33.
Школа будто вымерла.
Коридоры глушили звук шагов, стены стояли в немом ожидании, пока всё снова не оживёт. Но сейчас — только я, тишина и сердце, которое гремело в груди.
И вот я нашёл её.
Возле своего класса, там, где стояли мягкие пуфики у окна.
Даша сидела, свернувшись клубком, лицо — уткнуто в колени. Плечи дрожали.
Такое не притворишься. Это — боль. Настоящая.
Меня будто ударило.
Я подошёл тихо. Присел рядом, на корточки.
Не дышал почти. Осторожно взял её за руки — её пальцы были тёплыми, дрожали — и тихо, почти шёпотом:
— Дашуль… скажи мне, что он тебе сказал. Пожалуйста.
Она медленно подняла голову.
Глаза красные. Щёки мокрые.
И этот взгляд — как нож под рёбра.
— Эй… ты чего?.. — выдохнул я. Я не узнавал её — и это пугало.
Но она выдернула руки, отвела взгляд в сторону и тихо сказала:
— Тебе лучше уйти.
Я сжал зубы, выдохнул через нос, положил ладони ей на колени.
Слов тихих не осталось.
— Нет. Я никуда не уйду. Забудь.
Она не смотрела на меня.
Я чувствовал, как у неё внутри всё ломается.
Как будто что-то давит на неё изнутри.
— Скажи мне, что он сказал. Ну скажи, Даша. Он тебя обидел? Что он сделал?
— Киса… не надо… — её голос почти срывался.
— Да мне надо! Я с ума схожу, понимаешь?! Я не могу, когда ты вот так… одна… и молчишь!
Она встала. Резко, будто убегая и от меня, и от себя.
Я тоже вскочил — схватил её за талию и обнял.
Сильно, будто если отпущу — потеряю навсегда.
— Я просто хочу быть рядом. Не лезть, не давить… Просто рядом. Слышишь?
Она дрожала. Я чувствовал её плечи под ладонями, её дыхание — частое, сбивчивое.
Я отстранился, посмотрел в глаза.
— Дай мне шанс… прошу. Просто шанс.
Она не ответила. Но легонько кивнула.
Я почувствовал это едва уловимое движение, и у меня будто внутри свет зажёгся.
Я поцеловал её в щёку.
Долго, с нежностью, которую в себе раньше не знал.
А потом обнял ещё раз.
Тихо. Без слов.
Просто был с ней.
***
Я больше не хочу бегать от него.
Не хочу скрываться, отворачиваться, делать вид, что мне всё равно.
Я устала бояться. Устала от этого вечного внутреннего крика, который тянет к Ване, но держит за горло страх.
Теперь я знаю — я хочу быть с ним.
Пусть даже не знаю, как это — быть влюблённой по-настоящему.
Пусть это всё новое и пугающее. Но я хочу попробовать. С ним.
Когда мы с Ваней уже вышли из школы и направились в сторону поля, я тихо, почти неуверенно, спросила:
— А… сможешь со мной танцевать вальс?
Я приготовилась к насмешке, к отшивке, к привычному фырканью типа "ты чё, Даш", потому что вальс и Ваня — это вообще из разных миров.
Но он… он посмотрел на меня и с такой искренностью, такой тёплой решимостью сказал:
— Конечно. Ради тебя — смогу.
Я даже не сразу поверила.
Где-то внутри всё дрогнуло.
Он готов переступить через себя ради меня.
И тогда я поняла — он мой.
Мы подошли к полю, я уже была спокойнее, сердце всё ещё колотилось, но теперь — не от страха, а от чего-то другого.
Как будто что-то новое начинается.
К нам подбежала девочка из старших, что отвечала за репетицию. Она посмотрела на меня обеспокоенно:
— У тебя всё нормально?
Я быстро кивнула, чуть улыбнулась:
— Да-да. Всё хорошо.
Она бросила взгляд то на меня, то на Ваню — будто что-то поняла, что-то прочитала по лицам — и пошла дальше.
Мне было жарко, солнце припекало.
Я сняла куртку и оставила её на трибуне. Осталась в чёрной футболке от Skims, в которой мне вдруг стало особенно легко.
Свободно.
Мы с Ваней встали в пару.
Я чувствовала, как всё вокруг замирает.
Остальные двигались, звучала музыка, кто-то сбивался, кто-то смеялся.
А я просто стояла с ним.
Он аккуратно взял меня за руку и за талию.
Не сильно, не давя.
Бережно. Осторожно.
Как будто боялся задеть что-то хрупкое.
Его пальцы были тёплыми.
Ладонь на талии — уверенная, но ласковая.
Мы начали повторять движения за остальными — и каждый шаг с ним будто приближал меня к пониманию:
Это моё. Он — мой.
Я чувствовала себя легче, чем когда-либо.
Не было страха.
Только тепло внутри. И его взгляд, который я ловила снова и снова.
Он будто держал не только меня — он держал мой мир, чтобы он не развалился.
И в этот момент я поняла:
я больше не хочу быть без него.
Мы выучили начало танца — первые движения, шаги, развороты. Я чувствовала, как тело всё больше привыкает к ритму, к прикосновениям Вани, к его тихому взгляду, скользящему по мне. Было странное ощущение спокойствия, как будто всё стало на свои места. И пусть пока ещё много чего впереди — репетиции, нервы, выпускной — но я вдруг почувствовала, что я справлюсь. Потому что я не одна.
Мы только сделали паузу, и я стояла, вытирая лоб тыльной стороной ладони, когда ко мне подошла старшеклассница — высокая, уверенная, в блейзере, явно из организаторов.
— Даша, тебя директор ждёт. Говорит, по поводу выпускного, — сказала она и сразу убежала к другим.
Я удивлённо вскинула брови, обернулась и посмотрела в сторону трибун.
Ваня, Хенк, Мел сидели в тени, что-то обсуждали, ржали, как всегда, будто всё было нормально. Ну ладно. Пойду.
Я направилась обратно в здание школы. Тишина коридора казалась странной после криков и музыки на улице. Подошла к двери, постучалась.
— Войдите, — раздался спокойный голос директора.
Я зашла. Он сидел за своим большим тёмным столом, как всегда в идеально выглаженной рубашке и с чашкой кофе в руке.
На столе лежала кипа бумаг.
— А, Дарья. Проходи, садись, — сказал он, подвинув ко мне стул. — Это быстро.
Я присела, скрестив руки на коленях.
— Скажи, ты ведь будешь на выпускном? — спросил он с лёгкой улыбкой.
— Да… Конечно, — кивнула я, немного сбитая с толку.
— Отлично. Мы составляем списки и собираем подписи о согласии на участие. Вот, — он достал один лист, положил передо мной, — ознакомься и распишись вот здесь, внизу.
Я взглянула на бумагу. Всё стандартно: согласие, правила, ответственность за поведение, запрет на алкоголь и так далее. Ничего нового.
Вздохнула, взяла ручку и поставила подпись.
— Всё, спасибо. Можешь быть свободна, — сказал директор, снова взяв чашку и вернувшись к своим бумагам.
— Спасибо, — тихо ответила я и вышла из кабинета.
Когда дверь за мной закрылась, я на секунду прислонилась к холодной стене коридора.
Это всё реально. Выпускной. Конец. Жизнь меняется.
Но теперь... теперь в этом изменении есть Ваня.
И мне вдруг стало не страшно.
Я вышла со школы, прищурилась на солнце — оно било прямо в глаза, будто нарочно. Поле было пустым. Всё, ни музыки, ни толпы, ни голосов. Только тишина, будто и не было всей этой репетиционной суеты. Я провела взглядом по трибунам — пусто.
И куртки моей тоже нет.
Сердце стукнуло чуть сильнее. Я нахмурилась, огляделась по сторонам и вдруг заметила у ворот.
Они.
Трое.
Ваня, Хенк, Мел. Стояли в тени, у столба, что-то обсуждали между собой. Рядом, как заноза, стояла Анжела — в своей обтягивающей майке, как всегда с накрашенными губами и этой дурацкой ухмылкой. Она меня бесит.
Я подошла к ним со спины, слышала обрывки фраз — Ваня говорил резко, жестикулировал, лицо злое, челюсть сжата. Он злился.
Что-то явно произошло.
— Вань, ты чего? — спросила я, вставая рядом.
Он резко обернулся, и в ту же секунду, будто по щелчку, его лицо изменилось.
Улыбка. Лёгкая, тёплая. Та самая, от которой внутри что-то сжимается.
— А, ты уже вышла, — он кивнул пацанам. — Всё, потом.
Хенк и Мел молча развернулись и пошли к остановке.
Анжела осталась стоять. Но Ваня кинул на неё такой взгляд, будто словами сказал: "Свали отсюда."
Та закатила глаза и отошла в сторону, вцепившись в свой телефон.
Ваня обернулся ко мне, взял меня под руку, и мы пошли в сторону двора. Он держал в другой руке мою куртку.
Он нашёл её. Он носил её.
— Ты так убежала, даже не сказала куда, — сказал он негромко, без обид, но с этой хриплой заботой в голосе.
— Я... директор вызывал, — пожала я плечами, но не добавила больше ничего.
Он ничего не сказал. Но я чувствовала, что он ждал — объяснений, слов, хоть чего-то.
И всё равно молчал.
И тогда я сама спросила:
— А чего это Анжела возле вас опять стояла?
Он фыркнул.
— Та... подлизывается. Бесит. Всё время крутится рядом. Чё она от меня хочет — вообще не понимаю.
— А ты что, не догадываешься? — хмыкнула я.
— Да плевать. Мне всё равно. — Он посмотрел на меня сбоку, и в глазах у него было почти извинение. — Я ж не слепой, Дашуль. Мне только ты нужна.
Я кивнула, глядя перед собой.
А потом Ваня молча набросил мне мою куртку на плечи и тихо сказал:
— Ты моя. И мне плевать, кто где стоит и кто что хочет.
***
Я стоял у ворот с Хенком и Мелом. Солнце било в лицо, а я сжимал в руке Дашину куртку. Она ушла в школу — директор звал или что-то там — но мне было хреново от того, что ушла, не сказав, даже взглядом. А я стоял, как какой-то пес у подъезда. Ждал.
Хенк о чём-то трындел с Мелом, а у меня внутри бурлило. Мысли про неё. Про то, как держал её за талию, как она дрожала в руках, как смотрела. Я хотел сказать ей больше. Хотел доказать. Но всё — как будто слепленный ком — внутри горлом не проходил.
И тут вдруг вынырнула эта... Анжела.
Вот честно, она как таракан — где не надо, там и вылезет.
Жвачку жевала, волосы накручивала, губы как всегда вывалила — ну точно пикми, которой не хватает внимания.
— Ванюш, ты чего такой грустный? — протянула она своим приторным голосом и будто специально на плечо меня рукой хотела положить.
Я дёрнулся в сторону.
— Чё? — посмотрел на неё сверху вниз.
— Ну, ты чё... грустишь, будто тебя бросили, — и хихикнула, заправляя прядь за ухо. — Я бы тебя не бросила...
— Ещё раз назовёшь меня по имени — твой толстый язык жрать будет, поняла?! — выпалил я резко, в упор глядя на неё.
Анжела отшатнулась, глаза округлила, будто не ожидала, что с ней не будут вежливо.
— Чего ты злишься-то...
И тут — как спасение — я услышал её голос.
Такой знакомый, мягкий, с хрипотцой после разговора с директором.
— Вань, ты чего?..
Мир остановился.
Я резко обернулся.
И всё — внутри как будто обнулилось.
Все злость, агрессия, даже эта дура Анжела — всё ушло на второй план.
Она стоит.
Смотрит на меня. Светится в этом солнце в своей чёрной футболке и блестящими губами.
Я выпрямился, тут же натянул лёгкую улыбку и даже в голосе сделал себя спокойнее:
— А, ты уже вышла.
Кивнул пацанам.
— Всё, потом, — и даже не глядя на Анжелу, взял Дашу под руку.
Только уходя, бросил такой взгляд этой пикми, что у неё аж губы дрогнули.
Хорошо, что ушла.
А я...
А я с ней.
Наконец-то.
И пока она шла рядом, я держал в руке её куртку и думал — лишь бы больше не терять.