(2005)

Их было слишком много.

Клыкастые твари окружали его за считанные секунды, голодные, жаждущие крови и прожившие без неё не первый год. Они смотрели на Сэма так, словно помимо битвы с ним их ждала ещё одна битва – между собой за него. За его останки.

Вскоре рядом, плечом к плечу, встали Альфи и Мэг. В первые минуты их оттеснили — на них налетели другие, такие же прожорливые, что падали теперь мёртвым грузом на землю. Но теперь и демон, и ангел были тут, в том же кольце смерти. И Сэм был им благодарен.

Да, он злился: на Ровену, себя, своё недоверие. Но сейчас благодарность и желание выбраться живым было осязаемым, а не вросшим в мозг.

Вампиры напали без предупреждения.

Они не стали ждать, пока человек, демон и ангел сгруппируются. Снизу, с деревьев, из тени — они заползали, окружали. Лишь серый клочок неба ещё был виден над этим морем из тел.

—…книгу! – рявкнула то ли Мэг, то ли Альфи. Невысказанное «береги» осталось проглоченным в потоке шума, хотя Сэму говорить об этом не стоило. Он знал это и без напоминаний.

Мачете с глухим звуком вошло в шею ближайшего. Следующий. И ещё. Их было не сосчитать. Клыки клацали друг о друга. Разорванная ткань на воротнике оголила шею, ещё целую, ещё нетронутую. Чьи-то ногти, больше похожие на когти, царапали одежду.

Сэм вдохнул. В горле запульсировала энергия. Слова — латинские, выученные до автоматизма — вспыхнули в сознании и вырвались вверх беспрерывной волной. Магия ударила, сбросив с него четверых. Их тела рухнули в пыль.

Только четверо.

Они ползли на него. Скалились. Рычали. Их тела состояли из порванных тряпок и скелета, что торчал из-под тонкой кожи. Сэм почувствовал, как его лёгкие наполнились ледяным воздухом, и выставил руку вперёд. Как и учила Ровена. Пальцы выпрямились, глаза прикрылись. И пламя, горячее, бесконечное, полилось вперёд лучше, чем адское, ведь было призвано убивать, а не пытать, но хуже, чем обычное. Оно было жестоким. Оно вонзилось в тела оточивших Сэма и вспыхнуло одновременно с далёкой от него благодатью Альфи.

Кожа вампира загорелась, как сухая бумага. Огонь пожирал лицо, нырял в глазницы, и на миг даже жажда в голодных глазах исчезла – как будто сгорела вместе с телом. Остальные твари шарахнулись от Сэма в разные стороны, от жара, от смерти, которую дарил им Винчестер. Облысевшие, уже мёртвые, они всё ещё пытались спастись и насытиться.

Кто-то прыгнул на Сэма со спины и вцепился в его шею. Винчестер скинул вампира с лёгкостью, которую давал практически отсутствующий вес твари. Но за ним последовали и другие, и они прыгали, царапали, пытались укусить. Укус не был страшен, в особенности, когда под рукой ангел, но становиться одним из этих тварей хотя бы на пару минут Сэму не хотелось.

Со свистом мачете разрезало воздух. Беззвучно голова отлетела от тела вампира, падая на землю. За ней, в окружении переходящего на деревья и сухие ветки под ногами огня, последовали и другие. Тысячи звуков обрушались на Сэма, что вертелся, обрушая силу мачете то на одного, то на другого.

За спиной выросло неожиданное давление. Сэм чуть ли не вонзил конец оружия в спину стоящего позади, когда ему на ухо гаркнули:

—Я!

Сэм тормознул. И одновременно с демоницей, ставшей позади опорой, отсёк ещё одну голову.

Единственное, что он не должен был чувствовать тут и сейчас – это всплески адреналина. Но он бушевал, как быстрая скоротечная река, коих Сэм в своей жизни ни разу не видел. Она текла его венам с каждым новым рывком, она рвалась вместе с ним вперёд, она была шустрее и проворнее, чем его мысли.

Руки знали, что делать, даже не смотря на адреналин.

Три вампира отлетело назад. За миг их поглотил огонь. Глаза Альфи горели, только другим светом, более опасным, чем пламя. Благодать наполняла своим звоном всё пространство, накрывала собой рычание и шум.

Вот только возникла проблема – ничего не менялось. Количество вампиров словно не уменьшалось, а росло.

Сэм в момент почувствовал давление чужих пальцев на свою сумку и с силой выдернул её из хватки. Нога встретилась с облезшей головой, под подошвой раздался противный хруст. Сэм взмахнул мачете, извернулся от несущегося на него, врезался спиной в дерево позади и вновь оттолкнулся от него, стряхивая скользящую башку с прямой поверхности мачете.

Движения автоматизировались до повторяющихся. Огромное количество тел обступило его. Стук клыков отражался в ушах. Слюна текла на него. Кровь – такая же вязкая – затапливала со всех сторон.

—Тв...ю... м...ть! – проклятие Мэг послало столб мурашек по коже, и Винчестер обернулся.

Демоница словно в воздухе растворилась – за массой наступающих она оставалась незамеченной.

–Мэг! – гаркнул Сэм. – Альфи!

Не получив ответа, он и сам выругался сквозь зубы и в один момент подпрыгнул, вцепляясь в ветку над ним. Раскачавшись, он перелетел вперёд, зацепился ногами за следующую ветвь и повис вниз головой, отбиваясь от тянущихся рук.

Никого он так и не разглядел – зато вампиры полезли за ним, один за другим. Как тараканы. Как проклятые ублюдки, желающие выпить его до дна, подобно дорогущему вину.

Чёрта с два им удастся.

Даже если бы с ним был пистолет – это ничего не изменило бы. Пули не берут клыкастых. Берёт только мачете и огонь. Берёт только желание человека выжить и убить прежде, чем убьют тебя. И вокруг не осталось никого, кроме него самого. И стоило положиться только на себя.

Извернувшись, Сэм соскочил на землю, припадая к ней носом, и за считанные секунды вскинул мачете – рефлексы не подвели. Он рывком поднялся на ноги, когда мир вокруг померк.

Винчестер застыл, как вкопанный, наотмашь нанося удар клыкастой твари. Но ничего не изменилось, темнота в глазах только росла, становилась более ощутимой, обозлённой. Сэм пошатнулся, вновь взмахнул мачете. И попытался вырваться из хватки сотен конечностей, хватающих его за щиколотки, за ноги, за шею и волосы. Они были морем – а Сэм в нём тонул.

Мачете вырвалось из его рук. Сэм не понимал, что происходит, он словно ослеп. Магия вновь рванулась внутри него, ввысь, на вампиров, отталкивая каждого из них. Но ото всех разом избавиться не удалось.

—De... fige et... Depurgare! – выпалил Сэм, расставляя руки в разные стороны.

Послышались звуки истошного кашля. И чёрная слизь потекла со ртов тех, до кого заклинание успело добраться. Сэм прыгнул вперёд, наобум вытягивая руку и желая достать до рукоятки мачете. Пальцы ухватились за его твёрдый конец и Сэм почувствовал, как кривая улыбка расползлась по его губам.

Чтобы вскоре замениться гримасой ужаса.

Темнота в глазах заполнила каждую частичку тела, заглушила все звуки в ушах, и Сэм утонул во тьме, в вакууме, в котором он оказался.

Где был свет? Где конец превращался не в такой размытый, как сейчас? Куда делись демон и ангел? Почему они его бросили? Или их уже тоже убили?

Сэм рухнул на колени, чувствуя, как сотни игл вонзились в его шею, руку, плечо. Влага промочила ткани его солдатской формы, а в голове загремело:

«...НЕПРАВИЛЬНО!»

Неправильно.

Неправильно, чертовски неправильно!

Сэм не знал, что именно «неправильно» – его такая глупая смерть или же сумка с книгой, что всё ещё была прижата к его груди.

Острая боль вонзилась в его затылок. Зубы, когти рвали его плоть на куски. Сэма пошатнуло и он рухнул в серую землю, которую он более не видел. И его поглотил яркий свет, заполнивший собой каждый участок его сознания.

«Неправильно».

«Что именно?»

«То, что Он заставил нас полюбить созданий сильнее, чем самого себя».

***

Цвета проступали медленно, будто кто-то пытался отрегулировать свет. Из серой дымки показались краски: сочная зелень, блеск росы. Всю картину украшали тёплые порывы ветра. Трава была мягкой, а голых деревьев вокруг практически не было – только их пушистые кроны обрамляли это место.

Он ступал босыми ногами по влажной от росы траве. Белые ткани скользили по одежде прохладой, а ветер плавно скользил между щелями. Такая свобода в каждом действии была странной. Необычной. Слишком «свободной» и более осязаемой, чем тот вид, который испокон веков носили ангелы.

И чувства. Эмоции. Они все ощущались где-то глубоко внутри, ещё нетронутые и неясные.

–Наслаждаешься? – чужой голос вонзился в уши и растрепал всё наслаждение, о котором же и спрашивал.

Он направился в сторону большого длинного ограждения, которое позволило бы им не упасть. Но всё равно – глубокая бездна, тянущаяся далеко вниз, притягивала взгляд. И он вцепился пальцами в деревянное ограждение, чтобы выгнуться и заметить гладкие каменные стены, оточившие землю.

—Не знаю, – честно вдруг ответил он. – Странные чувства. Будто...

—Будто одежду поверх сущности натянул, а? – парень, остановившийся рядом, даже не взглянул в сторону бездны. Он смотрел на него. – Тебе приятно?

—Есть чувство, что создатель сотворил этих... Существ, – он спустил глаза вниз, на ту часть тела, что была ему видна – грудь, живот, ноги, – лишь ради того, чтобы сотворить нам сосуды.

—Люди, – мрачно вымолвил стоящий рядом. И в его словах чувствовалось отвращение.

Он повернулся к брату.

—Они тебе не нравятся?

Парень заправил прядь выбивающихся светлых волос за уши и с отвращением коснулся собственных плеч. Его медленные прикосновения перетекли на шею. После – зарылись в волосы и потянули за них.

—Это неправильно, – промолвил Люцифер, рассматривая собственные руки. – Это жалкое подобие. Без разума, без силы. Хуже обезьян, которых Отец взял за основу.

—Они научатся думать, – не согласился с братом он. – Со временем обязательно. Они не глупы.

—Ты посмотри на них, – Люцифер поднял голову и махнул рукой в противоположную от обрыва сторону. Туда, где разрастались зелёные леса и тропы, где находились эти самые люди, живые и забавные, по его мнению, а не по мнению Люцифера. – Один порыв ветра – и им холодно. Дождь – и они уже мокрые, больные. На солнце им долго быть нельзя. Молнии их пугают своим светом, а гром пугает шумом. Они дерутся друг с другом за добычу и пытаются казаться лучше друг перед другом, хотя, на самом деле, они все – одинаковы.

Хотелось спросить у Люцифера: «Не находишь ли ты сходства между ними и нами?». Но вместо этого он зажевал собственную мысль и прервал речь брата.

—Их наш Отец сотворил недавно. И ты должен понять, что сказанное тобой... Лучше не говорить вслух.

—А то что? – выплюнул Люцифер, отворачиваясь. – Они слабы, даже ты этого не можешь отрицать.

Люцифер шагнул к ограждению и встал ближе к нему. Возложил руку на дерево, скользнул по его гладкой поверхности пальцем, после чего опёрся о него. Словно размышлял о сказанном собой и сказанном братом.

Но он чувствовал себя не на своём месте. Как будто младший и старший братья внезапно поменялись местами. Ранее мудрый, спокойный для него Люцифер вдруг словно в размерах уменьшился. Словно стал маленьким ребёнком, которому в пример поставили другого ребёнка.

—Они забавные, – на миг он запнулся, дёрнув плечами. – Помнишь, ты учил меня иллюзиям? Тем, что...

—Помню, – прервал его Люцифер.

Он кивнул и продолжил:

—Я показал одну из таких маленькой девочке сегодня. Честно признаюсь, подобного восторга я ранее не видел ни у кого – даже у херувимов.

Люцифер на это покачал головой. Было видно его недовольство, даже раздражение – ведь показывать его собственные дары, которые он с таким трудом взрастил в собственном ученике, тем, кого он на дух не переносит... Для него превращалось в кощунство.

—Это ребёнок, – продолжил младший брат. – И люди сами по себе – дети. Тем более, Отец просил любить их так же сильно, как самого себя. А его приказы мы обязаны исполнять, разве нет?

Люцифер вздрогнул от его слов, будто он ударил его своей благодатью.

—Вот в этом и проблема.

—В смысле?

—Это неправильно, – мотнул головой Люцифер.

—Что именно?

Люцифер ощетинился, как взбешённое животное, как змея, чьи клыки способны отравить даже свет.

А он не двигался, наблюдая за братом. Ненависть того пробиралась внутрь. Давила. Убивала. Она была отравой, которую так страшно было искоренять – ведь если попытаешься её уничтожить, то можешь ещё больше навредить.

—То, что Он заставил нас полюбить своих созданий сильнее, чем самого себя.

Это звучало слишком жёстко по отношению к тем, кто ему нравился. Но он спорить не стал. Возможно, эгоизм действительно присутствовал в Отцовском решении, а, возможно, Люцифер просто преувеличивал.

И он пожал плечами, легко, непринужденно.

—Люди того заслуживают.

—Ты их любишь больше, чем тот, кто обязан стать тебе самым дорогим на свете?

—Это Отец. А это – его творение, – он внезапно расплылся в мягкой, задумчивой усмешке. – Они не обязаны сразу же становиться чем-то плохим. Они и не были ничем плохим, Люц.

Жестокое разочарование на лице Люцифера смягчилось, когда прозвучала другая форма его имени.

«Люц».

Один из высших архангелов любил, когда его так называли, и позволял это делать только самым близким для него.

—Я не знаю, как к ним относиться, – проговорил старший ангел, заглядывая в его глаза. – Они... Слишком чужие.

—Эту планету Отец создал ради людей, – заверил Люцифера он. – Ангелы... Они должны быть хранителями его созданий.

Люцифер пожал плечами. Он более не выглядел раздражённым – наоборот, успокоенным. И ему вновь показалось, что старший брат был ребёнком, не понимающим красоты, не умеющим принимать. Хотя ему просто нужно было время, которое позволило бы ему привыкнуть.

«Видишь?»

Он усмехнулся Люциферу, но тот улыбкой не ответил. Лишь мягко кивнул.

«Ты видишь это? Они... Люди... Люди дороже отцу, чем собственные дети!»

Он мотнул головой, отгоняя в сторону мысли.

Дальнейшие воспоминания.

Он смотрел на своего брата и не видел в его взгляде безумие, которое пропитает его годы спустя. Он любил как брата того Люцифера, что был его учителем, его семьёй. Они были близки.

«Мы для него всего-лишь воины, Габриэль!»

Безумие витало в чужих глазах, билось в тех припадках, которые не были видимыми ему ранее. Оно было спрятано так глубоко, как и у всех ангелов, желающих поглотить Землю собой, своей благодатью, своей ненавистью.

Они все вскоре превратятся в падшего ангела, сраженного своим старшим братом. Все они скоро забудут своё предназначение.

Но тогда Габриэль об этом не думал. Он чувствовал ветер в волосах и прикрывал глаза от покоя, которое несло с собой солнце. И Люцифер был рядом, как постоянный наставник и брат. И всё было хорошо – как не будет позже.

Ветер забирался не только в волосы, но и в перья. Раскрытые за спиной крылья предавались тишине и следовали за потоком мыслей младшего архангела. Он растянул одно из них и осторожно прикрыл спину Люцифера. Габриэль знал, что тот этого не заметит. Но забота – даже если Отец приказывал всю её возложить на людей – должна была передаваться и от брата к брату.

—Дай себе время, – промолвил Габриэль, поворачиваясь а Люциферу. – И в скором времени ты полюбишь их.

—А ты?

Габриэль немного склонил голову к плечу – в немой просьбе объяснить, что имел ввиду его старший брат.

—Как ты так быстро полюбил их? – уточнил Люцифер.

Габриэль нахмурился и глянул в сторону леса за своей спиной. Тот прятал в себе слишком много и вряд ли предполагал, что когда-нибудь он станет полем для боя. И что по нему будет бежать человек с перекинутой через плечо сумкой с одним единственным желанием: спастись от Небес.

—Я их не полюбил, – он направил взгляд в сторону Люцифера. – И не возненавидел. Я просто поверил Отцу и дал себе время.

Люцифер очертил его пронзительным взглядом, а Габриэль и не среагировал. Он не знал, что точно чувствовал к людям. Те не были для него отвратительными или лишними – он, как архангел, принимал их значимость для Отца. Люди были странными. Умными и странными.

И кровь тогда не текла со всех сторон. Люди не обезумели от боли, а ангелы – от власти.

Моргнув один раз, Габриэль на секунду увидел реальность – белую, нескончаемую, тяжёлую. Он вцепился руками в деревянное ограждение и вместо привычной шершавой поверхности ощутил неживой холод.

Холод.

Холод.

Адский – метафорически, райский – в реальности – холод.

И голос в голове, шепчущий:

—Всё считаешь, что людям место на Земле?

—Всё считаю их таким же творением Отца, коим являемся все мы.

—Отца нет, Габриэль!

—Его нет!

—И никогда не было!

—Он был лишь тенью, разве нет? Сколько раз за жизнь ты видел его?

—Сколько раз за жизнь он был тебе Отцом, а не лишь тем, кто отдавал тебе приказы?

—Когда он вообще существовал для тебя?

Габриэля бросало то в дрожь, то в холод. Не существовало понятия «тепла», его мысли даже тут, в этом закрытом куполе метались из стороны в сторону и не находили покоя. Кровавые пятна растекались под ногами, они врезались в нити, в цепи, превращались в ржавчину на них.

Он давно уже не был на той поляне, откуда открывался вид на обрыв. Он сам теперь словно повис над тем обрывом, беспомощный и разрушенный изнутри. Возможно, он умер, а, возможно, нет, и эта неизвестность дробила виски.

Каково это – быть мёртвым?

Так же больно, как и сейчас?

Люди, люди, люди... Может, они не знали ответа, потому что, умирая, попадали в рай. Отец всё продумал для них. Отец создал для них мир, позволил жить в нём, разукрасил красками, подумал о разуме, о нервной системе, о продолжении рода и прочем, прочем, прочем... Но тут Люцифер был прав.

Отец давно уже позабыл о собственных детях.

Тех, кто тонул в боли, кто повис на путах над бесконечностью или же пытался противостоять тем, кто намеревался уничтожить всё.

Позабыл...

Зачем же ему тогда нужны были они? Чтобы стали воинами? Или чтобы вскоре разрушили всё, что он строил? Ради чего?

Если бы мог – Габриэль бы улыбнулся. Он давно уже сорвал горло, давно уже не кричал. И давно не видел никого в своей личной, даже более изощрённой клетке, чем та, что была у Люцифера. Ведь когда отец продумал клетку для Люцифера, прежде чем уйти, – тот был любимчиком отца. А Габриэль оказался в плену у собственного брата. Не у Люцифера. И не у Рафаила. А у другого. Более сильного и способного.

Холодные стены окружали его, возвышались над ним, подобно башням. Потолок тянулся над головой, как незаменимое небо – насмешка братьев над ним, их желание ткнуть иглой ему под рёбра ещё сильнее. И семь цепей. Семь растянутых в разные стороны цепей окружали его, неизменные и мрачные.

Габриэль был тут один, уже многие века. Так долго один, что и позабыл, каково это: ощущать чужое присутствие тут, рядом.

«О, Отец. Если бы ты видел, во что превратились твои дети! Если бы ты слышал мои молитвы, мои мольбы о помощи! Если бы ты только слышал!»

Но никто ничего не слышал.

Габриэль становился таким же безумным, как и его братья, заточившие младшего тут. Он и был безумцем, когда пошёл против них в желании помочь, объяснить. И теперь оказался тут. До прошлого мгновения, которое словно в песок рассыпалось, – когда кто-то проник сюда. В его чёртовы владения.

О, Отец... Где же ты, когда так нужен?

***

Габриэль.

Архангел Габриэль.

Габриэль.

Вот, кто был в его снах.

Вот, с чьим именем в мыслях он проснулся, обездвиженный и уставший.

Габриэль…

Сэм отрывисто выдохнул, каждой клеточкой своего тела ощущая ту агонию, которой он был предан минутой ранее. Каждая цепь обжигала. Каждое неловкое движение раздражало. Волны ужаса давно уже сменились хладнокровием, но в то же время он присутствовал, глубоко спрятанный, зарытый внутрь.

Чужая агония за секунду сменилась собственной, и мысли вылетели из головы, как по щелчку пальцев.

Он выгнулся в спине и стиснул зубы. Кровь. Кровь была везде. Она текла отовсюду, она растекалась металлическим привкусом во рту, она ударяла в нос своим едва ощутимым, но чётким запахом. Вонью.

Она заполнила его настолько, что он не сумел почувствовать прикосновения чужих рук к своему лицу. Он застыл на секунду, чтобы после – обмякнуть и вновь погрузиться в непроглядную тьму.

И в этой тьме не было тех странных снов.

И Габриэля тоже – не было.