11.
Солнце било в окно ярко, почти назойливо, и я проснулась, щурясь. Комната была наполнена тишиной, слишком полной. Я сразу почувствовала, что одна. Всё вокруг стояло как будто на паузе.
Сбросила с себя одеяло и медленно встала. Пол был холодный. Пройдя в коридор, я приоткрыла дверь в родительскую спальню — там на боку спал Миша, в футболке, будто так и не переоделся. Его лицо было усталым, брови чуть нахмурены даже во сне.
Мама… я резко вспомнила вчерашний вечер, сердце болезненно дернулось.
Я прошла в ванную, умылась ледяной водой, глядя на своё отражение: опухшие глаза, лицо уставшее, но уже почти собранное.
На кухне приготовила себе бутерброды с авокадо — вяло, без аппетита, но что-то съесть нужно было.
Потом пошла в комнату, собралась в школу.
Взяла консилер, аккуратно замазала следы от слёз. Лёгкий макияж, тушь, немного румян. Волосы — в высокий хвост.
Надела чёрное боди и серые бегги джинсы, сверху короткую чёрную куртку. Побрызгалась парфюмом — тем, что с лёгкой древесной нотой.
На холодильнике оставила записку: «Я ушла в школу. Если что — пиши.»
У Миши по пятницам выходной. Сегодня как раз пятница. А это значит — вечером тусовка в ДК. Пойду или нет — пока даже не думала об этом.
На улице воздух был бодрящий, весенний. Я шла медленно, в наушниках играло что-то глухое, почти без слов.
Подходя к школе, я увидела нашу компанию — стояли у входа, как всегда. Кирилл, Аня, Ника… кто-то ещё из знакомых тусовщиков.
Кирилл первым меня заметил. Подошёл, сразу обнял, мягко, осторожно.
— Ты чего такая... — он отстранился, вглядываясь в меня. — Что-то случилось?
Я не сразу ответила. Взяла вдох, потом выдох.
— Мама в больнице, — сказала я тихо, но отчётливо.
Он резко посерьёзнел.
— В смысле?.. Чё с ней?
— Инфаркт, — сухо. Я не хотела сейчас в детали. — Пока без сознания.
— Блин… — Кирилл провёл рукой по лицу. — Слушай, держись, ладно? Если чё — сразу пиши, звони, поняла?
Я кивнула. Он приобнял снова, сильнее.
— Ты вообще герой, что пришла в школу после всего.
— А что делать, — пожала плечами. — Надо как-то жить дальше.
Мы пошли к остальным. Девчонки уже что-то обсуждали, смеялись — но когда увидели нас, резко притихли.
Я сделала вид, что всё нормально.
Внутри — всё ещё горело. Но я научилась держать лицо.
Школьный день тянулся как будто в тумане. Учителя что-то говорили, на доске мелькали формулы, страницы учебников шуршали под пальцами, но всё казалось каким-то нереальным. Я почти ничего не запоминала, только механически двигалась от звонка до звонка. Кирилл сидел рядом, иногда кидал на меня тревожный взгляд, но не приставал с разговорами, за что я была ему благодарна.
Ваню я так и не видела за весь день. Это даже было странно. Почему он вообще так тревожит меня? Мы почти не общались по-настоящему. Но всё равно он будто засел где-то глубоко под кожей, как заноза, о которой помнишь даже когда не чувствуешь боли.
После последнего урока мы с Кириллом вышли из школы. Он, как всегда, пошёл провожать меня — тихо, без слов. Воздух был уже чуть прохладный, и я машинально поправляла куртку на плечах.
Мы свернули во двор, шли мимо серых подъездов, когда заметили впереди троих парней. Они стояли, курили, переговаривались громко, смеясь. Один из них — кудрявый, со знакомым нагловатым выражением — был тем самым Геной Зуевым. Остальные выглядели старше, не из школы точно. Вся троица сразу напрягла воздух.
Как только мы подошли ближе, один из старших шагнул навстречу.
— Э, брат, чё, деньжат нет случайно? На пару рубчиков, а? — ухмыльнулся, глядя на Кирилла.
Второй добавил:
— Да ладно тебе, может у пацана телефончик норм есть, а?
Кирилл мялся, не знал что сказать.
— Ребят, я ничё не должен, чё вы пристали? — пробормотал он.
А Гена тем временем уже был рядом со мной.
— О, кого я вижу, — протянул он, его голос звучал тягуче, с насмешкой. — Прям та самая спасительница.
Он подошёл ближе и без стеснения положил руку мне на плечо. Его пальцы были неприятно тяжёлые.
— Ты чего одна-то? Кирилл — не телохранитель, с ним чё возьмёшь? — усмехнулся он, заглядывая мне в лицо.
Я резко сбросила его руку.
— Убери, — сказала тихо, но сдержанно.
— О, а чё ты злая такая? Может, по тебе просто скучали? — он снова сделал шаг, явно провоцируя. — Слушай, давай куда-нибудь сходим, а?
Я не сдержалась. Развернулась и со всей силы влепила ему кулаком в челюсть. Резко, чисто, отработанно. Он отшатнулся назад, схватившись за лицо, глаза его на секунду расширились от шока.
— Придурок, — прошипела я. — Я тебя из тюряги вытащила — и обратно загнать могу. Хочешь?
Те двое, что стояли с ним, тут же зыркнули на меня зло. Один сделал полшага вперёд, но не рискнул. Всё-таки я была не одна. Хотя от Кирилла я, если честно, не дождалась ни шага, ни слова. Он стоял рядом, как вкопанный, с открытым ртом и неуверенным взглядом.
Гена вытер губу, глядя на кровь. Ухмылька исчезла.
— Сучка, — пробормотал он, но не подошёл. Видимо, не ожидал, что я могу втащить.
— Давай, топай отсюда, пока не поздно, — бросила я им в спину, и только потом почувствовала, как адреналин хлещет по венам. Руки дрожали, сердце стучало.
Кирилл всё ещё молчал.
— Ну что, пошли? — сказала я холодно и пошла вперёд, не оборачиваясь.
***
Гараж был сырой, пах маслом и пылью, как всегда. Одна лампочка под потолком мигала, будто моргала мне в лицо. Я сидел на старом кожаном диване, потрескавшемся и засаленном, как будто кто-то когда-то в нём жил. Пиво тёплое, но шло. В голове пусто, но в этой пустоте — Даша.
Не знаю, что за херня. Вроде обычная баба, не носит корону, не лезет в драки (ну, почти), не строит из себя звезду. Но засела. Прям как гвоздь ржавый — и не вытащишь, и больно. Я о ней думал, пока Хенк рядом что-то рассказывал про сегодняшнюю тусу.
— Кис, ну ты как — на ДК к вечеру? Там и Лиска будет, и Жмур с колонками приедет.
— Да ну нах. — Я глотнул. — Не хочу.
— Опять эта твоя... — начал он, но я вскинул бровь, и он замолк.
Потом дверь гаража со скрипом распахнулась. Вошёл Гена. Вид у него — как после драки. Губа разбита, на щеке ссадина, глаза бешеные.
Я заржал:
— Ёб твою, тебя чё, собаки под подъездом сожрали? Или мимо бабы с кочергой проходил?
Гена скривился, бросил рюкзак у входа и пробурчал:
— Та нет, сучка одна. Та самая, что вытащила нас из тюряги.
Я напрягся. Сердце дернуло, кулак сам сжал пиво покрепче.
— Какая, блядь, сучка?
— Да Топалова. Эта… Даша. Я к ней подошёл, а она как вмазала. Говорит, мол, "вытащила — и обратно могу засадить".
Я встал. Плавно. Хенк сразу напрягся, молча следил.
— Ты чё к ней подходил?
— Да ничего такого, спокойно подошёл, по плечу хлопнул. Поговорить хотел.
— Тебе никто не говорил, что у неё сейчас мать в больнице?! — Я уже стоял почти впритык. — Ты, мразь, даже спасибо не сказал, а теперь ещё лезешь?!
— Ты чё, влюбился в неё, что ли? — усмехнулся Гена, но смех был натянутый.
— Она чё, тебе теперь хозяйка?
Я рванул вперёд, плечом оттолкнул Хенка, встал в упор:
— Я тебе сейчас, гнида, рожу разнесу. Я тебе объясняю: её не трогай. Никогда. Ни словом, ни рукой. Это ясно?
— Да пошёл ты, Кис! — Гена шагнул ко мне, грудь в грудь. — Ты кто такой, чтобы мне указывать?
— Я тот, кто тебя в бетон закатает, если ты к ней ещё хоть раз подойдёшь.
Мы стояли друг на друга, как два пса перед дракой. Хенк влез между нами, руками нас разжал:
— Всё, всё, тормозите! Устроили тут петушиный бой. Гараж целым оставьте, хотя бы.
Гена плюнул на пол, отодвинулся, схватил свой рюкзак и пробурчал:
— Ещё увидимся, брат, посмотрим, как ты за своих телок впрягаешься.
Я смотрел ему вслед, пока дверь не хлопнула. Потом плюхнулся обратно на диван, вдохнул глубоко и выдохнул.
Да, блядь. Засела она в башке, как пуля. И теперь — моё это. Хоть сама об этом пока и не знает.