Часть 10: Флэшбэк
— Почему вы плачете?
— Люди? Не знаю. Просто плачем... когда больно.
— Боль вызывает слезы?
— Нет, немного по-другому. С тобой вроде всё в порядке, но всё равно больно. Понял?
— Нет.
(из к/ф «Терминатор 2: Судный день»)
***
Сквозь мутную пелену полусна я видела, как кто-то двигался в комнате. Размытый силуэт, тёмный, нервный, ходил взад и вперёд, пока я пыталась собрать сознание в кучу. Глаза открывались с трудом, веки были тяжёлыми, словно к ним привязали грузы. Голова гудела, тело будто не моё — обрывки чужого сна, разорванные мысли, боль тупая, но терпимая.
Я моргнула несколько раз, и силуэт стал приобретать знакомые очертания. Отец.
На его плечи небрежно наброшен белый халат, волосы взъерошены, а челюсть сжата так, что даже отсюда можно было разглядеть напряжение. Он выглядел... постаревшим? Или просто измотанным?
Его взгляд скользнул по мне, остановился, и в следующее мгновение его лицо оказалось прямо перед моим.
— Аврора, доченька...
Я попыталась что-то сказать, но во рту пересохло, язык буквально прилип к нёбу. Глоток воздуха царапнул горло.
— Как ты себя чувствуешь?
— Потрясно, — прохрипела я, кривясь.
Отец нажал на красную кнопку у моего изголовья, та издала писк и в палату тут же ворвались врач и медсестра.
— Аврора пришла в себя. Немедленно её осмотрите.
Врач осветил зрачки фонариком, проверил реакцию, прощупал пульс. Медсестра что-то записывала в планшет, пока отец, нахмурившись, внимательно наблюдал за процессом.
— Жизненные показатели в норме, мистер Шрёдар-Вандерхорпсен, — врач выпрямился и убрал фонарик. — Организм молод, восстановление идёт хорошо. Совсем скоро она встанет на ноги.
— Совсем скоро — это когда? — голос отца был жёстким.
— Через пару дней можно будет выписывать. Конечно, если пациентка будет следовать рекомендациям.
Отец кивнул, явно не до конца довольный ответом. Врач добавил, что вернётся через несколько минут для повторного осмотра, и, дав медсестре какие-то указания, вышел.
Медсестра подошла ближе, проверяя катетер в моей вене, легонько проведя пальцами вокруг места укола. Жидкость в капельнице медленно стекала вниз по трубке, растворяясь где-то в глубине моего тела. Я опустила взгляд на руку, на прозрачную ленту, фиксирующую иглу, и внезапно внутри что-то неприятно сжалось. Воспоминание ударило, резкое, липкое.
Те же иглы, только грубее. Те же прикосновения, но холодные, небрежные. Тошнотворное ощущение, когда кожу пробивает металл. Как меня держали. Как я не могла вырваться.
Я моргнула, глотая подступивший ком в горле. Всё позади. Просто капельница. Просто физраствор. Просто больничная палата.
— Вам повезло, мисс Шрёдар-Вандерхорпсен, — проговорила она, осматривая физраствор. — Мы успели вовремя. Организм уже очищается, препараты выходят, но вам нужно много воды и покой.
Я скептически скосила взгляд на капельницу.
— Навели порядок, называется, — пробормотала я хрипло.
Медсестра улыбнулась слабо, поправляя трубки.
— Дайте организму время. Совсем скоро вам станет намного лучше.
Она еще раз проверила датчики, взглянула на показатели монитора и, кивнув, направилась к двери.
— Отдыхайте, мисс. Я скоро зайду снова.
Скрипнула дверь, и она исчезла в коридоре.
Отец присел на край кровати, внимательно посмотрел на меня.
— Всё закончилось. Тебе ничто не угрожает.
— Кто это был... Как они смогли меня похитить?
Отец сжал ладонь в кулак, напряжённо провёл рукой по лицу и медленно выдохнул.
— Я выясняю это, милая. Но кое-какая информация уже есть.
— Скажи мне.
Он скользнул взглядом по трубкам и датчикам.
— Не сейчас. Позже, когда ты поправишься.
— Папа, я хочу знать, что они не вернутся.
— Конечно же нет.
Он посмотрел на меня тяжёлым, пронзительным взглядом, словно не хотел говорить, но знал, что мне нужно услышать правду.
— Один из них был из охраны... из моих людей. Тот, кого я сам выбрал. Он работал в службе безопасности. У него были доступы. Он знал все маршруты.
Я напряглась. Должно быть, он говорил про Красавчика.
— Сообщников уже поймали, остальных ищут.
— Они хотели получить за меня выкуп.
— Я знаю, доченька.
Я перевела дыхание, чувствуя, как сердце стучит слишком громко. Отец закрыл глаза на секунду, его лицо напряглось.
— Это не повторится, — твёрдо произнёс он. — Я лично этим займусь.
— Как именно?
— Для начала — сменю всю охрану. Каждый, кто имел доступ к тебе, будет проверен.
— Но Гоуст останется.
Это был не вопрос.
— Если бы не Гоуст, я могла бы сейчас не лежать здесь, а...
Отец медленно кивнул.
— Да. Он остаётся.
Прежде чем я успела что-то ответить, в кармане его халата завибрировал телефон. Отец быстро поднёс его к уху, бросая на меня взгляд. Из динамика доносился приглушённый мужской голос, но слов я не разобрала. Однако реакция отца сказала всё сама за себя. Его лицо мгновенно посуровело, взгляд стал жёстче, брови нахмурились, а пальцы сжали телефон так, словно он собирался раздавить его.
— Это комиссар полиции, — коротко бросил он мне. — Я выйду ненадолго. Затем позвоню губернатору Штата. Гоуст останется с тобой.
Отец вышел за дверь, а я заморгала, не сразу поняв, о чём речь. Гоуст?
Я повернула голову и только теперь заметила его. Он всё это время стоял в углу, сжав руки на груди. Его взгляд был направлен прямо на меня.
— Саймон... — я прошептала.
Гоуст присел на край больничной кровати, и та промялась под его весом. Смотрит на меня. На перевязанное плечо. На следы ушедшей боли. А в глазах... горечь. Та, что оставляет осадок.
— И теперь кто чей телохранитель, Саймон? — я улыбнулась краешком губ, но голос всё равно предательски дрогнул.
Его взгляд потеплел, в прорезях маски, у краешков глаз, расползлись морщинки. Он улыбается. И пусть я не вижу улыбки, я её чувствую.
— Действительно.
— Подпишу с тобой контракт и буду тебя защищать. А лучше сразу запишусь в ваше комьюнити боевых ниндзя.
Из-под маски едва слышно вырвался смешок.
— В ОТГ-141?
— Ага.
— Ты слишком дорого стоишь.
— А мне и бесплатно нормально.
Он тихо рассмеялся, а затем серьёзно произнес:
— Ты будешь самой ценной боевой единицей.
— Ценной для тебя?
Он медленно кивнул. И мне показалось, что сердце пропустило удар. Что я просто растаю прямо здесь, на этой больничной койке.
— Саймон, спасибо, что пришёл за мной. Я понимаю, что это твоя работа и ничего личного, как ты говорил... — голос сорвался, пришлось сглотнуть комок в горле, прежде чем закончить, — но всё же спасибо. Если бы не ты...
Он хмурится, взгляд вцепился в перевязанное плечо под больничной сорочкой. Я знаю, о чём он думает. Если бы не он, этого бы вообще не произошло. Эта пуля предназначалась ему.
— Я ни о чём не жалею. И будь уверен, я бы закрыла тебя собою вновь.
Он посмотрел мне в глаза. Долго. Слишком внимательно, будто пытался разобрать что-то неуловимое, застрявшее между прошлым и настоящим. В этом взгляде было слишком многое — беспокойство, вина, что-то ещё, что я не могла до конца расшифровать. Он смотрел на меня так, будто видел впервые. Я хотела сказать что-то лёгкое, сгладить напряжённую тишину, но когда тепло коснулось моих щёк, поняла, что плачу.
Гоуст протянул руку, кончиками перчатки коснулся моей щеки, поймал слезу.
— Ты плачешь... Тебе больно?
Голос был тихий, почти осторожный, будто он не знал, как правильно спрашивать о таких вещах.
— Да... Но не физически.
Он чуть склонил голову, разглядывая меня.
— Со мной всё в порядке, но всё равно больно. Понимаешь?
Молча провёл костяшками пальцев по моей щеке, задержался на лбу, задумчиво убрал с него выбившуюся прядь. Даже сквозь ткань перчатки его прикосновение казалось родным, правильным, как будто всегда должно было быть именно так. Он провёл пальцами по волосам, не спеша, так, будто забывшись.
Я поймала себя на том, что замерла, задержав дыхание. Какое-то странное, затерянное мгновение зависло между нами, время словно растянулось. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы оно длилось чуть дольше. Чтобы его ладонь так и осталась в моих волосах, чтобы его взгляд продолжал держать меня в этом зыбком, почти невесомом мире, где существовали только мы двое.
— Саймон, побудь со мной недолго, пожалуйста.
Его рука накрыла мою. Моя ладонь такая маленькая в его руках, крошечная, почти невесомая. Большой палец медленно скользнул по запястью, вычерчивая круги, успокаивающе, словно без слов говоря: я здесь. Я сжала его пальцы, цепляясь за это прикосновение, и он ответил тем же — чуть сильнее, чуть увереннее, давая понять, что не отпустит.
Дверь приоткрылась, и в палату вошла медсестра. Бросила на меня быстрый взгляд, затем её глаза нервно метнулись в сторону Гоуста. Он медленно поднялся и отошёл к стене.
Медсестра взяла планшет, провела пальцем по экрану, пробежалась по показателям.
— Ну, у нас всё без изменений, и это хорошо, — сказала она ровным голосом, но снова покосилась на Гоуста, будто он мог одним своим присутствием нарушить мой пульс. — Пациенту нужно отдыхать...
Пациенту нужен Гоуст.
— Отдыхай, малыш, — сказал он голосом хриплым, не своим.
И прежде чем я успела ответить, он слишком быстро вышел за дверь
Медсестра наклонилась чуть ближе, осматривая меня.
— Уже не бледная почти. А столько крови потеряла... — пробормотала она, аккуратно поправляя край одеяла.
Я нахмурилась, машинально опуская взгляд на свою руку, где к вене всё ещё был подключён катетер.
— Насколько столько?
— У вас очень редкая группа крови, Аврора, — она вздохнула, сверяясь с планшетом. — Четвёртая. Найти донора сразу — это была целая проблема, да ещё и в таких количествах.
Я моргнула.
— Должно быть, вы справились.
Медсестра замялась, будто уже пожалела, что начала этот разговор.
— Ну да... этот в маске... он стал донором.
Я резко подняла на неё глаза.
— Гоуст?
— Оказалось, у вас одна группа крови.
Я судорожно вздохнула, а выдох застрял где-то в груди.
— Ох и выкачали из него, конечно... Он потом едва на ногах стоял, — пробормотала она, качая головой.
— В смысле?
— Ну, мы взяли максимум, сколько могли по протоколу. Но этого было недостаточно для переливания... И он... — медсестра запнулась, бросив нервный взгляд на дверь, — он заставил врачей взять больше. Сколько вам было нужно.
Я перестала дышать.
— Заставил?
— Угрожал, — выдохнула она. — Ой... Я не должна была этого говорить. Забудьте, ладно? — закончила она и выпорхнула за дверь.
Я прикрыла глаза, пытаясь переварить услышанное. В груди разлилось странное тепло, медленное, густое, терпкое, затопившее собой каждую клеточку тела. Саймон пожертвовал мне свою кровь. Сердце отстукивало неровный ритм, будто пробуя на вкус новую жизнь.
Я сжала простыню пальцами.
Теперь во мне текла его кровь.
