Часть 2
Остановку нещадно заливало, а ветер яростно помогал дождю проникать под хлюпкий навес, что укрывал всего одного, явно задержавшегося пассажира. Юноша словно прирос к металлическому сиденью и крупно дрожал. Вся его одежда, насквозь промокшая пока он бежал до остановки, прилипла к телу и под неистовыми порывами стихии превращалась в ледяной кокон, лишавший омегу движения из-за пробиравшего до костей холода. Хёнджин, казалось, оцепенел. Глаза неотрывно смотрели куда-то вперед на проезжую часть, а мысли хаотично бились в голове, заставляя её разрываться от боли. Аромат, что застал врасплох и пришёлся словно удар под дых, от которого Джин, как рыбка, оказавшаяся на суше, открыл рот в попытке сделать вдох, напугал. Тот самый лесной кедр, запах которого он особенно обожал во время летних походов и редких пикников в детстве, настигший в толпе на школьном дворе, был другим - густым, насыщенным, настолько подавляющим, что омега едва удержался от того, чтобы безропотно опуститься на колени и заскулить, как щенок. Грёбаные омежьи инстинкты... Джин готов был расплакаться от бессилия и в панике, что охватила почти сразу же, стал пробираться через толпу, подальше от навязчиво тянущего назад запаха, дрожа всем телом, не желая признавать в незнакомом альфе своего истинного. Он не знает, сколько просидел здесь. Счёт времени давно потерян, и до омеги с трудом доходит, что, похоже, уже поздняя ночь. Вспомнив про телефон, он судорожно онемевшими пальцами достаёт его из кармана и набирает домашний номер. Надежда ещё теплится, если мать ответит, значит достаточно трезвая, и можно вернуться. Но бесконечные гудки с каждой секундой её убивают, и отчаяние затапливает омегу с новой силой. Голова гудит и кружится, кажется, его лихорадит: внутри всё горит, а сознание медленно, но верно уплывает. Звонок выдёргивает омегу из накрывающей дрёмы, и он непонимающе смотрит на разрывающийся телефон долгие минуты, пока всё же не принимает вызов. Феликс почти орёт в трубку, требуя что-то ему сказать, и Джин, вроде, отвечает, будто сквозь сон, а затем его снова накрывает. Голова неловко приваливается к стеклу боковой стенки, и омега окончательно теряет сознание. Таким и находят его Феликс и
Минхо, примчавшиеся на старенькой Киа альфы к остановке - бледным и мокрым, едва не падающим на грязный асфальт. Ликс подрывается к другу, трясёт изо всех сил, хватаясь за плечи и руки, ужасаясь холодной, как у мертвеца, коже. Истерика не за горами, срывающийся голос и трясущиеся руки омеги Минхо быстро распознаёт и жёстко пресекает, тут же повышая голос и грубо приказывая открыть дверь машины. Альфа, словно пушинку, подхватывает Джина на руки и осторожно укладывает на заднее сиденье.
Чан плохо спит, ест ещё хуже и тёмные круги под глазами замечают даже те, кто едва с ним знаком. Чанбин к таким не относится и откровенно переживает. Подумав, решает справиться с проблемой проверенным способом - закатывает шикарную приватную вечеринку в Эйдс. Море отборного виски, лучшие омеги и первоклассный Колумбийский порошок - лекарство от любой хандры, успокаивается Со, не сомневаясь в успехе своей благородной миссии. Негромкая музыка окутывает вип зал с приглушённым мягким светом, заливающим кожаный диван, на котором Чанбин позволяет миниатюрному брюнету вылизывать свою шею, пробираться тонкими пальчиками к ширинке и ласкать через ткань возбужденный орган. Каждый нерв в теле альфы, будто оголенный провод, глаза застилает тягучее желание. Бин лениво ведёт взглядом от столика, на котором рассыпаны белые дорожки, до Чана. Замечает как тот, покачиваясь, встаёт с соседнего дивана, отталкивая обнажённого омегу и, на ходу застёгивая брюки, покидает клуб. Со начинает по-настоящему беспокоиться, таким друга он никогда не видел. Его перестаёт удивлять уже стабильно посланное к чёрту расписание, отмена важных встреч и даже то, что альфа каждый день срывается в злосчастную школу и часами торчит там, занимаясь одному богу известно чем. Бин терпеливо ждёт, когда другу надоест сходить с ума в одиночку, и он расскажет ему всё, но пока тот молчит и продолжает творить невесть что. Очередной поход в школу, закончившийся ничем, добивает Чана. Всю неделю он на грани - дёрганый, агрессивный, пугающий собственных служащих, но держать себя в руках сложнее с каждым днём. Грёбаные инстинкты, которые благополучно спали всю его сознательную жизнь, будто сорвались с цепи и с трудом поддавались контролю разума. Альфа и сам бы пренебрежительно рассмеялся, скажи ему кто-то неделю назад, что он будет мучиться и бегать за омегой, которого и в глаза не видел, как загнанный пёс. Но вот он стоит на школьном дворе в каком-то богом забытом гетто и ему совсем не до смеха, скорее, выть хочется. Особенно, когда до носа добирается призрачный, не запах, а намёк на него с до боли знакомыми и желанным нотками. У Феликса не было и шанса понять что случилось, когда спина больно врезалась в каменную стену школы, а сильные руки, словно тиски, обхватили худенькие плечи. От неожиданности слёзы выступили на глазах омеги, а сердце сжалось от страха, когда жёсткий властный взгляд требовательно впился в маленькое личико. Альфа слегка встряхнул дезориентированного парня, и тот, не выдержав напора, разрыдался. Одно дело разборки с зарвавшимися омегами, но когда взрослый альфа вот так припирает тебя к стенке и одним взглядом вытягивает всю душу - тут уж извольте, даже первая стерва школы даст слабину. Так Ликс оправдывал себя позже. Бан Чан принюхивается и морщится, слишком очевидно присутствие другого альфы, а тот самый, заветный аромат едва доносится, едва ощущаем на кончиках блондинистых волос.
- На тебе его запах, омеги с ароматом травы. Где он? - Бану кажется, что он предельно вежлив и спокоен, но у Ликса сердце бухает в пятки от тона голоса, явного животного доминирования, что ощущается в нём.
Омега быстро соображает что к чему, окидывая проницательным оценивающим взглядом, и даже чуть расслабляется. Ему не надо объяснять, что значит эта одержимость и кричащий моё собственнический тон.
- Джин - мой друг, думаешь, я выложу всё первому встречному, будь он хоть трижды его истинным? - Ликс одергивает задравшуюся форму, и глаза его подозрительно сужаются.
- Тебе вообще сколько лет? Что-то не тянешь на школьника, ты кто такой? - взволнованным от пережитого стресса, но едким голоском тянет омега, изо всех сил пытаясь держать марку.
На самом деле Ликс уже успел осмотреть и даже слегка залипнуть на этом красавчике, подметив немалую мускулатуру, красивое лицо и отдающие золотом на солнце тёмно-каштановые волосы. Рейтинг Бана неумолимо ползёт вверх, когда омега подмечает Ролексы на левой руке и явно дизайнерский, с иголочки костюм. Староват, конечно, но не признать, что друг вытянул счастливый билет не может, в глубине души довольно пританцовывая и мысленно отбивая Джину пять.Чан медленно выпускает из плена нахохлившегося, как воробей, Ликса и прохладно произносит.
- Я и без тебя его найду. Не хотелось поднимать всё вверх дном и ворошить ваше болото, но если надо я с лёгкостью это сделаю.Тем более, зная его имя. Джин - это полное имя или сокращение?
Альфа делает вид, что серьёзно задумывается и открыто смеётся над омегой, демонстрируя ямочки на щеках, окончательно выводя этим Феликса из строя. Ну, правда, чего он ерепенится? Почему Джин в одиночку должен расхлёбывать то дерьмо, что с ним приключилось, когда есть этот папик с охренительной улыбкой и наглостью, почти сравнимой с его собственной? Ликс на это только хмыкает и невесело смотрит на Бан Чана в ответ.
Ликс всю неделю засыпает вот так, у него под боком, уже привыкнув к монотонному пищанию приборов и бесконечным трубочкам, впившимся в тонкое, почти сливающееся с постельным бельём бледное тело. На прекрасное усталое лицо сил смотреть нет, потому что своё тут же заливают слезы. Сердце Ликса не выдерживает отрешённости и равнодушия, с которым омега принимает всё, что с ним происходит. Будто так и надо, словно он это заслужил. От несправедливости у парня злобно клокочет внутри, но поделать ничего не может, только убирает с влажного лба мешающую чёлку и ласково проводит по мягким чёрным волосам. Тихо шепчет что-то успокаивающее своим низким глубоким голосом, иногда даже напевает. Джин молчит, но Ликс точно знает, когда тот прикрывает глаза - ему нравится. Минхо каждый день подвозит до больницы и неожиданно оказывается понимающим - скупо успокаивает, исправно таскает фрукты и витамины и вообще проявляет заботу, которую омега никак от него не ждал. Это приятно греет где-то в районе сердца и невольно заставляет улыбнуться.
- Они позвонили домой. Мать сказала, что счёт платить нечем - её страховки ни на что не хватит. Устроила скандал, мол, сам виноват - уснул на остановке, одни траты из-за меня, и что я обуза. Не знаю, что будет дальше. Врачи ходят, шушукаются, возможно, вызовут полицию...- произносит Джин тихо, монотонно, без капли чувств, прерываясь на тяжёлые хрипы.
Всё-таки пневмония быстро не лечится, и уйти пока он не может. Ликс усиленно размышляет, где найти деньги он ума не приложит. Даже если они с Минхо скинутся, то сумма уменьшится незначительно, он видел у секретаря на ресепшен счёт.
- Она права, лучше бы вы не находили меня. Зря тогда ответил, просто очень захотелось услышать твой голос, - последнюю фразу он роняет едва слышно, отворачиваясь к стене и затихая.
- Я тоже люблю тебя, Джинни, - проглотив вставший в горле ком и окинув неподвижную фигуру нежным взглядом, тихо отвечает Ликс.
Омега на больничной койке, будто эфемерный. Белый, как полотно, и худой. Его выпирающие острые ключицы отчётливо проглядывают сквозь вырез огромной пижамы в которую его одели. Бан Чан жадно впитывает всё, начиная с маленького красивого лица, милой родинки под глазом, пухлых, идеальной формы губ, от одного взгляда на которые в горле пересыхает до божественного аромата, что разом снимает усталость, злость. Тревоги этой недели отпускают альфу в мгновение ока, невзирая на горьковатую нотку лекарств, настойчиво напоминающую, что юноша болен. Бан Чан подходит ближе, и взгляд его падает на кисти рук омеги - тонкие, словно веточки. От вида трубок подключенной капельницы у Бан Чана в груди цунами из ярости, отчаяния и нежности, разом затапливающее и рождающее непреодолимое желание защитить от любого, кто посмеет навредить. Но стоит коснуться неподвижной ладони, дотронуться своими большими пальцами его - длинных, изящных и до боли ледяных, чтобы сердце забилось ровно и спокойно. Бан мечется между накрывающими, такими разными новыми эмоциями, однако больше просто любуется, ведь несмотря на бледность, худобу и трубки, торчащие из рук, никого красивей он в жизни не встречал. Альфа замирает, когда впервые слышит низкий грудной приятный тембр, словно бархат, ласкающий слух, и встречается с удивленным взглядом карих глаз. Джин, меньше всего ожидавший, что истинный, от которого он сбежал , найдёт его так быстро, с трудом привыкает к тому, что альфа постепенно заполняет его время, вытесняя всех вокруг. Бан Чан, будто фея крестная разом решает накопившиеся проблемы и в принципе решает за него. Джин не дурак, всё понимает, но как-то резко тупеет, когда альфа рядом. Заторможено скользит по мужественному лицу, выпирающим венам сильных рук, когда тот, сняв пиджак и закатав рукава рубашки по локоть, наклоняется слишком близко, помогая сесть или пытаясь накормить. Омега чувствует себя умственно отсталым, когда слова, целые предложения пропускает мимо ушей, засмотревшись на то, как натягивается злосчастная рубашка на груди его, обрисовывая внушительные мускулы. Но настоящим испытанием становится крепкий дурманящий запах кедра, что отказывается выветриваться из палаты и, кажется, впитался даже в кожу омеги. Путающий мысли, заставляющий щёки краснеть, а лоб покрываться испариной. Феликс, отнюдь не сочувствующий, но заливающийся смехом, сидя по-турецки на соседней койке, глупо шутит и называет Золушкой. И Джину трудно возразить, ведь счета оплачены, мать, каким-то чудом согласившаяся на лечение, отправлена в одну из лучших клиник в стране, а сам омега переведён в частную школу на Каннаме, где и закончит последний выпускной год. Джин, не успевающий толком воспринять новую для него реальность, переварить произошедшие изменения, иногда пытается возражать. Но натыкаясь на внимательный серьёзный взгляд альфы, в очередной раз теряется и в отчаянии смиряется, рассеянно разглядывая свои сцепленные пальцы.Так продолжается до тех пор, пока Чан не заходит, по мнению омеги, слишком далеко.
- Но … - Хёнджин нервно теребит пальцами одеяло и всё же собирается с духом, чтобы впервые протестовать, ведь жить вместе, учитывая, что знакомы они всего пару недель - черезчур даже для наивного, превращающегося в желе от сурового взгляда истинного Джина.
И ведь согласия его не спрашивают, просто ставят в известность, мягко разъясняя, как малому ребёнку. Что ещё обидней, потому что омега далеко не идиот и видит, как ловко и умело альфа берёт то, что хочет.
- Мы совсем не знаем друг друга, - произносит Джин, сверля глазами скомканное в руке одеяло, - и я еще школьник. Разве это законно?
Бан Чан возвышается над истинным и мысленно кривится от ноток страха и напряжения в любимом аромате. Глаза опускаются на несчастную ткань, которую омега превратил в мятое нечто, и нежно скользят по хрупкой фигурке в безразмерном балахоне, пока не спотыкаются о пухлую нижнюю губу, которую Джин нервно прикусывает. Альфа сглатывает. До безумия хочется проделать это самому - совсем легко прикусить, посасывая, провести мокрым языком, попробовать на вкус, но тут же одёргивает себя - повода сбежать он ему больше не даст. Как и шанса вернуться в провонявшую плесенью, убогую квартиру с сомнительными соседями. Тут без вариантов. Даже если придётся перекинуть через плечо и силой притащить в свои апартаменты.Чан понимающе вглядывается в озабоченное лицо омеги и вкрадчиво объясняет.
- Я твой альфа, Хёнджин. Понимаю, ты не можешь до конца доверять мне только по этой причине, но ведь для этого я и стараюсь. Мы быстрее узнаем друг друга, так проще решить наши проблемы с жильём, пока твоя мама на лечении. Да и новая школа всего в картале от моего дома. Я не смогу заботится о тебе, находясь вдали. Неужели ты хочешь, чтобы я постоянно срывался к тебе по любому поводу? Моя работа не позволит мне этого...
Чан с удовольствием отмечает порозовевшие вмиг щёки омеги, осознавшего сколько неудобств он причиняет, уже забывшего о своих аргументах против. Альфа наслаждается картиной. Омега чистый и наивный, будто ангел, и Чана впервые это восхищает, дразнит и сводит с ума. Такого Хёнджина хочется подчинить, присвоить до дрожи, до боли в паху от ставших невозможно тесными брюк. Альфа усилием воли успокаивается и думает, что терпение, которым он никогда не отличался, похоже, станет отныне его главной добродетелью.
- С законом проблем нет. Мы истинные, и на время отсутствия твоего единственного родителя я твой официальный опекун, - Чан заботливо улыбается шокированному новостью Джину, выпустившему из рук скомканую ткань, и решает позаботится о том, чтобы опекунство его продлилось до самого совершеннолетия омеги, которого он не намерен делить ни с кем.