Скандальный 📚 Л. Дж. Шэн 📚

– Что-то не так? – поинтересовалась Соня.
Все тот же милый, теплый кабинет, только теперь меня ждал холодный прием. Мои пальцы были сцеплены в замок на столе, фирменное «не связывайся со мной» выражение лица отчетливо видно. Луна была за дверью, играла с Сидни. Соня попросила ее уйти, и я знал почему. Мы с Луной прошли очередной ожидаемо бесполезный сеанс терапии, и я даже рассказал Соне о занятиях по языку жестов, которые мы посещали. Сказал, что мы выучили полезные знаки, например: «я хочу есть», «хочу домой» и «мне некомфортно», которые Луна уже несколько раз использовала и которые я смог распознать, пусть и чертовски медленно. Единственное, что не устраивало Соню – то, что я не звонил ей уже пару недель. Мой сексуальный аппетит не был удовлетворен. Ни хрена. Напротив, я никогда еще не испытывал такой жуткой неудовлетворенности. Но что я мог сказать психотерапевту моего ребенка? Что больше не хотел ее трахать, так как был слишком занят, вылизывая и лаская пальцами девушку, которая была почти вдвое младше меня? И которая к тому же недавно пополнила коллекцию украденных у меня вещей допотопным телефоном, айпадом и всеми дурацкими бумагами, которые я хранил в бардачке?

– Все нормально, – процедил я.
– Я тебе не верю.
– Луна хорошо откликается на занятия по языку жестов и проводит больше времени с девчонкой с работы.
Соня знала про Эди. Знала, что девушка, которая застукала нас, когда мы трахались, подружилась с Луной. Соня с осторожностью одобряла их отношения. Ей нравилось, что Луна хорошо проводит время в обществе другого человека, но ее беспокоило, что Эди может не понимать, какими будут последствия, если она внезапно отстранится и перестанет уделять девочке внимание, когда отправится в колледж, заведет нового парня или черт знает что еще. К счастью, проблему с парнями я решил. В ближайшее время она ни с кем не будет встречаться.
Соня облокотилась на спинку кресла и поджала губы. Ее дурное настроение было ощутимо.
– Ты уже давно не приглашал меня к себе.
Может подать свою жалобу вместе с Амандой, которой я тоже давно не звонил. Как и во всех моих поступках, в этом не было ничего личного. Просто сейчас я хотел резвиться меж простыней только с одной девушкой.
– Обстоятельства изменились. – Я лопнул пузырь жвачки, глядя на нее напряженным скучающим взглядом.
– Отчего же?
– Я кое с кем встречаюсь.
Откровенная ложь, но ложь правила миром. Я не встречался с Эди. Просто любовался ее опьяненным страстью лицом, пока вылизывал ее и дразнил пальцем ее сладкую, упругую задницу. В то же время Соня была мне больше не нужна, и я должен был отпустить ее. Наши отношения без обязательств подошли к концу. Настало время двигаться дальше.
– Ох, – она выпрямилась в кресле и так сильно вскинула брови, что они едва не исчезли под линией роста волос. – Я ее знаю?
– С чего бы? – огрызнулся я.
Ладно. Может, я отчасти был в оборонительной позиции, потому что Эди лишь недавно стала совершеннолетней, а мысль о том, чтобы стать растлителем малолетних, вызывала у меня неприятные ощущения. Я прикусил щеку, думая о том, насколько запретными были наши взаимоотношения, насколько запретными они воспринимались и выглядели со стороны. Высокий, накачанный мужчина и миниатюрная юная блондинка.
– Брось, Трент. Ты почти не выходишь из дома. И готова поспорить на все свои сбережения, что у тебя нет Тиндера. Как вы познакомились?
– На работе.
– Она из финансового отдела?
Пальцем в небо. Я склонил голову набок.
– Вроде того. Я надеюсь, это не повлияет на твое отношение к Луне?
Я старался говорить вежливо и скрыть резкость в голосе. От моих слов Соня нахмурилась и, потянувшись через захламленный стол, похлопала меня по руке.
– Ни в коем случае. Я на сто процентов предана твоей дочери и на восемьдесят процентов рада за тебя.
– На восемьдесят? – Я вскинул бровь.
– Оставшиеся двадцать процентов – ревность и огорчение, – рассмеялась она.
Я чуть ли не улыбнулся от ее слов.
После сеанса я усадил Луну в машину и какое-то время бесцельно ездил по округе. Было слишком рано возвращаться домой и готовить ее ко сну, к тому же Луне нравились небольшие пространства, откуда она могла наблюдать за всем вокруг, оставаясь невидимой. Я не знал, что в Эди пробуждало во мне такую ярость. Возможно, дело было в том, что наше знакомство началось с ее попытки обокрасть мою мать. А может, в том, что ее отец был расистом, и я думал (даже надеялся, потому что так было бы намного проще), что она тоже могла быть расисткой. Или же дело в том, что она разведывала информацию обо мне, моих тайнах и моей жизни?
Что ж, все выходило из-под контроля.
И я никак это не пресек.
Должен был, но не стал.
Ей исполнилось восемнадцать. Уже хорошо. Она была совершеннолетней.
Но в то же время это плохо. Потому как она все равно была слишком юна, чтобы понимать, что все это значило.
Если бы моя дочь встретила мужчину вдвое старше ее и решила быть с ним, я бы слетел с катушек и, не моргнув глазом, раскатал бы его, как герой «Гран Торино»[24].
К счастью для меня, у Эди не было любящего отца. У нее был Джордан Ван Дер Зи.
Луна пнула мое кресло ногой, и я, нахмурившись, посмотрел в зеркало заднего вида.
– Что такое?
Она указала пальцем на что-то за окном. Я перевел взгляд, чтобы увидеть, что она хотела.
– Кафе-мороженое? Ага, нет уж.
Еще два пинка. И еще один на дорожку.
– Никакой вредной еды, детка. Ты знаешь правила.
Мне хорошо давалась практическая сторона воспитания. Я держал дочь на питательной, хорошо сбалансированной диете, следил, чтобы она много спала и развивала интеллектуальные способности. А вот в личных вопросах я был бестолковым.
Луна замахала крошечными ручками, будто кричала, пытаясь выразить свою мысль, и до меня вдруг дошло, что она никогда раньше не пыталась так со мной общаться. Активно. Трепет иглой пронзил нутро. Возможно, со стороны это не было похоже на прорыв, но по ощущениям было важным достижением. Я неосознанно забарабанил пальцами по рулю, пытаясь подавить волнение. Улыбка, которую я старался сдержать, норовила прорваться.
– Ты голодна или просто хочешь чего-то сладкого? – спросил я, неотрывно глядя в зеркало заднего вида.
Девочка фыркнула и махнула рукой, глядя на меня, как на идиота.
– Значит, сладкого. Если бы ты была голодна, то пиналась бы, пока не сломала мне спину.
Ее улыбка была едва заметна, но все же расцвела на ее губах. Она дарила упоительное чувство.
Я хотел написать ей что-то. Что-то стоящее. Что-то, чем Соня бы гордилась.
Луна, Луна, Луна.
Мой запутанный лабиринт.
Покажи мне, где твое начало и конец.
Укажи путь к выходу.
К твоей чистой маленькой душе.
– Хочу кое-что предложить, если позволишь, – я хмыкнул и потер лицо ладонью, пытаясь скрыть улыбку.
Луна, улыбаясь, замотала головой. На этот раз я не сдержался. Рассмеялся. У моей дочери, черт побери, было чувство юмора, и это круто.
– Маленькая засранка. – Это была фигура речи. Я не спрашивал разрешения. – Рядом с нашим домом есть киоск с чуррос[25]. Еще там продают крендели с корицей. Ты ведь ни разу не пробовала чуррос?
Она вновь помотала головой.
– Что ж, надо это исправить, пока органы опеки не забрали тебя у меня за то, что лишил тебя всех удовольствий на свете. Но если сегодня поешь чуррос, то больше никакой вредной еды до конца следующей недели. В том числе в воскресенье с Эди, а я даже не знаю, что она для нас спланировала.

Ее глаза. Черт возьми, ее глаза. Они были так похожи на мои и заискрились, как светлячки в ночи. Они выглядели, как глаза любого четырехлетнего ребенка. Были полны надежды. Луна принялась бить по спинке кресла уверенными, быстрыми, нетерпеливыми пинками.
– Это реакция на чуррос или Эди?
Пинок.
– Ударь один раз, если из-за чуррос, и два, если из-за Эди.
Пинок, пинок. Я откинулся на спинку кресла, водя руками по рулю и впервые за долгие годы ощущая спокойствие.
– Да, она заедет в воскресенье, чтобы провести с нами время. Эй, а почему она называет тебя Микроб?
Я знал ответ, но хотел попробовать разговорить ее.
Вид у Луны был растерянный. Я уже давно не задавал ей вопросов, в ответ на которые ей пришлось бы говорить. Мама утверждала, что я гублю ее чрезмерной добротой, позволяя не разговаривать. Обычно я отвечал, что окружающие и так часто спрашивают ее о всякой ерунде и дразнят, незачем и мне ее мучить. Я видел: она пытается решить, как поступить. Она старалась понять, как со мной общаться. Обычно дочь игнорировала меня и шла дальше. И сейчас она впервые хотела рассказать мне. Позади кто-то просигналил. Я был настолько поглощен моментом, что пропустил зеленый свет светофора. Мне было насрать. Машина ринулась вперед и обогнала нас, как раз когда Луна раскрыла ладошки и замахала ими по кругу.
– Ты... танцевала?
Она замотала головой с недовольным видом. Затем поднесла руки к лицу и издала противный звук.
– Ты грязная? – допытывался я, делая вид, будто Эди не рассказала мне обо всем тем вечером, когда сидела с ней.
Говори, Луна. Говори. Согласен на что угодно, не только на слова. Не только на жесты. Что. Угодно. Может быть, тогда нам не будет так чертовски одиноко в огромном пентхаусе.
– Ты была грязная, когда вы познакомились? Твои руки были чем-то испачканы? Она помогла тебе их вымыть?
Девочка яростно замотала головой и нахмурила брови. Указала на свою раскрытую ладошку и зажала нос, будто кругом плохо пахло. Ее широко распахнутые глаза умоляли меня понять ее.
Скажи.
– Она плохо пахнет? Ты пахнешь? У тебя что-то было на ладони? Она дала тебе что-то плохо пахнущее?
И тут настал худший момент этой недели: Луна поставила крест на нашем разговоре. Ее плечи поникли, она вздохнула и стала смотреть в окно, скрестив ру-ки на груди. Она снова не обращала на меня внимания.
Всю оставшуюся часть поездки мы не общались, пока не приехали домой и я не спросил, хочет ли она чуррос. Луна проигнорировала меня в сотый раз за день, как, впрочем, поступала постоянно.
Ничего не изменилось.
Я с нетерпением ждал, когда же наступит воскресенье.
* * *
Эди Ван Дер Зи была, пожалуй, самым белокожим человеком из всех, кого я знал. Факт.
Я размышлял об этом, пока она сидела рядом и ворковала над псом, лижущим свои яйца. Мы устроили пикник в парке Анахайма, где был меньше всего риск встретить знакомых. Здесь же располагался Диснейленд, в который мы сводили Луну.
Она надела уши Минни Маус, которые были ей слишком велики, и ела сэндвич, который Эди сделала перед выходом из дома. Арахисовая паста, желе, а между ними кусок сыра чеддер.
– Тебе приятно смотреть на это за обедом? – проворчал я, сидя с краю столика для пикника и не притронувшись к еде.
Я был не особо голоден, и не только потому, что мисс Ван Дер Зи соорудила самый отвратительный сэндвич из всех известных человечеству. Но еще и потому, что я вел себя как ревнивый говнюк, ведь Эди удавалось вызывать у моей дочери такие реакции и выражения лица, о существовании которых я даже не подозревал.
Девчонки сидели так близко, что едва не соприкасались лбами, и не обращали на меня внимания. Эди рассказывала Луне о том, что хлебные корочки – до неприличия недооцененный продукт и что ей нравилось поджаривать их в тостере и есть, как соломку.
– Трент, ты ешь корочки? – спросила Эди, подняв голову.
Я почесал покрытый щетиной подбородок, стараясь избежать сексуального подтекста в присутствии дочери. Все время, что мы провели в Диснейленде, Эди вела себя как идеальная няня. Она вообще не обращала на меня внимания, все время держала Луну за руку и даже глазом не моргнула, когда две молодые мамаши заигрывали со мной, пока я покупал нам суши.
– Я не ем хлеб.
– Почему?
– Не люблю.
– Кто же не любит хлеб?
– Тот, кому нравится иметь шесть кубиков на прессе, – я говорил, как настоящий самовлюбленный ублюдок.
Луна перевела на Эди испуганный взгляд, и девушка опустила руку на плечо моей дочери.
– Все хорошо, Луна. Нам не нужен пресс. Жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в веселой компании арахисовой пасты, желе и сыра чеддер.
Одно дело вести себя как придурок с Эди – с посторонним человеком, но я не мог поступать так с Луной. Я наклонился и похлопал по ушам Минни Маус.
– Эй, не желаешь ли угостить своего старика? – в моем тоне слышалось извинение.
Дочь протянула мне сэндвич, и, откусив кусочек, я увидел, как на ее лице расплылась улыбка. Черт возьми, оно того стоило.
Когда мы приехали домой, на часах было уже шесть вечера. К тому времени, как Луна искупалась, поела и я прочел ей сказку, а Эди воспользовалась возможностью осторожно шмыгнуть в одну из ванных комнат и принять душ, был уже девятый час.
А потом остались мы одни. Эди, я и наши дурные мысли.
Я решил, что было бы жутковато заходить в ванную, пока она принимала душ, особенно учитывая то обстоятельство, что мои преследовательские замашки в отношении нее и так уже были на грани судебного запрета.
Скрепя сердце, я стал ждать ее на диване, фоном смотря какой-то боевик и размышляя, что за хренотень я творил.
Я знал, что она все равно преследовала меня.
Но, черт побери, не мог остановиться.
Испытывал ли я к ней чувства? Вряд ли. Но мне нравилось, когда она была рядом. Нравилось, что она вызывала у моей дочери улыбку. Нравилось чувствовать ее горяченькую попку и подтянутое тело серфингистки. Нравилось, что она отвечала на мои прикосновения, как обычно отвечают на первый поцелуй. С неконтролируемой неопытностью. Она была словно глина. Я мог делать с ней все, что хотел. А я хотел все. Все до последней самой грязной фантазии, прятавшейся в моем скрытном сознании.
Словно подтверждая мои мысли, Эди босиком зашла в гостиную. Ее длинные светлые волосы все еще были мокрыми и спутанными. Она вновь надела одежду, в которой ездила в Диснейленд: шорты бирюзового оттенка и майку цветами радуги от Rip Curl. Она выглядела как подарок, который так и ждал, когда его откроют. И я простил себя за то, что не стал предъявлять ей претензии за украденный телефон, и попытался напомнить себе, что это не имело значения. Единственный компромат на Джордана хранился у меня на флешке, а ей никогда до нее не добраться. Сейчас она лежала у меня в сейфе, подальше от ее цепких пальцев.

Эди могла добраться только до бесполезных вещей, и мы с ней просто приятно проводили время, так что ничего страшного. Мы оба честно признались в своих намерениях. Нельзя сказать, что она предавала меня.
Я развалился на диване и похлопал себя по бедру, опустив голову на гору пышных подушек.
– Иди сюда.
Она бросила на меня взгляд из-под мокрых ресниц, будто застеснявшись на краткий миг. Я задумался, было ли тому причиной то, что мы собирались сделать, или же ее мысли о том, что произойдет. Бэйн сказал, что она не была пресной, но это лишь означало: она не была пресной по его меркам. Я же другое дело. Во мне жил темный, одичавший зверь. И всякий раз, когда я выпускал его на волю (а я всегда выпускал его в постели), он раскрывался. Свобода здорово распаляла моего внутреннего дикаря, поэтому порой я слишком увлекался.
Я не мог потерять контроль с Эди. Только не с ней.
Девушка подошла и села на меня верхом, будто была стриптизершей в первый рабочий день и не знала, что делать. Было неловко, потому что мы не были парой. Между нами не было близости. Мы даже друзьями не были. Но я не стал ничего говорить, потому что даже не рассматривал близкое общение ни с кем и в особенности с ней.
Вместо этого я провел руками по ее бедрам к изгибу ягодиц, и мы оба проследили взглядом, как ее бледная кожа выглядела под моей темной кожей. Страсть не имела цвета. Но у нее было лицо, и оно смотрело на меня, лихорадочно моргая в такт с ритмом ее сердцебиения.
– Мне нравится Луна, – тихо сказала Эди, обнимая меня за шею и пытаясь пальцами ухватить за короткие волосы.
На миг мне захотелось поцеловать ее за одни только эти слова.
Но я лишь сжал ее ягодицы и резко опустил на свою эрекцию, потираясь джинсами о ткань ее шортов.
– Ты ей тоже нравишься, – ответил я.
– А вот ты мне не нравишься, – добавила она, продолжая медленно тереться о мой член.
С каких пор я стал регулярно заниматься петтингом? Мне уже несколько раз выпадала возможность трахнуть Эди, но я не мог заставить себя это сделать. Взять эту девушку, такую непохожую на привычных для меня взрослых женщин с пышными формами, и делать с ней взрослые вещи.
Мне хотелось укусить ее губу и смотреть, как на меня капает ее кровь.
Но вместо этого, черт возьми, вместо этого я сжал челюсти, чувствуя, как подпрыгивает кадык. Опустив руку на ее задницу, второй я потянулся к кофейному столику, открыл ящик с механизмом защиты от детей и достал оттуда сигарету. Зажал ее между губами и, прикрыв кончик ладонью, поджег.
– Ты мне тоже не нравишься, – небрежно ответил я, захлопнул крышку зажигалки Zippo и положил ее обратно на стальной столик.
– Но мне нравится, какие чувства ты во мне вызываешь.
Она терлась об меня через одежду. Болезненное желание обладать ею нарастало мучительно медленно, напоминая мне, почему секс в подростковом возрасте был гораздо задорнее, чем в тридцать. Член дернулся от нетерпения.
– Ты заставляешь меня чувствовать себя дикой. Бесстрашной. Будто я кто-то. Кто-то сильный. – Ее горячие, мягкие губы прошлись вдоль моей шеи.
Я выдохнул вверх струйку дыма и, наклонившись, коснулся губами ее горла.
– Чем тебя так привлекает власть? – Я провел ладонью по ее руке, теребя край майки.
Я хотел ее снять. Возбужденные соски выступали через ткань, так и моля, чтобы их облизывали, сосали и кусали. У нее были маленькие, даже чертовски крошечные сиськи, и от мысли о том, как я сжимаю их в своих больших ладонях, у меня напряглись яйца, потому что мне точно будет мало, я всегда буду жаждать ее еще больше.
– Дело не столько во власти, сколько в силе. Почему же мне не желать быть сильной? Разве не к этому все стремятся?
Эди наклонила голову и зажала сигарету между пальцами, чтобы затянуться. Я позволил ей. Позволил восемнадцатилетней девчонке курить, сидеть у меня на коленях и тереться об меня мокрой промежностью через джинсы. Я уже целую вечность не удостаивал женщин вниманием и никогда не занимался ничем противозаконным с цыпочкой, которая пребывала на грани между недавним совершеннолетием и состоянием а-ля «чертовски горяча и стою того, чтобы ты себя возненавидел».
Но Эди не была цыпочкой.
Она была моей погибелью.
Девушка выдохнула струйку дыма прямо мне в лицо, и я воспользовался возможностью забрать сигарету из ее руки и отложить ее в пепельницу. Сорвав с Эди майку, я бросил ее на пол и впервые насладился видом ее голой груди. Ее соски были как две розовые монеты. Эди задрожала от удовольствия, когда я обхватил одну из них ладонью и смял округлую плоть пальцами, глядя на нее, как голодная собака.
– Если хочешь быть сильной, будь ей, – прошептал я.
– Тебе легко говорить.
Она подставила грудь к моему лицу, напрочь лишившись самообладания. Придерживая ее спину рукой и водя пальцами по ребрам в легчайшем прикосновении, я взял ее сосок в рот и с жадностью его засосал. А когда слегка прикусил, то почувствовал, что она стала отодвигать грудь подальше, но начала сильнее тереться о мой член. Почувствовав, что вокруг соска побежали мурашки, я остановился и пососал его, чтобы унять боль, и Эди застонала громче.
Вот так, детка. Боль и удовольствие. Играют заодно, но не дружно.
– Ага, я везучий засранец, – фыркнул я, проведя большим пальцем по раскрасневшемуся соску. – Ходил в старшую школу с самыми богатыми детьми в штате, а у самого не было денег даже на футбольное снаряжение. После учебы работал на двух чертовых работах, чтобы купить все необходимое на следующий учебный год. Был плейбоем, хорошим партнером для секса без обязательств, с которым никто в городе не вступал в серьезные отношения, потому что я был бедным и наполовину черным. А еще потому, что я был стереотипным парнем, с которым хотят водить дружбу, но не заводить семью. Ты права. Невзгоды мне неведомы.
Я шлепнул ее по груди, не слишком сильно, но и не нежно. Эди вздрогнула и, схватив меня за голову, притянула к себе. Мы таяли друг в друге, и было чертовски опасно заниматься всем этим в гостиной, куда легко могла зайти Луна. Я сделал последнюю затяжку и, потушив сигарету, убрал ее вместе с зажигалкой в карман, чтобы скрыть все следы ее присутствия. Затем подхватил Эди под попу и понес ее в свою комнату, не отрывая губ и зубов от второго соска. Целуя, лаская, облизывая и заставляя ее кожу покрываться румянцем. Я не стал ее кусать. По крайней мере, когда она этого ожидала. Неожиданный шлепок или укус – половина веселья. Она научится. Я ее научу.
Член был настолько возбужден, что мне казалось, я кончу прямо в штаны, как клятый подросток.
– Моя, – проговорил я, ведя губами по ее ребрам от груди до самой шеи.
Ее кожа была мягкой и загорелой, всюду припеченной солнцем. Я пинком открыл дверь спальни и опустил ее на огромную двуспальную кровать с основанием из темного дуба. Ее ноги с готовностью распахнулись передо мной, но только не ее сердце. Возможно, именно потому эта девчонка заводила меня до предела и заставляла забыть обо всех остальных.

– Каждый сантиметр твоего тела – мой. Твое дыхание принадлежит мне. – Я сдавил ей горло, забираясь верхом и исследуя языком местечко меж ее грудей прямо над ребрами. Губы стрелой метнулись к ее пупку. – Твой разум принадлежит мне.
Я потянул ее за волосы и даже не оторвал взгляда от ее плоского живота, когда услышал стон. Она обеими руками направляла мою голову ниже. Ее самообладание разлетелось на осколки, как ворох пуговиц с разорванной рубашки.
– Твое тело определенно принадлежит мне, – я засунул руку ей в трусики и с силой сжал киску. – Признай, Эди. Ты стремительно тонешь во мне. Ты уже вся мокрая. – Я протянул последнее слово, вводя в нее два пальца и управляя ее возбуждением. Она была напрочь мокрая, и я непременно трахну ее сегодня, даже если это означает, что я попаду к Богу в черный список. – Ты моя, и тебе это претит. Ты моя, а я не волна, которую ты можешь оседлать. Я чертов океан. И каждый день, когда ты выкидываешь номера, воруя мой айпад, старый телефон или чертов хлам из моего бардачка, ты тонешь все сильнее. Скажи мне, Ван Дер Зи, из-за меня тебе тяжело дышать?
Мой рот был возле ее трусиков. Шорты уже валялись на полу. Я поднял на нее взгляд, и с виду показалось, будто она была готова расплакаться. Как же это было бы прекрасно! Слезы, стекающие по ее совершенному фарфоровому личику. Сломанная кукла. Моя сломанная кукла.
– Да, – она сделала резкий вдох, глядя, как я спускаю ее нижнее белье по бедрам.
Сердце сбилось с ритма, когда я впервые увидел ее обнаженной. Не в компрометирующей позе возле принтера и не на заднем сиденье чужой машины с оставшейся на теле майкой, а совершенно голой. Я все еще был полностью одет, но по какой-то причине чувствовал себя не менее обнаженным. Мне было не по себе, но не настолько, чтобы прекращать.
– Я не могу дышать, когда думаю о том, что хочу сделать с тобой, но дышу слишком часто, когда думаю о том, что я хочу, чтобы сделал со мной ты, – призналась Эди.
– Расскажи мне, – прошептал я, уткнувшись в изгиб между ее бедром и киской, наблюдая, как все ее тело дрожит подо мной, хотя я еще даже не прикоснулся к ней. – Что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал?
– Все, – ответила она еле слышно. – Я хочу, чтобы ты сделал со мной все.
Я провел языком по внутренней стороне ее бедра, вдоль киски, внутри и снаружи, слизывая каждую каплю ее страсти, а потом приподнялся и, дотянувшись до тумбочки, достал презерватив. Эди спешно стянула с меня рубашку, пока я снимал джинсы, держа резинку в зубах.
– Один момент, Эди. Все, что мы делаем, мы заберем с собой в могилу.
– В могилу, – повторила она. – Отец лишит меня всего, что мне дорого, если узнает.
«И меня тоже», – с горечью подумал я. Разница лишь в том, что я буду бороться с этой сволочью до конца. Она не могла этого сделать. Или не стала бы. Что одно и то же.
Я развернул презерватив, чувствуя знакомое одобрительное подрагивание члена. Встал на колени между ее ног и стал ласкать ее пальцами, поглаживая и похлопывая покрытый резинкой член. Девушка застонала, наблюдая за мной.
– Мне понравилось, когда ты с силой прикусил мой сосок, – сказала она.
Я не ответил, вынимая из нее пальцы и покрывая ее киску следами ее возбуждения.
– Из-за тебя я схожу с ума от желания, – захныкала она, когда я в первый раз ударил ее по киске. Ее тело содрогнулось и замерло, и она издала громкий вскрик, который я заглушил, засунув ей в рот мокрые пальцы.
– Ш-ш-ш, – протянул я. – Ты сказала, что тебе понравилось. Покажи мне, как сильно.
Она начисто облизала мои пальцы, и, обхватив ладонью ее затылок, я притянул ее ближе, а затем без предупреждения вошел в нее. Точно такая же, как и все женщины, с которыми я спал. Точно такая же, убеждал себя я. Точно такая же, черт возьми.
Такая чертовски влажная.
Я сделал один, второй, третий толчок, даже не задумываясь и не спрашивая у нее об ощущениях, как поступал с любой другой женщиной.
Но черта с два она была похожа на любую другую женщину.
Эди двигалась подо мной, сперва медленно, но потом стала нагонять мой темп. Она издавала стон каждый раз, когда я входил в нее, царапала мне спину, когда я закинул ее ногу себе на плечо и вошел глубже. Она была маленькой и узкой, но улыбка на ее лице подсказывала, что она наслаждалась этой пыткой не меньше меня.
Каждый раз, когда я ощущал этот импульс в груди, я двигался сильнее, быстрее, яростнее, пытаясь прогнать чувство, которое сопровождало покалывание в яйцах и напряжение в мышцах. Она в ответ царапала меня сильнее, до крови, и кричала мое имя в подушку, которую прижимала к лицу.
Я трахал ее.
Но она тоже меня трахала.
– Я близко, я близко, я близко, – повторяла она, и это стало для меня сигналом к тому, чтобы перевернуть ее, войти в нее сзади и прижать головой к подушке.
– Я хочу сделать тебе больно, – сказал я, потому что всегда так говорил и всегда испытывал такое желание.
Но сейчас я его не испытывал. Я действовал на автопилоте. Как люди, которые порой утверждают, что голодны ровно в полдень, лишь бы свалить из офиса на обеденный перерыв.
– Так сделай, – простонала она в подушку, полностью мне поддавшись, и, черт возьми, кончила, сжимая мой член и сотрясаясь, словно в припадке. – Сделай мне больно, Трент. Мне нравится чувствовать твой гнев на коже.
Я сжал ее длинные волосы в кулак и с силой потянул, вынуждая встать на четвереньки и прогнуть спину. На ее белой округлой заднице были отчетливо видны полоски от загара. Я отвесил шлепок. Сперва осторожно, чтобы прочувствовать, но когда она застонала и крепко сжала мышцы, отчего стало почти невозможно двигаться в ней, я ударил сильнее.
Но я не испытывал этого чувства. Потребности причинить ей боль.
– Сильнее, – простонала она.
Я ударил сильнее, и в воздухе раздался громкий шлепок. На ее правой ягодице проступила красная отметина. Мне это нравилось. И мне претило, что нравилось. Что со мной не так, черт возьми?
– Сильнее, – взвизгнула она.
Я подчинился, испытывая отвращение оттого, что мой член набух и был готов взорваться от болезненных звуков, которые она издавала. Она приводила меня в замешательство. Я никогда не чувствовал вины из-за своих желаний. А теперь чувствовал.
– Сильнее.
– Нет.
– Трент.
– Нет.
– Мне это нужно.
– С тебя на сегодня хватит, Эди. Я весь в твоих соках. Могу вылизать тебя, если хочешь кончить еще раз.
Я торговался с ней во время секса? Такое случилось в первый раз. И в последний. Эта цыпочка не будет командовать, как бы сильно мне ни хотелось, чтобы ее тугая розовая киска доводила мой член до оргазмов.
– Если ты не станешь, это сделает Бэйн.

Я услышал улыбку в ее голосе, хотя не мог видеть ее лица. К черту. Сама напросилась.
Хлясь!
Мы одновременно кончили с неистовой силой. Она сильнее сжала мой член, и, сделав несколько хаотичных, судорожных толчков, я дошел до разрядки. Клянусь, я кончил так сильно, что мог бы до краев заполнить презерватив. Черт, было хорошо.
Я сразу же вышел, слез с нее и побрел в ванную, чтобы выбросить резинку. Не стал оборачиваться, пока смывал с члена сперму и смотрел, как он устало сжимается над раковиной. Я встал к ней спиной, понимая, что стоит ей увидеть выражение моего лица, как она блеснет победоносной улыбкой.
Я взял на заметку никогда не доставать флешку из сейфа. Эди стала всерьез походить на зависимость. Еще пара таких перепихов, и сомневаюсь, что я со своей долбанутостью добровольно отдам ее кому-то другому.