35.
Я зашла в квартиру, и первое, что почувствовала — это запах дома. Тёплый, родной, с нотками чего-то жареного и свежего укропа. Я всё ещё улыбалась. Лицо будто светилось изнутри, и улыбку никак не получалось спрятать.
В прихожей стоял Миша, как обычно — в домашней футболке и с серьёзным видом.
Он поднял на меня взгляд и тут же заметил моё состояние.
— А чего это у нас такая улыбчатая сегодня? — с лёгкой насмешкой спросил он, сложив руки на груди.
Я резко вскинула брови, будто не поняла, о чём он.
— Да нет, обычная я… — пробормотала, сдерживая смех и делая вид, что просто так, настроение хорошее. Ничего особенного.
Миша шагнул ближе, понизил голос и, полушёпотом, полусерьёзно спросил:
— Вы с Ваней встречаетесь, да?
Я тут же сделала дурочку — прижала плечи, распахнула глаза:
— Что? Ты о чём вообще? — и тут же отвернулась, якобы от смущения.
Он только хмыкнул, усмехаясь.
— Да ладно тебе, Даша. Я вас видел, — сказал спокойно, даже с какой-то мягкой теплотой. — И как ты на него смотришь — ну видно же всё.
Я закатила глаза.
— Ну всё, Миша, отстань… — пробормотала, проходя мимо него и пряча улыбку.
— Ладно-ладно, — он поднял руки в жесте капитуляции, — иди, любовь моя подростковая…
Я фыркнула и пошла в сторону кухни.
Мама стояла у плиты — в одной руке нож, во второй огурец. Она была в своём уютном фартуке, волосы небрежно заколоты, из динамика на подоконнике играла тихая инструментальная мелодия.
Я подкралась сзади и обняла её, уткнувшись лбом в её плечо.
— Ты такая счастливая, — сказала она сразу, даже не поворачиваясь.
— Да Миша тоже это сказал, — улыбнулась я. — Но я обычная, правда.
Мама только фыркнула, как будто увидела насквозь.
— Ага, ага, — ответила с лёгкой насмешкой, нарезая помидоры и не комментируя больше. Но по её глазам было видно — она знала. Всё понимала. И просто радовалась за меня.
Зачем она готовит — я не знала. Никто вроде бы не говорил, что голодный, но она просто делала это как-то по-матерински, с любовью. Наверное, чтобы всё дома было по-домашнему.
Я направилась к себе в комнату.
Скинула дневной рюкзак, переоделась в чёрные домашние штаны и белую, слегка растянутую футболку, в которой чувствовала себя свободной, уютной.
Прошла в ванную, смыла макияж — тёплая вода приятно касалась кожи, и с каждым движением ватного диска я словно возвращалась к себе, в спокойствие.
Сделала небрежный пучок, глядя на себя в зеркало. Щёки всё ещё розовые, губы чуть припухшие — будто с меня не стереть этот день.
Вернулась в комнату, легла на кровать и достала телефон.
Лента, сообщения, музыка…
Но в голове всё равно был он. Его взгляд. Его голос. Его губы.
Я закинула одну руку за голову, улыбнулась — уже сама себе — и вдруг почувствовала, как приятно быть вот так… влюблённой. По-настоящему.
И я заснула. Просто отрубилась, едва положив голову на подушку. Всё было как в тумане — день, насыщенный эмоциями, признаниями, поцелуями — будто сердце выжали, а потом обернули тёплым пледом.
Поспала я недолго. Может, час, может чуть больше — я не смотрела. Просто проснулась от какого-то шума, голосов, шагов, лёгкого стука дверцы шкафа в коридоре. Всё сливалось в неясную какофонию.
Открыла глаза. На часах было пять вечера. В комнате уже не было того мягкого света, что заливал её днём — начинало темнеть. Я села, немного потерла глаза, почувствовала, как щека отпечаталась на подушке. Волосы растрёпаны, футболка перекручена. Настоящая сонная развалина.
Собравшись с силами, я встала, вышла из комнаты и сразу — в коридоре — наткнулась на источник шума.
— Вы чего шумите… — пробормотала я, зевая.
И тут замерла. Прямо передо мной стояли тёть Лариса и… Ваня. Вид у него был свежий, бодрый… совсем не как у меня.
Я резко оглянулась на маму и Мишу, которые стояли чуть поодаль и как будто ничего не заметили.
— Вы чего не предупредили?! — воскликнула я, не глядя на Ваню и быстро юркнула в ванную. — Здравствуйте! — прокричала уже оттуда, постаравшись, чтобы голос звучал бодро.
Я не хотела, чтобы Ваня видел меня такой — сонной, растрёпанной, с заспанным лицом и полуотпечатками подушки на щеке. Холодная вода спасала ситуацию — я плескала её себе на лицо, втирала крем, пыталась хоть немного привести себя в порядок.
А за дверью…
Я отчётливо услышала, как мама шепчет тёте Ларисе, тихо, но не настолько, чтобы я не услышала:
— Ты не знаешь, наши дети встречаются?
Я чуть не уронила полотенце, но только усмехнулась.
Да, мама всё поняла.
Я посмотрела на своё отражение — всё ещё опухшее от сна, но уже более-менее человеческое. И тут дверь ванной тихонько приоткрылась и в щель заглянул Ваня. Я сразу повернулась к нему, застыла.
Он широко улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь.
На нём была чёрная футболка с белым принтом — какая-то группа или, может, мем, не разглядела.
— Да ладно тебе, — сказал он тихо и тепло. — Не прихорашивайся. Ты в любом виде милая.
Я почувствовала, как щеки снова заливает роза.
— Вань… — пробормотала я.
Он подошёл ближе, одной рукой мягко поправил мои волосы, которые всё ещё лезли мне в глаза, и легко поцеловал в щёку.
По телу сразу пошёл разряд — такой добрый, нежный, родной. Он не спешил, смотрел прямо в глаза, и в этом взгляде было столько тепла, что меня снова накрыло.
— Ладно, пойдём, — сказала я, пытаясь взять себя в руки.
Он кивнул, и когда я вышла из ванной, я вдруг поняла:
Вот зачем мама готовила.
Вот зачем был этот салат, курица, пирог, тишина с подтекстом — "не трогай, это на вечер".
У нас гости.
Но не просто "гости", а они.
Тёть Лариса и Ваня. Наши.
Теперь уже по-настоящему.
Как только я зашла в комнату, меня как током ударило — вещи валялись где попало. Подушки были не на месте, толстовка висела на спинке кресла, на полу валялся плед, а с тумбочки свисала зарядка, спутанная с наушниками.
Ваня где-то там, в квартире, а у меня тут хаос.
Я начала быстро всё собирать — закинула толстовку в кресло, подушки вернула на кровать, подняла с пола бельё, бросила в корзину, поправила шторы. Включила настольную лампу, чтобы хоть какой-то мягкий свет был, и в этот момент услышала его голос у себя за спиной.
— Воооу... такое мне нравится, — с намёком протянул он.
Я обернулась — и остановилась как вкопанная.
В его руке был мой бюстгальтер. Мой. Новый. Кружевной. Бюстгальтер.
Глаза распахнулись сами собой:
— Отдай, — тихо, но резко, и подошла к нему, вырвала из рук и быстро спрятала в тумбочку, сердце колотилось, как будто я марафон пробежала.
— Ты знаешь, что чужие вещи трогать нельзя? — строго, с поднятой бровью, но голос всё равно дрожал — от стыда, от волнения.
Ваня усмехнулся, не сводя с меня взгляда.
Он подошёл ближе, а я, как назло, опёрлась рукой об стол, не успев отступить.
И он поставил обе руки по краям от меня, как будто нарочно замкнул меня в пространстве между собой и столом.
Бежать — некуда. Да и не хотелось.
— Конечно знаю, — прошептал он и наклонился, мягко обнял меня за талию и прижался носом к моей шее.
Я прикрыла глаза, вдохнула его запах.
Это был запах улицы, чего-то острого и горьковатого, сигарет, но при этом — тепла, дома, Вани.
Я обняла его в ответ, обвила руками его крепкую, тёплую спину.
Он держал меня, будто боялся отпустить. А я и не хотела, чтобы отпускал.
Он шепнул, почти касаясь губами моей кожи:
— Как же я мечтал об этом…
Я отстранилась чуть-чуть, заглянула ему в глаза:
— О чём же?..
Он не сразу ответил, будто проглатывая ком в горле, будто боясь, что это не всерьёз:
— Чтобы ты была моей… Чтобы вот так обниматься с тобой. Настоящей. Не в голове, не в мечтах, а вот — ты. Живая. Рядом.
Я снова прижалась к нему, и сердце сжалось от нежности.
Он наконец-то рядом, и мне не надо больше придумывать поводы, чтобы просто дотронуться до него.
Всё по-настоящему.