Глава 4. Пакс
– Это твоя машина? – спрашивает Томас, останавливаясь в нескольких футах от Афродиты.
– М-м-м, – бормочу я, открывая багажник, чтобы бросить туда свою спортивную сумку.
Я даже не утруждаю себя попытками скрыть свое раздражение. Во-первых, он появляется на моем первом занятии в качестве моего профессора. Затем он появляется на моей тренировке по регби с одной из подружек моего товарища по команде. И по выражению ее лица, как у оленя в свете фар, было чертовски ясно, что она точно знала, кто я такой. По крайней мере, в плане моей связи с Томасом.
На самом деле я должен был догадаться. Я знал, что Каллен Айрс встречается с профессором. Естественно, она дружила с тем, кого я только что трахнул. Но у нас не будет никаких двойных свиданий. Никто в команде даже не знает, что я гей – ну, очевидно, кроме Каллена – я уверен.
Поэтому, когда я захлопываю багажник и звук эхом разносится по темной парковке, Томас понимает, о чем идет речь.
– Послушай, Пакс...
– Просто залезай, – бормочу я.
Я быстро осматриваю парковку, чтобы убедиться, что никто больше не видит, как я катаю парня на своей машине. Я знаю, что у меня паранойя. Кто бы мог подумать, что мы трахаемся, просто потому, что я подвожу его до мастерской? Но когда у тебя есть секрет, что-то интимное о тебе самом, легко почувствовать, что они уже знают. Как будто каждый твой маленький выбор – это светящаяся неоновая вывеска, которая ненароком выдает тебя.
Томас не скрывает своей сексуальности. Его развязность так и кричит, что он уверенный в себе мужчина-гей. Вчера я не был так уверен, поэтому мне пришлось рискнуть, не зная, к чему это приведет.
И, черт возьми, он хорошо выглядит. Особенно на пассажирском сиденье моей машины. На фоне выцветшей темно-коричневой кожи он выглядит как чертово блюдо, которое хочется съесть.
На самом деле он выглядит чертовски хорошо для меня. Слишком идеальный, свежий и чистый. У него богатая сексуальная энергия, которая предназначена для того, чтобы заставить меня хотеть его, даже не обладая им по-настоящему.
Но я действительно владел им. Вчера он позволил мне трахнуть себя, даже не зная моего имени.
Поначалу мне даже нравилась эта деталь. Но теперь, понимая, что идеальный мужчина, по которому я тоскую, словно влюбленная девочка-подросток, ведет себя как гребаная шлюха, я становлюсь иррациональным собственником. Он что, просто ходит вокруг да около, позволяя всем трахать себя? Ему это нравится? Я вообще значил что-нибудь для него?
Это просто смешно. Мне нужно избегать Томаса Личфилда любой ценой, но как я могу, когда он сидит рядом со мной, пахнущий как рай и выглядящий как грех.
– Я хочу извиниться, – говорит он, когда я завожу двигатель и выезжаю с парковки, направляясь к выходу.
– За что? – спрашиваю я.
– Ну, в том-то и дело. Я не знаю. Скажи мне, почему ты расстроен.
– Кто сказал, что я расстроен?
– Твое поведение. Хмурое выражение лица. – Он снова ведет себя игриво, слегка приподнимая уголки губ.
– Это всего лишь мое лицо. – Я бросаю на него косой взгляд, и его улыбка исчезает. Я не знаю, зачем это сделал. Заставил его почувствовать себя неловко из-за того, что он заговорил о моей внешности. Я просто злюсь, но, честно говоря, не знаю почему.
– Я серьезно, Пакс. Ты боишься, что люди узнают о тебе?
– Узнают что?
– Ты знаешь что.
– Нет. Почему бы тебе не объяснить мне по буквам, профессор?
Почему я веду себя как придурок? Черт, даже я не знаю.
– Неважно. Послушай, то, что я стал твоим преподавателем, невероятное совпадение, да и только. Я не собираюсь никому рассказывать о том, что произошло прошлой ночью, и я не планирую допустить, чтобы это случилось снова. Мы можем просто двигаться дальше.
Его голос звучит так холодно и раздраженно. Мне это ненавистно, но он прав. Мы должны двигаться дальше и забыть друг друга. Я не могу выдать свой секрет и позволить ему разгуливать по кампусу, пока между нами что-то происходит.
Я мог бы упомянуть тот факт, что он уже рассказал о нас своей подруге. Но не стану, потому что не хочу с ним ссориться. Я больше не хочу, чтобы он так разговаривал. Я скучаю по игривому и кокетливому Томасу, с которым познакомился вчера. Но шанс упущен, так что с таким же успехом я могу просто переживать свое разочарование.
– Хорошая машина, – говорит он примерно через пять минут молчания.
– Спасибо.
– Это та машина, которой дают имя, – отвечает он со смехом в голосе.
Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моем лице:
– Афродита.
– О, хорошее имя. Мне нравится.
Когда я снова смотрю в его сторону, светофор перед нами освещает его лицо ярким светом, который делает его чертовски сексуальным. И при одной только этой мысли мое разочарование возвращается. Безымянные сексуальные контакты хороши, особенно для того, чтобы унять определенный зуд, но я ненавижу то, как мне хочется снова прикоснуться к нему, хочу доминировать над его телом во второй раз.
Я знаю, это чертовски глупо, но возлагаю всю вину на него. Это его вина за то, что он шлюха; за то, что он хорошо выглядит; за то, что он мой преподаватель; за то, что он в моей машине; и за то, что он дружит с моим товарищем по команде и его девушкой. То, как сильно он мне, блядь, нравится, тоже его вина. Мои пальцы сжимают руль, когда я смотрю вперед, отказываясь выдать свое желание к нему.
Но чем дольше мы сидим в тишине, тем больше растет напряжение между нами. К тому времени, когда мы въезжаем на стоянку пустого гаража, мне кажется, что я везу бомбу, которая вот-вот взорвется. Я ставлю машину на стоянку, но никто из нас не двигается с места. Я чувствую, как он готовится сказать что-нибудь о том, что произошло, или о том, что он мой преподаватель, или еще что-нибудь в этом роде, какое-нибудь дурацкое взрослое дерьмо, которое прозвучит более рационально, чем я в настроении слышать.
Поэтому я не позволяю ему говорить. Вместо этого я тянусь через сиденье и хватаю его сзади за шею, притягиваю к себе и прижимаюсь губами к его губам.
В нем нет ни грамма воинственности. Он открывается для меня, как и прошлой ночью. Когда мы вдыхаем горячий воздух друг против друга, наши языки сталкиваются в мягком трении. Низкий стон вырывается из моей груди, и мой член вспоминает, как я заставил его успокоиться и ждать этим утром, потому что ему не терпится присоединиться к вечеринке прямо сейчас. Еще никогда в своей жизни я не твердел так быстро.
Обычно я не люблю целоваться. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз кого-то целовал. Но тут дело не в самом акте так таковом или же моем возбуждении. Это скорее инстинкт самосохранения. Если я позволю людям целовать меня, то они могут почувствовать шрамы на моих губах и щеках. Именно по этой причине я не подпускаю людей так близко.
Но Томас такой... чертовски... вкусный. Я не могу насытиться его ртом. Я зажимаю его нижнюю губу зубами, заставляя его задыхаться и стонать. Мои руки находят путь к его промежности, и, как и вчера, он прямо там, со мной. Тоже возбужден.
Мои нервы на пределе. Я все еще полон ярости, которая была во время поездки на машине, но мое тело и мой мозг не в ладах. От разочарования мне хочется сжать этого мужчину так крепко, что это причиняет боль. Я хочу, чтобы он знал, как сильно я его не хочу. Или, скорее, как сильно не хочу хотеть его. Потому что это не так.
Но вот он здесь, чертовски горячий, возбужденный и готовый действовать.
Поэтому я беру его сзади за шею и сжимаю.
– Отсоси мне, – требую я.
Он колеблется, глядя в мои глаза, в то время как его собственные темнеют от вожделения.
– Пакс, – шепчет он.
Затем его глаза изучают мое лицо, видят мои шрамы вблизи, и мне это ненавистно. Поэтому я прижимаю его лицо к своей промежности.
– Я сказал, отсоси у меня, – повторяю я. Ненавижу то, как это звучит в моих устах, так резко и холодно. Это не я. Я не хочу так поступать с ним, но почему не могу остановиться?
Он не сопротивляется мне. Вместо этого он расстегивает пояс моих спортивных шорт и достает пульсирующий член. Его теплый рот скользит по моему члену, покрывая поцелуями от кончика вниз к основанию, затем облизывает его, возвращаясь к вершине.
Моя рука все еще крепко лежит у него на затылке.
– Не дразни меня, твою мать, – рычу я.
Его губы приоткрываются, и язык касается головки, прежде чем засунуть ее в рот, скользя по влажной поверхности, пока я не добираюсь до задней стенки его горла. Он даже не давится, когда покрывает мой член слюной, смыкая губы и покачиваясь вверх-вниз.
– Господи, – бормочу я, когда мои бедра приподнимаются навстречу его движениям. Положив руку у основания моего члена, туда, куда не достает его рот, он поглаживает меня, сжимая при движении вверх. Я не могу перестать наблюдать за ним. Он такой чертовски идеальный, и в этот момент он весь мой.
Я откидываю голову на подголовник и теряюсь в удовольствии, пока он сосет, облизывает и сжимает меня. Мои глаза закрываются, и моя хватка ослабевает, позволяя ему взять верх. Такого никогда ни с кем не было. Все, что делает Томас, настолько безупречно, и я не хочу, чтобы это заканчивалось.
С уверенностью могу сказать, что скоро стану зависим от этого. От него.
– Заставь меня кончить этим идеальным ртом, – рычу я более мягким тоном, чем раньше.
Он постанывает вокруг моего члена, когда его губы сжимаются вокруг меня, и сосет еще сильнее. Он высасывает из меня сперму, как чертов профессионал. Я сжимаю пальцы на его шее, когда дергаюсь и извергаюсь в заднюю часть его горла. Всасывание его рта не прекращается, пока я не выжимаюсь досуха.
Я вжимаюсь в свое кресло, уставившись в потолок, когда он отрывает свое лицо от моей промежности, слизывая то, что натворил на моем члене. Я думаю, что могу умереть, потому что, кажется, вообще не могу дышать и мое сердце готово выскочить из грудной клетки.
Когда я наконец немного расслабляюсь, то смотрю на него. Он смотрит в окно, и я не знаю, что он чувствует – вину или стыд, но в любом случае ненавижу это. Я еще не хочу с ним расставаться. Я хочу притянуть его к себе на колени и осыпать поцелуями его лицо, уткнуться носом в бороду, а потом дрочить ему, пока он не окрасит мою грудь в белый цвет, но не могу.
Между нами стена. Такая, через которую мы можем время от времени заглядывать, но через которую я отказываюсь когда-либо полностью перелезать. Не преднамеренно, но ментальный блок, который у меня есть, не позволит мне быть даже в малейшей степени уязвимым. И говорить человеку, как сильно он мне нравится и как я хочу увидеть его снова, – значит раскрывать слишком многое; слишком личное. Все, что у меня осталось, – это жестокость.
Поэтому я подтягиваю шорты, выпрыгиваю из машины и подхожу, чтобы отпереть гараж, где припаркована его машина. Идиотский поступок – вести себя так, будто я ему ничего не должен, и он, вероятно, возненавидит меня, но это к лучшему. Потому что я уже достаточно ненавижу себя за нас обоих.