Moon Breath

Меня нельзя назвать решительным человеком. Я из тех людей, которые могут часами выбирать товар в интернет-магазине, начинают оформлять заказ, но на последнем шаге закрывают страницу, потому что не уверены в своем выборе.

Но в ту ночь какая-то непреодолимая сила заставила меня довериться Тэхену и броситься в пучину неизвестности ночного Парижа. Снова, не прошло и пары суток с моего прошлого приключения.

Наверное, Ким прав: в этом городе так и тянет совершать глупости.

Мы двинулись на восток Парижа, но куда точно — я не понимала, так как знала город не очень хорошо. А вот ему, казалось, были знакомы здесь все закоулки. Наверное, он слегка лукавил, когда говорил, что жил здесь всего пару месяцев.

Пару лет, не меньше!

Он врубил на полную мощность Arctic Monkeys и разогнался до ста пятидесяти.

Я, привыкшая к неторопливому ходу пригородных автобусов, от ужаса сжалась в пассажирском кресле и молила Бога, чтобы мы не сбили на дороге какую-нибудь заблудившуюся в ночи старушку или даму легкого поведения, и чтобы полиция не села нам на хвост.

Но Тэхена, похоже, ничего не смущало. Всю дорогу он молчал. Лишь проезжая мимо многострадального, опаленного в недавнем прошлом Нотр-Дама, проговорил еле слышно:

— Еще километров пять, и будем на месте.

Вскоре мы действительно остановились около высокого зеленого массива и высоких, изящных ворот. Листва деревьев была еще куцей, совсем нежной — как-никак, весенняя природа пробуждалась, кое-где только распускались почки. В темноте оценить всю красоту было невозможно, хотя посадки и аллея, следующая за ними, освещались вереницей старинных фонарей.

— Добро пожаловать в Венсенский лес, – кивнул в сторону ворот. — Здесь не слышно шума парижских лиц.

В путеводителе я читала об этом месте. Бывшие охотничьи угодья и любимые места французских королей. Величественные усадьбы с озерами, фонтанами, мостами и каналами.

Где-то вдалеке высился силуэт башни замка Венсен, но, возможно, это всего лишь мираж, игра моего воображения. Скудные познания географии Парижа подсказывали, что от леса до поместья короля немаленькое расстояние. Когда-то Венсенский замок не уступал по красоте знаменитому Версалю. Правда, после периода французской революции, пребывал в запущенном состоянии и долго использовался как полигон и склад боеприпасов.

— Ты уверен, что сюда можно приходить ночью?

— А почему нельзя? Это всего-навсего парк. Ну, разве что желательно следить за своим кошельком и не провоцировать местных на разборки. А так здесь очень дружелюбный контингент, даже ночью. Сама убедишься.

Беспечно гуляющих туристов здесь, конечно, в такое время не было, а большую часть обитателей составляли «ночные бабочки», по крайней мере, на главной аллее леса.

— Если знать, куда идти, не ошибешься,  шепнул Ким.

Видя, как уверенно он направился вперед, я посеменила за ним, стараясь не встречаться взглядом с представителями местной «фауны».

Чем дальше мы шли вглубь парка, тем больше я поражалась этому великолепию деревьев, с их идеально ровными стволами, выстроенными по струнке, как рота солдат. Многометровые дубы, липы, грабы и каштаны замерли в ожидании очередных незваных гостей. Ровная тропа, выложенная аккуратной брусчаткой, неожиданно свернула куда-то влево, и мы, миновав дебри кустов и клумб, вскоре очутились перед небольшим пирсом.

Он был похож на оживший кусочек сказки. Края и навес окутывали сияющие нити гирлянд, а небольшой мост подсвечивался треугольными фонарями. Рядом покачивались две лодки, крепко привязанные канатами к причалу.

Тэхен, воровато оглядываясь, подкрался к краю пирса и поманил меня за собой.

— Лодка? Но это же точно запрещено, – я показала пальцем на маленький домик у берега, где под вывеской плакат было написано время работы, и оно уже давно закончилось.

— Разве ты еще не поняла? Я люблю нарушать правила. Тусоваться в нелегальных заведениях. Вламываться туда, где висит табличка «Вход запрещен». Пересекать границы дозволенного. Слать нахер все условности и стереотипы.

— А кто-то еще из группы разделяет твои взгляды? – прищурилась я.

— Все разделяют, – пожал плечами тот. — Иначе бы мы не играли в одной группе.

Крошечный деревянный причал явно никто не охранял. Снова оглянувшись по сторонам, Тэхен спрыгнул в одну из лодок, вытащил весла и принялся аккуратно распутывать толстую веревку.

Я последовала его примеру.

Оказавшись в лодке, обхватила колени руками, чтобы как можно удобнее и компактнее устроиться. Вскоре парень ловко заработал веслами, и наше «судно» начало движение по спокойной ночной глади озера Доминель.

[Рекомендую слушать Setting Sun – Patrick Joseph]

— Ради этого стоит жить, – он возвел глаза к небу.

Звезды подмигивали своим мерцанием и завораживали до состояния транса. Какое-то время я также всматривалась в бесконечную синеву, прерываемую лишь ударами весел о воду.

— Как думаешь, когда мы умрем, что после нас останется? – неожиданно спросил он. — Странички в Инстаграм, идиотские видео в Тик-токе? Сколько времени пройдет, прежде чем память о нас бесследно исчезнет? Год, месяц, неделя? Нас просто смоет новой информационной волной, не останется ничего, никакого упоминания. Никого из нас не будут помнить и чтить, как Фредди Меркьюри или Курта Кобейна. Мы растворимся в небытие, не совершив ничего великого. А я не хочу так.

— Ты хочешь стать великим?

— Нет. Но я хочу оставить след в истории, вздернуть этот гребаный мир с помощью музыки. И сделаю для этого все, черт возьми.

— Звучит тщеславно и самонадеянно. Извини, говорю, как есть.

— Я не думаю о популярности как таковой или о том, чтобы передо мной преклонялись. Но создать нечто такое, что оставит знатный рубец в искусстве... Да, это моя мечта! Когда я пел в переходе, на улице, в каких-то дурацких барах, когда обивал пороги всяких звукозаписывающих студий в надежде, что кто-нибудь меня заметит и оценит, думал только о том, что ведь все с чего-то начинали. И Меркьюри, и Боуи. Признание не приходит сразу, это нормально. Хотя порой очень унизительно, – тут он вытащил из кармана сигарету и тихо ругнулся. — Черт, забыл зажигалку.

Я порылась в сумочке.

— Вот, держи.

— Ты полна открытий, Дженни. Признавайся, косячок втихаря смолишь, да?

— Если честно, это средство самозащиты от грабителей или хулиганов. После моей неудачной ночной прогулки я подумала, что нужно иметь при себе что-нибудь опасное. Перцовый баллончик здесь в продаже не нашла, так что, если злоумышленник на меня нападет, я его слегка подпалю.

— Ты просто чокнутая, – засмеялся тот и с наслаждением закурил.

Вскоре пафосные рассуждения уступили место непринужденному разговору, который принимал разные обороты, уходил то в одну, то в другую сторону. Мы болтали о конкурсе, об странностях некоторых участников, обсудили чопорных, но в то же время забавных французов-организаторов. Тэхен пытался говорить на французском, и это было смешно до коликов в животе — ей-богу, думала, что выпаду из лодки. Мы обсудили завтрашний номер, и тот обещал быть очень необычным. Если он, конечно, справится со своим противоречивым отношением к конкурсу и мыслями о «несправедливой подставе».

Мы уже подплыли к противоположному берегу — нос лодки глухо стукнулся о небольшой заросший короткой травой холм.

Отсюда вид был не менее завораживающий, чем с другой стороны. На вершине холма виднелась белая беседка, запутавшаяся в тонком вьющемся диком винограде. Судя по царящей здесь общей небрежности, за этим берегом меньше ухаживали — от этого сильнее казалось, что мы очутились где-то в лесу, посреди нетронутой природы.

— Значит, популярность тебя не волнует?

Тот помотал головой.

— Я считаю это побочным эффектом публичности. То есть без этого никуда. Но это не главное.

— А что главное?

— Осознать, кто ты есть, какое послание и музыку хочешь донести. Работать над собой, над своим звуком, оттачивать мастерство. И не позволять никому навязывать какие-либо ограничения.

— Кто тебя вдохновляет?

— Тебе правда интересно? Что ж, мне ближе рок 70-х и 80-х… Лед Зеппелин, Джимми Хендрикс, Дэвид Боуи….

— Мой отец обожал Лед Зеппелин. У него было несколько их виниловых пластинок, – проговорила я севшим голосом.

— Ты разделяла его вкусы?

— Я была слишком маленькая, чтобы понимать папины предпочтения. А потом искренне жалела, что не успела познакомиться со всей музыкой в его коллекции, не успела расспросить о многом…

— Его нет в живых?

— Уже много лет.

— Прости.

— Да ничего страшного, – поежилась я. — Может, поднимемся к той беседке?

— Если хорошо присмотришься, то увидишь, что она огорожена цепью. И внутри, скорее всего, все давно поросло паутиной. Так что не вижу смысла продираться сквозь траву и идти туда. Этот берег слегка заброшен, тем он мне и нравится.

— Почему ты позвал меня сюда? – без стеснения спросила я.

Он глубоко вздохнул и отвел глаза куда-то в сторону.

— Помнишь, тогда, после концерта в «Тайсон Билл»? Когда ты влетела ко мне в гримерку…

—Так, я была слегка пьяна!

— Я не об этом, – перебил меня. — Ты сказала, что я разочарование для своих родителей…

— Боже, я ведь уже извинилась… Не стоило вообще произносить такое вслух.

— Ты, сама того не подозревая, попала в точку. Мой отец — владелец банка, он всю жизнь крутится в этой сфере. Разве не логично ожидать того же от детей? Нас в семье трое. Старший брат не подвел, сразу пошел по стопам папочки. Моей сестре сейчас девятнадцать, и она, конечно, еще не присоединилась к «семейному бизнесу», но зато поступила учиться в Канаде и собирается стать юристом. Гордость родителей: знаешь, как они восхищаются, когда она присылает фото из своего кампуса или с очередного собрания будущих правозащитников? Как ты думаешь, какое место в этой иерархии занимаю я?

— Не знаю, – прошептала я пересохшими губами.

Внезапно мне стало жарко, а кровь, по ощущениям, прилила к щекам.

— Никакое, – пожал плечами и тут же захохотал. — Я даже среднюю школу закончил с трудом. Черт, моему отцу пришлось дать крупную взятку директору, чтобы меня не отчислили в выпускном году. Как же он неистово орал, как отчитывал, называл «позором семьи». И это он ещё не знал, что будет дальше.

— Родители не поддерживали твое увлечение музыкой?

Тэхен дернул плечом и выпустил изо рта густой сигаретный дым.

— Скажем так: эта тема в нашей семье вообще не поднималась. Никогда. Отец и мать мигом притворялись слепыми и глухими, если я собирался где-то выступать или просто рассказывал про намечающийся концерт. Только Джой, моя сестра, проявляла хоть какой-то интерес. А для остальных любые разговоры о музыке, о рок-музыке, были сродни публичному прославлению Гитлера. Потом я просто перестал открывать им эту сторону своей жизни. Хоть она составляла, на самом деле, всю жизнь.

Тишина вокруг казалась такой всепоглощающей, словно нас двоих накрыли невидимым звукоизолирующим куполом. Только изредка я слышала слабое пение птицы, неизвестной мне, но очень настойчивой.

Парень лег на траву.

Я, соблюдая максимальную субординацию, осторожно прилегла рядом.

Надо же, оказывается приятно — мягкая и слегка влажная трава щекотала шею. А небесный купол с такого ракурса, казалось, падает и поглощает тебя.

— А потом университет, снова куча надежд, возложенных на меня. – еще тише проговорил тот. — Которые я, конечно, не собирался оправдывать. Моя мама за мной даже слежку установила в виде мистера Тейлора, но это не прокатило. В конце концов, мне просто стало плевать на все. Я понял, что не смогу соответствовать их требованиям, как ни крути. Не хотят принимать меня таким как есть – это их дело. Но я не сверну с того пути, который для себя выбрал.

— Может, со временем все изменится? Они увидят, кем ты стал и перевернут свое мнение на триста шестьдесят градусов, вот увидишь.

— Мы не созванивались уже пару месяцев, – тихо произнес он, разрывая темноту. — Это о многом говорит.

— Ты не живешь с ними?

— Нет, уже давно. Снимаю квартиру уже около года. Ну, как квартиру… Своего рода лофт, который я переделал в студию для репетиций. Муны провели там немало ночей, поверь мне. Хорошо, что, хотя бы этажом выше никто не живет.

Я смотрела на него — растерянного, измотанного, запутавшегося в собственных мыслях. На его взгляд, устремленный в никуда, на бледность оливковой кожи, подчеркнутую призрачным лунным светом. И не верила, что этот печальный, задумчивый юноша и тот отвязный рокер, в бешеном экстазе исполнявший свой хит несколько часов назад, — один и тот же человек.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, между прочим. Почему ты позвал меня сюда? Несколько дней назад ты со мной даже не здоровался.

Ну такая я, что поделать: привыкла разбирать все по полочкам. Впрочем,  Ким оказался не так открыт и снова увильнул.

— Мне нравится это место. Подумал, что ты оценишь. На самом деле, в Париже и его пригородах есть куча других, менее прилизанных и популярных у туристов уголков. Но мы скованы временем, везде не побываешь... А еще... Один человек, который был мне дорог, очень любил Венсен и его окрестности.

— Значит, ты бывал здесь не только в детстве? – подловила я.

— Мне было восемнадцать. Ей – тридцать четыре. Сумасшедший, сложный, странный во всех смыслах роман. Но я до сих пор благодарен ей за всё, она научила меня многому.

Я промолчала.

Это не мое дело. Надеюсь, у него остались светлые воспоминания об этой истории.

— Я помню только хорошее из тех отношений, – словно прочитав мои мысли, произнес Тэхен. — Потому так и ценю каждое воспоминание, которое когда-то принесло мне счастье.

— Значит, тебе нравятся девушки постарше? – усмехнулась я.

— Разные нравятся. Почему должен быть какой-то критерий? Возрастной или по внешности…

— Ну, не знаю. Обычно так бывает, что нравится определенный типаж.

— У меня нет никакого типажа. Есть черты, которые могут цеплять, но и они не про внешность. Больше про уверенность в себе, что ли…

— В общем, под стать тебе?

— Под стать мне? – Ким повернул голову и в глазах заплясали озорные огоньки. — Это которые набивают татуировки на любом свободном участке тела, много курят, носят чулки в крупную сетку, а на вечеринках напиваются быстрее меня самого? Нет, вот такие девушки точно не в моем вкусе.

— Но Лиса совсем не такая.

— Такая. Отчасти. Лили — это клубничное суфле, внутри которого смесь чили и халапеньо. Она классная. Родная. Лучший друг. Но… В наших с ней взаимоотношениях слишком много «но» ...

Повисла небольшая пауза.

— Мне нравятся спокойные девушки. Которые знают, чего хотят, у которых есть цель в жизни. А еще умные. Ум – это сексуально, как говорила Ирен Адлер в «Шерлоке».

— По-моему, это было сказано про мужчину.

— У интеллекта нет гендера, как и у всего ментального.

Лежа на траве, он как-то невзначай коснулся моей ладони, и в этот момент мой пульс, казалось, стал зашкаливать.

То ли невесомый ветер с озера, то ли запах молодой листвы, то ли белый блеск луны так опьяняли, но расстояние между нами, лежащими на траве, незаметно сократилось.

Я отчетливо почувствовала его дыхание на своей коже: коктейль из запахов дорогих сигарет и мяты.

Как же он красив вблизи!

Демонически или ангельски, смотря какую сторону выбрать. И когда мне показалось, что наши лица почти соприкоснулись, я инстинктивно подалась вперёд, чтобы прижаться губами.

Но его хриплый голос прозвучал как опустившееся лезвие гильотины:

— Думаю, нам уже пора. Завтра важный день.

В мгновение ока я вскочила, словно ужаленная.

Дура, дура, какая же наивная дура!

И почему я не умею плавать?

Сейчас бы кинулась в ледяную воду и гребла что есть мочи обоими руками к противоположному берегу, навстречу желтым огонькам на пирсе.

— Дженни, я... – начал Ким, но я подняла руку.

— Давай и правда домой поедем.

— Успеем позаниматься французским в обед, да ведь? У нас еще пол песни не изучено.

Я кивнула, и уставилась куда-то на горизонт, где уже показалась тонкая, слабо различимая полоска розоватого света. Наступал рассвет, неимоверно красивый среди всей этой молчаливой природы.

Но сил любоваться уже не было.

К горлу предательски поступали слезы — глупые и беспомощные, как я сама.

Больше за этот вечер мы не сказали друг другу ни слова.

***

Я оказалась в своем номере почти под утро и твердо была уверена, что не усну.

И есть ли смысл вообще ложиться?

Через четыре часа нам уже следовало быть в L' expérience — там ни свет не заря начнутся генеральные прогоны, — потом какое-то интервью с журналом, где мне предстояло находиться с группой в качестве переводчика.

Но к моему удивлению, я всё же уснула, точнее, провалилась в сон. И неожиданно, очень крепко.

Мне снова снился наш дом. Снилось, как медленно бреду босыми ногами по неосвещенному коридору. К комнате, где вскоре увижу нечто ужасное. Страшно, холодно, хочется сбежать, а я дрожу и продолжаю идти. Но на половине пути вдруг чувствую, как кто-то берет меня за руку, и разворачивает к себе.

Я падаю в его объятия — в объятия Тэхена, и мне хочется, чтобы он скорее увел меня отсюда, показал место, где будет безопасно. Он впивается в мои губы поцелуем, его руки исследуют мое тело, прижимают сильнее, постепенно избавляют от одежды. И я напрочь забываю обо всем на свете, а главное, о преследовавших страхах. Мне хочется только одного: быть с ним здесь и сейчас, чувствовать жар и влажность его губ на своей коже, немедленно ощутить его внутри себя, а остальное неважно.

Практически дойдя до крайней точки наслаждения, я резко открыла глаза, и увидела залитый солнечным светом низкий потолок моего парижского номера.

Тут же накрыла голову одеялом и мысленно, в сотый раз задалась вопросом, что я вообще здесь делаю.

Но ответом мне было лишь пронзительное пение птицы на балкончике соседнего номера и шум тележки горничной за дверью.

Пора вставать навстречу новому дню.