Раскат грома над маковым полем

Детство близнецов и Ярославы прошло в отцовском доме, построенном на состояние Белова. Мальчишки хорошо помнили свою мать вьетнамку, говорящую с явным акцентом, и так же хорошо помнили, как Николай отослал свою жену за границу, когда утратил к ней интерес. Никто из них и слова не сказал по этому поводу, ведь близнецы знали, что подобное в порядке вещей. Белов мог менять женщин, как перчатки, но это не отменяло того, что они, Арман и Аслан, первые сыновья, наследники всего, что успел нажить их отец. Они также знали, что Николай больше не планировал заводить детей, пока в доме не появилась новая наложница Мария, в которую отец был влюблен так, что буквально терял голову. В скором времени родилась Ярослава.

Нельзя было сказать, что Николай был прям-таки рад рождению дочери, но и не слишком-то и расстроен. Первое время его мысли и сердце занимала лишь жена, а в голове у Марии была только малышка-дочурка. Николай не собирался быть на втором месте.

Аслан прекрасно помнил Марию, даже лучше, чем свою собственную мать. Наложница не долго прожила в их доме, всего года три, а потом неожиданно исчезла. Вот так просто: как-то Николай проснулся, а вторая половина кровати была пуста. Аслан помнил, как шли месяцы поисков третьей жены отца, как он сходил с ума от неизвестности. Близнецы в то время проводили с младшенькой все время, ведь та хныкала и звала маму, да и легче было прятать ее от Николая. С возрастом Ярослава забыла мать, но внешне слишком напоминала Белову об его урате и предательстве, отчего даже Арман уже не мог спасти ее.

Только Ярослава могла без труда различать мальчишек, ведь даже собственный отец иногда мог их спутать. Все думали, что близнецы буквально неотличимы, однако Слава отчетливо видела различия между ними. Спокойный и рассудительный Аслан, заботливый и чувственный, идеальный старший брат, и его кривое отражение — Арман: смутьян, часто доводящий дело до драки, вспыльчивый, резкий и грубый, но прекрасно скрывающий свое неукротимое пламя за стеной холода. Да, внешне их не отличить, но стоит близнецам заговорить, как разница между ними ощущалась слишком сильно.

В то время, как Аслан пытался словами убедить отца в том, что младшая сестра не заслуживает такого предвзятого отношения, то Арман не боялся ответить насилием на насилие. Аслану не раз приходилось встревать между отцом и братом, дабы предотвратить что-то действительно страшное.

Аслан вздохнул, засовывая руки в карманы брюк. С момента, как они с близнецом приземлились, не прошло и пяти часов, а, казалось, что уже целая вечность. Тяжелый разговор с отцом и дядей, а затем и с сестрой по телефону. Старший на пару минут Аслан до сих пор не мог поверить в то, что Ярослава оказалась такой же... как своя мать. И даже то, что в глубине души он поддерживал выбор сестры, понимая, как тяжело ей пришлось в отцовском доме, ему все равно было обидно, что она выбрала защиту у кого-то другого. Несомненно, если бы девушка обратилась к близнецам, они бы бросили все и прилетели... Может быть, не прилетели бы, но смогли бы забрать ее к себе... Или точно придумали бы что-нибудь.

Аслан прислонился к подоконнику, упирая взгляд куда-то в окно, за горизонт, сквозь пространство и время. Информация тяжело усваивалась в голове, в происходящее, на самом деле, ему вообще не хотелось верить. Как так могло произойти? Малышка Слава, слишком робкая и запуганная, вот так вот взбунтовалась? Нет, бред, определенно бред. Этот человек, Максим Громский, наверняка запугал ее, не оставил девочке выбора, никак иначе. Аслан знал свою сестру, несмотря ни на что, она бы все равно выбрала отца. Несомненно, Николай был жесток, но он продолжал обеспечивать Ярославу, делать из нее девушку высокого происхождения. Лучше так, при фамилии и деньгах, нежели быть никем, шлюхой в клане убийц.

«— Это должна была быть честная сделка, сынок, — в голове Аслан снова прокручивал недавний разговор с отцом. Николай был ранен в руку, но продолжал валяться в постели, словно болел уже давно. Однако, старший близнец догадывался, что это была за болезнь — пьянство, если что не потяжелее. — Громский просто подержал бы у себя Славу, пока я бы все не уладил. Но эта девчонка... Она отказалась возвращаться. Она выбрала его! Позволила ему стрелять в меня! У меня больше нет дочери!»

И дядя Игнат предпочитал придерживаться своей правды, убеждая близнецов в том, что Громский — мелкая сошка, мелкая, но наглая.

«— Я давно работаю с этим кланом, дольше, чем хотелось бы. Еще вел дела с Владом, отцом этого сосунка. Даже его отец, несмотря на простоту и идиотизм, все равно был человеком чести, нежели этот зазнавшийся недоносок. Громского нужно проучить, и я, мальчики, готов это устроить. Мы прибьем двух зайцев одним выстрелом: пустим пулю в лоб Громского и вернем вашу сестру домой.»

Максим Громский — довольно знакомое имя, но Аслан никак не мог вспомнить, где и когда он мог еще его слышать. Определенно, криминальный авторитет с большим влиянием, раз даже Игнат никак не может его усмирить. Что ж, в любом случае, нужно было раздобыть хоть какую-то информацию про клан Громского прежде, чем соваться на его территорию.

— Не нравится мне все это, — из кабинета отца вышел Арман. Аслан вообще удивился тому, как спокойно брат общался с отцом, несмотря на прошлые конфликты. — Тебе не кажется, что нам просто пиздят?

Аслан поморщился. Безусловно, он был уверен в том, что из сказанного от правды было куда меньше половины.

— Поэтому я и хочу увидеться со Славой, чтобы хоть что-нибудь понять, — ответил Аслан.

— Громский этот... Почему не пристрелил отца? Так опрометчиво было оставлять его в живых, ясно же, что ему будут мстить.

— Не знаю. Либо Громский настолько крутой и умный, что ничего не боится, либо полный идиот, который не осознает и половины последствий от того, что он вытворяет, — Аслан, заметив, что брат шарит по карман, вытащил пачку сигарет и бросил тому.

Арман благодарно кивнул, закуривая. Любимая газовая зажигалка, сделанная на заказ, была всегда при нем, в отличие от сигарет, которые он часто где-нибудь забывал. В этом и была сила парней: они словно два механизма, идеально подходящие друг другу. Два кусочка пазла, сложившиеся во что-то целое, единое. Понимающие с полуслова друг друга, нет одного — не будет и другого. В этом была их сила и слабость. Николай и Игнат могли манипулировать близнецами и, даже прекрасно осознавая такой расклад, Аслан и Арман никак бы не смогли этому противиться.

— Я не верю, что Слава сделала этот выбор сама, — затягиваясь и выпуская дым в потолок, слегка прищурился Арман. — У нее бы не хватило смелости и дерзости такое сотворить.

— Наша сестра выросла, не забывай. Мы не видели ее достаточно долго, чтобы она успела измениться. К тому же, отец никогда не был нежен с ней, — пожал плечами в ответ Аслан.

Повисла тишина, отведенная тяжким воспоминаниям из детства. У каждого из братьев перед глазами вставала совершенно разная картинка, но итог везде был одинаковый: девчачий крик, слезы, звук от удара и ругань Николая. У близнецов действительно было беззаботное детство, они ходили в школу, ездили на дорогих машинах, всячески развлекались. Тогда их не особо заботило, что младшая сестра безвылазно сидит дома, закопавшись в учебниках. Они не всегда были идеальными братьями для Ярославы.

Арман явно хотел что-то сказать. Покатав сигарету во рту туда-сюда, он сделал для себя какие-то выводы, но резко осекся, кинув взгляд куда-то в сторону. Арман инстинктивно потянулся за пояс, где у него был припрятан его любимый нож-бабочка, тоже сделанный на заказ. Аслан так же остро отреагировал, по большей части тонкому чутью брата. В их паре именно Арман был грубой силой.

Однако оба быстро расслабились, поскольку внезапной причиной для беспокойство стала одна из наложниц. Арман так и не успел достать свое оружие, а Аслан снова расслабленно прислонился к подоконнику. Близнецы были уверены, что рабыня зайдет в кабинет отца, и они смогут продолжить разговор, только женщина никуда не торопилась. Она стояла на месте, покорно склонив голову, словно ожидая, пока ей разрешат открыть рот.

Аслан вспомнил Нэлли, любимицу отца. Именно она после исчезновения Марии могла успокоить Николая, смягчить боль от предательства, а еще, как бы это было неудивительно, смогла сблизиться и с Ярославой, практически заменив ей мать. Наверное, именно благодаря Нэлли малышка Слава так быстро забыла родительницу. 

Арман и Аслан равнодушно относились к этой женщине, если учесть, что у них был такой же полный доступ к гарему, как и у самого Белова старшего. Однако Нэлли все же имела особый статус, а еще неприкосновенность, как личная шлюха хозяина.

— Чего тебе? — небрежно бросил Арман, больше не смотря в сторону наложницы.

— Нэлли, верно? — уже более мягко обратился Аслан. — Отец в кабинете, если ты его ищешь, но он не один. Там Игнат.

Только спустя несколько мгновений Аслан понял, что женщина очень взволнована. Она продолжала стоять на месте, склонив голову, отчего шикарные каштановые локоны падали на лицо, скрывая то, как она поджимала губы, зато Аслан отчетливо видел побелевшие костяшки ее пальцев, ведь она так сильно сжимала кулаки. Нежно-розовое платье в пол идеально сидело на Нэлли по фигуре, но она все равно выглядела не так уверенно, как предполагал ее внешний вид. Стальное напряжение, как тяжелая ртуть, начало медленно оседать в воздухе.

— Нэлли? — уже более серьезнее позвал Аслан, отходя от окна.

Наконец, женщина подняла голову, посмотрела на близнецов, а затем неожиданно упала на колени, цепляясь за ноги Аслана. Арман, не ожидавший такого поворота событий, невольно подскочил, чисто инстинктивно потянулся за ножом, но Аслан лишь одним взглядом остановил его. В принципе, он и сам не ожидал подобного, но быстро взял себя в руки, однако не стал нагибаться и отцеплять от себя женщину. Как и полагалось господину его статуса, он приказал:

— Отпусти меня.

Кровь Белова давала о себе знать, холод и власть в голосе близнеца отрезвили женщину, и она отползла в сторону, но вставать не собиралась. Уперевшись руками в пол, склонив голову так, что волосы доставали по ковра, она судорожно заговорила:

— Слава... Девочка моя...

— Поднимись и прекрати мямлить, — вновь прогремели отцовские нотки в голосе Аслана.Арман тихо присвистнул и отошел к окну, предпочитая смотреть на представление из-за кулис. Нэлли не сдвинулась с места, но заговорила четче:

— Николай продал собственную дочь Гарнеевым. Сначала она предназначалась для Громского, но в последний момент ему сделали предложение куда интереснее. Ставка Владимира Гарнеева перебила всю сделку с Громским. Только вот Громский все равно взял свое.

— Что ты несешь? — Аслан сделал к ней шаг, чтобы присесть на корточки, дабы схватить наложницу за подбородок и увидеть ее лицо.

Нэлли плакала. Она горевала, как горюет настоящая мать по своему ребенку. Из-за судьбы быть чьей-то собственностью ей не раз приходилось делать аборты, вырывая частичку себя, убивая что-то светлое. Конечно, она хотела детей. В какой-то момент, Нэлли даже поверила, что сможет родить от Николая, пока не поняла, что этот человек больше не желает никого в своей жизни. И только маленькая Ярослава, брошенная всеми в этом мире, стала чем-то большим для Нэлли, чем просто дочерью господина. Как можно было не полюбить это светлое дитя, тянущее к тебе свои крошечные ручки? Маленькая девочка, улыбающаяся так искренне и спрашивающая у наложницы, не принцесса ли та? Ребенок, который даже и не подозревает обо всей той грязи и унижениях, которые пришлось пережить Нэлли. Но в глазах Ярославы женщина никогда не была шлюхой, наоборот — принцессой.

— Ваш отец, юный господин, избавился от Ярославы, продал, отрекся, выбирайте, что больше нравится. Я знаю лишь одно, для Гарнеевых она была лишь куском мяса. Андрей видел лишь тело. Я не представляю, что ей пришлось пережить в их доме, но знаю одно: Громский спас ее.

Аслан очнулся лишь от звонкого шлепка пощечины. Он сам и не понял, как замахнулся и ударил наложницу, лишь собственная ладонь горела от соприкосновения с ее щекой. Арман даже бровью не повел.

— Хочешь сказать, мой отец поганый лжец и деспот?

— По-моему, это и так было ясно, — хмыкнул Арман.

— Не лезь, — фыркнул Аслан, выпрямляясь. — Ладно, когда об этом говорим мы с тобой, но, чтобы какая-то шлюха...

— Поговорите с Громским, уверена, он скажет вам все. Ладожский... Он... У него виды на Ярославу, как и на ее мать. Мария пропала с его руки.

Аслан не успел ничего сказать. Дверь кабинета открылась и послышались шаги в их сторону. Нэлли спешно поднялась на ноги, вытирая слезы и принимая совершенно спокойное выражение лица, лишь небольшая краснота на ее щеке давала понять, что что-то пошло не так.

— Мальчики! — пускай, близнецы и слышали его приближение, но Игнат все равно умудрился как-то внезапно появится у всех перед глазами. — Я как раз хотел кое-что с вами обсудить. Нэлли, чего ждешь? Николай уже заждался тебя, давай-давай.

Наложница посмотрела в глаза Аслана весьма многозначительно, можно было даже сказать, с жаром, что совершенно запрещалось и каралось суровым наказанием, а затем спешно удалилась.

Арман отошел от окна, поравнявшись с братом, небрежно сунув руки в карманы. Аслану пришлось сделать глубокий вдох и закрыть глаза, чтобы прийти в себя. Такое поведение точно было на него не похоже. Иногда ему казалось, что он перенимает привычки брата. Жаль, что в обратную сторону это не работало.

— Итак... — начал было Игнат, но Арман беспардонно его перебил:

— Мы тут подумали, — на самом деле, Аслан только собирался это обсудить с братом, но принятое заранее за него решение, молча поддержал уже тем, что не скинул руку близнеца со своего плеча, — нам нужно перетереть с этим Громским. Может, даже увидимся с сестрой. Нужно же понимать, с кем мы имеем дело, верно, дядя?

Даже невооруженным взглядом было видно, как напрягся Игнат, как он сжал челюсти, тяжело выпустил воздух через ноздри. Ладожский явно был не в восторге от того, что близнецы собирались делать все по-своему. Ой, не в восторге.

— Аслан.

— Неа, мимо, — огрызнулся Арман.

— Дядя, — вклинился Аслан, игнорируя издевательства со стороны брата. — Позволь нам сделать так, как мы считаем нужным. Безусловно, мы доверяем тебе и отцу, но, прежде всего, я хочу увидеть Громского и свою сестру. Исходя из этого, мы решим, как действовать дальше.

Игнат ничего на это не ответил, да и бесполезно было. Словно две механические игрушки, близнецы тронулись с места одновременно, исчезая в тени коридора. Ладожский долго смотрел им вслед, лишь злобно выплюнул себе под нос:

— Молоко еще на губах не обсохло, чтоб решения самим принимать. Сосунки.

***

Накручивать себя было бесполезно и бессмысленно. Но, даже отгоняя от себя всевозможные мысли о близнецах, я понимала, что запуталась. Безусловно, я вынесла тяжелые и болезненные уроки с прошлых своих, казалось, обдуманных решений. Однако встреча с отцом принесла мне только больше боли и психологических травм, что же будет, если я позволю чувствам снова взять вверх и помчусь к братьям? Я потеряю Максима, он сам об этом сказал мне прямо и без всякого контекста. Так просто: «либо я, либо они». И никак иначе.

Не то, что я разрывалась между мужчиной, который поначалу и был угрозой, а теперь, наоборот, защищал меня, и между семьей, которая, как выяснилось, семьей мне никогда и не была. Разговор с Асланом до сих пор меня не отпускал, оседал тяжким грузом в грудной клетке, отзывался обрывками фраз в подсознании. Наверное, во мне просто говорил обиженный ребенок, который хотел восстановить свою честь перед старшими братьями. Даже и не знаю, как мне теперь быть.

Громский явно стал холоден ко мне, хотя я уже успела привыкнуть к таким перепадам температур. Все равно в итоге все будет именно так, как того хотел мужчина. Я успела позабыть о том, какой он умелый манипулятор. Конечно, с такой вскруженной головой от нежности и всякой пошлятины я готова была простить ему все, что угодно. Наверное, такое потрясение в виде вновь вскрывшейся раны Макса и приезд близнецов отрезвили меня. Но как же потушить пожар внутри груди, когда я все же смотрела или даже думала о Громском? Не мог же он настолько сильно одурманить меня?

И все же, я переживала за мужчину. Он снова пропадал, этой ночью я спала одна в его постели, насколько мне было известно, Максим вернулся только под утро. Я успела застать окровавленную рубашку на полу, прямо на пороге в ванную до того, как вещи успела убрать служанка. Мне оставалось лишь гадать, чья это была кровь: Громского или кого-то другого. Крис и Эл тоже пропадали. Сегодня утром приезжал Рома, и, поскольку я практически не могла сомкнуть глаз, видела, как Грачева поспешно выбежала из поместья со своим портмоне и села в машину. Ее увезли так рано, и она до сих пор не возвращалась. И это занимало мои мысли куда больше, чем близнецы. Громскому снова стало плохо? Или Эл понадобилась для кого-то другого?

— Слава, меня снова стошнит. Только уже от твоей кислой мины, — Алиса легонько толкнула меня в плечо, передавая стакан с прохладным лимонадом.

Я слабо улыбнулась девушке, принимая напиток. Лето набирало обороты и сидеть в особняке становилось невыносимо жарко, да и сама сестра Громского требовала все чаще выбираться в сад, раз само поместье мы с ней покидать не могли. Я была только за, к тому же компания девушки мне была очень приятна, у нас нашлось очень много общих тем для разговора. И очень редко мы касались Максима, за что я была ей благодарна. Мне куда приятнее было слушать про романтичные улочки Парижа и про сентиментального Жана, в которого Алиса так сильно была влюблена, отчего ее тоску по молодому человеку я уже ощущала кожей. Мы располагались где-нибудь в тени деревьев, расстилая плед. Девушка лежала на моих коленях, я гладила ее волосы. Мы размышляли о том, какой у нее будет малыш. Алиса решила для себя, что не будет узнавать пол ребенка, таким образом сделав ожидание еще более томительным, но интригующим. Перебирали варианты мужских и женских имен, старались найти что-то близкое к французскому происхождению, но созвучное для русского произношения. Фантазировали, соединения несколько разных имен в одно. Много смеялись.

— Тебе понравится в Париже. Ты там не была? — Алиса поднялась с моих колен, усаживаясь рядом.

Ее живота еще не было видно, поскольку сам срок еще был крошечный. Однако все прелести ее положения давали о себе знать, особенно токсикоз. Девушка не переносила запах сигарет, которыми так сильно пахло от Максима, ну а Громский, в свою очередь, вместо того, чтобы на время избавиться от вредной привычки, просто избегал сестру. И меня.

— Была, но когда была совсем маленькая. Мало, что помню, — я пожала плечами, проводя пальцами по краю прохладного стакана, смазывая капельку напитка. — Хочешь взять меня с собой?

— А разве Максим тебе не говорил? — она приблизилась ко мне, протягивая руку, чтобы убрать соринку с волос. — Он отправит нас вдвоем в Париж, поскольку нам там будет спокойнее и безопаснее.

Сердце пропустило удар, я даже чуть лимонад не выронила. Пришлось нервно отставить стакан в сторону и отвести глаза куда угодно, лишь бы Алиса не видела явного испуга. Значит, так он решил эту проблему? Если меня не будет в стране, то и не нужно будет переживать, что я все-таки увижусь с братьями? Конечно, с одной стороны это было вполне логичное и даже правильное решение, но с другой... Снова кто-то все решал за меня, не дав мне даже право выбора. Да, не спорю, Громский уже имел полную власть над моей жизнью, но я успела поверить в то, что ему не составит труда, хотя бы спросить у меня. Или сказать лично.

Это уже можно считать за предательство или я утрировала?

— Слава? — позвала меня Алиса, видимо, я слишком долго переваривала новость.

— Прости, просто... это неожиданно для меня. Давно он тебе это сказал?

— Да нет, вот буквально... Перед тем, как ему снова стало плохо. Он еще тогда ночью вернулся откуда-то, — нахмурилась девушка. — Он тебе не сказал, да? Ох, братец-братец. Не переживай, он все объяснит, я уверена. И эта холодная война между вами вот-вот закончится. Он смотрит на тебя все равно, что голодный пес на кусок мяса.

Я тут же смущенно отвела глаза. Подобное сравнение показалось мне слишком... Просто слишком. Да и когда Максим смотрел на меня? Я видела его в последний раз вчера.

— Думаешь, это действительно нечто большее, чем просто желание переспать? — знаю, мне не следовало бы такое спрашивать, но это ведь и правда давно терзало меня.

— Ты шутишь? «Переспать», пф. У Макса, не спорю, свои тараканы и все такое, но таким заботливым и дерганным я его не видела давно. Влюбился он, только слишком гордый, чтобы это признать или показать.

Я не сразу нашлась, что на это ответить. Было немного странно такое слышать про Громского. Влюблен? Мало верилось, на самом деле. Хотя, кто я такая, чтобы так резко о нем судить. Совсем недавно он впустил меня чуть дальше, подпустил ближе, поделившись чем-то личным о своем прошлом, о семье. Может, именно так выражалась любовь именно по-громовски? Мне оставалось лишь гадать.

Разговор удалось свести в шутку, но зато я смогла отвлечься и немного разгрузиться. Когда от солнцепека уже не спасали ни лимонад, ни тень деревьев, мы покинули сад, возвращаясь в духоту помещения. Алиса попутно жаловалась на то, что раньше здесь был бассейн, но после смерти отца Максим так и не занялся восстановлением, и сейчас там все заросло и обветшало. На самом деле, насколько я успела заметить, большая часть особняка не особо использовалась по назначению, а фасад и вовсе начинал меркнуть, требуя к себе должного ухода. Либо у Максима не хватало на все времени и сил, либо, исходя из того, что он мне рассказывал, мужчина просто не хотел что-то менять в доме отца. Ведь, по-сути, у Максима была своя собственная квартира, удовлетворяющая все его вкусы и потребности, а здесь его держали сложившееся обстоятельства.

В эту тему я не стала углубляться. В любом случае, это меня не касалось. Сонливость слишком часто стала преследовать Алису, как и общее недомогание или слабость. Она могла сильно устать даже после подъема по лестнице, и я не винила ее за подобное, наоборот, помогала добраться до комнаты и сидела с ней, пока та окончательно не проваливалась в сон. Мне было приятно обрести и вторую подругу в этом доме. Я и подумать не могла, что на фоне всех проблем и несчастий, в чужом клане, под неприятельской, как казалось в начале, крышей я обрела стольких близких и дорогих моему сердцу людей. Как же больно будет со всеми ними в итоге расставаться...

Выходя из комнаты Алисы, я устало зачесала волосы назад. В такую жаркую погоду стоит делать высокий хвост, а лучше пучок, или же как-то заплетаться. На самом деле, красивые прически я себе сама делать не умела, этим всегда занимался кто-то другой. Что ж, еще одно умение в списке моих дел, которое мне нужно будет развить ради себя же самой. Направляясь в библиотеку, в одно из немногих помещений, где был кондиционер, я встретилась с наложницей. Если честно, я уже и забыть забыла об ее существовании. Да вообще о том, что у Громского до сих пор был гарем. Но, видимо, девушка обо мне не забывала.

В облегающем полупрозрачном комбинезоне нежно-оливкового оттенка, наложница смотрелась именно так, как, наверное, нравилось Максиму: вызывающе. Я тут же отвела глаза, невольно вспоминая свое отражение в зеркале, когда еще была в доме Гарнеевых, примеряя белоснежное кружевное белье. Я выглядела точно так же — как наложница.

Мне бы хватило сил и ума просто пройти мимо, но почему-то уже не могла не реагировать на ее выпады в мою сторону. И почему ей вообще разрешено со мной разговаривать?

— Что, твоя девственность оказалась не такой уж и девственной для господина? Заделалась в няньки для брюхатой сестры?

Я застыла. Неужели ослышалась?

— Поэтому господин и не ночует дома, потому что его сплошь окружают невменяемые женщины. Господин любит совсем другое...

— Послушай, — я резко повернулась к ней, выставляя указательный палец очень близко к лицу наложницы. Девушка этого не ожидала, от чего попятилась от меня назад. — Я понимаю твою неприязнь ко мне. Но про сестру Максима ты и говорить не смеешь, слышишь? Еще раз я услышу нечто подобное, то не постесняюсь донести на тебя. 

Уверена, моим словам он поверит. Не сомневайся.

Рыжая рабыня ничего на это не ответила. Махнув головой так, что ее волосы упали с плеч, она круто развернулась и поспешила удалиться. Что ж, не скажу, что мне не понравилось, но чувствовала я себя чуточку лучше. Быть смелой и уверенной в себе весьма приятно.

***

Как-то совсем нежданно к вечеру небо затянуло тучами. Это было, несомненно, прекрасно, ведь в окна хлынул прохладный, свежий воздух. Все ждали предстоящего дождя в надежде, что тот прибьет всю пыль и усмирит зной, исходивший от раскаленной земли. Я же невольно вздрагивала, улавливая где-то вдалеке отголоски раскатов грома. Мне до безумия хотелось забиться где-то в уголке, спрятаться под одеяло, что угодно, лишь бы избавить себя от мерзкого ощущения того, будто меня касалось что-то странное, холодное. Это было сродни черной, промозглой воде, которая обычно бывает в болоте или в стоячих прудах. Такая пахучая, с мерзкой пеной на поверхности, в водорослях и прочих отходах. Но самое страшное... самое страшное, это дно: тягучий ил, склизкий, так мерзко застревающий между пальцев ног. Металлический запах разложения бил по носу, вода неминуемо заливалась в глотку и легкие, а потом я шла на дно до тех пор, пока ил, словно зыбучий песок, не затягивал в самые недры тьмы.

Вот что это было для меня каждый раз, а не просто детский страх перед грозой. Это таило в себе нечто большее, даже я сама еще не знала, что конкретно.

Я не нашла лучше варианта, как скрыться в ванной комнате, там не было окон, а шум воды заглушил бы все посторонние звуки. К тому же, было бы не лишним смыть с себя пот от дневной жары. Как ни странно, это не помогало. Даже стоя в кабине под горячими струями, мне все равно приходилось зажимать уши руками. Как будто вспышки были не где-то снаружи, на улице, а прямо внутри меня, разносились мелкими молниями по телу, раскаты сотрясали кости, и мне не удавалось подавить всхлипы. В последнее время переживать грозу мне приходилось вместе с Максимом, и теперь я боролась одна. Конечно, я могла побежать к Крис или Алисе, они бы точно не оставили меня в такой момент. Но, может, мне суждено перебороть все это в одиночку?

Пришлось выключить воду и вылезти из душа, поскольку от пара уже кружилась голова, а кожа начинала неприятно морщиться. Обмотавшись полотенцем, я вновь вздрогнула и, прикрыв глаза, уперлась руками в раковину, встав напротив зеркала. Мне нужно в буквальном смысле посмотреть страху в глаза.

— Все хорошо... — шептала я сама себе. — Это просто гром. Ничего больше... П-просто...Очередной раскат прошелся звоном по стеклу, снаружи что-то яростно хлопало от ветра, капли барабанили по парапету, выли и лаяли сторожевые собаки.

— Мне не страшно... Мне. Не. Страшно.

Стоило мне хоть чуточку убедить себя в своей шаткой храбрости и распахнуть глаза, — как резко погас свет, и я вскрикнула. Потерявшись на секунду в пространстве, я поскользнулась и рухнула на пол, неприятно стукнувшись спиной о кафель. Только боль от падения отрезвила меня, давая понять, что это перебои с электричеством.Снаружи послышалась ругань, кто-то ввалился в спальню Громского, и я с силой прижала спавшее полотенце к груди. В ванной появился Максим, освещая себе обзор фонариком со смартфона.

— Это ты, — вздохнул он. — Из-за шторма вырубило свет, не бойся, ладно? Сейчас подрубят генераторы, и все заработает. Ты чего на полу расселась?

Я очень сильно растерялась, совершенно не зная, что ему на это ответить. Во-первых, я была рада его видеть и осознавать, что он все равно беспокоился обо мне. Во-вторых, мне все еще было чертовски страшно.

— Яра?

Громский приблизился, присаживаясь напротив меня на корточки. Я начала щуриться от бьющего света фонарика, из-за этого не смогла разглядеть толком мужчину. Вздрогнула, когда он дотронулся до моего лица, убрал прочь мокрые волосы.

— Дрожишь, — прошептал Максим. — Страшно или замерзла?

— Я н-не знаю, — еле слышно прошептала я.

Наконец, свет над нами пару раз мигнул, а затем залил собой все помещение. Мне пришлось прикрыть глаза, чтобы привыкнуть, а Громский к тому моменту убрал от меня фонарик. Максим так и сидел напротив меня, и я поняла, что вижу капли крови на его одежде и коже, а костяшки, которые, наверное, никогда у него не заживают, снова были сбиты.

— Поднимайся, — он выпрямился, протягивая мне руку. — Выбрала ты, конечно, время, чтобы искупаться.

— Я пряталась от грозы, — я все еще шептала, попутно поправляя на себе полотенце, когда снова оказалась в вертикальном положении.

— До сих пор?

Мне было понятно его удивление, но это давнишняя травма, которая не лечится по щелчку пальцев. Слабо кивнув в ответ, я заметила, что мужчина начал раздеваться, скидывая грязную одежду в корзину для белья. Что ж, решив ему не мешать, я направилась к выходу, пока сама же себя не остановила, затем не повернулась к нему. Громский тоже явно удивился тому, что я все еще была рядом, а, тем более, созерцала его обнаженным.

— Твоя рана... Может, я помогу тебе помыться? — предложение было из рядо вон выходящее, но я действительно хотела помочь.

Кажется, я сама вернула нас в момент, когда Громский скрывал меня после дома Гарнеевых в той заброшенной больнице. Была гроза, мы — в душевой, а Максим предлагал мне его помыть. Невероятно.

Максим кинул взгляд на медицинский пластырь на боку, под которым скрывалась рана. Даже я отсюда видела красную кожу, которая выступала из-под краев. Ему ведь больно, но он этого ни за что не признает.

— Ты же знаешь, что... — начал он, намеренно не заканчивая, а лишь двусмысленно выгибая бровь.

Я вздохнула и отпустила полотенце, которое тут же упало к моим ногам. Да, я знаю. Конечно, руки буквально дернулись, чтобы прикрыть грудь, но я силой воли удержала себя от этого. И приглушенный звук грозы подтолкнул меня сделать шаг к Громскому.

— Я в шоке, — хмыкнул он, протягивая ко мне руку. — Но мне это нравится.

Мы вместе зашли в кабину, но все равно вышло так, что Максим оказался позади. Как только он включил воду, все полилось на меня, как будто немного отрезвляя, и я даже немного испуганно развернулась к мужчине. Громский намотал локон волос себе на палец, наблюдая, как моя грудная клетка судорожно сотрясается от того, что мне буквально не хватало воздуха.

— Я не выпущу тебя отсюда, даже если ты будешь биться в истерике, — прошептал Максим мне на ухо, ведь шум воды практически все съедал.

— У меня случится истерика прямо сейчас, если ты ничего не сделаешь, — вздохнула в ответ.

— В таком случае, прелюдий уже было слишком много. Я не намерен тянуть снова, чтобы обломаться в самый ответственный момент.

Я ничего не успела ответить, поскольку была прижата животом к стенке душевой. Конечно, я знала, что так будет, но не так сразу и резко. Протестовать мне не хотелось, к тому же голос резко пропал, когда появилось знакомое ощущение пальцев внутри. Громский заставил меня шире расставить ноги, но те предательски подгибались, однако я все же заставила себя встать прямо. Я не видела его, не знала манипуляций, пока лишь ощущала толчки и вибрации от того, что он умудрялся затрагивать клитор. Лишь позже я широко распахнула глаза, когда дыхание опалило внутреннюю сторону бедра, а явный поцелуй обжег складки.

Громский захватил половые губы, побуждая меня как-то неестественно выгибаться в спине, а ощутив его язык, я не сдержала стона. Я начала жалеть о том, что остановила его в тот раз. Однако это продлилось мучительно не долго, я бы сказала нечестно быстро, так, что я даже не успела понять, когда меня сильнее прижали к стенке. Громский взял мою одну руку, заводя за спину, словно я могла вырваться или сопротивляться. Второй он позволил мне самостоятельно опираться на душевую стенку, слегка царапая ее ногтями. Он абсолютно ничего не сказал, просто я ощутила это.

Даже не знаю, на что это было похоже. Ни боли, ничего такого необычного в первые несколько секунд не было, пока я не поняла, что заполнена полностью. Я ощутила всю его длину внутри себя, а пульсация от возбужденного органа прошлась от самого лобка до грудной клетки. Задержавшись во мне всего на пару секунд, Громский так же резко вышел, и мне показалось, что я чего-то лишилась. Только позже, при втором толчке в моем теле, я услышала отголоски боли, которые быстро были заглушены волнами чего-то теплого, стремительно, как волна лавы, разрастающегося по всему телу огнем. Толчки нарастали, рука дико болела от того, как сильно ее заломил мужчина, но в то же время это было какой-то горчинкой, диким контрастом с тем, что я ощущала внизу живота.

Как бы ощущая эту тонкую грань боли и наслаждения, Максим отпустил руку, хватая меня сначала за волосы, наматывая их на кулак, заставив меня тем самым отлипнуть от стенки. Он двигался в определенном ритме, то задерживаясь внутри, то, наоборот, ускоряясь, сильнее вжимая меня в поверхность, на которой я оставляла разводы.

Казалось, я бредила так, словно у меня был сильнейший жар. Я не разбирала того, что кричала, бормотала или шептала. Я точно стонала, наверное, даже скулила, иногда мужчина даже закрывал мне рот ладонью, а сам утыкался носом куда-то в шею. Не могу не отметить, что с его губ тоже срывался какой-то лепет, иногда даже рык. Громский практически не целовал меня, лишь когда я вскрикнула от уже явной вспышки боли от того, как быстро стал он двигаться, отчего я буквально стукалась о стенку, Максим вышел из меня и развернул к себе лицом.

Боже, он был прекрасен. Струи воды стекали по его лицу, из-за чего челка падала на глаза. Разгоряченное лицо, раздутые ноздри, вздутая вена на шее, а глаза... В этих черных зрачках можно было утонуть, и я тонула. Позабыв обо всем на свете, даже о дурацкой грозе, я протянула руку к его лицу, поймав пальцами несколько капель. Максим поцеловал ладонь, заставил обнять себя за шею, чтобы припасть уже к моим губам, и без укусов не обошлось. Он вскружил мне голову, отвлек от всего происходящего, закинув мою ногу себе на бедро, снова оказываясь внутри меня с болезненной вспышкой, заставляя меня кричать ему в губы.

Максим не давал мне привыкнуть, желание было куда сильнее его здравого ума, и толчки снова возобновились, уже перейдя грань боли, заглушая собой наслаждение. Но я терпела, стискивала зубы, хваталась за его волосы на макушке, даже царапала его, пока не ощутила нечто теплое, стекающее по собственному бедру. Я не обратила внимания, подумав, что это всего лишь сперма, пока Громский сам не выругался:

— Блять...

— Ч-что такое? — хрипло спросила я, продолжая обнимать его за шею.

— У тебя кровь.

Я растерянно опустила глаза, но он перехватил мое лицо, снова увлекая в поцелуй, и я ощутила пустоту внутри, а затем слабо пульсирующую боль. Я поморщилась, подавив вскрик. Громский куда быстрее пришел в себя, нежели я, и, подхватив меня на руки, вышел из душа.

— Какого хрена ты не сказала, что тебе больно? — рявкнул он на меня, пока я старалась сдержать слезы.

— Я подумала, что так и должно быть, — тихо пролепетала я.

Макс уложил меня в кровать, а сам метнулся из спальни, бросив, что приведет Эл. Мне оставалось только свернуться калачиком, намочив собой все простыни. За окном вспыхнула ломаная линия молнии, а буквально через секунду стекло задрожало от раската грома.