Сломана

Лея

Кардиобригада. Район Сокол. Частный сектор. Вызов — неизвестная этиология.
В доме, по данным, может находиться вооружённый человек. И ребёнок.

Радио хрипело, будто прокашливалось от собственного голоса.

— Работает спецназ, — предупредил диспетчер. — Повторяю: Лея, не поднимайтесь без их сигнала. Ждём зачистки. Ситуация потенциально опасная.

— Принято, — ответила, чуть тише, чем следовало. Горло вдруг пересохло.

Настя рядом молча одевала перчатки. Тугая латексная ткань шуршала, когда та расправляла пальцы. Ловко подцепила пальцами ремень сумки, на которой, кажется, был весь их мир — шприцы, адреналин, жгуты, всё, чем можно удержать чью-то жизнь на грани.

Шофёр уже доставал дефибриллятор. Как всегда — заранее. Просто на всякий случай.

Лея выдохнула и тоже потянулась к своей паре перчаток. Движения привычные, но сердце стучало с лёгким эхом тревоги.

Треск в рации. Потом тишина. И вдруг — визг шин.

Они почти подпрыгнули от резкого звука. Из-за поворота вынырнула чёрная машина. Грузная, низко сидящая, будто собиралась глотать асфальт. За ней — вторая. Обе врезались в тишину улицы, как камни в стеклянную витрину.

Они затормозили резко, с глухим рывком. Пыль поднялась, как клубы дыма после выстрела. Двери — распахнулись. Как будто это был сигнал.

Из первой машины выскочили сразу трое. Один — чуть впереди. Высокий, в чёрной экипировке, жёсткий профиль. Держался как-то... по-другому. Не просто как боец — как тот, кто даёт приказы.

Лея не знала, кто он. Но сразу поняла — он главный.

С другой машины — ещё трое. Один из них — с дерзкой ухмылкой и такой расслабленной походкой, что это выглядело почти вызывающе. Совсем не как в кино — живые, настоящие, сосредоточенные до предела.

Она не слышала слов, но видела, как «главный» бросал указания — коротко, точно, без пауз. Один из бойцов уже побежал к заднему входу. Второй — за дом, туда, где противопожарная лестница. Кто-то с карабином пошёл по краю двора, прикрывая. Их движения были выверены, будто репетировали сто раз.

Настя стояла рядом, сжимая в руках ту самую сумку. Лицо её побледнело, но глаза — остались спокойными.

— Смотри, — прошептала она. — Это что-то серьёзное.

Лея кивнула. Не отрывая взгляда от тех, кто теперь был в ответе за их безопасность. От него — того, кто шагнул к дому первым. Широкая спина. Оружие у бедра. Взгляд — ни разу не метнулся в сторону скорой. Как будто он уже был где-то внутри. В самом центре.

Что-то сжалось внутри. Она не знала, кто он. Но почему-то... хотелось, чтобы он вернулся живым.

Подъезд встретил их глухой тишиной и тяжёлым, затхлым воздухом. Пахло плесенью, старостью и чужим отчаянием, въевшимся в стены за десятки лет. Пол под ногами был липким, ступени — стёртыми, как будто сами годы прошлись по ним бесконечное количество раз. Лея замедлила шаг. Сердце билось странно — будто предчувствие уже где-то рядом.

На первом этаже заскрипела дверь. Из щели вынырнула соседка — сухонькая старушка в выцветшем халате и стоптанных тапках. Она посмотрела на них, будто ждала.

———
— Он плакал, — сразу заговорила она. Голос дрожал, но не от страха — от злости. — С утра и до вечера. Один, бедненький... Я уж думала, что сердце не выдержит! Орал, а потом затих. А отец у него... — она замолчала, сжала губы. — Он злой. Ребёнка не жалеет. Я видела — синяки были. И не раз. В опеку писала — и тишина...

Лея едва дышала. Настя рядом тоже зацепилась за каждое слово, как за якорь. Оба взгляда уже были направлены вверх — туда, где в квартире за бетонными стенами что-то происходило. Что-то, о чём ребёнок больше не кричал.

Третий этаж встретил гнетущей пустотой. Стены давили, свет казался мутным, как будто сам воздух здесь был усталым. У окна, в тени, выстроились бойцы. Безмолвные, сдержанные, будто статуи в храме войны. Лея чувствовала их напряжение кожей, как статическое электричество.

Она подняла взгляд. И увидела его.

Он стоял у лестницы, чуть в стороне. Сильный, как гранит. Маска скрывала лицо, но глаза... голубые, холодные, сосредоточенные. Он посмотрел на неё быстро — секунду, не больше. И этого хватило. В этом взгляде было всё: вопрос, тревога, защита.

Он резко повернулся к бойцу рядом:

— Прикрой скорую.
Тот мгновенно отреагировал, спустился ближе к нам, и встал спиной. Глеб развернулся к двери.

Он стоял у двери, будто сам мрак принял человеческую форму. Молча. Ровно. Без лишних движений.
Но напряжение от него расходилось волнами — как от грозы, что уже нависла над городом, но ещё не ударила.

Лея не могла оторвать взгляд.
Он был как гранитный щит, за которым можно спрятаться от всего. От страха, от боли, от мира.

Металлическая дверь — старая, облезлая, но всё ещё крепкая — будто бросала ему вызов. В подъезде повисла тишина, такая вязкая, что казалось, даже бетон затаил дыхание. В этот момент всё замерло. Даже свет над лестничной клеткой дрогнул, как пульс перед выстрелом.

Он выдохнул. Один раз. Медленно.

— Один...

Он отступил на полшага, поставил ногу устойчиво. Всё в его теле было сосредоточено — как натянутая струна. Взгляд — прямой, жёсткий. Он уже знал, что за этой дверью. И туда должен войти он. Первый.

— Два.

Мгновение.

И потом — движение. Стремительное, резкое, как удар молнии. Он с силой влетел плечом в замок, и дверь, будто не выдержав столкновения с самим гневом, вылетела внутрь с оглушительным треском. Металл загремел, дерево треснуло, как будто ломалось не полотно, а сама тишина этой квартиры. Эхо ушло вверх по лестнице, отразилось от стен и ушло вниз, в темноту.

Дверь даже не успела удариться о стену — она просто исчезла из проёма, как сдутая картонка.

И тогда началось.

Осколки, стружка, хлопок воздуха — и пустота за проёмом.
Квартира распахнулась, как рот чудовища, но не он испугался её — она испугалась его.

Он вошёл первым.
Без колебаний.
Без страха.
Как ночь входит в дом, как буря накрывает поле..