18 Глава
***
Мия - самое светлое, что я видел в этой жизни. Самое чистое, ангельское, невинное. Но залезь, Дьявол, в мои самые приблудные мысли, я хочу обладать ей. Хочу подчинить себе каждую частицу её тела и души.
Нет, мне нужно больше. Я хочу поглотить всю её ангельскую сущность и обжечься светом, что она излучает. Каждый миллиметр её кожи, включая вечно заметные сквозь ткань тоненьких бюстгальтеров и часто поднимающиеся от моего тембра голоса соски. Ох уж эти соски...
Да, я прекрасно осведомлён о том, какое влияние на неё произвожу. Каждый вздох, всхип, приоткрывание ротика, - от меня не ускользает ни единой детали.
И это меня убивает. Прямым поражающим в самом сердце. Болит, кровоточит и вызывает неконтролируемое чувство эйфории. Мышцы пресса вечно сжимаются, кишки делают тройное сальто, а дыхание сбивается. Вожделение. Моя зацикленность на ней меня прикончит, но прикуси свой язык, опять же, Дьявол, это будет самая сладострастная смерть. После которой я снова воскресну, чтобы любить и оберегать её. Но как бы я ни хотел, не она принадлежит мне, я ей. Подчинён, зависим, одержим.
Скажите мне, что эта одержимость ненормальная, и я вышибу вам мозги. Никто и никогда не посмеет попрекать меня в этом. Мия моя, это укоренится всеми законами, небесными и земными, и она подпишется на это по собственной поле, когда я надену на её до жути маленький и изящный безымянный палец обручальное кольцо.
Ангел попадёт в лапы демона, и он искалечит любые души, препятствующие счастью смысла его жизни. Что я и собираюсь сделать сейчас.
Заведя курок, убираю заряженную технику в задний карман брюк и стучу в квартиру.
Это даже смешно. Такой протяжный и негромкий стук мощно контрастирует по сравнению с эмоциями, испытываемыми мною. Обычно я хладнокровен, безразличен и непричастен, но не в моменты, когда это касается Мии и её безопасности. Чёрт, да от одного её имени моё сердце расходится в бешеном ритме, вены пульсируют и раздуваются, а член твердеет.
Блять. Встретить её приёмных родителей со стояком такое себе представление. Но какая разница, если через десять минут их туши, вымокшие до невозможного от количества выделяемого пота, будут валяться в крови?
Правильный ответ: никакой.
Дверь открывается, и предо мной предстаёт немощный старик. Хотя, не такой уж и немощный, судя по скорости, с который он вставляет нож мне с левой стороны от солнечного сплетения. Тупой ублюдок сразу сообразил, что и к чему произойдёт.
Не вытаскивая ножа, я хватаю его за горло и сдавливаю с такой силой, что слышу как ломается его трахея. Не даю ему такой лёгкой смерти и бросаю на пол, прижимаю грубой обувью к полу, ломая округлые и прокуренные косточки, наблюдая, как он приоткрывает рот, словно рыба, вытащенная на берег. Забавно.
А вот и хранительница домашнего насилия. Несётся на меня с топором, но второй оплошности я не совершаю. Перехватываю деревянную ручку и всаждаю лезвие прямо в место перекрёстка родничков на её безмозгловой голове.
Блять. Я не собирался убивать её так быстро, но тело уже летит сверху на старика, создавая ещё большее давление на его расхлябанную грудную клетку.
До ушей доносится истошный вопль, заставляющий поморщиться, когда в коридоре появляется мальчишка с заклеенными очками, чуть расходящимися на переносице.
Я тяжело сглатываю, потому что надеялся, что он забьётся куда-нибудь в угол и не увидит всей этой мрачной картины.
Дитё точно не заслуживает видеть мать с проткнутой головой на полу, лежащей на отце, красном, как болгарский перец.
Я тут же иду к нему, но он бросается назад. Правда, и шага сделать не успевает, как падает на пол и пятится от меня, захлёбываясь слезами. В его поведении я сразу же считываю паническую атаку. Такие иногда бывают у Мии, и я уже успел научиться, как с ними справляться.
В кабинете психолога, которого мне приходится посещать два раза в неделю, я устроил целый допрос по тому, как помогать своей невесте.
Я не лечусь, я учусь лечить её. Нет, чёрта с два я считаю её больной. Мия здорова, но изранена. Как физически, так и морально. И если залечить шрамы на её прекрасном теле я уже не в силах, то помочь ей пережить весь ужас её жизни могу.
Я поднимаю руки вверх, показывая ему свою безоружность, но это мало, чем помогает.
Мальчик упирается спиной в стену, уже еле дыша. Сейчас его наверняка не так беспокоит происходящее, как недостаток кислорода в лёгких. Я приближаюсь к нему медленно, сажусь на корточки, ровняясь с ним ростом и протягивая руку, выставляя пятерню так, что он смотрит мне прямо в ладонь с наичестейшим ужасом, боясь, что сейчас эта самая рука его прикончит.
- Посчитай пальцы. - говорю как можно спокойнее.
Он сильнее начинает плакать и глаза его сщуриваются до размеров мизерных щелей.
- Игорь, считай. - говорю уже грубее, и он, гонимый, видимо, страхом, делает это.
- Од-д-дин, - его голос дрожит. Бедный мальчик заикается.
Я загибаю большой палец.
- Дальше, Игорь. Считай.
- Д-д-д...
- Всё хорошо, я тебе помогу. Давай вместе...
- Два, - протягивая последнюю букву, мы вместе считаем.
Заканчиваем подсчёт остальных пальцев, и ему почти удаётся угомониться.
Я убираю руку от его крошечного лица и подмечаю для себя разбитую губу, следом за ней синяк на шее, несколько на руках и ссадину на коленке, явно полученную от удара об пол.
Смотрю ему в глаза и спокойно говорю:
- Меня зовут Матвей, я друг твоей сестры, Мии. Помнишь меня?
- Ты их убил? - он снова начинает задыхаться.
- Тише, Игорь. Скажи, ты помнишь меня?
Он кивает.
- Я хочу тебе помочь, но для этого ты должен мне довериться.
- Я не хочу! Не надо! - Игорь поджимает колени. - Просто уйди, уйди, пожалуйста! - он закрывает голову руками, словно защищаясь от невидимых пуль. Я аккуратно кладу ладонь поверх его рук и слегка поглаживаю.
- Тебя там Мия тебя ждёт.
- Ты врёшь! - говорит с едва заметным проблеском в глазах, проскакивающим, когда он всё-таки перестаёт защищаться.
- Это правда. Хочешь, мы ей позвоним?
Он быстро дышит, но слёз уже нет. Всё, что осталось в его глазах - надежда и боль.
- Она правда там?
- Правда, - я протягиваю ему руку, - Пойдём.
Он неуверенно, но кивает.
- Только ты мне кое-что пообещаешь, - его ладошка останавливается на пути к моей, - Ты закроешь глазки и ушки.
Его нижняя губа подрагивает, но, видимо, любовь к сестре оттесняет страх. Он несколько раз активно кивает, и я прошу:
- Прямо сейчас.
Малыш закрывает глаза и уши, и я поднимаю его, неся тельце одной правой рукой, потому что с левой стороны у меня всё ещё торчит нож, обвалакиваемый кровью.
Левой рукой достаю пистолет из кармана и стреляю в голову его отцу, мысленно благодаря себя за то, что не поленился потратить лишнюю минуту на поиск глушителя. Тоже самое дело с его матерью, пуская ей пулю в спину.
***
Не успеваю обрадоваться, как онемеваю от ужаса и хочу закричать, когда Матвей открывает дверцу, и предо мной предстаёт картина, состоящая из воткнутого в живот моего мужчины ножа.
- Матвей! - я способна лишь на писк. - Ты ранен!
- Пустяк. Я посажу Игоря назад.
Друг отрывает ему дверь назад, пока я выскакиваю из машины.
Подхожу к Матвею и тянусь к его щеке, оглаживая её.
- Это они, да?
Он перехватывает мою ладошку и целует каждый пальчик с внутренней стороны, оставляя следы своих губ на отпечатках.
- Всё позади, - шепчет он, но я ни в какую не верю. Он ранен! Ножом! В живот! А что, если жизненно важные органы задеты?! Что, если он потеряет кучу крови?! Что, если он...
- Ангел, перестань плакать. Это ранит больнее ножа. - в его глазах проскальзывает сожаление, и я бы ударила его в плечо, если бы он уже не был покалечен.
- Как ты можешь думать о моих чувствах, когда из тебя торчит рукоятка ножа?
- Я в принципе не способен думать о чём-то, если не о тебе. - в его глазах проскальзывает нотка собственности и нежности, но я не в силах сейчас радоваться тому, что так важна для него. Я его тупо не понимаю.
Решив не терять больше времени, буквально приказываю ему скорее сесть в машину, сама устраиваясь сзади.
Он обменивается парой фраз с Алексеем и садится за руль. Я же смотрю на Игоря, и при виде его ссадин и гематом сжимаются все внутренности.
Я прижимаю брата к себе, обхватив маленькую светленькую голову ладонью. Прижимаю к груди и плачу вместе с ним.
- Всё закончилось, - тихо шепчу. - Теперь ты в безопасности.
Он лишь сильнее рыдает, сжимая маленькими ручками мою куртку, и я не могу его в этом винить.
Я разделю с ним эту боль и помогу справиться. Мне в своё время никто не помог, но это не значит, что он должен подвергаться той же участи. Я не допущу этого. Мы с Матвеем этого не допустим.
Машина тормозит у знакомой больницы, и Матвей покидает её, предварительно несколько раз убедившись, что точно может оставить нас на какое-то время одних.
- Куда мы поедем? - спрашивает Игорь. Я глажу его ладошки, чтобы согреть. Хотя в машине и работают все возможные обогреватели, и я накинула ему на плечи свою куртку, всё равно не могу перестать беспокоиться за его комфорт и состояние. Как и за состояние Матвея.
То, что он делает вид, что ему не больно, не значит, что оно так и есть. И я обязательно его отчитаю за эту беспечность. Но сначала его зашьют и забинтуют, и мы решим, что дальше делать с Игорем. В детский дом мы его точно не отправим. Я, хоть и прожила там около месяца, но этого было достаточно, чтобы понять, что жить там - не лучше, чем в мусорном баке.
- Мы едем домой. К нам с Матвеем домой.
- А мама с папой? Я к ним не вернусь?.. То есть, они не вернутся? Мия, их больше нет?.. - мои глаза блестят такой болью, словно я только что прошла последний круг ада. Боль, тупая и горькая. В горле образуется ком. Сглатываю, чуть закашлявшись из-за пересохшего рта.
Он тянется к ним. К своим родителям. Мама и папа единственные его родные люди.
Которые сейчас... Что? Матвей их убил? И нормально, что меня радует эта мысль?
Я ненавижу насилие, но один исключающий пунктик присутствует: на насилие отвечают насилием. Сопротивляйся или лети. А так как крылья уже давно были вырваны, больше ничего не оставалось.
Я не расспрошу об этом Матвея. Не хочу слышать из его уст слова о том, что он окропил свои руки кровью из-за меня. Ради меня. Неважно. Слов «Всё закончилось, Мия, теперь вы с братом в безопасности.» мне более, чем достаточно.