Глава 19 Эди
Мне было шесть лет, когда я впервые поняла, что с моим отцом явно что-то не так. Задолго до истории с Тео. Выдался редкий осенний вечер, когда Джордан вернулся домой к ужину, который мама «готовила» на кухне. Так она называла распитие бутылки вина за созерцанием кружащейся в микроволновке тарелки, которая разогревала наш обед.
Все вокруг казалось мрачным, неправильным и опасным. Мне было страшно нарушать заведенный распорядок, но мысль о том, чтобы жить с человеком, которого я едва знала и которого боялась попросить уложить меня в кровать, была еще страшнее. Потому я послушно села рядом с ним на диван, пока он отрешенно смотрел передачу о финансах по CNN и проверял почту. На экране появилась реклама, презентующая некоммерческую организацию для помощи брошенным и подвергшимся жестокому обращению животным. В ролике показывали грустные мордочки щенков и изуродованных котят, смотрящих в камеру и молящих о помощи. Одна из собак лежала в луже грязи. Кожа да кости, покрытая блохами. У нее не было обоих глаз, и, по всей видимости, зубов тоже не осталось. Я в ужасе вскрикнула, сжимая дорогую ткань обивки маленькими пальчиками.
– Прекрати, Эди. Это замша. Очень нежная ткань. – Он ударил меня по запястью, но не сильно. Он никогда не бил с силой. Я тотчас отпустила ее и, сгорбившись, повернулась к нему.
– Мы можем сделать пожертвование?
– Я делаю достаточно пожертвований на работе.
– Правда? Приютам? – Я пришла в оживление, отчаянно цепляясь за его положительное качество.
Формирование положительного образа знакомых нам людей – психологический механизм, который, как я позже узнала, может выйти боком. Потому что мне очень хотелось верить в то, что мой отец – хороший человек и с мамой все в порядке. В моем воображении он был заботливым и щедрым, а не расчетливым и безразличным. Отец бросил на меня беглый взгляд, разделив все свое внимание между экраном телевизора и толстой кипой писем.
– Нет, я жертвую деньги тем в нашем сообществе, кто нуждается в моей помощи.
– Реклама вызывает у меня странные эмоции, пап. Странные... печальные, – призналась я, отвернувшись от экрана, на котором ведущий рассказывал об ужасных событиях, которые пережили эти животные.
В те времена я все еще называла его папой.
– Такова жизнь, Эди.
– Я не могу смотреть, – я замотала головой и подтянула колени к груди, пытаясь держать себя в руках. – Слишком грустно.
– Жизнь вообще грустная штука, так что лучше привыкай.
Тогда мне было очень мало известно о мире, и, наверное, по этой причине я не расставалась со своим оптимизмом. Но я точно знала, что мне тогда стало неуютно рядом с ним. Потому что впервые на моей памяти на его тонких, жестких губах появилась ухмылка, и он продолжил перебирать письма.
Я подумала тогда: «Почему здесь, почему в этот момент, почему он так счастлив?»
На следующий день он забрал меня из школы. Я, мягко говоря, была в шоке. Обычно меня всюду возил водитель. Из школы, на вечерние занятия и на детские праздники. Ни разу меня не забирали родители. Садясь на заднее сиденье машины Джордана, я была польщена, взволнована и старалась вести себя безукоризненно. Когда он поехал в противоположном от дома направлении, я задумалась, куда же мы едем, но не хотела показаться подозрительной или неблагодарной. И только когда я увидела леса и озеро Сант-Анджело, которое было за границей города, я открыла рот:
– Куда мы едем?
Он лишь хищно улыбнулся мне в зеркало заднего вида, включил поворотник и резко свернул направо. И позже я поняла зачем. Мы приехали в приют для животных. Я еле волочила ноги и, проходя через поржавевшие ворота, ведущие к собачьим конурам, я чувствовала, будто отдаю свою душу тому, кому не доверяю.
– Порой, Эди, нужно смотреть жестокости в глаза и ничего не делать. Чтобы добиться успеха в жизни, нужно действовать, руководствуясь логикой и разумом, а не чувствами. Итак, ты же знаешь, что у тебя аллергия на собак и кошек?
Я помню, как кивнула, хотя голова была в тумане от тревоги. Я не могла завести собаку или кошку, это факт, но я никогда и не просила питомца. Я лишь хотела пожертвовать немного денег той некоммерческой организации из телевизора. Они очень нуждались в деньгах, а у нас их было много. Мои уши наполнил пронзительный исступленный лай, и мне захотелось развернуться и убежать. Я не сделала этого только потому, что знала: он не побежит за мной. Он, и глазом не моргнув, даст мне заблудиться в лесу.
– Значит, ты знаешь, что мы не можем забрать ни одного из этих животных. А теперь я хочу, чтобы ты посмотрела им в глаза и ушла, оставив их. Ты можешь это сделать ради меня, Эди? – Джордан присел, улыбаясь, чтобы быть на уровне моих глаз.
Позади него стояла волонтерка в зеленой футболке с названием приюта и улыбалась диковатой, излишне широкой улыбкой.
Нет.
– Д-да.
Мы почти полтора часа ходили мимо клеток и смотрели на умоляющих, страдающих собак и кошек. Мне пришлось смотреть каждому животному в глаза, а потом переходить к следующему вольеру. Волонтерке, которая сопровождала нас весь маршрут, показалось странным, что отец не уточнил, кого именно он ищет на роль питомца. Ей было неведомо то, что мне в тот день стало предельно ясно: он не собирался никого брать, но, в самом деле, хотел иметь питомца. Он хотел сделать из меня свою послушную, вышколенную марионетку.
И сейчас меня больше всего мучило то, что в какой-то мере ему это удалось. Тот день сломил меня, и с тех пор отец каждый день делал трещину в моем сердце чуть больше.
Мне не разрешалось давать деньги или еду бездомным на улице.
Не поощряй их, Эди. Жизнь – это выбор. И они явно сделали неверный.
Мне не разрешалось разговаривать с незнакомцами, даже заводить непринужденную беседу с внушающими доверие взрослыми.
Ван Дер Зи не любят болтовню. У нас для этого слишком много дел.
От меня ждали, что я буду вести себя, как безупречная ледяная принцесса. Поначалу я бунтовала. А потом появилсяТео, и отец стал не просто кормильцем. Он стал господином, который за невидимые ниточки дергал свою марионетку. Меня.
Спустя двенадцать лет с тех пор, как Джордан показал мне жестокость, нарушив привычный ход моей жизни, он сделал это снова.
* * *
Я была дома и вскрывала упаковки с вариантами париков для мамы, которые заказала в еврейском православном магазине в Бруклине, когда он вошел в мою комнату. Джордан не утруждался постучать, а я не стала обременять себя вопросом, почему он дома. Он никогда не бывал дома и уж точно ни разу не заходил ко мне в комнату, но я ходила вокруг него на цыпочках. Казалось, что за последние недели его манерное, эгоистичное поведение стало только хуже.
– Я могу чем-то помочь? – спросила я, раскладывая на кровати светлые парики из человеческих волос, расчесывая их и пытаясь решить, какой из них больше всего понравится маме.
Джордан облокотился плечом о дверной косяк, глядя на меня с презрением. Я задумалась, мог ли он почувствовать, что я стала другой. Потому что, переспав с Трентом Рексротом, я определенно изменилась сильнее, чем выдавало мое тело. Потрескавшиеся, болезненные, красные соски, розовые следы на заднице и бедрах были лишь внешними декорациями. Но когда он кончил в меня, то оставил мне кое-что. Часть своей силы.
– Присядь, Эди.
– Назови мне хотя бы одну вескую причину, – ляпнула я, взяв в руки парик и водя по нему расческой из бамбука.
Я была не в настроении слушать нотации, а если речь шла о флешке, то он должен был дать мне больше времени. Трент не просто сидел у меня на хвосте. Он уже намотал его на мизинец.
– Я твой отец, и ты не посмеешь мне перечить, если хочешь жить мирной, спокойной жизнью. А теперь садись.
Он прошел в комнату, источая пренебрежение взглядом своих жестоких голубых глаз. Я неторопливо присела на край кровати и встретилась с ним взглядом. Мое молчание говорило красноречивее всяких слов. Я надеялась, что он мог расслышать каждое слово, которое оно излучало.
– Эди, боюсь, что в скором времени в этом доме наступят перемены, и моя обязанность первым делом сообщить об этом тебе, поскольку ты взрослый человек, несущий ответственность за себя и свою мать.
Не обращая внимания на подколку в адрес моей матери (он и сам едва ли был почтенным кандидатом на роль родителя года Тодос-Сантоса), я скрестила руки на груди в ожидании продолжения.
– Я ухожу, – просто заявил он, будто его слова не ударили меня по лицу, словно пощечина. Будто бы перед моими глазами не заплясали черные точки.
– Почему? – спросила я.
Меня не волновал его уход. Даже наоборот: на ум пришло выражение «скатертью дорога». Я ненавидела его. Но не мама. Она зависела от отца, а я устала собирать за ним осколки, на которые он ее разбивал, и пытаться снова сложить их вместе.
Меня убивало не то, что мне приходилось прибирать за ним. А острые края, которые впивались в мою кожу, когда я их поднимала. Потому что каждый раз, когда он вдребезги разбивал маму, мы обе истекали кровью.
– Давай признаем. Твоя мать больна уже довольно давно и отказывается обращаться за помощью, в которой явно нуждается. Не всем можно помочь. Я не могу взвалить себе на шею ее проблемы, раз она сама не прилагает больше усилий, и, к несчастью, не могу сидеть и ждать, когда это случится.
Она больна по твоей вине. И не хочет ложиться в клинику, так как боится, что ты сбежишь к другой. Что ты, скорее всего, и сделаешь. Слова крутились в голове и норовили пробраться к языку, но я прикусила верхнюю губу. Именно он говорил, что Ван Дер Зи всегда должны быть расчетливы и хитры. Я бросила парик на кровать рядом с собой и со вздохом посмотрела в потолок.
– Разве это не навредит твоим политическим чаяниям? – Я потерла лицо ладонями.
– Навредило бы, – он пожал плечами и, пройдя дальше в комнату, закрыл за собой дверь, чтобы мама не услышала, хотя в последние дни она нечасто выходила из своей спальни. – Но я не стану баллотироваться на пост мэра. Вчера я был в здании городского совета и отозвал свою кандидатуру. Кампания прекращена.
Я часто заморгала, выдавая свое удивление. Выпрямилась на кровати и сжала ладонью разболевшуюся голову. Все болело. Буквально все. Бедра, задница и все внутри все еще ныло после ночи с Трентом Рексротом. Голова кружилась от недавнего признания отца, а сердце тонуло в печали и жалости к самой себе при мысли о том, что все это значило для меня.
Джордан Ван Дер Зи тщательно строил свои планы. Он знал, где хочет оказаться через пять лет, и тихо, решительно работал в этом направлении. Поэтому такая новость, мягко говоря, вывела меня из душевного равновесия.
Качая головой, он потянулся за одним из париков и с хмурым видом потрогал человеческие волосы.
– Я сосредоточусь на том, чтобы расширить «Чемпионс Бизнес Холдингс», вышвырну Рексрота из совета директоров и буду спокойно жить своей жизнью, – сообщил он и отдернул руку, будто обжегшись. – И я не останусь с твоей матерью. Тебе нужно сосредоточиться на своем будущем. Мой тебе совет, Эди: поступи в хороший колледж подальше отсюда и добейся чего-нибудь в жизни. Бросай курить. Прекрати водиться с неудачниками и перестань уделять матери столько внимания, потому что она явно его тебе не уделяет.
А ты уделяешь? Ты уделяешь мне внимание? Но опять же, мне было что терять. Слова Трента слабым эхом звучали в голове. Если хочешь быть сильной, будь ей.
– Ты не можешь так поступить сейчас. Сначала ей должно стать лучше, – я замотала головой.
Джордан посмотрел на потолок и коснулся пальцем золотой люстры, улыбаясь самому себе от воспоминаний о том, кем я должна была стать.
– Ей никогда не станет лучше. Я сделаю это, и очень скоро.
– Мне нужно больше времени, – возразила я, вне себя от злости.
– Я ничего тебе не должен.
– Когда ты ей скажешь?
Я встала нос к носу с ним. Он был похож на бесчувственного белого человека, который отправился в деревню Покахонтас. Разрушителя. Напоминал персонажа из «Гарри Поттера», который мог высасывать душу.
– На этой неделе. Может, на следующей. Когда подходящее время для таких новостей?
– Учитывая, что ты поклялся любить ее всегда в болезни и здравии, то никогда. Ты нужен ей, – отчеканила я, прищурившись.
– Это не обсуждается, – он указал на лежащие на моей кровати парики. – Это нездоровое и непродуктивное занятие для человека твоего возраста. Лучше бы сосредоточилась на учебе и своем будущем.
– Забота о семье – вот мое будущее, – ответила я, вздернув подбородок. – Мое будущее – каждое утро заниматься серфингом.
Отец тусклым взглядом оглядел коралловые стены моей комнаты, будто они воплощали все надежды и мечты, которые я разрушила за последние годы тем, что просто была собой. Тем, что выбирала ботинки Doc Martens, вместо туфель Louboutin. Выбирала пляж, а не игру в шахматы. Выбирала парней вроде Бэйна, а не симпатичных мальчиков из Старшей школы Всех Святых.
– Дело твое, – пожал плечами он.
Зубы стучат, кулаки крепко сжаты, глаза источают ненависть.
– Что насчет него?
– Теодора?
Нет. Папы Римского.
– Да.
– Наша договоренность в силе. Он будет рядом с тобой, пока ты снабжаешь меня нужной информацией о Рексроте. Теперь, когда мои планы изменились, мне критически важно оставаться у руля в «Чемпионс Бизнес Холдингс», – сухо сообщил он, проводя рукой по туалетному столику, которым я никогда не пользовалась. Его ладонь вся была покрыта пылью.
– А если у меня не получится? – Я надеялась, что он не заметил, как я громко сглотнула.
– Получится. Неудача будет означать, что Теодор отправится в учреждение на Восточном побережье. Я знаю одно отличное место неподалеку от нью-йоркского филиала «Чемпионс Бизнес Холдингс».
– Информацию о Тренте сложно найти. Он не глупый человек, – запинаясь, проговорила я и топнула ногой. Меня бесило, что я топнула. Я была не такой девчонкой. Я была не просто какой-то там девчонкой.
– Он умен, но я верю, что ты умнее. Ты же моя дочь, в конце концов.
Блевать тянет. Как я могла ответить на его слова, не выдав отвращения? Я сменила тему:
– У тебя есть кто-то еще? Ты бросаешь маму ради любовницы?
Слова отдавали грязью во рту. Мне хотелось принять душ и спрятаться под одеялами, но больше всего мне хотелось не чувствовать себя такой невероятно уставшей от сражения в холодной войне, которая никогда не стихала. Именно так мама начала бурный роман с рецептурными лекарствами и депрессией.
Не вылезая из постели.
Изо дня в день.
Джордан бесстрастно оглядел меня. Затем шагнул назад, давая понять, что разговор окончен, и вытер пыльную ладонь о мою черную толстовку, висящую на спинке стула.
– Не ребячься, Эди.
– За эти годы я видела немало твоих любовниц. Интересно, кому из них удалось сделать то, что не смогли другие. Трейси? Холли? Может, Каденс? – Я надулась, прекрасно понимая, что теряла контроль, но перестала об этом волноваться.
Я была мстительна и полна багряного гнева. Разрушительный огненный шар. Я изголодалась по силе, которой он меня лишал каждый раз, когда оказывался рядом.
Отец покачал головой.
– Чокнутая, как мать.
Я шагнула к нему, наблюдая, как его лицо исказилось в замешательстве. Я никогда раньше не вторгалась в его личное пространство. Но теперь мой нос оказался в опасной близости к его носу, и я видела все, что плескалось в его голубых глазах. Я видела саму себя в его чертах, в плотно стиснутой челюсти, в небольшом изгибе на носу, в поверхности кожи – моя была разбавлена загаром, веснушками и молодостью, а его все такая же упрямо белая. И впервые я осознала, что, возможно, была похожей на него. Порождением чего-то ужасного, что произведет на свет нечто еще более жуткое.
– Мне плевать, если ты уходишь от нее к другой. Я знаю, что не могу уговорить тебя остаться, но даже если бы могла, то отчасти я убеждена, что она пребывает в таком состоянии из-за тебя. Но вот что я тебе скажу: если решишь прилюдно демонстрировать в городе свою новую игрушку и унижать мою мать, это повлечет за собой последствия. А что касается Тео – не Теодора, а Тео, и Трента Рексрота, то мне осточертело бездумно подчиняться каждому твоему сумасшедшему приказу. Я достану тебе клятую флешку, дорогой папочка, но взамен ты подпишешь все официальные документы, что я сложила в ящик бесполезного туалетного столика, который ты купил, когда мне было двенадцать лет, и освободишь нас с Тео. Соглашайся сейчас же, Джордан, или сделки не будет. И прошу, пока ты не дал ответ, не стоит недооценивать сломленного человека. Мы непредсказуемы, ведь чего стоит еще одна брешь, если ты и так уже сломлен?
Слова вырвались из меня подобно урагану, и, закончив, я тяжело дышала. Чувство, что я предаю Луну и Трента, пронзило меня до нутра. Мне было тошно, потому что я знала, как это скажется на Камиле, но все становилось слишком запутано. Мне нужно было сбежать с Тео и исчезнуть. Южная Калифорния была не единственным в мире местом с хорошими пляжами. Мы могли бы жить где-то еще. Построить жизнь. Могли бы сидеть на крыльце, каких я никогда в жизни не видела, и наблюдать рассвет, смеясь и поедая фисташковое мороженое. Создавая приятные воспоминания и закупоривая их в своих мыслях. Мы могли.
– Эди, – произнес отец.
Я посмотрела прямо на него, затем отвела взгляд. Он знал, что я говорила всерьез. К тому же что-то подсказывало мне: для него со мной было покончено. Со мной, с мамой, с Тео. Заполучить флешку и вычеркнуть меня из своей жизни для него означало одним выстрелом убить двух зайцев. Конечно, он согласится.
– Достань мне флешку, – он наклонился ближе и прижался щекой к моей щеке, – и ты получишь будущее с Теодором.
– А ты держи своих любовниц в тени, где и подобает прятать грехи, – напомнила ему я.
На этот раз я взяла его за запястье. Я не могла обхватить пальцами его холодную, словно чешуя мертвой змеи, кожу, но теперь я задела его за живое. Было видно по его напряженной челюсти.
– Истинная Ван Дер Зи, – пробормотал он и оттолкнул меня, как бродячую кошку в проливной дождь.
В этот момент я была девчонкой, которая, не моргая, смотрела на умирающего пса.
В этот миг я была безжалостна.
В этот миг я была Ван Дер Зи, которой и не думала стать.
Я ненавидела этого человека. Но этот человек ненавидел Джордана гораздо сильнее, чем боялся его.
* * *
Живот заурчал в восемнадцатый раз за это утро, да так громко, что звук можно было расслышать за шумом тихоокеанских волн.
– Боже, Гиджет, ну что за хрень? Съешь чертов энергетический батончик.
Бэйн порылся в сумке и с хмурым видом бросил мне протеиновый батончик. Мрачное выражение его лица ни на миг не оттаяло, когда я подошла к нему, засунула батончик обратно ему в рюкзак, а затем, обув шлепанцы, водрузила доску на голову и понесла ее дальше к набережной. Я отказалась есть не ему назло. Я просто не могла есть. Тошнота изводила желудок, заставляя кислоту кружить на языке. Мне было дурно с того момента, как я сказала отцу, что достану для него ту флешку, хрен знает с каким содержимым. И мне было дурно не только физически, но и душевно. Я не понимала наверняка, какие чувства испытывала к Тренту, но была уверена, что никто на свете не заслуживал того, что я намеревалась ему устроить.
Бэйн поднял с песка свой радиоприемник, из динамиков которого гремела «Pacific Coast Highway» от Kavinsky. Он забрал у меня доску и, взяв ее под мышку, понес вместе со своей на набережную. Я шла за ним на ослабших ногах, все еще чувствуя в горле горький вкус желчи. Когда мы вышли на пешеходную дорожку, он поздоровался с бездомными, которые жили в самодельных картонных домиках на травянистых холмах возле магазинов. Он знал всех на этом пляже. Каждого несостоявшегося музыканта, который совал людям в руки свои компакт-диски, каждого продавца в каждом магазинчике с дурью, велосипедами и снаряжением для серфинга. Когда мы подошли к моей машине, Бэйн так и стоял босиком и без рубашки. Один весьма не тайный благотворитель оплатил мой счет в мастерской, и мне наконец-то отдали мою «Ауди» с новым цилиндром и всем прочим. Бэйн развернулся кругом и, прижавшись спиной к пассажирской двери, скрестил руки на груди, как разозленный дракон. Он окинул меня апатичным, полным равнодушия взглядом своих нефритово-зеленых глаз, склонив голову набок, будто я была странным мистическим существом, которое он не мог понять.
– Заезжай познакомиться с моей мамой, – сказал он внезапно.
Из моего больного горла вырвался смех. Но он выражал вовсе не радость, а разбавленное тревогой смущение. Я потерла ладони друг о друга, чтобы согреться после воды, и прижала их к щекам, чтобы Бэйн не заметил заливший мое лицо румянец.
– Ой, я и не знала, что у нас все стало серьезно. И это после того, как ты отказался пойти со мной на выпускной, когда мы встречались по-настоящему.
Он закатил глаза, а потом посмотрел на меня со всей серьезностью.
– Выпускной – отстой, и мы никогда не встречались по-настоящему. Мы трахались только друг с другом, пока твои проблемы с отцом не заиграли в полную силу. Так или иначе, я считаю, что моя мать могла бы тебе помочь.
– С чем? – Я едва ли не фыркнула.
Мне уже было не помочь. Я была близка к тому, чтобы использовать двух людей, чтобы спасти единственного, которого любила.
– С ситуацией в твоей семье.
Бэйн не знал всего, но ему было известно достаточно. Было заманчиво прибегнуть к помощи человека со стороны, но я еще ни разу не встречалась с его матерью. И хотя я знала, что она была профи во всех вопросах, касающихся взаимоотношений, я не доверяла взрослым. Настоящим взрослым. Тем, кто управлял миром, в котором я жила.
– Спасибо за предложение, но у меня все под контролем.
Я подошла к водительской двери и, распахнув ее, скользнула в свою «Ауди». В салоне все еще ощущался запах Вишеса – ее прежнего владельца, и он напомнил мне о Тренте. О его стати и пугающе хмуром взгляде. Бэйн подошел к окну с моей стороны и с ухмылкой похлопал по крыше машины.
– Поэтому ты забыла пристегнуть доску к крыше? Слушай, хотя бы подумай об этом, Гиджет. Можешь со мной не соглашаться, но я сомневаюсь, что у тебя все под контролем. А если тебе понадобится рука помощи, ты знаешь, что моя подходит не только для интимных ласк.
– Отвратительно, но спасибо.
Я пристегнула доску и уехала, даже не утруждаясь заезжать домой, чтобы принять душ и переодеться. Нужно было подумать о том, что делать с мамой. Составить план действий для кражи флешки. Но самое главное, мне нужно было перестать думать о Тренте, будто он мне не враг.