Insensitive

Течка Юнги заканчивается на шестой день. Все эти дни и ночи омега не выпускал их своих объятий Чонгука, позволял страсти делать то, что рассудок позже посчитает бесстыдством. Не привыкшим к стонам слугам приходилось прятать голову под подушку и накрываться одеялом, чтобы хоть как-то заглушить пошлые, непристойные звуки.

Но Юнги было все равно. Он отдал себя всего без остатка, извивался под альфой, в приятной истоме выгибая поясницу. Мокрые тела сплетались в одно целое, а движения делались в унисон. Со временем грубый секс перешёл в нежные ласки. Акира брал все на себя, велев омеге послушно расслабиться. Каждое движение языка как кистью по пергаменту: Чонгук рисовал по всему телу, оставлял мокрые поцелуи, игрался с сосками и, медленно толкаясь в него, ловил приятные хрипы с мычанием. Шлепки действовали на Юнги будто красный на быка, он пытался вырваться, свернуть спокойный секс на дикий, но альфе удавалось каким-то образом усыплять истерзанного его же губами парня.

На шестое утро Юнги открывает глаза ближе к полудню. Он лежит на спине пару секунд, даёт себе время собраться с силами, потому что конечности не дают покоя, ноют, поясница ломит, а задница, которую Акира из рук не выпускал, болит такой болью, словно Юнги вертелся на гвозде. Парень поворачивает легонько шею вбок и сам себе хмыкает. Просыпаться без Чонгука грустно, его отсутствие портит настроение с утра, ведь омега привык к ранним поцелуям и шёпоту «просыпайся, Сакура». Щеки Юнги полыхают от приятных воспоминаний, он присаживается на постели и ахает, когда в комнату врываются без стука.

— Ой, простите, господин. Мы думали, вы спите, не хотели шуметь, - омеги топчутся у входа, не смея глядеть Мину в глаза.

Шатен поздно вспоминает, что голый, быстро кутается в простынь и чешет макушку, сонно зевая.

— Где Чонгук?

— Господин уехал на работу.

«Даже записку не оставил», - буркает в уме омега и спрашивает, где можно принять душ. Слуги, выполняя указы хозяина дома, провожают парня в ванную и настаивают на том, чтобы ему помочь, но поражённый здешними порядками Юнги выгоняет народ и рявкает, что сам может умыться.

— Удивительно! А Акире вы тоже помогаете ванну принять? - спрашивает напоследок удаляющегося омегу Мин, уже лишь от одной подобной мысли приходя в негодование.

— Нет, что вы! Мы здесь первый день. Господин нанял нас вам в услужение.

— Он думает, мне пять лет? - цокает шатен и просит омегу прикрыть за собой дверь.

После бодрящей горячей ванны Юнги завтракает на кухне, разговаривая с поварами о корейской кухне. Парень отвлекает сам себя бессмысленными разговорами, запрещает возвращаться назад, в тот день, когда Лиён умер. Омега вздрагивает как в тот раз, снова вообразив чужие капли крови, и хмурится, стараясь отмахнуться от навязчивых мыслей. Чонгук убил его. Человека. С другой стороны, омега осознаёт, что не сделай он этого, с ним приключилась бы беда. Лиён всем своим видом не шутил об угрозах... Нет, неправильно. Неправильно оправдывать убийство, потому что всегда есть выход. Юнги как прокурор знает это и не может успокоиться.

Вторую половину дня омега проводит в комнате, бесцельно сидя в телефоне. Он никак не может расслабиться и с нетерпением ждёт возвращение Чонгука, чтобы в конце концов поговорить и выяснить, что сейчас между ними. Провести течку вместе ещё не значит быть снова вместе. Или нет? Или да? Юнги запутался. Будет глупо игнорировать бабочек в животе, готовых взлететь лишь от одного брошенного взора в свою сторону. Юнги пытался вырвать из себя Акиру, все эти два с половиной года пытался, но таков уж он: полюбив однажды, он не разлюбит никогда.

Внезапно дверь в спальню отворяется. Юнги выпрямляется на постели и смотрит ожидающе на вошедшего в верхней одежде альфу. Чонгук в его любимом чёрном пальто, под которым водолазка и темные брюки. Акира вопросительно приподнимает брови и снимает верх.

— В чем дело? Ты целый день здесь сидишь?

— Нет, я спускался позавтракать, - сухо отвечает Мин, почему-то чувствуя себя неловко.

Видимо, вместе с течкой испарилась и безмятежность, теперь в глотке застряла неловкость.

— Ты и так худощавый, почему мало ешь? Или тебе нездоровится?

— Я в полном порядке, - убирает чужую ладонь со своего лба Юнги и приподнимается, отходя в сторону, поскольку находиться вблизи от альфы, сохраняя адекватность, не получается, — я тебя ждал, хотел поговорить.

— Давай спустимся в гостиную, я попрошу, чтобы накрыли на стол, и мы поговорим.

— Нет. Я хочу здесь и сейчас, - твёрдо звучит омега.

Альфа долго рассматривает хмурые бровки и сдаётся, хотя планировал избегать тяжёлый разговор ещё пару деньков, но зная характер Мина, все так и должно быть.

— Я не отпущу тебя, - с какой-то печалью произносит мягко Акира, взяв Юнги за руку, — я не могу тебя отпустить, теперь уже нет.

Юнги прищуривается, сканирует прямо держащегося Чона проникновенным взором и сжимает его ладонь в своей.

— С кем ты ведёшь войну, Чонгук?

Альфа усмехается его догадливости. Всё-таки он мастер читать людей, когда нужно: жаль, а может и хорошо, что не сумел вычислить Лиёна.

— Ты оставил меня два с половиной года назад, не попрощавшись, не объяснив причину. Исчез бесследно. Сейчас ты вернулся вместе с Ким Намджуном, что-то проворачиваешь. Потом ты говоришь быть мне аккуратным, а неделю назад ты спас меня от шпиона. А Лиён точно шпион, так? Он работает на человека, с которым ты враждуешь. Что-то произошло, раз за все это время он лишь сейчас пытался избавиться от меня. Я спрашивал его, на кого он работает. Лиён не признался. Расскажи мне, что происходит.

Если бы Чонгук мог... Он хранит столько тайн, столько лжи, что от их веса порой спина болит и спится плохо. Вдобавок страх потерять омегу бьет под грудь: когда Юнги обо всем узнает, он возненавидит Акиру по-настоящему. Если бы только Акира не был сыном Цуками, если бы только они встретились в другое время, если бы стены между ними были не такими толстыми. Чонгук не пожалел бы своей души, чтобы быть с ним рядом. Он бы выпил яд с чужих рук, он бы даже отказался от многовековых традиций и ради Юнги изменил бы своим принципам. И вот омега смотрит своими глазками-пуговками в самое сердце, ковыряется в нем, не замечая метаний альфы, а Акира уже и не дышит. Если он потеряет Юнги, все было напрасно.

— Прости, - откашливается альфа, — я не могу тебе всего рассказать. По крайней мере, в данный момент.

— Хорошо, - идёт на компромисс Мин, пульс которого участился, — расскажи то, что можешь.

Чонгук начинает повествование с того, кем он стал, покинув Корею. Встретившись с Чикаго, они заключили соглашение и с тех пор работают плечом к плечу, действуя сообща против общего врага. За счёт своего громкого имени в Японии Чонгук подчинил себе большинство якудза и других не менее важных группировок, закрепив за собой славу жестокого и целеустремлённого оябуна. Имя Акира Чон вышло за пределы Азии. Рубя семьи, кланы, занимаясь темным бизнесом и незаконной деятельностью, Чонгук стал одним из влиятельнейших людей полусвета. Конечно, подробности происходившего альфа опускал, чтобы не пугать омегу куда больше, а он, судя по его округлённым глазам, не в восторге от услышанного.

Шатен отшатывается, смотрит на Чона как на прокаженного и качает головой.

— И ты так легко об этом говоришь? Обо всех своих преступлениях? Как ты из прокурора докатился до такого?! Ради чего?! - трясётся от бешенства парень, запутавшись в себе окончательно.

Перед ним совсем другой человек. Перед ним глава мафии, убийца и отступник. Альфа, променявший мораль на деньги.

— Я не могу пока ответить на этот вопрос.

— То есть, ты бросаешь мне в лицо факт, что ты стал боссом мафии, и не объясняешь, почему и как?! Я не понимаю... ты же был на стороне закона...

Акира с треском для себя выдыхает, что это не так. Чонгук с рождения испачкан, но и это Юнги знать необязательно.

Омега садится на край постели, опускает локти на колени и обхватывает голову, судорожно думая, как быть дальше. Сначала, правда, необходимо разложить по полочкам новую информацию, которая не хочет усваиваться, потому что омега её просто-напросто отвергает. Как жестоко: борец за справедливость влюблён в человека из преступных кругов. Отдал сердце тому, кто ему подобных давит пальцем.

— Я тот, кто я есть, - садится перед ним Чонгук и рявкает на стук прислуги в дверь, прося оставить их, — ничего не изменишь. Но я тебя, Мин Юнги, не отпущу, можешь меня презирать. Я в твоих глазах мерзавец, но ты не знаешь всей истории, так что прибереги свою ненависть на будущее.

— Что... ты хочешь этим сказать? - поднимает расстроенный взгляд на альфу шатен.

Акира ему коротко улыбается и целует в щеку.

— Я дам тебе время свыкнуться с реальностью, не буду давить, - поглаживая подбородок погрустневшего Юнги, кивает Чон и слышит лай, доносящийся со двора.

Омега вопросительно оглядывается на окно, и Чонгук поднимается.

— Пойдём, я познакомлю тебя кое с кем, - альфа было уже выходит, как Мин, топчась на месте, сообщает:

— Здесь все как в моей старой квартире... Моя спальня, - тихо выдаёт он, выжидающе смотря в спину альфы, но тот ничего не отвечает.

Кучевые облака заслонили солнце, и когда парни выходят во двор, на них ложится тень. Чонгук просит Энзо выпустить Гурыма и, позвав Юнги, следует на задний двор, где нанятый им садовник сажает саженцы будущих деревьев.

Омега слышит басистый звонкий лай сбоку, поворачивается каменея, видит практически летящего на Акиру добермана. Питомец прыгает на хозяина, лапами пачкает брюки и, высунув язык, виляет хвостом. Альфа садится перед псом, хватает того за шею и массирует, прося успокоиться.

Юнги наблюдает за действиями Чона, наблюдает за его любящим взором, его руками, нежно поглаживающими шерстку, и вспоминает своего питомца, маленького Гурыма, который ушёл так же, как и альфа, не предупредив. Грустная улыбка тянется на лице Мина, и Чонгук, щурясь из-за выглянувшего солнца, поднимает взор на омегу.

— Знакомься, это Гурым, - говорит Чонгук.

Юнги будто током бьет. Эмоции на лице меняются слишком быстро, он смотрит на собаку, которая трется боком о ноги альфы, потом на самого Акиру и изумленно усмехается. Он назвал пса в честь Гурыма? Его Гурыма? Омега кусает губы, чтобы не пустить предательские слёзы, отворачивает голову и кивает.

— Да, мне пришлось уехать, но я ни на минуту не переставал думать о тебе. Поэтому каждая спальня моего дома, будь это Япония, Китай или Корея, идентична твоей. Поэтому у меня во дворе в Пекине растёт дерево сакуры. Поэтому мою собаку зовут Гурым. Я не смог тебя отпустить, - медленно и спокойно, словно гипнотизируя, выговаривает Чонгук.

Шатен слушает внимательно, каждое слово выжигает в своём сердце и еле стоит на двух, потому что голос Чонгука усыпляет. Он ему верит. Человек столько лгал, но Юнги верит. Даже в чёрных, окутанных мраком, глазах видно, какой сильной любовью к омеге живет Акира.

— Ты одержимый, - с печалью хмыкает Юнги.

— Потому что это ты.

Омега сглатывает, не разрывая зрительного контакта с альфой, и, к долгожданному счастью Чонгука, искренне улыбается той самой сахарной улыбкой с дёснами. Юнги присаживается на корточки, теряет на мгновение равновесие, утыкаясь коленом в каменные плиты, и играется с доберманом, который уже не обращает внимания на Чонгука, трется мокрым носом о ладони Юнги.

Акира с нежностью глядит на эту домашнюю картинку, мечтает, чтобы ничего не менялось и Юнги всегда так улыбался, был весёлым и здоровым. Больше Акире ничего не нужно - только счастье омеги.

Шатен играется с Гурымом почти десять минут, бросая резиновый мяч вглубь сада, прыгая с ним и порой строго требуя «место». Альфа совсем не хотел бы нарушать эту идиллию, однако приходится.

— Я еду к Намджуну. Ты должен поехать со мной.

— Зачем? - воротит нос посерьёзневший Мин, вспоминая об их молчанке с Чимином.

— Потому что Мини был ранен и он очень по тебе соскучился.

— Чимин ранен? - в шоке открывает рот омега, хлопая руками по карманам, но мобильник остался в комнате. — Что произошло? Он в порядке?

— Жив и почти здоров. Одевайся, я подгоню машину.

***

Рейн просыпается с разворошенными волосами и со стекающими по подбородку слюнями. Парень вытирает рот рукой, сонно оглядывая помещение. Незнакомая спальня с высокими потолками. Комната в минималистическом стиле: большая двуспальная кровать с серыми простынями, одна низкая тумбочка и высокий искусственный цветок в белой глиняной вазе с японскими иероглифами. Занавеси отодвинуты, оттого и Рейн проснулся: свет падал в глаза.

Омега надевает на себя свои брюки, проходит полуголым в душевую кабину и умывается, даже не позаботившись о полотенце и туалетных принадлежностях, потому что воспользовался он шампунем и гелем Сокджина, радуясь, что будет пахнуть, как он.

— Ой, ты дома, - мокрым выходит из ванны омега, отыскав лишь одно полотенце для рук.

Джин с обыденным для него выражением лица оглядывает парня и вздыхает, отыскав в комоде синее банное полотенце. Бросив тому в ладони, альфа спрашивает:

— Выспался хоть?

— Обычно я так рано не ложусь да и выпил я немного. Не знаю, что на меня нашло, - багровея из-за прошлой ночи, отвечает Рейн.

Дальше поцелуев не зашло, альфа не позволял, вот омега и надулся, лёг на бок кровати и... уснул. Не так брюнет представлял себе ночь с Ким Сокджином. По его фантазии, они должны были перепробовать разные позы и места, но Джин чересчур правильный, словно из другого века, воспитанный аристократами. Рейна это немного угнетает, однако, с другой стороны, редко найдёшь альфу, который станет думать о моральных ценностях.

— Ты просто устал, - Сокджин смотрит на свои часы, — я сегодня весь день буду занят, так что позавтракай и поезжай домой, чтобы не возникли проблемы с родителями.

Рейн тронут заботой старшего, он иронично хмыкает и сушит волосы полотенцем.

— Уж поверь, моим предкам плевать, где я и с кем. Им главное, чтобы я проблем не создавал.

— Не думаю, что это так, - не верит альфа.

— Не нужно этих формальностей, - улыбается неискренне Рейн, — в семьях высшего общества всегда так: родителям нет дела до своих детей, потому что бизнес и мнение других стоят на первом месте. Я тому живое доказательство. Мы не связаны друг с другом крепкими семейными узами. Если что-то не так, папа просто начисляет мне денег, вот и все.

— Как бы то ни было, не говори плохо о своей семье, ладно? - поглаживая чистую щечку, без косметики, поражаясь её мягкости, глазами утешительно улыбается Джин. — Они твои родители. Даже если у вас творится полная дребедень в семье, перед чужими ты должен их защищать.

Омега надувает губки и с грустью хлопает ресницами, не решаясь что-либо добавить, поскольку их мнение с Кимом в данном вопросе расходится. Рейн не может почитать своих родителей и уж тем более лгать не то чтобы другим, но и себе, будто они хорошие. Ни черта. Папам омеги нет дела до их сына: проблемы в школе, ссора с друзьями, плохое самочувствие - вина самого омеги. Потому что он взбалмошный, непокорный, потому что дерзкий и грубый. Что бы ни произошло, Рейн в их глазах виновник.

— К тому же как они могут тебя не любить, дав такое красивое имя, - переодевает рубашку альфа, следя одним глазом за притихшим парнем. Похоже, ему стало грустно, и Сокджин готов вырвать собственный язык и взять свои слова обратно, лишь бы парень оставался довольным.

Ли улыбается одним уголком рта и, смочив уста, подбирает ноги под себя.

— В день, когда я родился, шёл сильный ливень. Дождь лил не прекращая и затопил плантацию дедушки. Меня назвали Рейном, потому что шёл дождь, и это напоминание о том, что я - большое разочарование, ведь вся моя родня хотела альфу.

Джин стоит как заколдованный, ловит каждое слово, интонацию омеги и хмурится по окончании рассказа, морщась от того, что щемит сердце. Альфа набрасывает на плечи пиджак, отводит туманный взгляд и не знает, что сказать, поскольку обида за омегу червями поедает внутренности. Как так можно с собственным ребёнком? Впрочем, не ему разглагольствовать - у самого отец сущий кошмар. Может, поэтому Джина и тронул рассказ парня? Альфа знает, каково это, когда тебя не любит и не считают за человека. Ты машинально задаешься вопросом «что со мной не так?», начинаешь копаться в себе, искать изъяны. Ким с детства лишён заботы благодаря Цуками, и он настойчиво желал, чтобы он был первым и последним ребёнком, которого просто используют. Однако напрасны были детские молитвы, поскольку перед Джином сидит понурый Рейн. Такой красивый, непоседливый, острый на язык и в тоже время травмированный чужим безразличием. Сокджин давит в себе желание пускать кровь его обидчикам, усмиряет колотящееся сердце и, огибая кровать, садится напротив расстроенного брюнета, неуверенно поглаживая его макушку.

— Не позволяй им думать о тебе так. Омеги бывают куда сильнее и достойней альф, поверь моим словам, - убедительно говорит японец.

— Ты знаешь такого омегу?

— Мой папа был им.

— «Был»? - приподнимает бровь Рейн, затем тушуется, обо всем догадавшись, — прости, соболезную.

— Не печалься из-за плохих языков и уж особенно не слушай их. Ты можешь гордиться, что ты омега, а тем, кто плохо о тебе говорит, я сломаю носы, - чмокает в уголок губ Сокджин, одаривая парня милой ухмылкой. — Мне пора. Я попросил накрыть для тебя стол в главном зале.

— Джин, - окликает альфу брюнет, когда тот хватается за ручку двери. Рейн прыгает с кровати на пол, подбегает к старшему и коротко целует в губы, помахав рукой на прощание. — Спасибо.

Ким уходит, а омега переодевается в домашние вещи альфы, чтобы не пачкать свои. Он слышит голос людей со двора, думает, это Сокджин, и ковыляет к окну, аккуратно отодвигая занавеси. Однако это был не Джин.

Во дворе стоят три машины и какой-то взрослый альфа с щетиной, вокруг которого столпилась охрана. Этот смутно знакомый мужчина курил сигару, с кем-то болтая по мобильнику, и казался недовольным или даже злым. Рейн не может вспомнить, где мог его видеть, и так задумывается, что чуть было не попадается незнакомцу на глаза.

Цуками поднимает голову на окно второго этажа и замечает дёрнувшуюся штору, отключая сотовый. Джин выходит из дома, распоряжаясь охране занять свои места.

— Любопытные у тебя гости, Сокджин, - неоднозначно произносит тому в ухо Цуками, сев в автомобиль.

Альфа в растерянности хмурится, оглядывает особняк собранным взором из-под бровей и, не заметив ничего странного, успокаивается. Машины выезжают за ворота.

***

— Пахнет вкусно! Обед готов, - зовёт из кухни семью Ким Сэмин.

Тэхён слышит голос папы, откладывает нехотя книгу и поднимается с кровати, ещё раз оглядев свою старую детскую комнату, в которой он был в последний раз около шести лет назад. Отношения с отцом всё не клеились, вот альфа и не приходил в родительский дом, не желая заканчивать встречи по одному и тому же сценарию - скандалами.

Старший Ким, имя которому Кихён, проходит за стол первым, а Тэхён, поглядев на него, быстро усаживается за своё место и не поднимает взор, надеясь избежать разговоров, поскольку уже достаточное количество времени настроение не менялось. Тэхён сбросил вес, отрастил чёлку, которая прикрывает глаза, и одевается на тяп-ляп. В фирме парень появляется реже, взвалив обязанности на плечи подчинённых, совершенно не сосредоточиваясь на работе.

— Приятного аппетита! - омега кладёт в центр стола румяного молочного поросёнка и широко улыбается, радуясь прибытию единственного сына, с коим увидится получается довольно редко. Омега винит в этом мужа, считая, что тот давит на Тэхёна, а сам ни малейшего представления не имеет, отчего столь испортились отношения между сыном и отцом. Наверное, узнай он про изнасилование, его хватил бы инфаркт. Тэхён столько раз порывался поделиться болью с любимым папой, однако жалел его, не хотел заставлять переживать, поэтому упорно молчал, пока не возмужал и раз и навсегда не похоронил страшную тайну в своей памяти.

Омега накладывает всем разных блюд, доливает в бокалы вино и двигает тарелку с закусками ближе к Тэхёну, заметив нездоровую бледность лица.

— Как я рад тебя видеть, сынок. Я столько хочу у тебя спросить, но ты кушай, кушай, - виртуозно хлопочет Сэмин.

Верховный судья, жуя мясо и запивая его вином, зло косится на проколотое ухо брюнета и все хочет что-то сказать, однако сам себя останавливает. Тэхён порыв отца отчётливо замечает, тем не менее молча ест папин салат, хотя у самого желудок крутит. Аппетита нет от слова совсем, однако дабы не обижать омегу, Тэхён даже умудряется улыбаться сквозь тошноту и охоту хандрить сутками напролёт.

— Обязательно было прокалывать себе ухо? - сухо ворчит Кихён, резковатыми движениями нарезая мясо на куски в своей тарелке.

Тэхён делает глоток вина, а Сэмин осуждающе глядит на супруга.

— Мне так нравится.

Кулак судьи об стол вынуждает дрожать сервиз.

— А губы намалевывать тебе не нравится?! Что это за вид?! Что за серьги?! Ты кто, омега?! - задыхаясь от кашля и краснея пуще вина в своём бокале, орет на всю кухню альфа, и омега просит того успокоиться. — Как я могу быть спокоен, Сэмин, а?! Как, если наш сын выглядит как непонятно кто?!

— Я же сказал один раз, мне это нравится, - голос Тэхёна ровный и спокойный. Парень переводит утомленный взгляд на оскалившегося отца и крепко сжимает вилку в руке.

— Ты - председатель юридической фирмы! Ты - очень важный человек в высших кругах! Ты постоянно на виду общественности и своих подчинённых! Как тебе не стыдно наряжаться в омежьи причиндалы?! Что с тобой не так, Тэхён?! - Кихён вскакивает из-за стола, орет и плюётся на сына, даже затыкает мужа, от высокого давления наворачивая круги и не переставая возмущаться.

Альфа выслушивает причитания и глотает оскорбления, усмехаясь про себя, что подобное вполне ожидаемо. Они не могут находиться в компании друг друга больше часа. Прежде, до инцидента, Кихён безумно гордился сыном, всегда беседовал с ним и любил играть в шахматы, но потом Тэхёна изнасиловали, и после этого альфа словно умер для судьи. Старший его избегал, не смотрел в глаза, а коли смотрел, то с брезгливостью и настороженностью. Скорее всего Кихён боялся, что Ким что-нибудь выкинет и правда всплывёт наружу, а тогда совсем молодой Тэ нуждался в поддержке и в обыкновенном «ты не виноват, мы понимаем». Этого не было. Кихён сказал в точности до наоборот. Тэхён виноват. И он его не понимает.

Альфа откидывает вилку и переводит дыхание, смотря прямо перед собой, на свинку, в глазах которого маслины.

— То, что я председатель, ещё не значит, что я должен себя ограничивать. Что до общественности, мне на неё насрать.

— Ким Тэхён! Что за выражения! - омега зло цыкает на сына, глазами умоляя того не отвечать и без того взбешённому альфе.

— И знаешь что, присядь, - едко бросает Тэхён, впервые за день посмотрев отцу в глаза. Брюнет весь дрожит, но яростно этого не показывает. Волнение скрючивает легкие, сердце бьется бешено. — Что со мной не так? Тебе сказать?!

Кихён желтеет от страха. Судья пугается услышать что-либо об изнасиловании, поглядывает на напряжённого Сэмина и скрипит зубами, предостерегающе взмахнув указательным пальцем.

Брюнет только усмехается над видом Кихёна. Как же сильно ему противно произошедшее много лет назад...

— Я по альфам, - отрубает тишину Тэхён, с вызовом глядя на отца, физиономия которого сконфуженно вытягивается.

Сэмин роняет кухонное полотенце из рук и шокировано хлопает глазами, лишившись дара речи, точно как и судья. Они стоят, играя в гляделки, почти две минуты, а потом Тэхён получает сильную пощёчину, падая со стула и разбивая себе губу. Брюнет лежит на локтях, хихикая от нервов, касается больного места, смотря на алую воду на подушечках пальцев, и слышит сзади:

— Ты омерзителен мне! - шипит с ненавистью Кихён.

— Боже, Тэ, ты в порядке? - Сэмин подбегает к сыну, садится рядом и беззвучно проливает слёзы, помогая альфе приподняться. — Как же так...

— Ты мой сплошной позор! Я видеть тебя не желаю в своём доме, и отныне на глаза мне лучше не попадайся! У меня нет больше сына! - режет по больному судья, руки которого дрожат от нервов, а вены на шее вздулись.

Альфа с грохотом покидает помещение, хлопая дверями, а Тэхён, продолжая сидеть, роняет первую слезинку, не разрешая себе плакать в присутствии расстроенного папы.

— Сынок, как это произошло? Почему альфы? - без осуждения спрашивает омега, заправляя волосы парня за уши.

— Встретил одного человека и влюбился, и он альфа! - переходит на полукрик парень, пряча лицо в свои колени.

Сэмин шмыгает носом и качает головой, поглаживая спину сына, не зная, что делать, ведь Кихён слова на ветер не бросает.

— Не слушай отца, он однажды смирится, - врет обоим папа, вызывая разбитую ухмылку альфы. Брюнет цыкает, расправляя плечи.

— Отец давно искал повод прогнать меня из своей жизни, пап. Я ему этот повод дал, так что прости, - Ким поднимается на ноги, вытирая щеки, — но мне здесь больше делать нечего. Я ухожу.

— А я? Как же я?! - плачет омега. — Я и так тебя почти не вижу. Мне все равно, кого ты любишь: альфу, бету или омегу! Главное для меня - твоё счастье! И если этот парень делает моего сына счастливым, то я спокоен за тебя! Мне все равно, что думает Кихён. Для меня ты всегда мой сын! - кричит в чувствах Сэмин, бросившись в объятия высокого альфы, рыдая тому в грудь.

Тэхён улыбается. Это то, что он всегда ждал и хотел услышать - что его принимают. Столько критикующих взоров и злых слов, столько угроз и неприязни от родного отца... Именно из-за него Ким и чувствовал себя странным. Его голос всегда всплывал в голове, а теперь наконец-то Тэхён его не слышит. Ему спокойно.

— Я люблю тебя любым, - всхлипывает омега, возвращая парня в реальность.

Тэхён прижимается к папе, кладёт голову на макушку и прикрывает веки.

***

— Ты простил меня? - Чимин задаёт этот вопрос уже в тринадцатый раз за полтора часа.

Юнги закатывает глаза, ставя чашку капучино на стол, и бросает на омегу взгляд «ты меня достал».

— Я давно не злюсь, скорее просто упрямился.

— Я рад, что ты приехал. Я соскучился по тебе, мне столько нужно тебе рассказать. Смотри, - блондин, все это время прячущий руки, тычет перед Юнги ладонью, показывая серебряное кольцо с огромным рубином на безымянном пальце.

Мин долго буравит палец запутанным взором, затем его веки расширяются, и омега, забыв про больную ногу друга, прыгнув, обнимает его.

— Он сделал тебе предложение?!

— Да.

— И вы поженитесь?!

— Ну, другого пути нет, кольцо очень красивое, - ехидничает Чимин, снова проваливаясь в объятия Юнги.

— Я безумно за тебя счастлив, Мини. А когда свадьба?

— В январе, - проходит в гостиную Намджун, одетый в белый костюм. Альфа приветствует гостя, подходит к дивану, на котором отдыхают омеги, и целует Чимина в висок. — Не хочется надолго откладывать.

— Я даже дату подобрал, - влюблённым взглядом смотрит на альфу Мини. — Двадцать первого января. В этот день мы впервые с тобой встретились. Помнишь? Ужин в нашем доме.

Юнги следит за разговором парочки, его уголки рта ноют из-за его широкой улыбки, но перестать делать это парень не в состоянии. Он видит в Чимине столько нежности и жизни, а в Намджуне - любви и страсти, которыми он делится с омегой. Юнги готов поклясться, если приглядеться, можно заметить красную нить, связывающую их друг с другом: говорят, подобная нить появляется у тех, кто нашёл свою истинную любовь, которая будет проносится из жизни в жизнь. Омега не сомневается, что у Чимина с Чикаго чувства именно такие.

Шатен выходит из гостиной под предлогом попить воды, а сам хочет дать парочке побыть вместе, не нарушая идиллию. На кухне Юнги достаёт из холодильника бутылку с водой и разливает в стакан, глубоко задумавшись.

— Я хочу с тобой так же, - внезапно слышит он сбоку.

Чонгук, словно черт из табакерки, взялся из ниоткуда. Альфа стоит, прислонившись плечом к стене, и не убирает взор чёрных глаз с недоуменного личика омеги.

— Ты про воду? - смотрит на стакан в своей руке Мин, сначала не разобрав фразу.

Акира прыскает со смеху, крадётся к парню и поправляет завиток его шоколадных волос.

— Однажды мы тоже поженимся, - зарекается Чонгук, не допуская даже мысли, что такого может не произойти. Он точно видит своё будущее с Юнги. Видит их детей, двоих, бегающих по лужайке от Гурыма. Это убеждение так нравится альфе, что он невольно наполняется теплом и вдохновляется идеей покончить со своими врагами, чтобы зажить с Юнги как полноценная семья.

— Откуда столько уверенности, - отмахивается шатен, поставив бокал на поверхность шкафчика. Омега поворачивается к Чону всем телом и складывает руки на груди, оказываясь вжатым чужим телом в бортик мебели. — Я пока не ответил тебе, хочу ли быть с тобой.

— А ты не хочешь? - перекрёстный вопрос всегда работает на ура, если нужно сбить человека с толку.

Чонгук напирает всем весом, опускает мускулистые руки, затянутые в чёрную водолазку, на край шкафа, отчего Юнги оказывается в ловушке. Акира наклоняется к самоуверенному парню, и их губы в десяти сантиметрах друг от друга. Чонгук ненавидит это расстояние, он уже представляет сладость чужих губ, воображает, насколько приятно коснуться их и облизать, напиться вишней, опьянеть, но испить до дна. Юнги всегда мало, его мало даже когда он вот так совсем близко. Особенно когда он хлопает ресницами и смотрит из-под бровей, затевая игру на выдержку. Чонгук будет в проигрыше, поскольку изголодался по своему любимому деликатесу.

«А ты не хочешь?», - Юнги прокручивает этот вопрос раз за разом, будто пластинку. Пойти на сделку со своей совестью и солгать? Омега ныряет в кромешный чёрный омут глаз, отлично видит своё отражение и ощущает невесомость. Рядом с Чонгуком он определённо другой человек. Похоже, он с ним настоящий. Нет смысла притворяться хладнокровным прокурором, которому все нипочем. Чонгук и так это знает, но также альфа видит в нем слабости, желания, пороки, недостатки, эмоции и чувства - и принимает его полностью, полюбив каждую его сторону. Это и есть настоящая любовь? Юнги хочет думать, что да.

Омега не даёт себе время на раздумья, поддаётся вперёд и сам целует Чонгука в губы, размыкая рот, впуская язык альфы. Чонгук сплетает языки, лижет вишнёвые шёлковые губы, тянет их зубами, вгрызается, посасывает, проникает глубоко и пьёт, как и обещал себе, без остатка. Их дыхание в страстном поцелуе сбивается, Юнги хватается за массивные плечи, садится на шкаф и обнимает торс альфы ногами, сделав так, что Чонгук становится между ними, больно запуская пальцы в бёдра. Горячие ладони альфы забираются под кофту омеги, надавливая на низ живота, отчего парень довольно ахает и облизывается. Жарко до безумия. Жарко, потому что кожа к коже, губы в губы, потому что Чонгук знает каждую точку на теле Юнги. Жарко, потому что Чонгук упирается ему в бедро стояком и показывает жестами, как сильно его хочет. Жарко, потому что они готовы заняться сексом на кухне, куда в любой момент могут зайти люди. Но разве этот факт их остановит? Напротив, от подобных мыслей омега возбуждается ещё больше, трется о рельефное тело, высовывает язык, одуревая от того, что Акира облизывает его. Запах секса забивается в ноздри, от желания ноет в паху, и Юнги сдаётся. Он стягивает с себя кофту, потом хватает руками ремень альфы и резкими грубыми движениями расстёгивает застёжку, все это время не отрывая глаз с его, помутневших от похоти.

— Хочу, - нервно сглатывая, говорит Юнги, — я хочу быть с тобой. И тебя самого хочу.

Акира ухмыляется второму предложению, тянет парня за лодыжки на лопатки и фиксирует чужую задницу у себя между ног. Юнги приподнимается на локтях, опрокинув голову на плиточную стену, вздрагивает, когда альфа проводит пальцами вдоль половинок, нажимая на колечко мышц. Больно. Юнги кусает изнутри щеку, скребется пальцами и пытается громко не звучать, никогда не пробовав на сухую, без смазки. Чонгук облизывает два пальца, входит не спеша, видя агонию омеги. В Юнги всегда узко, сколько бы они не трахались.

Потихоньку привыкая, Акира двигается в нем, расставляя пальцы внутри, упиваясь хриплыми стонами. Чонгук утягивает парня в поцелуй и просит быть не слишком громким. Но Мин не может, он кусает ребро ладони, судорожно дышит и просит альфу заменить пальцы членом, пока он не кончил. Чонгук и не против, потому что картинка обнаженного Юнги это лучший афродизиак.

Альфа наклоняется над парнем, входит медленно, ловит вскрик Юнги, заглушая его поцелуем, позволяет привыкнуть к размеру и толкается. Он вошёл в него не полностью, видит, как хмурятся бровки омеги от неприятных ощущений, и сбавляет темп, затем снова двигается быстро, с оттяжкой. Юнги дуреет от чувства наполненности, хватает альфу за плечи, тянет на себя, стонет тому в шею. Тела липкие от пота и спермы, потому что Юнги всё-таки кончает первым, но и не думает останавливаться, сам двигается в такт. Хорошо, слишком хорошо, до звёздочек перед глазами, до скрючивающихся пальцев ног, до судорог по всему телу.

Чонгук держит парня за бёдра, входит до конца и втрахивает его в кухонный шкаф, который от резких движений уже шатается. Юнги не в силах терпеть, выгибается, стонет громче. Делая последние рывки, альфа выходит из омеги и кончает тому на живот, пытаясь выровнять дыхание и не взять Юнги снова, поскольку парень соблазнительно поглаживает свой пах, размазывая сперму альфы.

— Надо сказать Чимину, чтобы он купил новый шкаф, - ухмыляется парень.

Японец застёгивает брюки, слизывает с лица омеги бусины пота, пока шатен присаживается, стараясь отдышаться, вытирается.

— Надо и у нас дома испытать мебель на прочность.

— У нас дома? - сгибает правую бровь Юнги.

— Ты же будешь жить со мной?

— Переехать к тебе? Наши отношения развиваются стремительным темпом, - хмыкает омега, проходя вперёд.

Акира не пристает, принимает отшучивание омеги за «да». Парни возвращаются в гостиную как ни в чем не бывало, где все также воркуют Намджун с Чимином, которые, судя по всему, чужое отсутствие не заметили.

***

— Я полагал, он откажется от сделки после случившегося.

Хосок глазами пересчитывает ящики с дурью, которую загружают в торговое судно. Небо набито звёздами, но Луны не видно: она прячется за внезапно появившимися тучами. Альфы со стороны наблюдают за погрузкой товара, следят, чтобы рабочие обращались с ящиками бережно, и пересчитывают количество, доставленное американским партнером.

— Лев - человек слова, а перестрелки для него это обычные понедельники, - листает бумаги с докладными Чикаго, прося помощника светить лампой над его головой лучше. — Я отправил от нашего имени ему фрукты и очень дорогое вино шестидесятилетней выдержки. Он всем доволен.

— Люблю отходчивых людей, - усмехается Чонгук.

После отправки наркотиков в Токио, Осаку и Шанхай, альфы приезжают в итальянский ресторан, думая за поздним ужином обсудить дела. Намджун предлагает Хосоку партнёрство и заодно предупреждает, что за предательство пустит кровь. Блондин на это самодовольно фыркает, утверждает, что ему есть за что бороться.

— В таком случае мне интересно узнать планы Цуками, - принимается за еду Чикаго, наматывая на вилку спагетти. — Во-первых, где эта крыса прячется.

— У Сокджина под усадьбой есть бункер, второй дом, считай. Он не прослушивается, перебивает прослушки, так что Цуками в безопасности: охраны у него больше, чем у нашего президента.

— Я не удивлён. Он привык прятаться за чужими спинами, - фыркает Чонгук, делая глоток вина.

— Последние месяцы Цуками не вводил меня в курс своих дел, наверное, перестал доверять, поэтому о его шагах я узнавал в день, когда они делались.

— Что ж, это плохо, потому что я надеялся на полезную информацию, - Намджун напрягается, собирая пальцы в замок, думает. — А что насчёт Ким Сокджина?

— Джин его шавка, ему Цуками поручает все операции. Кстати, когда отец планировал облаву на мосту, он заикнулся о плане «Z», если ничего не выйдет.

— Как понимаю, и об этом тебе мало что известно?

Хосок кивает головой.

— Надо наблюдать за Сокджином. Что бы ни предпринял Цуками, Джин будет об этом знать. А нам лучше пока заняться торговлей. Первую выручку предлагаю потратить на твою свадьбу, Чикаго.

— Давайте выпьем за это, - альфы берутся за бокалы и поднимают их над столом. — За мою любовь.

— За любовь! - поддерживает Акира.

Они чокаются и отпивают, а Хосок чуть не давится, поскольку пить за любовь, когда сердце разбито, это апогей мазохизма. Вместо этого Хосок мысленно тоскливо произносит:

«За Тэхёна», - и только тогда делает большой глоток.