Зависимость

Чем дольше не было Митоса, тем сильнее ощущалась тревога внутри Хоупа. Он никак не мог найти свой телефон. Всё, что ему оставалось — это бороться с сонливостью: Хоуп боялся вернуться в тот сон или снова выпасть на несколько дней из жизни. Медицинская сестра прибралась в палате, поменяла капельницу, когда Мадлайн пожаловался на боль, после этого стало легче. Он попытался заговорить с девушкой, но та проигнорировала его, брезгливо поправила простынь и выбежала из палаты. Хоупу захотелось вернуться в свою квартиру и открыть ящик со специями. Когда Каролина ушла, он почувствовал себя единственным человеком на свете, ведь все медицинские работники здесь относились к нему, как к животному, которое ничего не понимало. А Хоуп всё понимал.

Розовые солнечные лучи уже еле-еле проскальзывали в палату, когда дверь открылась. Митос вошёл молча. Смотря в сторону, он подошёл к окну. Широкие острые брови на загорелом лице были сведены, челюсти сжаты. Белоснежная футболка плотно обтягивала напряжённые мускулы на его руках.

— Что не так?

В палате повисла тишина. По коридору кто-то громко катил инвалидную коляску, дребезжащую от неровностей старого плиточного пола. Мадлайн слышал, как в ушах билось его собственное сердце.

— Митос, что не так? — повторил Хоуп, немного повысив голос, о чём мгновенно пожалел – затылок стянуло от вяжущей боли. Ему захотелось встать, но он боялся не удержаться на ногах.

— Ты был вчера у Винсента? — резко произнёс Митос, и его слова эхом покатились по палате.

Хоуп поёжился. Такой тон Корсо ему особенно не нравился.

— Даже не думай меня отчитывать. Да, был, но он ни в чём не виноват, мы просто...

— Конечно, он не виноват! — рявкнул Митос, резко отвернулся от окна и повернулся в сторону Хоупа. Мышцы на его шее готовы были вот-вот лопнуть. — Это ты виноват, Хоуп. Сколько раз я тебе говорил заканчивать со всем этим? Я просил тебя, умолял, но тебе же всё равно! Тебе вообще на всех плевать, да?

— А я тебя просил от меня отстать, Митос. — Хоуп сохранял спокойствие, но не рисковал подняться с постели. Он сжал зубы, сложил руки в замок, свесил ноги с кровати и внимательно посмотрел в лицо друга. — Это уже не первый раз, оно не стоит такого внимания. Я просто отлежусь немного и пойду домой.

— Домой ты не пойдёшь.

— Это в каком смысле?

— В таком, Мадлайн. Домой ты не пойдёшь, ты понял меня? Ты болен, тебе надо лечиться.

— Завязывай играть в мамочку, Митос, — огрызнулся Хоуп, покачал головой и взглянул на решётки за окном, блестевшие от солнечного света и паутины на них. — У меня всё под контролем, у меня всё в порядке. Я чувствую себя прекрасно. Меня всё устраивает, если что-то пойдёт не так, я просто закончу со всем этим, и всё. Мне не нужна твоя помощь.

— Когда ты перестанешь думать только о себе? — заорал Митос и сжал руки в кулаки. От его тяжёлого дыхания затряслись стены. — Ты портишь жизнь всем вокруг себя.

— Кому же, тебе? — ухмыльнулся Хоуп, но в его груди что-то сжалось. Ему показалось, что всё это происходило не с ним, будто он видел себя со стороны. Побледневшие губы вытянулись в длинную полоску, полупрозрачные медового цвета глаза почти полностью затянул огромных размеров зрачок. Мадлайн не отрывал взгляда от Корсо, вглядываясь в его лицо, хоть оно и было достаточно далеко. Головная боль тонкой плёнкой обернула весь череп.

— Винсент мёртв.

Хоуп не был уверен, что расслышал верно. Он ощутил собственное сердцебиение в горле. Внутри всё задребезжало. Хоуп попытался вспомнить хоть что-то из тех дней, что выпали у него из памяти. Он чётко запомнил, как ушёл из его дома вечером, как жужжали стрекозы и как счастливо улыбался Винсент. Этого просто не могло случиться, на это совершенно не было причин. Хоуп зажмурился и приложил ладони к глазам, отчего они начали пульсировать. Не поверить Митосу было бы глупо, но ещё глупее казалось всё то, что с ним происходило.

— Но когда я уходил, с ним всё было в порядке, — прошептал Хоуп.

— Он умер ночью после твоего ухода. Врачи сказали, что из-за передозировки. Удивительно, что ты остался жив. — Голос Митоса стал спокойнее, однако между словами появились несвойственные паузы, ему будто приходилось каждый раз переводить дух.

— С ним я в тот вечер ничего не принимал. Он предложил мне бокал сангрии, но я отказался, — забормотал Хоуп. Его пальцы дрожали. — ​​Потом я пошёл к Садовнику ночью. Видимо, немного переборщил. — Перед глазами кружилось улыбающееся лицо Винсента. В груди заболело. — Он чувствовал себя хорошо, к нему приехали его сёстры. Его мама готовила на кухне. Мы обсуждали его университет, я снова пытался его уговорить хотя бы подумать в этом году. Я... Я ничего не понимаю.

Хоуп услышал, как скрипнули пружины кровати, на которой он сидел, а затем ощутил тяжёлую ладонь на своей спине. Мышцы между лопаток сковала судорога, Хоуп наклонился вперёд в попытках восстановить дыхание. Тишина окутала его, он не слышал звуков из коридора, ветра за окном или других признаков того, что это всё реально. Даже голос Митоса звучал приглушённо, чтобы разобрать слова приходилось ещё больше концентрироваться. Голова раскалывалась.

— Это со всеми случается рано или поздно, — механически пробормотал Митос, эмоций в его словах уже не осталось. — Если ты не прекратишь, то же самое случится с тобой, Хоуп. Я не хочу хоронить и тебя тоже.

— Брось, у Винсента есть родители, так что тебе придётся хоронить только меня, — пробормотал Хоуп и раскашлялся, обхватив живот руками.

Оба затихли. Митос смотрел на свои ладони, прижатые друг к другу. Хоуп, открыв глаза, смотрел в пол, чуть покачиваясь из стороны в сторону. В его голове кружился ворох мыслей, из которого он не мог выловить ни единой конкретной идеи, как быть дальше. Ни о чём другом думать не получалось. Ему очень хотелось выкурить что-нибудь едкое и убийственное, лишь бы это гнилое чувство вины не сидело у него в груди. Оно обволакивало и въедалось во внутренние органы. И как бы Хоуп ни убеждал себя, что это чувство беспочвенное и безосновательное, оно крепко засело у него в сердце.

— Каролина стала ещё красивее за этот год. И взрослее, — пробормотал Хоуп и краем глаза взглянул на Митоса. На лице того проскользнула улыбка. Корсо взглянул на татуировку девушки у себя на левом предплечье, со знакомым кошачьим разрезом глаз. — Что будем делать? Оставишь меня здесь гнить до конца жизни?

— Завтра вечером мы выезжаем в Барселону, фестиваль уже через пару дней. Там посмотрим, что с тобой делать.