не подумал, что...

Он завозился, положил книгу рядом с подушкой, принял вертикальное положение и, похлопав по простыни справа от себя, предложил:

– Садись. А то как-то неудобно разговаривать, не находишь?

Серёжа скорчил гримасу, ясно говорившую о том, что на его вкус разницы нет, но отпустил верхнюю полку и плюхнулся на свободное место.

– Гренуй – центральный персонаж романа Патрика Зюскинда "Парфюмер. История одного убийцы", – поведал ему Миша.

– Миленькое название.

– Подходящее для произведения, на страницах которого погибла не одна девушка.

Серёжа хмыкнул.

– Кажется, я что-то такое видел по телику, – припомнил он. – Их же убивал этот Гренуй, да? Диковатый такой парень... Он же нападал на рыжих девиц и оборачивал их тела в какие-то... полотнища или что это было.

– Не только на рыжих, на самом деле, – поправил его Миша. – И да, Гренуй оборачивал их в ткань, пропитанную жиром, чтобы та впитала запах их тел.

– Звучит мерзко.

– Девушки, с которыми он пытался проделать эти манипуляции, считали так же. Потому Гренуй и стал их убивать.

Серёжа поморщился.

– Ради какого-то запаха?

– Да. Однажды осознав, что сам он не источает никакого запаха, Гренуй решил присвоить себе чужой. Он начинал с совсем простого, непримечательного аромата, но и его хватило, чтобы люди стали относиться к Греную иначе. Чтобы они... замечали его. Не пугались, не сторонились. Принимали как равного себе. Тогда Гренуй понял, что может усовершенствовать этот аромат настолько, чтобы заставить людей полюбить себя. Стать тем всемогущим Богом, каким был в театре своей души. И, когда первые изготовленные им духи кончились, Гренуй стал создавать более изощрённые ароматы, уже лелея мечту об одном, случайно встреченном на улицах Граса, который показался ему самым совершенным из когда-либо существовавших. Это был запах совсем юной девушки. Кстати говоря, действительно рыжеволосой. Гренуй хотел сделать её запах своим. А ещё... он очень боялся потерять его, едва успев обрести. И в конце концов понял, что даже самому прекрасному аромату требуется оправа из других ингредиентов. Тогда и начались убийства.

– Так и... как этот ценитель прекрасного оказался в какой-то там пещере?

– Гренуй научился основам парфюмерного дела в Париже. Он стал учеником одного парфюмера, Бальдини, впоследствии прославившегося благодаря изобретениям Гренуя. Но знаний, которые Бальдини мог ему дать, Греную было мало. Он жаждал иметь способность заключить в стеклянный флакон любой аромат. Стекла, воды, фарфора... По словам Бальдини, различным методикам извлечения запахов из самых разнообразных тел его могли научить лишь в Грасе. И Гренуй отправился туда. Сперва ему не терпелось очутиться в Грасе, получить ответы на свои вопросы, но по дороге он понял, как свободно дышится вдали от людей и стал избегать и их поселений, и редких путешественников. Наконец, в одном из самых удалённых уголков страны он поднялся на вершину горы, где запахов почти не было вовсе. На горе Гренуй нашёл родник и штольню, уводившую в её глубь. Он забился в самый конец штольни и провёл в одиночестве семь лет, поглощённый своими фантазиями и совершенно потерявший связь с внешним миром.

– М-м-м... ясно, – резюмировал Серёжа. – История очередного больного ублюдка.

Миша вскинул брови, медленно качнул головой.

– В общих чертах, – согласился он.

– А сейчас что читаешь? – поинтересовался Серёжа, кивнув на повёрнутую лицевой стороной вниз книгу.

Миша положил её на колени, осторожно провёл пальцем по корешку.

– Джейн Остен, – сказал он, хотя теперь Серёжа мог разобрать фамилию автора и сам.

– "Гордость и предубеждение", – прокомментировал он. – Сопливый женский романчик.

– Между прочим, этот, как ты выражаешься, "сопливый женский романчик" – одно из знаковых произведений английской литературы.

Серёжа закатил глаза.

– Потрясающе. И о чём же это... выдающееся произведение?

Миша приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, раздумал, вновь погладил обложку большим пальцем.

– Хочешь, чтобы я сюжет пересказал? – уточнил он.

Серёжа пожал плечами.

Под перестук колёс Миша рассказывал ему про острою на язык Элизабет Беннет, надменного мистера Дарси, его добродушного друга Бингли и живописные окрестности Хартфордшира.

Ночью Серёжа проснулся от слабого света, лившегося с улицы.

Проморгавшись, Серёжа перевернулся на живот и свесил голову с полки. Поезд стоял на какой-то станции с аккуратным зданием вокзала, ярким пятном выделявшимся на фоне тёмно-синего неба. У самого вагона, прямо напротив Серёжи, горел фонарь. Его жёлтые мерцающие лучи проскальзывали через плохо задвинутые шторы, ползли по заставленному бутылками и свёртками столу и отчаянно тянулись к висевшему внизу на крючке полотенцу. У фонаря замер человек в светоотражающем жилете. За его спиной вокзальные часы показывали половину третьего.

На периферии зрения маячила как будто лишняя в обстановке ночного вагона деталь. Серёже не сразу удалось понять, что именно было не так, но вскоре его осенило: Юля тоже не спала. Она смотрела в окно, приподнявшись на локтях, и иногда проверяла лежавший на краю стола телефон. Серёжа осторожно отодвинулся от края полки и подложил руки под голову. До прибытия – пять часов, светлеющий сумрак и железная дорога, теряющаяся за горизонтом.

Утром в тамбур перетащили все вещи, на какие хватило места. Раз десять проверяли полки, искали забытые ручки, наушники и – по настоянию учителей и без особого энтузиазма – чайные пакетики, обёртки от конфет, прочий мусор. На школьников приходилась большая часть пассажиров вагона, и за пять минут до прибытия на станцию они заполонили почти весь проход: никому не хотелось отсиживаться в конце и спрыгивать на платформу в последнюю минуту. Выгружались по принципу живой цепочки, передавая сумки с рук на руки и сбрасывая их в новую общую кучу, уже на земле.

Минут через десять после того, как поезд скрылся за звенящим переездом, к станции, громыхая, подкатил старый грязно-серый уазик. Похвастаться солидной вместимостью он не мог, поэтому к причалу людей и вещи перевозили порционно. Простая на первый взгляд процедура грозила затянуться на добрых полчаса.

Начинал накрапывать дождь, небо затянулось тучами. Серёжа накинул на голову капюшон и, теребя в пальцах сорванную травинку, вглядывался в пересечение железной дороги и шоссе, где с минуты на минуту должна была тяжело перевалиться через рельсы возвращающаяся "буханка". Казалось, что машину не подают целую вечность. Дождь припускал всё сильнее.

К счастью, на самом причале долго ждать не пришлось. Судно с именем какого-то профессора на борту уже готовилось принимать путешественников.

На берегу дул ветер, знакомо пахло водой и – незнакомо – чем-то особенным, здешним. Морским и северным.

Всем не терпелось вновь тронуться в путь, перешедший в ливень дождь подгонял, и рюкзаки закидывали на палубу и в трюм торопливо, без всякого порядка – уже сидя внизу, многие принялись безуспешно искать свои вещи.

Сразу было объявлено, что на палубе могут находиться лишь те, у кого есть спасательные жилеты – их было значительно меньше, чем пассажиров. Возможно, в солнечный день за жилеты развязалась бы ожесточённая борьба, но в непогоду желающих провести время на свежем воздухе нашлось немного. Серёжа ступил на палубу одним из последних, когда выбирать уже не приходилось: трюм был набит так плотно, что значительную часть сумок пришлось пристраивать наверху. Серёже достались потёртый оранжевый жилет, холод и крупные частые капли, от которых не спасала даже плотная ткань куртки. Серёжа почти пожалел о том, что пренебрёг тяжёлым прорезиненным дождевиком, откопанным отчимом в недрах платяного шкафа.

За бортом плескалась серая, как небо, вода, в дымке дождя проплывали мимо острова, облепленные деревьями и скалами. Судно прошло мимо вышки, возвышавшейся над вросшими в землю домами, – и последний оплот цивилизации остался позади.

Дождевые капли стекали по лицу, ко лбу липли мокрые волосы. Хотелось опустить пониже рукава, поднять воротник – и всё-таки убраться с этой чёртовой палубы. Но внизу по-прежнему не было места, таинственный остров с не менее загадочной станцией не спешил объявляться, и Серёжа лишь сильнее сжимал пальцы на металлическом поручне.

Чуть ближе к носу, у самой рубки, стояли Оля с Сашей, и Серёжа как-то потихоньку перебрался к ним.

– Мы должны будем повернуть, – втолковывала Саше Оля. – Я не понимаю, мы всё ещё прямо идём? Уже час прошёл...

– Мне кажется, мы поворачиваем, но по большой дуге, – ответил Саша, очерчивая в воздухе предполагаемый маршрут.

– По-моему, мы так прямо и идём, – не унималась Оля. – А мы должны повернуть, там такой явный поворот направо. Сам карту посмотри...

Со стороны машинного отделения веяло тёплым воздухом, и Серёжа решил составить Саше с Олей компанию, хотя завязавшийся между ними разговор вгонял в тоску.

Когда впереди наконец обозначилась скромная пристань с несколькими покачивавшимися на волнах лодками, Серёжа не поверил собственным глазам. На первый взгляд остров, который начало огибать судно, ничем не отличался от десятков других: те же покатые скалы, раскиданные в вышине над морем деревья, чёрные от воды камни внизу. И вдруг – деревянные мостки, лодки, бухта, смутные очертания домиков над ней. Добрались?

Похожая на мираж пристань оказалась вполне материальной. Столь же материальным был поднявшийся по прибытии переполох. Вещи почему-то не отдавали, и лишь через несколько минут стало ясно, что жилые дома расположены на противоположном берегу бухты и тяжёлые рюкзаки туда подвезут из-за плохой погоды. С судна ребята сошли только с "ручной кладью". На палубе остался мокнуть багаж, лишь частично прикрытый пакетами и плёнкой. Учителя в который раз за день пересчитывали всех по головам и о чём-то договаривались с капитаном. По старым доскам бодро стучали дождевые капли.

С пристани по деревянным ступеням прибывших погнали к сараю, у распахнутой двери которого тут же выстроилась бурлящая очередь. Не вдруг и не сразу пришла новость без конца и начала: даже на острове, затерянном на просторах Белого моря, прибывшим подсовывали самый обычный журнал по технике безопасности. Некое подобие инструктажа провели ещё в городе, о чём-то предупредили в поезде и на судне, так что, очевидно, по умолчанию считалось, что с правилами они ознакомлены.

Когда Серёже наконец передали ручку, он с неприятным удивлением обнаружил, что с трудом удерживает её в руках. Что уж говорить о том, чтобы поставить какую-то закорючку? Замёрзшие пальцы сгибались с трудом, пластик скользил по мокрой коже. Кое-как черкнув что-то, лишь отдалённо напоминавшее подпись в паспорте, Серёжа выбрался на улицу.

– Как только заселимся, включим обогреватель, – сказал Миша, наблюдая за тем, как он растирает ладони в тщетной попытке их согреть.

Серёжа молча кивнул. Пока что впечатления от Белого тянули от силы на двойку по десятибалльной шкале. Пожалуй, за отопление можно было бы расщедриться на четвёрку.

За сараем начиналась дорога – сказочная дорога в новую, пока чуждую жизнь. Точно в "Волшебнике Изумрудного города". Только здесь жёлтый кирпич заменяла вязкая грязь. И, наверное, в этом была определённая логика.

Каков местный Изумрудный город, таковы и дороги.

* Стрельна – посёлок на южном берегу Финского залива, входящий в состав Петродворцового района Санкт-Петербурга.