Гарантия безопасности
Изабелла
— Они должны быть здесь, черт возьми. — С моими глазами, все еще полными слез после долгих семейных прощаний в самолетном ангаре, я роюсь в своей огромной сумке в поисках этих благословенных маленьких белых таблеток. Насмешливый рокот реактивного двигателя нарастает. Черт. Черт. Я не могу летать без Ксанакса.
— Что ты ищешь? — спросил Раф.
Роскошный кремовый салон и золотая отделка частного самолета Papà — все это размывается на заднем плане, когда начинается паника. Мое сердце выбивает бешеный барабанный бой, колотится о ребра, как обезумевший заключенный, гремящий прутьями клетки. Мое дыхание становится более поверхностным, а грудь начинает вздыматься от усилий.
— Изабелла, cazzo, что с тобой не так? — Крепкие руки сжимают мои плечи, и сцена на мгновение сотрясается, прежде чем я сосредотачиваюсь на паре настороженных глаз.
Самолет рванулся вперед, и крик застрял у меня в горле, когда я стиснула зубы от нахлынувшего беспокойства. Но каким-то образом я остаюсь на месте, привязанная к мужчине-зверю, развалившемуся в кожаном капитанском кресле рядом со мной.
— Изабелла! — крикнул Раф. Он снова трясет меня, и на этот раз достаточно сильно, чтобы вместо парализующего страха я сосредоточилась на его непоколебимом взгляде.
— Мои таблетки, — бормочу я, покусывая нижнюю губу. — Я не могу летать без них.
Самолет начинает двигаться быстрее, ровный гул становится громче с каждой секундой. — Мне неприятно огорчать тебя, principessa, но я думаю, что для этого уже слишком поздно. Через секунду мы будем в воздухе.
Мои пальцы вцепляются в предплечье Рафа, ногти впиваются в его кожу, когда мы мчимся по взлетно-посадочной полосе. — Нет, я не могу этого сделать...
— Позволь мне прояснить, тебя не смущает стрельба посреди Парк-авеню, но тебе нужны лекарства для перелета?
— Да, — выдавливаю я. — А теперь перестань быть мудаком и найди мои лекарства!
— Изабелла, посмотри на меня. — Его большие пальцы сжимают мой подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом, который тверд и обнадеживает перед надвигающейся бурей паники. — Ты в безопасности. Сосредоточься на моем голосе, хорошо? Тебе не нужны таблетки. Мы пройдем через это вместе.
— Я не могу...
— Ты можешь и сделаешь это.
Я киваю, мое дыхание поверхностное и быстрое. Раффаэле продолжает, его голос ровный и успокаивающий. — Давай попробуем замедлить твое дыхание. Сделай глубокий вдох вместе со мной, сейчас. — Он глубоко вдыхает, задерживая дыхание, затем медленно выдыхает. — И выдох. — Его глаза удерживают мои, молчаливое обещание его весомого присутствия.
— Еще раз вдохни. — Я следую за ним, и на этот раз мне становится немного легче, мои первые вздохи начинают плавно переходить в более продолжительные, более контролируемые вдохи. — И выдох. Хорошая девочка. Это моя хорошая девочка. — Злая усмешка приподнимает уголки его губ, но я игнорирую это, потому что впервые за много лет, с тех пор как я была на борту самолета, не принимая сильных лекарств, мне не кажется, что мои легкие сдавливаются. — Каждый вдох проходит спокойно, и каждый выдох избавляет от страха. У тебя все получится, principessa.
Когда самолет выравнивается, Раф продолжает говорить, его слова — спасательный круг, пока мы взлетаем все выше. — Ты намного сильнее, чем думаешь, Изабелла. Я видел, как ты справлялась с ситуациями, которые сломили бы большинство людей. Этот самолет, этот момент — ничем не отличаются. Ты владеешь этим опытом, он не владеет тобой.
Мое дыхание постепенно выравнивается, паника отступает по мере того, как его спокойная уверенность заполняет пространство вокруг нас. Его обычно внушительное и властное поведение теперь действует успокаивающе, превращая тесный самолет в святилище.
Наконец, мне удается выдавить легкую благодарную улыбку, несмотря на то, как странно это ощущается. — Спасибо. Я не знаю, что бы я делала без тебя.
— Всегда. — Нехарактерно нежная улыбка мелькает на этом неряшливом подбородке. — Я всегда рядом, когда ты нуждаешься во мне, независимо от ситуации или твоего мнения обо мне в данный момент. Мой долг — защищать тебя, чего бы это ни стоило. Не забывай об этом. — Его слова окутывают меня, как одеяло безопасности, ослабляя последние остатки моего беспокойства.
Я откидываюсь на спинку кожаного кресла, опираясь на подголовник. Мои пальцы все еще сжимают его предплечье, но уже не так сильно. Я подумываю убрать руку, но самолет на мгновение опускается, и мои пальцы инстинктивно крепче сжимаются вокруг его кожи. Отказываясь поддаваться страху, я вместо этого пытаюсь отвлечься. — Как ты научился это делать?
— Дыхательное упражнение?
Я киваю, когда его глаза встречаются с моими.
— Как ты знаешь, я несколько лет служил в итальянском спецназе, прежде чем перешел в частную охрану. Я оказывался в некоторых напряженных ситуациях со своей командой, и это был механизм преодоления, которому я научился с самого начала.
Я не могу представить, в каких ситуациях ему приходилось бывать. Мои знания о спецназе простираются до того, что я видела по телевизору. Не то чтобы моя жизнь тоже была легкой прогулкой, но, должно быть, это было бесконечно менее напряженно, чем проводить тайные операции в зарубежных странах и ежедневно подвергать свою жизнь риску ради соотечественников, которые даже не знают о твоем существовании.
— На что это было похоже? — спросила я. У нас впереди восьмичасовой перелет, и я бы предпочла потратить это время на то, чтобы отвлечься, а не сосредотачиваться на том факте, что мы летим над милями бескрайнего океана внизу.
— Я бы предпочел не говорить об этом, если ты не против, principessa. — Он откидывается на подголовник, закрывая глаза.
Я тяжело вздыхаю, и мое колено начинает подкашиваться. Другой бонус ксанакса в том, что он вырубает меня.
Голова Рафа поворачивается в мою сторону, выглядывая из-под тяжелых век. — Что сейчас не так?
— Я не могу уснуть.
— У тебя красные глаза. Ты серьезно не собираешься спать всю ночь?
— Может быть, несколько часов, но я еще не устала. — Честно говоря, сомневаюсь, что смогу сомкнуть глаза. Мои внутренности скрутились в узел от возбуждения и тревоги. В этой поездке столько всего предстоит пережить, что я не уверена, что когда-нибудь расслаблюсь. Я должна проявить себя не только как стажер, но и как способный взрослый человек, способный выжить самостоятельно. Это все, чего я когда-либо хотела, и теперь, когда до получения этого остались считанные часы, я окаменела.
— Так чем бы ты хотела заняться? — ворчит он.
— Расскажи мне о себе, своей семье, своей жизни? Действительно, о чем угодно. — За последние несколько недель, которые мы провели вместе, я поняла, что мало что знаю о мужчине, который прикован к моей заднице двадцать четыре часа в сутки.
— Рассказывать особо нечего.
— Раф, — ною я.
— Что? Я не самый лучший собеседник.
— Да, это я поняла.
— И я не люблю делиться. Как я уже говорил, лучше всего вести себя профессионально.
Я закатываю глаза. — Значит, если ты расскажешь мне о своих родителях, братьях и сестрах, это каким-то образом сделает это непрофессиональным?
— Я не очень близок со своей семьей, ясно? Они совсем не похожи на твою... Когда я уезжал, у меня не было десятков двоюродных братьев, тетушек и дядюшек, заполнивших ангар, кричащих, чтобы попрощаться. — Его глаза снова закрываются, но на этот раз не от усталости, а скорее для того, чтобы что-то заблокировать.
— Хорошо, а как насчет второй половинки?
Его веки распахиваются, и он бросает на меня убийственный косой взгляд. — Я уже говорил тебе раньше, я не завязываю отношений.
— Вообще? Разве тебе не тридцать с чем-то? У тебя никогда не было девушки, или парня? Я не хочу предполагать...
Он выпрямляется на своем стуле, ощетинившись. — Cazzo, Изабелла, да, в какой-то момент моей жизни у меня была девушка, и просто чтобы прояснить, я увлекаюсь женщинами. И мне только что исполнилось тридцать, а не тридцать с чем-то.
— Ну вот, видишь? Это и есть делиться. — Я одариваю его ухмылкой, и в ответ он драматично закатывает глаза.
— Если тебе так нравится делиться, то почему бы тебе не рассказать мне что-нибудь о себе?
— Ну, ты провел со мной последний месяц, так что я почти уверена, что ты уже многое знаешь. Или ты не так проницателен, каким себя выставляешь.
Из-под плотно сжатых челюстей вырывается смешок. — Ты права. Я действительно много знаю о тебе. Я знаю, что твой любимый кофе — макиато с карамелью, дополнительной порцией эспрессо и одной капелькой ванили в сочетании с пастой "Нутелла" практически на всем, что угодно, тебе нравится загорать на балконе, ты пишешь Серене смс каждое утро, когда просыпаешься, ты покусываешь нижнюю губу, когда нервничаешь, и что жилка у тебя на лбу пульсирует каждый раз, когда я называю тебя principessa. — По его лицу скользит злая ухмылка, и больше всего на свете я хочу ее сорвать.
Как раз тогда, когда я думаю, что он ведет себя почти терпимо.
— Любой идиот мог бы получить эту информацию после месяца, проведенного на моей заднице.
Он придвигается на дюйм ближе, перегибаясь через подлокотник, так что его дыхание смешивается с моим. — Отлично, — выдыхает он. — Тогда как насчет этого? — Он поднимает палец. — В уголках твоих глаз появляются легкие морщинки, когда ты улыбаешься по-настоящему, а не фальшиво, когда хочешь, чтобы другие думали, что с тобой все в порядке. — Второй палец поднимается навстречу первому. — Ты накручиваешь прядь волос на палец, когда полностью погружаешься в одну из тех фантастических книг, которые запоем читаешь. — Еще один палец. — Твои губы поджимаются, когда ты в чем-то неуверенна или колеблешься. — Появляется безымянный палец. — Твои шаги замедляются, когда ты наслаждаешься моментом, как будто ты пытаешься полностью погрузиться в окружающую обстановку. Ты делаешь это всякий раз, когда мы гуляем по Центральному парку или по кампусу Нью-Йоркского университета. — Пятый и последний палец поднимается между нами. — И давай не будем забывать о слабом аромате гардений от твоих духов, который сохраняется даже после того, как ты вышла из комнаты, и о том, как он неуловимо отличается по утрам по сравнению с вечером, когда он смешивается с твоим нежным естественным ароматом.
Свободной рукой он вытягивает длинный палец и приподнимает мой подбородок, так что моя челюсть сжимается. Я смотрела с открытым ртом, как идиотка. Dio, я и не подозревала, что он уделяет мне такое пристальное внимание.
Его ухмылка становитсяшире, пока я продолжаю пялиться на него. — И именно поэтому я лучший, principessa.